Текст книги "Последний танец вдвоем"
Автор книги: Джудит Крэнц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
– Так вы замолвите за меня словечко перед Джиджи? – нетерпеливо спросил он.
– Вряд ли это поможет, по крайней мере – сейчас. У Джиджи нет моего жизненного опыта, она слишком расстроена, чтобы выслушать такую неправдоподобную историю, она ни за что в нее не поверит. К тому же одно то, что мы с вами обсуждали Джиджи у нее за спиной, может настроить ее совсем не так, как вам хотелось бы. Пусть все слегка уляжется. В любом случае вы знаете, что я верю вам и в подходящий момент скажу об этом Джиджи. Дайте ей немного вздохнуть. Сейчас сложилась страшно запутанная ситуация, и я не вижу смысла в нее встревать.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
Зак поник и отвернулся. Что с того, если даже она поверила ему, но ничего не скажет Джиджи?
– Послушайте, миссис Айкхорн, – произнес он, снова поднимая глаза на Билли. – Я хорошо знаю Джиджи, и мне не верится, что она хотя бы не попытается быть ко мне справедливой. Я прекрасно понимаю, что вы не хотите вмешиваться, тем более прямо сейчас, но вы сделали бы такое доброе дело! Она меня любит, я знаю это, и бог свидетель, я тоже ее люблю. Может быть, вы все-таки рискнете? Вы ведь не знаете, как все обернется, пока не попробуете… И потом, что вы теряете?
– Ну, Зак, теперь я вижу, каким образом вам удалось затащить Джиджи на ту гору, – усмехнулась Билли. – Я, однако, орешек покрепче. Если вы так уверены в успехе, пойдите побеседуйте с ней сами. С загипсованной ногой ей от вас не убежать.
Зак тяжело вздохнул:
– Что ж, наверное, я заслужил эти слова…
– Потому я вам их и сказала. До свидания, Зак. До встречи.
Билли закрыла за ним дверь номера. Значит, Саша говорит, они не прикасались друг к другу? И с таким-то мужчиной? Если так, можно смело собирать консилиум из трех премудрых психиатров и отправлять Джиджи в дурдом. Или счесть это новомодным экстравагантным поветрием? Ведь никому же не придет в голову съесть золотую рыбку! Нет, на поветрие не похоже. Скушать золотую рыбку она и сама, чего доброго, сподобилась бы, если бы ее до бесчувствия напоила и силой уволокла с собой стая счастливых пожирателей рыбок… Но чтоб даже не прикасаться друг к другу?
Повинуясь порыву, Билли направилась к телефону и набрала номер Джоша Хиллмана. Пора было сообщить ему, что она вернулась в Штаты. Вдосталь наобщавшись за день с Джиджи, Сашей и Заком, она ощутила потребность поговорить с кем-нибудь основательным и мудрым, находящимся где-то по ту сторону душевной сумятицы, неуместного энтузиазма и недоразумений абсурдной юности. Пожалуй, взрослым вообще не следует пытаться понять несмышленышей, которым нет еще тридцати. Наверное, все же был какой-то смысл в том полузабытом лозунге шестидесятых годов. «Никогда не доверяй тем, кто моложе тридцати» – так, кажется, он звучал?
На следующий день, все еще удивляясь своему скоропалительному решению, Билли выходила из первого утреннего самолета, доставившего ее из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Она не сообщила Джошу о своем приезде и даже не позвонила Джози, чтобы та прислала за ней машину с водителем. Накануне вечером, после того как они с Джошем всласть наговорились, ею внезапно овладело желание слетать в Лос-Анджелес и просто оглядеться по сторонам, просто снова почувствовать город. Везде, кроме самой Калифорнии, о его существовании было как-то очень легко забыть, в особенности барахтаясь в нью-йоркской трясине или пытаясь привыкнуть к Парижу.
