Текст книги "Жребий принцессы"

Автор книги: Джудит Тарр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

Сареван положил голову на бок Юлана и заснул. Хирел неподвижно сидел с открытыми глазами и смотрел, как на небо медленно, но неуклонно накатывает заря. Уже давным-давно у него появилась уверенность в том, что Сареван специально затеял все это. Чтобы спровоцировать Хирела. Чтобы узаконить его плен.

А ведь Хирел был на волосок от того, чтобы пожалеть его, такого измученного и слабого, лишенного всех своих блистательных магических сил!

* * *

Сареван не выполнил своей угрозы полностью. Когда наступило серое утро, он развязал ремни на руках Хирела и сказал:

– Если ты дашь мне слово, я позволю тебе ехать свободно. Хирел размял затекшие плечи, вперившись горящими глазами в ненавистное безучастное лицо этого ублюдка. У него хватит терпения стоять тут и ждать до самого заката. Хирел отвел взгляд.

– Ладно, – пробурчал он. – Даю слово. – А я принимаю его.

И о Хиреле снова забыли, предоставив ему собрать пожитки, подготовить к дороге сенеля и занять свое место в рядах всадников. Как обычно, Сареван вел их, а Юлан бежал рядом с ним. Остальные скакали нестройными рядами, и Хирел старался лишь держаться позади. Отъехав от озера, они поднялись на крутой гребень горы, поросший лесом, и спустились в глубокую долину. Ее опоясывали деревья, но центр оставался пустым, как будто дорога делала здесь последний вздох: трава, камни и потрескавшаяся бесплодная земля.

К полудню они повернули на запад, поднимаясь из долины по длинному покатому склону, поросшему редкими деревцами. Вершину холма венчало сооружение из камней в виде неровного круга, все еще хранившее воспоминание о руках людей, которые давным-давно стали прахом. Хирел придержал кобылу, словно хотел получше рассмотреть сооружение. Никто не обратил на это внимания. Расстояние между ним и отрядом увеличилось. Сареван был далеко впереди, стремясь к восточному склону, а Юлан несся перед ним.

Хирел ударил пятками в бока своей кобылы и пригнулся к ее шее. Она стрелой понеслась на холм.

За спиной Хирела раздался крик. Он хлестнул кобылу длинным концом уздечки, и ее галоп превратился в настоящий полет.

Его тюремщики остались далеко позади. Хирел улыбнулся встречному ветру.

Но его радость померкла и исчезла. Над землей летела серая тень, глаза ее горели зеленым огнем, и она приближалась. Она охотилась за ним. Она хотела отрезать ему путь к свободе. – Нет, – сказал он негромко.

Пригнувшись еще ниже, он принялся петь в прижатое ухо Кобылы, умоляя, угрожая, приказывая ей скакать вперед. На Холм. На холм.

Она споткнулась. Хирел удержал ее, изо всех сил рванув поводья, и продолжал подгонять вперед. Краем глаза он видел Юлана. Огромная пасть была разинута, сверкали белые клыки. Камни. Если бы Хирелу удалось добраться до камней, он смог бы защищаться. До самого конца, как и подобает. Будь проклят этот невероятный кот – порождение самого ада.

Перед ним маячил каменный круг. На самом высоком камне сидел Аварьян, и его раскатистый хохот заполнял мозг Хирела. Даже в отчаянии он понимал, что его положение крайне невыгодно: у него нет бога, который защитил бы его от этого пылающего монстра. Логика была жалкой защитой, философия рассыпалась в прах, словно башня из песка. А тысяча богов Асаниана оставалась всего лишь сказкой, которой пугали детей.

Кобыла резко отпрянула в сторону. Челюсти Юлана щелкнули там, где только что было ее горло. Хирел изо всех сил лупил ее пятками и хлестал длинным концом уздечки, направляя ее к западу. Она сопротивлялась, упираясь ногами и мотая головой. Юлан издал рык. Она окончательно обезумела.

Медленно, будто нехотя. Хирел взлетел в воздух и оказался на земле, ничего не соображая. Острые раздвоенные копыта молотили землю возле него. Ему оставалось только лежать, задыхаясь, и ждать смерти.

