Текст книги "Вредно для несовершеннолетних (ЛП)"

Автор книги: Джудит Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Конечно, проституция, в которой нет даже этих рудиментарных отношений, создает свои риски. Работающие девочки (и мальчики) уже давно приняли на вооружение свои собственные практики безопасности и защиты здоровья, в особенности пользование презервативами. Среди бездомных подростков, когда клиент – незнакомец, судя по всему, пользование презервативом является также правилом. Ни один работник образования не должен недооценивать способность юного человека принимать информированные решения относительно секса. Чтобы принимать информированные решения, однако, людям нужна информация, и некоторые эксперты по СПИДу аргументируют, что то, в чем они нуждаются, – тот вид подробной информации о рисках, которая повсеместно доступна в большей части Европы, но которую департаменты здравоохранения США выдают с неохотой. Вместо того чтобы перечислять акты как либо безопасные, либо небезопасные, и точка, данные о так называемых относительных рисках, распространяемые в Париже или Берлине, говорят вам, что такое-то и такое-то поведение привело к заражению ВИЧ в определенном числе известных случаев в той или этой стране или что результаты по тому или иному другому поведению пока неокончательны. Будучи вооружены такими данными, люди могут делать выбор касательно своих сексуальных жизней тем же образом, каким они мастерят свою остальную жизнь: взвешивая вожделения и вознаграждения против опасностей и нежелательных последствий.

При всем при этом есть много причин не надевать резинку, если ты юный человек, продающий или обменивающий секс. За секс без презерватива больше платят, чем за секс с презервативом, поэтому принять на себя больший риск с каждого клиента, с тем чтобы обслужить меньшее число клиентов, может показаться разумным деловым решением. (В это уравнение входят и другие соображения: получить минет от клиента, что является довольно обычным актом для проститутки мужского пола, несет в себе крайне низкий риск для получателя. Для девушки в гетеросексуальном сексе верно обратное: будучи дающей стороной в оральном сексе и получающей в вагинальном сношении, она берет на себя практически весь риск заражения ВИЧ и другими ЗППП.)

Бездомный мальчик или девочка, продавая секс, может не защищать себя также и по менее очевидным, более печальным причинам. Такие молодые люди в типичном случае являются жертвами повышенного насилия; «более половины подвергались физическому дурному обращению, более трети – сексуальному злоупотреблению, более трети – побоям со стороны своих интимных партнеров за последний год», – гласит отчет об исследовании миннеаполисских гомосексуальных, лесбийских, бисексуальных и трансгендерных юношей и девушек, проведенном Исследовательским центром Уайлдера в 1996 году. Примерно раз в неделю, по словам Пола Тёмке, в «Offstreets» приходит девочка с жалобой на то, что ее изнасиловали. Для людей, к которым долго относились с рутинной жестокостью, особенно их «любимые», забота о самом себе может быть чуждым понятием. «Многие женщины и девочки не видят секс как источник удовольствия или свои тела как то, над чем они имеют контроль», – заметила Бет Земски, специалист по образованию в области СПИДа, работающая над проблемами гомосексуальных и лесбийских учащихся в Университете Миннесоты. Ине Ванвесенбеек, изучая вопросы сексуальной силы и бессилия в жизни голландских проституток и других молодых женщин, нашла, что те, кто поддавался требованиям клиентов обойтись без презерватива, чаще были более молодыми, употребляющими наркотики и иммигрантками и «уже подверглись большей виктимизации, как в детстве, так и во взрослой жизни, как на работе, так и вне ее». Как только о них распространялась молва как о «рисковых», их «наиболее часто посещали упорные нелюбители секса с презервативом».

Профилактика СПИДа для уличных ребят Двойного города поэтому подразумевает большее, чем просто засунуть пачку презервативов в тугой карман джинсов проститутки. «Со столь многими подростками из тех, с кем я работаю, обращались таким неуважительным образом, что они не могут уважать сами себя, – говорит патронажный работник проекта «Молодежь и СПИД» Джерри Террелл. – Треть из тех, кого я вижу, склонны к суициду, одна пятая активно употребляет химию, и потом, для бездомных подростков не существует завтра; всё – сегодня. Главное – помочь им представить себе, что есть будущее, и начать находить в нем какую-то зацепку, каким бы ни было это будущее. ВИЧ находится в конце длинной очереди других вопросов».