Когда такси покатило из аэропорта к отелю «Бель-Эйр» и по обеим сторонам шоссе выстроились мещански-безвкусные низкорослые пальмочки, Билли вдруг ощутила, как в глубинах ее души что-то будто распахивается навстречу радости. На самом деле она терпеть не могла пальмы, а теперь было так приятно опять увидеть эти неуклюжие деревья! Только живя в городе, где круглый год зелень, можно позволить себе роскошь к отдельным видам великолепной флоры относиться пренебрежительно. Всю зиму она не видела ни одной зеленой веточки, если не считать ее сада на улице Вано, но высаженным там деревьям было далеко до буйной калифорнийской растительности. Они были какие-то слишком темные, просто даже мрачные, и три четверти времени ей приходилось смотреть, как с печальных ветвей стекают капли дождя. Почему, интересно, все боятся признать, что в Париже почти постоянно дождит, кроме июля и августа, когда погибаешь от жары?…
В гостинице Билли переоделась в белоснежный полотняный костюм, накинула алый кашемировый шарф – весь отель был украшен к Рождеству, и следовало попасть в тон, – а затем заказала внизу машину с шофером.
– Куда прикажете, мэм? – спросил водитель, ведя лимузин по Стоун-Кэньон-роуд.
– Проедем еще немного, потом возьмите вправо и вверх на гору, туда, где поживописнее, – сказала Билли, помня о том, что в Лос-Анжелесе легко можно потеряться, даже прожив здесь много лет.
– Никогда тут прежде не бывали, мэм?
– Нет, приехала полюбоваться. Но вы мне ничего не рассказывайте – хочется все посмотреть самой, словно я ничего об этом месте не знаю.
– Желаете свежести впечатлений?
– Именно.
Минут пятнадцать Билли ехала, бесцельно глядя в окно и вдыхая теплый, ароматный зимний воздух. Затем у нее созрело решение. Она извлекла из бумажника полоску бумаги, на которой кое-что набросала во время беседы с Джошем, и протянула ее водителю:
– Можете вы отвезти меня поэтому адресу? – Конечно, мэм.
Шофер развернул машину и повел ее вниз, по направлению к океану. Лимузин затормозил перед домом современной архитектуры, стоящим так высоко на краю каньона, что отсюда открывался вид на океан вдалеке. Ни секунды не колеблясь, Билли подошла к парадному и позвонила.
– Иду! – отозвались изнутри, и через несколько мгновений дверь распахнулась.
– Привет, Спайдер, – сказала Билли.
VI
«Пеппоне» был истинно старомодным итальянским рестораном, какой легко себе представить где угодно, кроме Калифорнии: сплошь потертая кожа кресел, огоньки свечей и плотно зашторенные окна, так что ни один солнечный луч не нарушает укромный полумрак. Этакий оазис, приткнувшийся на углу известной своими магазинами старинной улицы в пригороде Баррингтон Плейс, неподалеку от только что снятого Спайдером дома. Потягивая коктейль, Билли вспомнила, как Спайдер, открыв дверь, с громким воплем радости сгреб ее в охапку, так что у нее до сих пор ныли ребра, подхватил, закружил, расцеловал в обе щеки и наконец опустил на землю. Ей казалось, что она все еще чувствует головокружение от такого приветствия.
– У меня какое-то совершенно нереальное ощущение, – созналась Билли, глядя на официантов, обсуждавших заказы с многочисленными посетителями. – Со мной творится что-то непонятное. Спайдер, я как бы не вполне здесь, а где – сама не понимаю. В общем, какое-то раздвоение личности.
– В Нью-Йорке сейчас десять вечера, а в Париже еще на шесть часов позже, то есть четыре утра, – прикинул Спайдер. – Ты в Штатах всего пять дней, и на тебе сказывается отставание от парижского времени. Сейчас ты собираешься обедать, хотя в такой час привыкла сладко спать. Ты пока просто не акклиматизировалась – вот и все.
– Пожалуй, ты прав. Я как-то не подумала о разнице во времени… Вот что значит оторваться слишком надолго. Наверное, такое ощущение должно быть, скажем, у мухи под стеклянным колпаком. Да, я будто под колпаком с того момента, как оказалась в Лос-Анджелесе.