Неясная огненная тень превратилась в лицо Саревана. Хирел хрипло вдыхал благословенный воздух. Мысли его путались, однако крошечный уголок разума, сохранявший хладнокровие, отметил, что лицо Саревана не предвещает ничего хорошего. Однажды Хирелу уже довелось видеть, как оно пылает от гнева, и тогда юноше было страшно. Но эта застывшая холодная маска показалась ему намного ужаснее.

Мало-помалу его легкие встали на свое место. Все его тело покрывали синяки, но ничего не было сломано. Он с трудом сел. Никто не подал ему руки. Все они сидели верхом и таращились на Хирела, лишь Сареван стоял возле него на одном колене. Его глаза ничего не обещали. В них не было ни милосердия, ни ярости, ни даже презрения.

Хирел с трудом поднялся и сглотнул ком в горле. Они оказались лицом к лицу с Сареваном. Пальцы юноши невольно сжались в кулаки. Наконец принц Аварьяна тихо и холодно сказал: – Ты дал мне слово.

Хирел рассмеялся, хотя это причинило ему боль. – Мое слово чести не распространяется на скотов. Наступила тишина, длившаяся даже дольше, чем предыдущая пауза. Она была длиннее, холоднее и намного ужаснее. Сареван поднялся. Он возвышался подобно громоздящимся вокруг камням, подобно богу, взошедшему на трон из этих камней. Он поднял руку.

3хил'ари, поспешивший на призыв, не был приверженцем мягкого обращения. Он связал руки Хирела за спиной так туго, что это причиняло боль, и посадил его на спину взмыленной и дрожащей кобылы, а потом связал его ноги ремнем, пропущенным под ее животом. Взяв в руки повод, он вскочил на своего высокого жеребца. Сареван уже ждал в седле. Они продолжали свой путь на восток.

Глава 6

Собственно говоря, Хирел не слишком страдал. Он застыл в седле, чтобы лучше приспособиться к своим оковам. Он их заслужил и гордился ими, как боевой наградой, потому что он не трус и не предатель, чтобы покорно следовать в стан врага. Спустя несколько первых изнурительных часов его мучители смягчились, оставив связанными только руки, но уже не за спиной, а впереди.

Хирел смирился с тем, что за ним постоянно наблюдают – днем и ночью. Он смотрел на своих стражей без злости и обиды, тем более что и они никогда не выказывали ему подобных чувств. В самом деле, они относились к нему даже с некоторым уважением. Они следили за тем, чтобы он был накормлен, вымыт и чтобы у него было все необходимое.

– Ты сделал попытку, – сказал однажды 3ха'дан, – а это поступок мужчины.

Нет, он мучился совсем не из-за того, что лишился свободы. Причиной его страданий стал главарь его тюремщиков. Сареван единственный из всех не сказал ему ни единого слова, он даже не подошел к нему и не обращал на него никакого внимания. Остальных можно было бы считать врагами, раз уж это было обусловлено законом войны, но лично Хирелу они не желали зла. Сареван же не просто ненавидел Хирела – он его презирал.

Но что Хирел сделал такого, что сравнялось бы с поступками самого Саревана или превзошло их? Да он просто дурак и глупый ребенок, если так оскорбляется, а Хирел несомненно сошел с ума, если это его беспокоит. Это вообще не должно иметь значения. Они рождены, чтобы быть врагами, ведь они сыновья двух императоров, правящих в мире, где места достаточно только для одной империи. Их взаимоотношения с самого начала были отмечены духом соперничества. Им неизбежно предстоит война и последняя схватка, в результате которой один из них станет единственным правителем мира, а сейчас в нем существуют два трона.

И все же это имело значение. Хирелу не нравился Сареван, никогда не нравился. Но все не так просто и не так безобидно. Вот он скачет впереди отряда, отчужденный и высокомерный, и с каждым часом становится все слабее. Ему уже с большим трудом удается держаться прямо; еще немного, и он не сможет сидеть в седле. Хирелу хотелось разорвать свои проклятые оковы, ударить пятками в бока кобылы, направив ее к рыжему жеребцу, и ругать этого дурака до тех пор, пока тот не улыбнется своей ослепительной улыбкой, не склонит свою надменную голову и не позволит позаботиться о себе. Или по крайней мере не признает существования Хирела. И не позволит кому бы то ни было поддержать его угасающие силы.