Вопросы эти – как эмоциональные, так и материальные. Когда исследователи Уайлдера спрашивали бездомных подростков, что могло бы реально изменить их жизнь, «прицел» опрашиваемых обычно фокусировался между теми «концами», которые они еле-еле сводят. Некоторые высказали пожелание о доступе к бесплатной стиральной машине. «Я могу носить грязную одежду, штаны, рубашки и всё такое, – сказала одна девочка. – Пока у меня есть чистое нижнее белье, я в порядке». В таких условиях безопасный секс может быть довольно-таки абстрактным и отдаленным понятием. «"Безопасность" означает найти ночлег на ближайшую ночь, – объяснила мне Эмбер Холлибо, которая ранее возглавляла проект «СПИД и лесбиянки» в организации GMHC в Нью-Йорке. – Надеть презерватив – это не совсем приоритет Номер Один».

Тем не менее принятие на себя рисков не следует рассматривать как симптом патологии, как столь часто делают учителя, подростковые психологи и профессионалы здравоохранения. Вместо этого, говорит Джефри Эскофье: «Люди также проводят рациональную оценку того, что их окружает. Они просчитывают вероятности». На улице ребята знают, что их жизнь по определению небезопасна, что они не могут устранить все риски. Поэтому задача – в том, чтобы вычислять наиболее вознаграждающий – финансово, практически, эмоционально – «маршрут» поведения, в то же время сопровождающийся наименьшими опасностями. Профилактическая работа состоит в том числе и в том, чтобы тоже понимать эту арифметику и помогать юным шаг за шагом перевычислять эмоциональные и материальные факторы, с тем чтобы они могли принимать решения, более целесообразные для самозащиты в сексуальном поведении, и следовать им. В «сексуальном образовании», которое он проводит с юными проститутками, сказал мне Джерри Террелл, «большая часть того, что я делаю, не имеет отношения к сексуальности».

Обдумайте заново все посылки: удовольствие, любовь и доверие

Уличные ребята – это не какой-то отдельный биологический вид. Даже для них секс – не одна лишь сплошная работа, эксплуатация или боль. «Секс – это мило, это интимно, это весело, это ничего не стоит, – сказал Пол Тёмке в ответ на мой вопрос о роли удовольствия в жизни его подопечных. – Эти ребята, у которых не было близких отношений с их семьями, или если они подвергались злоупотреблению, секс был действительно ужасной вещью. Открыть секс в качестве удовольствия – это так здорово». Он поворчал насчет неуемной «лютеранскости» бюрократов, приходящих с проверками в его заведение: «Они заходят к нам, и их приводит в ужас, что у нас презервативы выложены у входной двери или что ребята смотрят мультики или курят сигареты». Бездомные ребята несут на себе все ответственности взрослой самостоятельности, рассуждал он. Почему они не должны получать и некоторые привилегии? Он сделал паузу, затем сказал: «Но секс – самая легкая вещь на свете. Трудно любовь найти».

Структуры личностей и обстоятельства жизни обездоленных подростков делают беспокойными и без того трудные поиски любви. С одной стороны, как пострадавшие от дурного обращения или отверженные дети, они отчаянно жаждут любви, готовы с головой окунуться в доверие. С другой стороны, как пострадавшие от дурного обращения или отверженные дети, превратившиеся в уличных «крысят», они натренированы на недоверие и обидчивы, иногда до параноидальности. Они хотят стабильности и моногамии, но в то же время им не терпится испытать свою сексуальность, иногда со многими партнерами (эти последние два противоречивых желания часто разделяются по гендерному признаку: девочки и женщины спешат к алтарю, так сказать, а мальчики и мужчины упиваются сексуальной новизной, разнообразием и количеством). В конечном счете, тем не менее, бездомные мальчики и девочки хотят того же, чего хочет каждый, настаивает Тёмке: любви и секса, плюс некоторой меры надежности – «постоянного партнера и чтобы не беспокоиться о том, как будут оплачены счета».