– Тогда пей свой коктейль, Билли. Твое состояние придет в соответствие с твоим ощущением, твой желудок подскажет тебе, что время обеденное, и мы сможем заглянуть в меню. Господи, я все пытаюсь прийти в себя после того, как открыл тебе дверь: жду посыльного из химчистки – а на пороге Билли, словно воплощение рождественских надежд! На прошлой неделе я, как вернулся, сразу позвонил Джошу, чтобы узнать, где ты. Потом запросил отель «Ритц», но они были не в курсе, куда ты отбыла, и я решил, что ты куда-нибудь уехала на Рождество. Вообразил, как ты лежишь под качающимися пальмами Марракеша с тремя французами у ног.
– Ничего подобного!
Билли бросила беглый взгляд на Спайдера. С первой минуты их встречи она то и дело вскидывала на него глаза, стараясь понять, отчего у нее возникло впечатление, что он очень изменился. Даже в полумраке ресторана он выглядел этаким древним викингом. Его выгоревшие на солнце волосы стали еще светлее, но в них теперь можно было заметить немало серебряных нитей, в особенности на висках, а на бронзовом лице прибавилось морщин. Он стал еще более сухопарым, чем раньше, – не тощим, но жилистым, без единого фунта лишнего веса, и при этом излучал здоровье. Казалось, от Спайдера вот-вот потянет запахом моря, смолы и канатов, повеет туманом и свежим ветром.
Но внимание Билли привлекли не эти очевидные и легко предсказуемые перемены, а сдвиги более глубинные: Спайдер утратил некое свойство, которое Билли всегда учитывала, имея с ним дело. Сколько она его знала, он всегда выглядел настолько типичным калифорнийским «золотым мальчиком», что у нее никогда не получалось воспринимать его всерьез. Сочетание льняных волос и голубых глаз всегда смутно раздражало ее: оно было так неотразимо и при всем том тривиально, что, по мнению Билли, ни одна умная женщина не могла бы на него польститься. И откуда-то из подсознания у нее постоянно всплывала картина: Спайдер бросает все, чем занимался, и отправляется на пляж с доской для катания, заботясь единственно о том, чтобы поймать хорошую волну. Этот образ постоянно накладывал отпечаток на ее восприятие Спайдера, хотя, насколько ей было известно, он никогда не занимался серфингом.
Теперь же ниша, которую она мысленно ему отводила в течение многих лет, оказывалась слишком тесной – в его наружности сквозила такая сила и основательность, что не заметить этого было невозможно. Он всегда был тверд, непримирим и честен, но эти качества, которые так долго казались ей чем-то само собой разумеющимся, вдруг открылись ей совершенно по-новому, во всей их эмоциональной убедительности. Сохранился в нем и знакомый ей непобедимый дух нонконформизма: свободолюбивый Спайдер по-прежнему не мог стать частью казенного мира, функционирующего с девяти до пяти, не мог рутинно тянуть лямку или исповедовать какую-то упорядоченную жизненную философию. Он делал что хотел. Это был человек, почти с самого детства сбросивший путы повседневного и обыденного, человек, всегда шедший своим путем, не беспокоясь о том, кто и что о нем подумает. Разница, пожалуй, заключалась в том, что раньше Билли казалось, будто конца его молодости не предвидится, А сейчас она внезапно со всей отчетливостью поняла, что Спайдер больше не тот чувственный, лениво-благодушный соблазнитель и сердцеед, который когда-то царил в тепличной атмосфере «Магазина Грез» и играл роль нежного, но взыскательного Пигмалиона для сотен женщин. Годами он не мудрствуя лукаво пользовался благами жизни, искренне ими наслаждаясь, и, казалось, не ждал от судьбы ничего, кроме радости. Теперь, однако, его губы складывались в улыбку умудренного опытом человека. Нет, не грустную, не горькую, но в ней не было больше ожидания. Как только Билли осознала это, у нее вдруг защипало глаза, хотя вряд ли стоило так уж убиваться по поводу окончательного повзросления Спайдера Эллиота…
– Ну а как твой дом, в порядке? – поинтересовался он. – Содержится в соответствии с твоими запросами или капусту совсем сорняки заглушили?
– Мой дом? Ты не поверишь – мне и в голову не пришло туда съездить. У меня времени сейчас нет. Думаю завтра лететь обратно в Нью-Йорк.