* * *

Сареван вступил в Сто Царств, похожий на тень смерти, однако он был жив, он дышал и сам управлял своим сенелем. Лишь в одном он смирился с необходимостью, приказав воинам зхил'ари привязать себя к седлу. Это им не понравилось, но они послушались. Гордость такого рода они понимали.

Хирел тоже обладал этой гордостью. Она заставляла его держаться поодаль и молчать: король даже в плену остается королем. И она же в конце концов поставила перед ним новую проблему. Пусть он войдет в Эндрос Аварьян связанным, но он не может смириться с тем, что Сареван презирает его. Дурак он или безумец, но он принц. Этого Хирел отрицать не мог. Им полагается непримиримо и яростно ненавидеть друг друга, а презрение унижает их обоих.

Убывающая Великая Луна все еще заполняла собой небо. Несмотря на то что этот край был густо населен, отряд разбил лагерь вдали от последнего города, встретившегося на пути.

Сареван не желал замедлять движение из-за необходимости выполнять обязанности принца. Его тело снова было покрыто узорами, он снова надел украшения, а на его голове и в бороде звякало такое количество побрякушек, что цвет волос почти невозможно было различить. Он скакал в центре своего отряда, Юлан носился где ему вздумается, и даже на оживленной дороге принца можно было узнать с большим трудом. Хирелу досталось намного больше пристальных взглядов, устремленных на его гордое лицо асанианца, на украшения, полученные им от зхил'ари, и на его связанные руки. Люди приветливо смотрели на диких варваров и плевали в желтого шпиона. А Саревана так никто и не узнал.

Несмотря на это, он не желал проверять надежность своего маскарада в харчевнях или на постоялых дворах. Этой ночью они наловили рыбы в быстром холодном ручье и раздобыли хлеба у крестьянки, направлявшейся на базар, 3ха'дан сварил похлебку из трав, зерна и мяса длинноухого кимури, пойманного Юланом, и уговорил Саревана поесть. Сидя по другую сторону костра, Хирел наблюдал за ними. Сареван был не в состоянии есть самостоятельно, он едва мог глотать. Теперь он напоминал скелет, обтянутый кожей. Когда он лежал, привалившись к седлу, лишь в его потускневших глазах еще мерцала искорка жизни. Сареван не сопротивлялся заботам своей «сиделки», потому что у него не было сил для этого.

Хирел поднялся. Сегодня его сторожевым псом был Рокан, один из близнецов с пурпурной раскраской. Зхил'ари наблюдал за ним, но не стал возражать, чтобы пленник обошел кострище.

Сареван его не видел. И не пожелал бы видеть. Хирел уселся рядом с принцем, положив на колено связанные руки. 3ха'дан взглядом разрешил ему остаться. Сареван по-прежнему лежал без движения, но даже воздух вокруг него стал ледяным.

3ха'дан опустил миску, содержимое которой почти не убавилось. Его палец коснулся повязки на плече Саревана. Она была новая, чистая и поразительно белая.

– Рана гноится, – сказал он, не понижая голоса. – Сареван скрывал это. Никому не позволял посмотреть, пока я в конце концов не заметил, что уже несколько дней он не менял повязки. Необходимо сделать прижигание, но он мне не позволит. Он скорее потеряет руку, чем согласится вытерпеть малейшую боль. Может быть, он предпочел бы даже умереть. – Всего лишь прижигание? – спросил Хирел. Он припомнил, что ему уже приходилось иметь дело с подобными ранами, когда однажды раб проколол себя шилом в конюшне. Его рука распухла, покраснела, а потом почернела, от нее шел отвратительный запах. В конце концов руку отрезали, но раб все равно умер. Хирург слишком долго медлил с операцией.