Любви? Постоянного партнера? Регулярной оплаты счетов? Эти желания были бы, как бальзам на сердце, для бюрократов, инспектирующих «Offstreets», или для пропагандистов воздержания-до-брака, утверждающих, что отношения, основанные на верности, – лучшее и единственное профилактическое средство против СПИДа. Но факт заключается в том, что любовь не является крепостью против СПИДа. Один из самых больших парадоксов профилактики ВИЧ – что любовь – не просто какая-то беззаботная любовь, но также и любовь, которой отчаянно желают и которую добросовестно лелеют – может усугублять опасности секса. В противоположность пропаганде, рекламирующей опасности «задней комнаты» бара или дискотеки и кабинки для переодевания на пляже, как геи, так и гетеросексуалы с большей вероятностью занимаются незащищенным сексом в рамках основанных на верности и любви отношений, чем в случайных связях. Доверие, в том смысле, в каком мы понимаем его сегодня, может быть «рискованной практикой».

«Один из самых поразительных и неизменно подтверждающихся выводов поведенческих исследований по гомосексуальным мужчинам – что более часто они сообщают о высокорисковом сексе с теми, кого сами характеризуют как "регулярного партнера или любовника"», – пишет британский медицинский социолог Грейам Харт. Исследовав 677 мужчин, Харт и его коллеги пришли к выводу, что «незащищенное сношение ... было способом выразить любовь и верность тому, чтобы разделить жизнь с любимым, которые чувствовали эти мужчины». Исследование использования презервативов гетеросексуальными подростками, проведенное Сарой Филлипс, привело ее к аналогичным выводам: «Как молодые люди, так и девушки, утверждавшие, что влюблены в своих партнеров, соглашались на половое сношение без презерватива со значимо большей вероятностью, чем сообщившие о себе, что не влюблены». Уверенность в том, что другой человек абсолютно моногамен, рассматривается – представителями всех социальных классов – как автоматическое право, прилагающееся к тому, чтобы любить этого человека. «Как только я вышла замуж – то всё, – заявила семнадцатилетняя преподавательница на общественных началах Киша, с размаху уперев сжатый кулак в бедро и подняв указующий перст на уровень лица. – Если он притащит мне домой СПИД, у меня будет право убить его». Если подразумеваемый «брачный контракт» с Кишей предусматривает, что ее муж должен знать, что будет «убит», если признается, что был ей неверен, – и поэтому будет чувствовать, что не может признаться – то может оказаться, что он убьет ее, только более медленно.

Хотя многие определения доверия не пересекаются гендерными границами, те, что пересекаются, ставят женщин в невыгодное положение. «Наблюдалось сильное разделяемое представление, что "постоянные" отношения основаны на доверии, – пишет психолог Карла Виллиг, перефразируя выводы, к которым пришли некоторые исследователи, собеседовавшие с молодыми женщинами внутренних городов (о «внутренних городах» см. Главу 6 – прим. перев.). – В то же время [женщины] опознавали склонность определять отношения как "постоянные", чтобы оправдывать секс. Поскольку прекращение пользования презервативами может быть знаком увеличения приверженности отношениям, пользование презервативами в "постоянных" отношениях трудно поддерживать». В группе канадских студентов колледжей «для женщин [подразумеваемое соглашение между верными любовниками] означало доверять, что партнер будет раскрывать имеющую значение информацию, а для мужчин оно означало доверять, что партнерше раскрывать нечего. В результате женщины находили очень трудным просить пользоваться презервативами партнеров, которых они хорошо знали, но, как ни иронично это звучит, "они были наиболее способны защищать себя от всех трех опасностей – от беременности, болезней и эмоциональных травм – в случайных связях"». Предрассудок, что честные девушки несексуальны (кроме как с текущим партнером), более того, делает безопасный секс еще более трудным для юных женщин. Профилактика ВИЧ по плану может закрепить за девочкой дурную репутацию, говорит сексуальный педагог Роб Йегер. «Девочки говорят: "Если я вытащу презерватив, он подумает, что я шлюха"». Поскольку для женщины вероятность заразиться ВИЧ от партнера мужского пола гораздо выше, чем для мужчины заразиться от женщины, а слизистая оболочка влагалища у юных девочек более хрупка, чем у зрелых женщин, и поэтому еще более подвержена инфекциям, эти основанные на гендере посылки непропорционально подвергают опасности юных женщин.