– Ну нет! Я два года тебя не видел, и никуда ты не полетишь, пока я не выясню, чем ты все это время занималась. Писать тебе – все равно что швырять запечатанные бутылки в море и смотреть, как они тихо плывут к горизонту.
– Скажите пожалуйста, целых два письма! Это у тебя в принципе такие понятия о переписке?
– А чем это тебе не переписка? Два длинных письма, на которые пришлось к тому же клеить дорогие марки. Скажи лучше, где ты побывала, кроме Парижа.
– Нигде. Все время там, только в первый год на рождественские каникулы съездила к Джиджи в Нью-Йорк.
– В таком случае кто же он, этот сукин сын, которому так подфартило?
Билли заморгала и поспешно отвернулась, стараясь потянуть время, Черт! Она была чересчур поглощена изучением перемен в наружности Спайдера, забыв о том, как тонко этот телепат, будь он неладен, чувствовал женщин и с какой опасной безошибочностью настраивался на нужную волну. Чуток, определенно слишком чуток для того, чтобы ее душевный покой снова не оказался под угрозой!
– О чем это ты? – невозмутимо спросила
Билли.
– О парне, в которого ты втрескалась в Париже, причем, по-видимому, неудачно. Или он женат и проводит праздники с семьей – иначе разве ты оставила бы его одного перед самым Рождеством?
– Вечно ты спешишь с выводами, Спайдер, – беззаботно отозвалась она. – Надо сказать, это один из твоих недостатков. С чего ты взял, что дело в мужчине? По-твоему, сам по себе Париж не может заворожить и приковать к себе человека на много лет подряд? Я, кажется, объяснила тебе, насколько меня занимала перепланировка дома.
– Ну конечно, объяснила, Билли, да только не построен еще тот дом, в котором ты могла бы так надолго застрять, даже если он в Париже! Я-то знаю свою старую приятельницу и ни за что не поверю, чтобы ты торчала два года подряд в Париже, а потом заявилась к родным пенатам, не имея на то никаких причин. Да ты на себя посмотри – и всегда-то была хороша собой до неприличия, а теперь выглядишь… какой-то встрепенувшейся, что ли. Как бы то ни было, ты очень сильно изменилась: величия вроде бы поубавилось, суровости поменьше стало… Ты теперь более женственная, ранимая, мягкая, даже… черт, ну да, можешь пристрелить меня на месте, но только ты подобрела! Ты уже не до такой степени босс, ты женщина, и какая! О, за этим должен скрываться мужчина, по глазам вижу. Впрочем, можешь ничего мне не рассказывать. Расскажи Долли, Джесси, Джози, Джиджи, этой своей Саше – в общем, расскажи женщине. Мужчине не стоит доверять, пусть даже он один из твоих лучших друзей. Ему никогда тебя не понять, правда?
– Думай что хочешь, – пожала плечами Билли, по-прежнему прикидываясь бесстрастной и не желая сдаваться. – И все-таки я не понимаю, почему ты вдруг решил, что я стала мягкой и женственной.
– Просто я очень проницательный, хотя ты всегда меня недооценивала. Вспомни: когда мы с Вэлентайн поступили к тебе на работу, она боялась тебя до нелепости уже из-за одного твоего богатства. Она так трепетала перед твоей всесильностью, что запросто могла упустить шанс, который ты нам дала. Помню, вечером перед тем, как мы тебе вправили-таки мозги, мне пришлось объяснить ей, что, сколько бы миллионов у тебя ни было, по существу, ты всего лишь женщина и никакой разницы между тобой и другими нет. Конечно, ты была требовательной, жесткой и временами совершенно невыносимой. Все так, но при этом тобой владели те же желания, заботы, страхи и переживания, что и всеми остальными женщинами. В конце концов я сумел убедить Вэлентайн, что огромное состояние само по себе еще не превращает тебя в Марию-Антуанетту, которую ты, насколько я помню, с великим мастерством изображала. После этого Вэлентайн никогда больше тебя не боялась. Поэтому вы и стали потом закадычными подругами.