Никто не мог бы разглядеть, как разливается яд по коже, цвет которой был темнее крыльев ночи. Но кто угодно мог бы почувствовать жар этого яда. Со связанными руками Хирелу трудно было действовать ловко. Он и не пытался снять повязку. Его пальцы коснулись лишь ее краев. Кожа оказалась сухой, туго натянутой, пылающей. Все тело Саревана горело. Лихорадка не отступала.

– Если воспаление и началось, – сказал Хирел 3ха'дану, – далеко оно не распространилось.

– Может, не стоит говорить обо мне так, словно я уже умер?

Хирел постарался не вздрогнуть от неожиданности и не сказать какую-нибудь глупость. Он бросил на Саревана равнодушный взгляд и усмирил ликование в своем сердце.

– Неужели было бы лучше, если бы мы перешептывались за твоей спиной?

Темные глаза были ясны и, возможно, не столь непреклонны, как прежде.

– Мне не нравится, когда в мое плечо тычут раскаленным железом. От лечения моего отца будет намного больше пользы и намного меньше боли.

– Кажется, твой отец способен вылечить все что угодно. Если, конечно, ты до него доедешь. – Я надеюсь на это, – сказал Сареван. – Он оправдает твои ожидания, или ему придется отвечать передо мной.

Глаза Саревана широко открылись.

– Да по какому праву…

Хирел выдержал этот пылающий взгляд. – По праву долга, – уверенно сказал он, – или двойного долга. А также по законам… товарищества.

– Высоко же ты ценишь товарищество, – услыхал он полный холодной иронии голос. – А что бы ты сделал на моем месте? Сареван задумался, что само по себе уже было победой. Наконец он вздохнул. – Я нашел бы способ не давать слова. – Ты хотел получить мое слово. Но ты не уточнил, что в этом слове должна воплощаться моя честь.

Сареван опешил. Внезапно он рассмеялся и закашлялся от смеха.

– Клятва асанианца! Ну, львенок, когда я говорил барону Эбразу, что ты неисправим, я даже не подозревал, до какой степени это правда. Поклянешься ли ты снова теперь, когда мы уже почти подошли к Эндросу? На этот раз, – добавил он, – с честью.

Хирел молчал так долго, что благодушия у Саревана поубавилось. Но он уже достаточно натешил свою гордость и не мог больше сдерживать громадного и радостного облегчения при виде этого раскрашенного варвара, который смотрел на него и усмехался. Протянув руки, он сказал:

– Я даю тебе слово чести, как Высокий принц Высокому принцу, что не буду пытаться бежать до тех пор, пока не предстану перед твоим отцом в Эндросе Аварьяне.

– А я даю тебе слово, – ответил Сареван, – что мы окажем тебе подобающие почести и отправим в Кундри'дж-Асан, как только это будет возможно. – Он поднял руку, тонкую, как лапка паука. – Перережь веревки, 3ха'дан.

Тот проворно сделал это с легкой улыбкой на губах. Хирел вскочил на ноги и с наслаждением расправил плечи. Сареван усмехнулся, сверкнув белыми зубами. Хирел тоже невольно улыбнулся.

– А теперь, – сказал он, снова усаживаясь на землю, – что это за сказочки я слышу о твоем изнеженном желудке? Ну-ка ешь. Я приказываю тебе.

К его великому удивлению и к еще большему удивлению всех остальных, Сареван послушался. Ну конечно же, только принц может убедить принца.

* * *

Когда эхил'ари на совете выяснили, что до Эндроса осталось два дня пути. Хирел пустил свою кобылу скакать с остальными, а сам прыгнул на круп лошади Саревана. Тот прошипел какое-то ругательство, но Хирел не обратил на это внимания. Тело Саревана, которое совсем недавно казалось таким мощным, стало не тяжелее связки сухого хвороста. Оказавшись в седле позади него, Хирел, прежде чем кто-нибудь успел двинуться с места, развязал ремни, удерживавшие Саревана. Он подозвал 3ха'дана, и тот осторожно принял принца Аварьяна в свои руки. Остальные варвары тем временем кружились рядом с ними.