Для многих людей уже просто завести разговор на тему защиты настолько угрожает доверию, что доверие требует абсолютной цензуры. Некоторые из тех, с кем собеседовала Виллиг, даже дошли до того, что сказали, что требовать от долговременных пар начать разговаривать о пользовании презервативами или, паче того, пользоваться ими означало бы непоправимый разрыв в ткани общества. «Я имею в виду, должен быть какой-то элемент доверия где-то, – сказал [ей] молодой человек по имени Джон, – если только жизнь, как мы ее знаем, собирается происходить».

Настоящая любовь моногамна, доверие зависит от моногамии, а моногамия – от доверия, и доверие – краеугольный камень любви: к сожалению, с точки зрения вируса, передающегося половым путем, из этой формулировки просто прут потенциальные опасности. Во-первых, хотя статистика широко варьирует в зависимости от того, кто провел опрос, как задавались вопросы, и от сексуальности опрашиваемых, как минимум значительное число супружеских и постоянных пар «ходят на сторону» по меньшей мере однажды, среди подростков – как минимум треть, и даже моногамные юные пары монагамны лишь серийно (этот термин обозначает, что «постоянные отношения» не означают для них «отношения навсегда»; за «постоянными отношениями» с одним партнером следуют «постоянные отношения» с другим партнером и т.д. – прим. перев.). Тем временем менее 60 процентов сексуально активных мальчиков-подростков, пользующихся только презервативами, говорят, что пользуются ими каждый раз.

Тем не менее многие из этих людей ставят свои отношения в зависимость от непогрешимой верности. Это создает почву для дилеммы, которую невозможно оправдать: признание в прегрешении смертельно угрожает отношениям, но сохранение его в тайне смертельно угрожает как самому человеку, так и его или ее любимому (или любимой). Информант Карлы Виллиг Джон признал, что поддержание общественного и личного контракта доверительного молчания может означать принесение в жертву некоторого количества «невинных жертв», чьи партнеры совершают «преступления бездействия». Действительно ли символический и моральный риск отказа от любовного доверия «как мы его знаем» выше риска свирепствующей ВИЧ-инфекции? Финансируемое из федерального бюджета обучение только-воздержанию отвечает, что да, выше, преподавая, вопреки фактам, что единственный безопасный секс – это секс в рамках «традиционного» верного (читай: несомненно моногамного) гетеросексуального брака.

К счастью, некоторые независимые антиспидовские педагоги, повинуясь велению своей совести, идут в противоположном направлении. «Я говорю им: любовь не является ответом, – говорит Роб Йегер. – Вирусу безразлично, влюблены ли вы, женаты ли вы. Ему безразлично, какая у вас любимая песня». И ему также безразлично, что ваша любимая песня считает любовью. Учитывая нынешние исторические обстоятельства, не терпящие отлагательств, политика признания и прощения, когда партнер отклоняется от намеченной моногамии, может быть более соответствующей любви, чем цензура, приводимая в действие ожиданиями ярости и отвержения. Но такие способы строить отношения требуют меньшей зависимости, меньшей ревности, менее непоколебимой уверенности в способности и воле другого человека заботиться о вас и в то же время – большей личной зрелости, гибкости, самостоятельности и самоуважения, и большего альтруизма от обоих партнеров.

За исключением альтруизма, эти эмоции отличны от тех, что мы привыкли ассоциировать с любовью. Тем не менее именно эти качества и ценности, а не слепую веру в «настоящую» любовь и не нюх ищейки на «рискованных» партнеров, нужно нам взращивать в юных.

Культивируйте лучшие ценности. Создавайте смелые новые сообщества

Многие из тех подростков, что проходят через заведения, в которых я вела свои наблюдения в Миннеаполисе и Сент-Поле, – по-настоящему «трудные случаи». Их тяжело уговорить прийти в клинику на повторный прием, не то что записаться на занятия для прохождения школьной программы экстерном или на курсы профобучения. Девушка-волонтер из «Района 202» Кэри Паркер, которая сама была бездомной, объяснила, почему бездомных ребят «уносит» все дальше и дальше от «нормализующих», находящихся под взрослым контролем установлений, таких как школа и работа. «Вы не можете воткнуть [электрический] будильник под мостом», – просто сказала она.