– Действительно, стали. – С минуту оба молчали, затем Билли вновь заговорила: – Я все же не понимаю, почему ты считаешь, что деньги не делают меня… другой. Не такой, какой я была бы без них. Разве в тебе совсем нет уважения к власти, Спайдер? Я имею в виду не мои собственные способности и не мое личное влияние на других, но влияние и власть денег как таковых. Власть, благодаря которой я могу делать что хочу.
– Разумеется, я уважаю власть, да и кто ее не уважает? Но когда я думаю о тебе, для меня важно не то, что тебе взбредет на ум делать с унаследованными миллионами, а то, какова ты сама, Билли Айкхорн. Ты ведь родилась и росла в небогатой семье, деньги не формировали твой характер с самого начала. Иначе это была бы совсем другая история. И мне кажется, ты оставалась бы собой, даже если бы все твое богатство вдруг куда-нибудь уплыло. Оттого я никогда не смешиваю две принципиально разные вещи. Есть Билли – и есть миссис Айкхорн, которая может предпринять то-то и то-то, поскольку ей позволяют средства, но к Билли как человеку это не имеет никакого отношения. Усвоила? Проще пареной репы. Такой взгляд, знаешь ли, и для здоровья полезней: экономишь нервные клетки. Можешь мне поверить.
– Верю, – ответила Билли после минутного размышления. И почему больше никто не может воспринимать ее так незамысловато и ясно, как Спайдер? Вероятно, он как никто понимает женщин из-за того, что у него так много сестер.
– Ну что, достаточно проголодалась, чтобы заказывать?
– Сначала хотелось бы еще немного выпить.
– Закажу, если пообещаешь завтра не сбежать. А то снова сменишь часовой пояс, только уже в обратном направлении, и тогда окончательно сдвинешься.
– Уговорил, – рассмеялась Билли. – За последние несколько дней моя способность говорить «нет» подверглась такому суровому испытанию, что у меня уже не хватает сил ни с кем спорить. Жаль, ты не слышал, как Джиджи с Сашей уламывали меня заняться вместе с ними выпуском каталога. Они просто отказывались считать «нет» за ответ!
– Какого еще каталога?
– Ох, слишком долго рассказывать. А потом еще этот Зак Невски… Но об этой беседе мне уж точно не стоит распространяться… – И Билли снова рассмеялась.
– Ладно-ладно, храни свои секреты. Потом все сам узнаю, так или иначе. Но с чего вдруг каталог? Джиджи можно заподозрить в чем угодно, кроме глупости. Наверное, у нее есть основания тебя уговаривать.
– Уговаривать меня выпускать каталог «Новый Магазин Грез»? Вот уж удружили, спасибо? – презрительно скривилась Билли.
– Что-что?
– Представь себе, она надумала издавать новый каталог одежды по умеренным ценам и назвать его «Новый Магазин Грез»! Видите ли, это название сразу привлечет к нему всеобщее внимание. А Саша предложила выпускать его ежесезонно, а не только к Рождеству, как принято. Естественно, я им заявила, что об этом и речи быть не может.
– Естественно. Также естественно, как то, что в изначальном своем виде «Магазин Грез» с порога насмерть пугал покупателей кошмарным серым парижским шелком, позолотой и величественно-надменными продавщицами.
– Спайдер! Уж не думаешь ли ты, что за эту идею стоит ухватиться?
– А почему бы и нет, Билли?
– Да ты с ума сошел! Вспомни, какой у нас был шикарный, элегантный магазин! Вспомни, какие модели делала на заказ Вэлентайн… А каталог – это ведь такая дешевка! – Билли задохнулась от гнева, не встретив у Спайдера должного понимания.
– Той фирмы больше не существует, Билли, с ней все кончено, – мягко произнес Спайдер с какой-то печалью в голосе. – Ты сама прекратила это дело, ты – и никто другой. Кстати, вот замечательный пример могущества денег. Ты воспользовалась этим могуществом, и я, к слову, сильно из-за этого переживал, но лишь в твоей власти было похоронить процветающий бизнес, несмотря на размеры чистого дохода. С другой стороны, реноме «Магазина Грез» не пострадает, поскольку от него остались одни воспоминания.