– Можешь считать это моей местью, – сказал Хирел, взглянув в недовольные глаза Саревана, и вернулся на спину своей кобылы, которая не слишком одобрительно восприняла его измену.

Вечером у них вышел спор. 3хил'ари решили разместиться на ночлег в городе под названием Элей. Они были любопытны и к тому же обнаружили нешуточное пристрастие к южному вину. Однако Сареван был против. – В храме узнают и придут за мной, – сказал он шепотом, в который превратился его голос. – Они напичкают меня снадобьями, чтобы я не сопротивлялся. Они попытаются вылечить меня собственными силами, прежде чем отправить к отцу. – Он сделал слабую попытку вырваться из рук Газхина. – Пусти меня, черт возьми. Дай мне сесть в седло. Я один быстрее доберусь до Эндроса. – Но… – начал было Газхин.

– Нет. – Все уставились на Хирела, кроме Саревана, у которого сопротивление отняло остатки сил. – Будет лучше, если сегодня он отдохнет, а завтрашний день проведет в пути и получит необходимый уход.

Это оказалось не так-то просто, иногда это раздражало, однако они проехали Элей без остановки. За городом поднимался высокий горный хребет, похожий на вздымающуюся волну. Деревья покрывали его склоны и теснились в ложбинах, но все же наверху, почти на самой вершине, им удалось найти место для привала – зеленый луг, весь усыпанный цветами, кажущийся золотым в последних лучах Аварьяна. Возле скалы неподалеку от восточного края поляны журчал ручеек.

Было еще рано. Как всегда появился Юлан с очередным подношением к ужину. Он бросил добычу возле вырытого в земле очага и посмотрел на своего хозяина. Сареван, провалившийся в глубокий сон, никого и ничего не узнавал. Кот обнюхал его с головы до ног, еле слышно ворча. Сареван шевельнулся, но так и не пришел в сознание.

– Завтра, Юлан, – с трудом проговорил Хирел. Он не был уверен, но ему казалось, что он нашел участок на руке Саревана, где жар был наиболее сильным. Кожа туго натянулась, рука распухла и выглядела пугающе. – Завтра Солнцерожденный сотворит чудо.

Слишком резко развернувшись, он побежал куда глаза глядят.

Гомон лагеря постепенно утих за его спиной. Тропинка была крутой и каменистой, и тем не менее здесь росли деревья, цепляясь за скалу своими когтистыми корнями. Хирел почти обрадовался этой боли, которую вызвало затрудненное бегом дыхание, обрадовался этой земле, пружинившей под его ногами. Здесь он чувствовал себя карликом, подобно остальным людям, таким ничтожным перед величием мира.

Из-за его спины выпрыгнула серая тень. Хирел громко вскрикнул от гнева и отчаяния. Однако Юлан появился не для того, чтобы вернуть его назад и сторожить как пленника. Кот карабкался по склону впереди юноши, то намного обгоняя его, то возвращаясь, чтобы поддержать компанию. Да, их обоих беспокоило одно и то же. Неужели Юлан разделяет его страх, неужели он так же тревожится за этого рыжеволосого безумца?

На вершине его ждали триумф и разочарование. Хирел взял приступом Стену Хан-Гилена, но не увидел знаменитого Города Солнца. Далеко внизу расстилалась широкая равнина Хан-Гилена, омываемая водами Сувиена, но, хотя небо над головой принца и за его спиной было ясным, все пространство перед ним затянуло штормовой пеленой. Клубились тучи, сверкали молнии. Дождь окутал сердце империи Солнца.

Ветер яростно ударил в лицо Хирела. Он бросал вызов наследнику Золотого трона, вторгшемуся в страну своих врагов. Принц простер руки, принимая этот вызов. Ветер налетел на него, стремясь сбросить с высокого постамента. Но юноша твердо держался на ногах, и ветер, ослабив свои порывы, незаметно улетел прочь. Резко рассмеявшись. Хирел повернул назад.

Он последовал за Юланом, скользя и спотыкаясь, хватаясь за стволы деревьев. Солнце садилось с тревожной быстротой; сумерки уже расползались между деревьями. Юлан начал спускаться медленнее, и Хирел вцепился в густой мех на шее кота, удерживаясь от падения на крутой тропинке.