Но «исключение из большинства» способно порождать также и крепкую аффилиацию (принадлежность, чувство принадлежности – прим. перев.), и, как показала история для чернокожих, женщин, геев и инвалидов, коллективное выживание является первым шагом к созданию стойкой общинной идентичности. Бездомные подростки образуют эдакие нечесаные общества взаимопомощи, сплоченные маленькие «племена», совместно ищущие еду или кров друг для друга, часто переходя с места на место в компании со стайкой не менее обездоленных собак. Для ребят из «Offstreets» групповая сплоченность – это всё, говорит Тёмке. «Они всегда хотят говорить "мы". Если бы мы смогли направить эту хорошую энергию в нужное русло, у нас было бы мощное сообщество».

В ранние годы движения за освобождение геев презираемые сообщества направили энергию ненависти, направленной против них, в нужное русло – обратили ее в гордость: например, приняли в качестве флагов отличия уничижительные слова dyke, faggot и queer (примерно соответствуют русским «лесбуха», «педик» и «гомик» – прим. перев.). Когда на них обрушилась эпидемия СПИДа, гомосексуальные мужчины и женщины повернули эту энергию в направлении агрессивной политической конфронтации, которую, при всей ее внешней ярости, питала любовь, как братская, так и эротическая. «Кризис СПИДа, во всем своем пугающем воздействии, неся на себе бремя страха болезни и смерти, идущих по пятам за удовольствием и вожделением, многим представляется воплощающим в себе оборотную сторону трансформации сексуальности недавних лет, предупреждением об опасностях того, что можно „зайти слишком далеко“, – пишет британский социальный критик Джефри Уикс. – Тем не менее во многих реакциях на него мы можем видеть нечто другое: оживление человечности, деятельные проявления солидарности и расширение значений любви, любви перед лицом смерти».

Любовь к самому себе и самоуважение необходимы для того, чтобы практиковать безопасный секс. Но эта история говорит о любви, которая идет дальше самого себя и даже дальше любимых. Это общинная любовь, своего рода современная агапэ, выросшая из разделяемой гордости идентичности и из коллективной самообороны и практикуемая в кругах личной дружбы и вожделения. Любовь и лояльность – те же чувства, которые способны отпугивать от безопасного секса – могут также и мотивировать его. Людям не безразличны их общины, даже когда их общины враждебны к ним, и они надевают презерватив с мыслью об этом небезразличии. «Когда людей спрашивают, почему они практикуют безопасный секс, – говорит Джефри Эскофье, – в качестве одной из главных причин они называют альтруизм». Он сослался на исследование гомосексуальных мужчин латиноамериканского происхождения, проведенное Центром исследований профилактики СПИДа Рафаэля Диаса в Сан-Франциско. «Самый частый ответ был такой: „Есть люди, которые на меня рассчитывают“». Эскофье заметил, что те люди, которые зависели от этих мужчин, не обязательно принадлежали к какому-либо гомосексуальному сообществу, а просто были членами семьи, друзьями и соседями в их латиноамериканских общинах происхождения. Что выявило это исследование и другие, говорит он, – это «высокий уровень интеграции даже в ту общину, к которой они испытывают двойственные чувства».

«Значительная часть профилактики [ВИЧ] нацелена на личную выгоду, – заключил он. – А это ошибка».

Америка совершила множество тяжелых ошибок, пытаясь защитить своих детей от опасностей секса. В основе этих ошибок лежит страх. Частью это «хороший» страх – что они заболеют или травмируются, потеряют свое направление, свое честолюбие, свое ощущение «я». Но значительная его часть – страх перед эросом, которому мы приписываем анархическую, катастрофическую разрушительную силу – силу уничтожать индивидов и самоё цивилизацию.

Однако эрос – не некое дикое животное, рыщущее вне цивилизующих значений, которые мы ему присваиваем, за пределами моральных норм, при помощи которых мы им правим. Мы творим эрос для нас самих и для наших детей; именно мы учим наших юных значениям и моральностям секса. В век СПИДа мы должны изобретать новые итерации лучших старых ценностей, создавая новые выражения любви, доверия, верности и взаимной защиты. Вдохновляемые и оберегаемые ценностями заботы, юные люди могут открывать свою сексуальную силу без того, чтобы подавлять или унижать других; они могут найти романтическую любовь, не поступаясь самозащитой. Они могут прибыть в божественное забвение секса сознательно, с ответственностью, обдуманностью и согласием.