– Но, Спайдер…
– Черт побери, Билли, даже если бы «Магазин Грез» был жив, ты все равно могла бы выпускать каталог, не боясь себе же перебежать дорогу! Ты бы просто-напросто демонстрировала свое отношение к моде на менее дорогостоящем материале. Билли, ведь наши покупатели никогда не ограничивались только тем, что приобретали у нас. Они носили самые разные вещи, которые и стоили очень по-разному. Ты была одной из немногих, кто мог с головы до ног одеться в «Грезах», но за хлопчатобумажной футболкой и джинсами даже тебе приходилось идти в другое место. Мы выставляли изделия лучших модельеров, потому что «Грезам» необходимо было создать себе имя, превратиться в магазин высшего разряда, куда шли по особым случаям. Разумеется, в каталоге товары должны быть много дешевле, и он должен иметь совсем другую ориентацию… Однако я предпочитаю жить реальной жизнью и не вижу причин отбрасывать эту идею.
– А я нахожу ее совершенно неуместной!
– Зря. Мысль хорошая, и ничего неуместного здесь нет.
– Но, Спайдер…
– Билли, я уже сбился со счета, сколько раз мне приходилось слышать от тебя это «Но, Спайдер!», как только я пытался изменить твои планы. Однако, поразмыслив, ты, как правило, соглашалась.
– Ладно, мне действительно никогда не удавалось тебя переспорить. – Билли сделала глубокий вдох, стараясь остыть. На ней так сказывалась разница во времени, что просто не было сил долго сердиться. – Давай лучше поговорим о чем-нибудь еще.
– Давай. О каталоге.
– Я не собираюсь его издавать, – отрезала она.
– Принято. Не собираешься, и не надо. Кто заставит тебя делать то, что ты не хочешь? Но я, к примеру, вполне мог бы этим заинтересоваться и желаю узнать о нем побольше. Я ведь писал тебе, что как раз ищу, чем бы заняться, – так почему бы не каталогом? Денег у меня что туалетной бумаги, опыт работы в розничной торговле имеется, и если помнишь, до нашей встречи я неплохо зарабатывал как художник-оформитель. Вот только, если у нас начнет получаться, нам придется прийти к тебе за разрешением использовать название. Без ссылки на «Магазин Грез» наше предприятие превратится в бой с превосходящими силами противника.
– Замечательно! Просто прекрасно! Ты, Джиджи, Саша – и «Магазин Грез». Мой «Магазин Грез»! Да с какой стати мне вас поддерживать?
– Ну-ну, смотри не лопни от возмущения прямо за столом. И не будь собакой на сене, Билли. Не хочешь заниматься этим сама – умой руки, но дай попробовать другим. Не губи идею на корню только потому, что она тебе не по душе. В отличие от «Магазина Грез» она принадлежит не тебе. Возможно, эта идея сработает, а возможно, и нет, смотря по обстоятельствам. Но сидя на вывеске с надписью «Магазин Грез», точно величественная наседка, и охраняя ее, как корону Британской империи или бесценное громадное яйцо, ты будешь смотреться чертовски глупо.
– Комбинированная какая-то у тебя получилась метафора, или сравнение, или аналогия, или как ее там, – сварливо заметила Билли после длительного мрачного размышления.
– Я знал, что ты примешь дельный совет! Ты не так уж и изменилась, Билли, – обрадовался Спайдер. – Мне только, как всегда, надо получше тебе все растолковать. Официант, еще коктейль для этой женщины!