Он и не подозревал о существовании ложбины, пока не упал туда. Она напоминала место, в котором они стояли лагерем, и ничем не отличалась от других ложбинок, в изобилии встречавшихся на этом изрезанном трещинами горном склоне: овальная полянка, окруженная деревьями, и небольшой ручеек. Однако деревья вокруг этой полянки росли гуще, а в каменной стене, отвесно вздымавшейся над лугом, имелась щель, разверзшаяся в мрачную пустоту. Здесь было довольно красиво, но Хирелу это место не понравилось, и не только из-за того, что Юлан исследовал его, настороженно приподняв кончики ушей. Пещера хищно разевала пасть, подобно логовищу драконов. По его телу пробежали мурашки, сердце гулко забилось, но Хирел заставил себя войти внутрь. Это было всего лишь место, откуда вытекал источник. Если кто-нибудь и обитал в расселине, это существо не могло быть соперником для дикого кота, который настороженно к чему-то принюхивался, замерев рядом с Хирелом.

Источник пел и журчал в каменной впадине. Хирел наклонился, чтобы напиться, и похолодел. В воде что-то лежало. Какая-то белая вещица работы искусного мастера, очертаниями очень напоминавшая череп. Череп ребенка или маленькой женщины, изящный, вглядывающийся в небо золотыми каменными глазами.

Хирел изнемогал от жажды, но отскочил от воды. Юлан сидел возле входа в пещерку и рычал. Хирел медленно подошел к нему, не в силах обернуться.

Если все верно, то череп в ручье принадлежал ребенку. Мальчику, одному из бронзово-красных жителей этой страны, с более тонкими, чем у других, чертами лица и с волосами цвета потускневшей бронзы. Его смерть не была быстрой и легкой. В его пустых глазницах поблескивали два топаза, и череп смотрел на Хирела с ужасающим подобием сознания.

Увидев скелет, Хирел все понял и все же не поверил собственным глазам. Мрачные ритуалы Золотоглазой Уварры не были редкостью в Асаниане даже в нынешнее просвещенное время. Но он никогда не думал, что они распространились так далеко на восток и существуют в самом сердце страны Аварьяна, почти в самом Эндросе. Тысячу богов почитали на западе, а более других – ее, королеву света и повелителя пылающей тьмы, бога и богиню в одном лице, спасительницу и разрушительницу. Хирел носил ее светлое имя; его темное имя посвящалось детенышу льва и священному зверю Уварры, и это защищало наследника Асаниана от всех опасностей, которые таят в себе силы ночи.

Суеверие, вот как он всегда это называл. Он лучше других видел в темноте и никогда не боялся мрака, но демоны или боги тут были ни при чем. Уварра – это всего лишь вымысел, который, попав на восток, стал Аварьяном и из божества рождения и смерти превратился в единственного и истинного бога. Восток всегда наделял светлый лик мужскими чертами, а тьму называл богиней, которую ненавидели и боялись, которой запрещали поклоняться. В Асаниане на все это смотрели как на необходимость, хотя и мрачную, как сама смерть – слуга Темной Дамы.

Но здесь… Это не была жертва во имя искаженной и извращенной Уварры. Она не пользовалась Глазом Силы. К тому же на груди мальчика, над пустой впадиной его живота, были вырезаны вычурные буквы, священные письмена Асаниана на одном из древнейших языков, адресованные тому, чье имя Хирелу, которого породил свет и защищала ночь, называть не полагалось.

Прежде он это делал, и часто. Теперь он молчал. Он не мог себя заставить. Он прибегал к своей логике. Если есть маги…

В глубине груди Юлана родился рык. Почти такой же пронзительный звук сорвался с губ Хирела, прежде чем он смог подавить его. Он вскочил на теплую уютную спину и ударил пятками по серым бокам, словно кот превратился в сенеля. Юлан зарычал в ответ на нахальное поведение Хирела, но все-таки развернулся и понес принца прочь от этого места.