Трудясь во имя победы над СПИДом и теми условиями, которые являются его сообщниками, мы должны помнить то, чему нас научили гейские и лесбийские герои одной из самых ужасных эпох современной сексуальности. Бесконечные дары эротического могут давать силу людям и объединять общины. Принять и объять удовольствие может быть величайшим оборонительным средством против опасности.

Эпилог

Моральность

В 1999 году команда обществоведов Университета штата Вашингтон в Сиэтле сообщила о своем открытии революционного метода профилактики подросткового насилия и других видов «рискованного поведения», включая раннее половое сношение. Они записали группу первоклассников, посещающих одну из самых жестких (в оригинале употреблено слово tough(est), которое в специфически американском контексте относится к «внутренним городам» (см.) и означает, что данная школа (и/или жилой район) контролируется малолетними бандитами и/или их взрослыми паханами из «расовых меньшинств» – прим. перев.) школ города, на «тестовую программу», которую затем проводили с ними на протяжении всей начальной школы. С этими детьми обращались уважительно, поощряли их сотрудничать друг с другом и с учителями, вознаграждали за успехи, давали спокойное пространство для выполнения домашних заданий и учили, как говорить «нет» без того, чтобы подвергать опасности свои дружеские связи или социальный статус. К шестому классу отмечалось, что участники этой программы с гораздо меньшей вероятность, чем ребята в «сравнимых школах без специального вмешательства», совершали акты насилия, пьянствовали, занимались половым сношением или беременели (либо от них беременели).

У одного из моих друзей и у меня есть название для этого типа исследований, которые собирают внушительный ряд научной методологии и статистики (и, обычно, денег), чтобы продемонстрировать то, что и без того яснее ясного почти каждому. Мы называем это «Исследования Показывают, Что Счастливые Люди Больше Улыбаются».

И тем не менее в последнее десятилетие второго тысячелетия, во времена, когда финансирование общественных наук совсем не щедрое, эти ученые почувствовали необходимость разработать крупное исследование и выбить гранты на шесть лет, чтобы продемонстрировать, что дети, с которыми уважительно обращаются, которых ценят, которым дают пространство, чтобы думать, и помогают достигать компромиссов, в то же время отстаивая собственные убеждения, более благополучны в последующей жизни. Эти тезисы были недостаточно очевидны, и недостаточному числу людей. На самом деле, для меня более тревожным аспектом этого исследования было то, чего не было в отчете. Если внимание к этим базовым нуждам представляло собой «специальное вмешательство», чему же подвергались все эти годы дети в контрольной группе? Если вы провели хоть сколько-нибудь времени в школе последних лет, вы знаете удручающий ответ: обычному «образованию».

Наверное, нам, взрослым, не помешало бы некоторое «разъяснение ценностей» (термин американского школьного образования – прим. перев.). Это я и хотела бы сделать в заключение.

Едва ли проходит хотя бы один день, чтобы какой-нибудь из лидеров нашей страны не встал перед телекамерой, не промокнул слезинку из уголка глаза и не продекламировал хвалебную оду в адрес Детей Нашей Страны. Но, если говорить правду, Соединенные Штаты не являются местом, дружественным к детям. Хотя бы потому, что, хотя мы, возможно, любим каждого ребенка в отдельности, в целом младшее поколение получает не слишком много уважения от старших. В 1997 году исследовательская группа Public Agenda опросила взрослых насчет того, что приходит им в голову, когда они думают о детях и подростках. Большинству респондентов первыми пришли в голову слова «недисциплинированные», «грубые», «испорченные» и «дикие». Чем старше были дети, тем чаще звучали эти характеристики.

Мы говорим, что мы любим наших детей. Но, как когда-то сказал мне один обманутый любовник, любовь – это не чувство, а действие. А Америка действует так, будто она не любит своих детей. Соединенные Штаты с большим отрывом отстают от других промышленно развитых стран по многим показателям детского благополучия и даже от некоторых неразвитых. В этой, единственной из всех развитых стран, не предоставляющей здравоохранение всем своим гражданам, 11,3 миллиона детей в возрасте восемнадцати лет и младше не имеют страховки, и это число растет на 3000 в день. Частично вследствие этого кризиса здравоохранения каждая пятая американская мать не получает ухода за беременными, что предрасполагает их детей ко многим хроническим проблемам со здоровьем. Двадцать промышленно развитых стран превосходят нас в предотвращении детской смертности, по данным Фонда защиты детей, а процент детей, умирающих в возрасте до пяти лет, в нашей сказочно богатой стране тот же, что на Кубе, в отчаянно бедной стране.