– Привет, Джози. Да, это я, я вернулась. Что? Знаю, слышу, перестаньте плакать, совершенно не о чем. Джози, я вас прекрасно слышу, и не одна я, но и, конечно, все в доме. Так-то лучше… Нет, я не в Нью-Йорке, я в «Бель-Эйр». Погодите, я все объясню вам завтра, когда утром приеду домой. У вас есть под рукой карандаш? Бог ты мой, Джози, я только теперь сообразила, что уже почти двенадцать! Извините, пожалуйста, я вас не разбудила? Ну, слава богу. Просто когда я что-нибудь заберу в голову, то могу чересчур увлечься… Вы тоже замечали? Надо думать. Ладно, в любом случае пришлите за мной Берго к десяти часам. Или к девяти, я позвоню, когда буду готова. Утром, как проснетесь, в первую очередь позвоните Джиджи и скажите, пусть бросает свою кошмарную работу и едет к вам вместе с Сашей. Да, и пусть захватят с собой коллекцию для каталога. Пошлите за ними самолет. Что значит «мы его продали»? Как, я вам сама велела? Черт! Тогда закажите им билеты, и имейте в виду, что у Джиджи сломана нога. Да нет, ничего страшного, не беспокойтесь, но позаботьтесь, чтобы их встретила машина. И распорядитесь купить новый самолет: он нам понадобится. Даже два самолета. Сообщите мне цены. Записали? Хорошо. Завтра же начните обзванивать агентства и набирать штат. Ага, столько же, сколько раньше, если не считаете, что теперь людей нужно больше. На ваше усмотрение. Кстати, как там наши сады? Ну и прекрасно. Джози, еще мне будет необходим офис в Сенчери-Сити, как можно ближе к Джошу Хиллману. Помещение на десять человек для начала. Просторный кабинет для меня, вас устроим рядом, и другой кабинет для Спайдера. Господи, ну конечно, для Спайдера Эллиота, сколько, по-вашему, на свете Спайдеров? Разве я возьмусь за это дело без него, как вы полагаете? За какое дело? Завтра расскажу. В Париж? Нет, Джози, в Париж я точно больше не вернусь, можете быть уверены. Нет, не знаю, что буду делать с домом, но он ведь никуда не убежит. Отправьте факс в «Ритц», пусть они упакуют все вещи, которые я там оставила, зафрахтуют самолет и вышлют их сюда. Заодно скажите им, что виндзорские апартаменты наконец-то освобождаются, и передайте им мою благодарность и все такое. Скажите, что все было великолепно. Так, что еще? Больше пока ничего вспомнить не могу. Я измоталась прямо до смешного, мозги отказываются работать. Спокойной ночи, Джози. Ох, простите, по моей вине вы теперь, наверное, до утра не сомкнете глаз… Но вы ведь понимаете, что и я не смогу мирно спать, правда? Ничего, выспимся на будущей неделе или еще когда-нибудь – через месяц, через год… Пока, Джози!
«Какое мерзкое выражение «остаться при своих», а особенно когда оно относится к твоей последней картине», – думал Вито Орсини, бродя вокруг своего бунгало при отеле «Беверли-Хиллз». Если фильм покрывал расходы, никто не имел прибыли, но зато и ничего не терял, а его последний фильм, «Стопроцентный американец», почил на полке спустя две недели после выхода на экран, и убытки составят миллионы долларов. Благодарение богу, внакладе окажется не он сам, а это в данном случае главное утешение. Как продюсеру ему заплатили двести тысяч за полтора года тяжелого труда, начиная с проб и кончая доводкой; кроме того, он весьма неплохо существовал на суточные, которые получал во время непосредственной работы над картиной. Однако того немногого, что теперь осталось от двухсот тысяч, не хватало на оплату этого непомерно дорогого бунгало, где он вынужден был жить, чтобы оставаться в глазах всех безработным продюсером, который вот-вот обязательно подпишет большой контракт, который скоро достигнет новых высот, а тем временем пытается запродать Керту Арви очередную перспективную книжку.
«Мои вклады заморожены в Швейцарии». Хорошо звучит, но вызывает повышенный интерес к каждой твоей кредитной карточке. Звучало бы еще лучше, если бы какая-то въедливая мразь из коммерческого отдела студии – хотел бы он знать, кто именно, – не убедила Арви совместить «Зеркала» – самый удачный фильм Вито, получивший «Оскара», со «Стопроцентным американцем». Так что «Зеркала» теперь могли приносить доход и после смерти Вито, но он не будет иметь с этого и пенни.