Хирел седлал свою кобылу, то и дело прерываясь. На этот раз она стояла спокойно, как будто знала, что всю ночь ему было плохо. Он ужасно мучился, его желудок выворачивался наизнанку. И дело было не только в мерзости этого жертвоприношения. Ему показалось, что все кошмары мира обрушились на его голову, все разом, беспощадно и немилосердно. А рядом не было никого, кто постарался бы хоть чем-нибудь помочь ему.

Теперь же, в предрассветный час, его опустевший желудок наконец успокоился. Хирел был слаб, но чувствовал себя легким и очистившимся, и даже кислый вкус во рту исчез благодаря траве, от которой дыхание его кобылы становилось сладким. Он пробежал рукой по черно-коричневому шелку ее шеи. Кобыла уткнулась мордой в его затылок и принялась пощипывать его волосы. Хирел тихонько рассмеялся безо всякой причины, ведь ночь кончилась и наступал день, и он хотя бы ненадолго избавился от ужаса, с которым встретился на полянке.

Внезапно кобыла напряглась для прыжка, но устояла на месте. Появившийся Юлан с поистине королевским высокомерием игнорировал ее. Он что-то бросил к ногам Хирела и унесся прочь.

И снова нахлынула прежняя тошнота, только теперь Хирелу было вдвое хуже. Он долго стоял без движения, а когда прошла целая вечность, ужасная и прекрасная вещь все еще блестела в траве у его ног. Это был круглый топаз, размером и формой напоминавший глаз ребенка. Он не причинил никакого вреда дрожащим пальцам Хирела, и тем не менее, прикоснувшись к нему, юноша содрогнулся. Он сунул камень в мешочек, прикрепленный к поясу, и чувствовал его обжигающее присутствие, пока не заставил себя почти забыть о нем. До тех пор, пока не придет время вспомнить.

* * *

Путники упорно двигались вперед, не жалея ни лошадей, ни себя. Сареван, провалившийся в забытье, похожее на сон смерти, передавался с рук на руки, словно ценный груз. Они поднялись на Стену, оставив далеко позади место жертвоприношения. Небо наконец сбросило покрывало бури, и они увидели город – Эндрос Аварьян, Трон Солнца, белые стены и золотые башни, и скалу над рекой, и волшебную башню, словно черный коготь выросшую на верхушке этой скалы. Мрак и свет столкнулись лицом к лицу над потоком Сувиена, но оба они были рождены волей разума и рук Солнцерожденного.

Отряд поспешил вперед. Гора сбросила их с себя, и перед ними раскинулась зелено-золотистая равнина с рассеянными по ней селениями. Местные жители заметили группу дикарей из озерного края, среди которых оказался принц с запада и какой-то человек, похожий на дикаря, безжизненно привалившийся к луке седла. Никто не бросал им вызова. Отряд был сильным и к тому же находился в самом центре мирной империи.

Хирел, все еще не пришедший в себя от повторного приступа тошноты, не отводил глаз от стен Эндроса. В Кундри'дже этот город в насмешку называли побеленной деревушкой, каменным лагерем, грубой пародией на сам Золотой город. Говорили, что там все безвкусно, что там только грубый камень и голая, лишенная растительности земля, что его белый и золотой цвета чересчур ярки для подлинной красоты. Словно высокомерие варвара, смешавшееся с изяществом южанина, заявляло во всеуслышание: «Смотрите, я тоже могу основать империю и возвести город, и предрекаю, что мое творение будет стоять тысячу лет».

И все-таки чем ближе Хирел подъезжал, тем красивее казался ему город. Яркий – да, но построенный в гармонии изгибов, плоскостей и углов. Город выглядел чистым и молодым, как свежевыпавший утренний снег, а вовсе не безвкусным. Он будто вырос из земли, как вырастают горы, неожиданно, величественно и неизбежно.