Самый продолжительный в американской истории экономический бум (бум 1990-х – начала 2000-х годов – прим. перев.) для многих семей не улучшил их жизнь. Грядущая рецессия ударит по ним сильнее, чем по другим. Большое количество бедных работали в эти тучные годы, тем не менее нижняя пятая часть получателей заработной платы (20 процентов наименее высокооплачиваемых трудящихся) увидела, что их доходы упали по сравнению с 1970-ми годами, а процент бедных в стране упорно не сдвигается с отметки 12% уже десятилетиями, по данным Бюро трудовой статистики и Бюро переписи населения. «Реформа социальных пособий» – федеральный Закон о социальном обеспечении 1997 года и новые положения, учрежденные штатами в его фарватере, судя по всему, ухудшает жизнь беднейших американцев. Одно исследование 1999 года обнаружило, что самые бедные 20 процентов семей теряли в среднем по $577 в год, а самые бедные 10 процентов – по $800. По мере того, как ведомства штатов возводили всё больше барьеров к получению талонов на бесплатное питание, всё меньше бедных и работающих бедных семей обращались за ними. К началу 2001 года суповые кухни (кухни, готовящие суп для бесплатной раздачи всем желающим отстоять очередь за ним – прим. перев.) сообщали о самых длинных очередях, которые они когда-либо видели у своих дверей. В месяц после [терактов] 11 сентября [2001 года], когда восемьдесят тысяч нью-йоркцев потеряли свою работу, количество звонков на городскую горячую линию для голодных утроилось.

Хотя образ голодных, плачущих малышей работает как самая мощная пропаганда, есть свидетельства того, что реформа социальных пособий, возможно, вредит подросткам даже больше, чем маленьким детям. Исследования показывают, что ученики начальных классов, чьи родители находятся в программах, поощряющих занятость и продолжающих оказывать финансовую помощь, учатся лучше и попадают в меньшее количество неприятностей, чем те бедные дети, чьи родители не подвергаются такому режиму. Но, как говорит директор чикагского Объединенного центра исследований бедности, «с подростками – совсем другая история». Подростки в таких семьях проводят под надзором взрослых еще меньше времени, чем обычно. Поэтому они курят, пьют и плохо себя ведут даже больше, а их здоровье и школьные успехи ухудшаются.

Эти исследования сравнивают бедных детей с другими бедными детьми и подростками. Но факт состоит в том, что, в шесть или в шестнадцать, просто быть ребенком предрасполагает человека к бедности в Америке: бедных детей почти вдвое больше, чем бедных взрослых, а каждый шестой ребенок в Америке беден (12,1 миллиона в 1990 году), включая более чем каждого третьего афро-американского или латиноамериканского ребенка. Бедность является крупнейшим отдельным «фактором риска» для почти каждого способного разрушить жизнь недуга, которому только может быть подвержен мальчик или девочка, за исключением, разве что, «навязчивого шоппинга». Среди них и сексуальные риски, включая нежелательную беременность и слишком раннее материнство, СПИД и сексуальное злоупотребление.

«Злоупотребление детьми» не только связано с бедностью, сама бедность является «злоупотреблением детьми». Дэвид Гил, профессор социальной политики в Университете Брандейса и защитник детей по жизни, красноречиво это выразил. «Дети подвергаются злоупотреблению, дурному обращению, а их развитие стремится к торможению в результате широкого диапазона совершенно законных социальных политик и общественных практик, которые порождают, позволяют и увековечивают бедность, недостаточное питание, физическое и психическое нездоровье, безработицу, негодные жилье и городские районы, загрязненные и опасные среды обитания, школьные программы, лишенные осмысленного образования, повсеместное отсутствие возможностей и отчаяние, – писал он [в 1981 году]. – Массовое злоупотребление и разрушение детей есть побочный продукт нормального функционирования нашего установленного социального порядка и его политических, экономических и культурных институтов». Это неправильно – выделять сексуальное злоупотребление как худший вред для детей, сказал мне Гил, когда злоупотребление детьми вообще – обычное дело.