Но черт с ним со всем! Хотя гонорар в двести тысяч почти весь вышел, исчез, испарился, израсходованный на дорогостоящие развлечения и поездки – надо было или разыгрывать благополучие, или окончательно покинуть шоу-бизнес, – ему все-таки удалось купить права на английский бестселлер. Вито заполучил эту книжку, спекулируя своим «Оскаром» до тех пор, пока не взял-таки за горло агента автора, продувного британца, который настаивал на пятистах тысячах долларов. Если бы автор не сходил с ума по «Зеркалам» и умудрился бы разглядеть подлинное вдохновение в «Стопроцентном американце», этого никогда не случилось бы, но отныне «Честная игра» принадлежала ему. Он завладел блестящей комедией о современном английском обществе, имевшей огромный литературный и коммерческий успех.
Независимо от того, сколько студий проявят интерес к сценарию, Вито собирался делать ставку прежде всего на Керта Арви. Первым делом надо обращаться к тому, кто последним потерял на тебе деньги: он скорее пойдет на сделку, поскольку ему желательно получить свои доллары обратно. Эта истина известна всякому независимому продюсеру, хотя такой подход показался бы странным во всякой другой области, где предпочтительнее поискать кого-нибудь новенького, а не обращаться к тому, кому вы уже задолжали. Арви будет сильнее всех прочих стремиться опять залучить Вито к себе в подчинение: желание мести вызвало к жизни гораздо больше картин, чем дружба. Как бы там ни обстояло дело с предыдущим фильмом, Арви не устоит перед искушением свести счеты, не говоря уже о финансовой стороне дела.
Вито пристально, но беспристрастно изучил свое отражение в зеркале. Творческие личности, актеры и режиссеры, могут позволить себе одеваться, как им заблагорассудится, но денежный человек, продюсер, должен носить безукоризненно сшитый костюм и выглядеть подчеркнуто ухоженным. «Сойдет», – решил он и направился в «Поло Лондж», куда Файфи Хилл пригласил его на ленч. Файфи всегда помнил о том, что своим «Оскаром» за лучшую режиссерскую работу он обязан Вито, а в Голливуде благодарность и даровой ленч были такой же редкостью, как шлюха, которая отказалась бы от «зеленых».
– Боже мой, никак Вито вернулся, – сказала Сьюзен Арви, обращаясь к Линн Стокман, с которой они временами обедали.
Они сидели в главном зале «Поло Лондж», поскольку снаружи под цветочными корзинами, развешанными на ветвях старого дерева, предпочитали располагаться туристы, наслаждавшиеся светлым декабрьским днем. Было тепло не по сезону, и обе лишь набросили на плечи жакеты. Одетая в безукоризненный костюм и простую салатовую блузку, Сьюзен выглядела, как обычно, неотразимо, а при взгляде на ее гладко зачесанные, собранные в тяжелый пучок волосы начинало казаться, что пышные сооружения на головах у других дам излишне вычурны. Она обладала тем законченным совершенством, которым Линн Стокман, при всей ее миловидности, оставалось лишь восхищаться.
– Где он? – спросила Линн.
– Вон там. – Сьюзен кивнула на столик футах в пятнадцати справа от них. – Только упаси тебя боже встретиться с ним глазами!
– Сьюзен, в нашем городе не принято прекращать здороваться с человеком из-за двух провалов, – сказала удивленная Линн. – Мы с Эли по меньшей мере три раза в неделю обедаем с теми, кого на порог не пустили бы, живи мы в любом нормальном цивилизованном месте. Но здесь ведь никогда не знаешь, а вдруг эти люди опять нам понадобятся. И вообще, я всегда питала слабость к Вито.
Сьюзен равнодушно подняла брови. Линн была женой владельца крупной студии и одной из немногих женщин в Голливуде, которые осмеливались ставить себя на одну доску со Сьюзен без боязни возможных последствий. Очаровательная молодая вдова промышленника-мультимиллионера с Восточного побережья, Линн росла среди обстоятельных и серьезных денежных воротил, не признававших существования локальных социальных феноменов, подобных голливудскому правящему клану. Выйдя замуж за Эли Стокмана, она бестрепетно вознеслась к вершинам Беверли-Хиллз на волне прирожденной самоуверенности, заключив, что она ничем не хуже, если не лучше, всякого, кого она там может встретить. Мир кино, всегда легко доступный для женщин, умевших выбирать себе мужей, тут же принял ее – в полном соответствии с тем, как она себя поставила.