Но не одно это делало Эндрос Аварьян реальным. Здесь жили люди, они въезжали в город и выезжали из него, они ели, разговаривали и пели, работали и ленились, покупали, продавали и торговались, им требовались выгребные ямы, мусорные кучи и могилы. Эти люди были разными и вели себя в соответствии со своим воспитанием и привычками. Хирел видел чернокожих великанов, раскрашенных, бородатых и гладко выбритых, и женщин, обнаженных до пояса или закутанных в покрывала по самые глаза, вышагивавших так гордо, словно им принадлежал весь мир. Он видел людей из равнинных племен, с миндалевидными глазами, с красной, бронзовой или коричневой кожей, которые откровенно таращились на их отряд и обсуждали вслух, чего ищут чужаки в их городе. Там и сям попадались странные белокожие существа с Восточных Островов, сторонившиеся остальных. Изредка Хирел с болью замечал лица своих соотечественников, холеных, полнотелых, с кожей всех оттенков золотого цвета – от коричневато-серого до цвета старой слоновой костя, с вьющимися светлыми волосами и сияющими желто-коричневыми глазами. Впрочем, ни у кого из них кожа не была такой бледной, как у Хирела, волосы не отливали таким чистым золотом, а глаза не казались янтарными. Вот они-то знали правила вежливости, они не пялились на чужаков и держали свои мысли при себе, неторопливо шли по своим делам.

Юлан снова куда-то исчез. Он избегал городов, в том числе, кажется, и этого. Возможно, так было даже лучше: узнав его, люди узнали бы и Саревана, и тогда началось бы столпотворение.

Однако анонимность имеет свои слабые стороны. Хирел, выросший во дворцах, знал о существовании стражи и ее службе. Однако он не мог и предположить, что ему и его спутникам не разрешат проникнуть за пределы определенной территории. По их виду стража поняла, что это сброд, дикари, приехавшие бог знает откуда, а имя Саревана не могло служить пропуском во внутренние покои. Внешние пределы дворца были, конечно, великолепны, но путешественники запутались в сложных переходах. Находились люди, которые за определенную мзду предлагали им услуги проводников, но большинство в ужасе отшатывались, видя на руках Рокана бесчувственное тело, издававшее ужасный запах. Где-то во внутренних дворах группа вооруженных людей пыталась убедить зхил'ари оставить сенелей и оружие; результатом стали две или три разбитые головы.

Если после этого их не прогнали, то только благодаря настойчивым объяснениям 3ха'дана. Хирел попал под скользящий удар, предназначенный кому-то другому. Его мозг никак не мог приспособиться к звучанию языка гилени. Он расслышал только имя Аварьяна и уловил в непонятных репликах угрожающие нотки. Стража все-таки пропустила их, заставив спешиться и снять оружие. Они держались плотной группой, поручив Саревана заботам Газхина, самого крупного и сильного среди них.

Казалось, они бродят здесь уже целую вечность без всякого успеха.

– Нам надо видеть императора, – твердил 3ха'дан на вполне сносном гилени, но в ответ слышал либо смех, либо фырканье, а чаще всего на него вообще не обращали внимания. – С нами ваш принц, черт возьми. С нами сын императора! Смех усиливался.

– Вот этот? – насмехались люди. – До того как этот парень начал гнить, он был мальчишкой-дикарем. Шуток здесь не любят, а его императорское величество не станет оживлять мертвого чужака.

Эти слова были сказаны смуглым полным человеком, разряженным и увешанным побрякушками, весь облик которого выдавал в нем мелкого чиновника. Какой-то горожанин, которого убедило если уж не имя их подопечного, то отчаяние, направил их к этому чинуше, сидевшему в своей позолоченной щели и презиравшему их всеми своими куриными мозгами. Он не узнал принца в скелете, обтянутом разрисованной кожей. Кулаки Саревана были судорожно сжаты, и их невозможно было разжать, чтобы подтвердить его личность. К тому же всем было прекрасно известно, что принц Саревадин путешествует вместе со своими сподвижниками где-то на западе. Очевидно, думал чиновник, эти люди лгут, чтобы проникнуть к императору. Ему слишком часто приходилось слышать подобную ложь. И что тут удивительного, если весь мир готов погрузиться в ад притворства, лишь бы добиться хотя бы мимолетного внимания Солнцерожденного. Или его милости. Или его знаменитой магии.