Текст книги "Венец славы: Рассказы"

Автор книги: Джойс Кэрол Оутс

– Да нет. Ничего…

– Мне показалось, вы меня разглядываете.

– Я? Нет, что вы.

– …этот нож – подарок профессора Митльштадта, вы ведь его знаете? Заведующий театральным отделением. Он преподнес мне этот нож в знак глубочайшего и, я бы сказал, по-своему извращенного восхищения, которое я ему внушаю… Как и многие другие мои коллеги, он ошибочно полагает, что я человек необузданных страстей. Отсюда и нож. Своего рода намек, несколько театральный намек. Весь этот мир, Барри, – с внезапным пылом сказал Тэйер и подался вперед, размахивая руками над полированной гладью широкого письменного стола, – весь этот мир – театр.И до тех пор, пока вы помните, что все вокруг лихорадочно сочиняют разные сюжеты и сценарии, чтобы поймать вас в свои сети, до тех пор, пока вы об этом помните, вам не грозит гибель. Ничем другим я вас ободрить не могу. Вы меня понимаете?

Барри не понимал. Он смотрел на бронзовую львиную пасть и недоумевал, что привело его сюда, в этот кабинет, в заставленный книжными стеллажами сумрачный кабинет профессора Тэйера, где сладко пахнет хересом и где стыдливо поблескивает нож. У Барри вдруг мелькнула нелепая мысль, что за дверью кто-то стоит, что кто-то подошел к кабинету, хотел постучаться… но застыл под дверью и слушает.

– Сложная цепь обстоятельств, которые привели вас сюда, в этот кабинет, – сказал Тэйер, будто читая мысли Барри, – кажется загадочной только вам, но отнюдь не автору, сочинившему этот сценарий. Представьте себе: некто перебирает кипу анкет, ему это слегка наскучило, возможно даже, он слегка устал… и его внимание привлекают лишь несколько фотографий, лишь несколько ярких лиц. Из сотен фотографий всего несколько приковывают к себе его взгляд… Барри, вы что, куда-то спешите? У меня впечатление, что вам хочется поскорее уйти.

Нет, сказал Барри, ему вовсе не хочется уходить, но, к сожалению… он должен сейчас идти…

– …в библиотеку, или в книжный магазин, или на лекцию, – быстро проговорил Тэйер, словно заканчивая за Барри его реплику в диалоге. – Понимаю. «Ломает буря майские цветы, и так недолговечно лето наше!» [1]1
  Шекспир, сонет XVII – сонеты Шекспира цитируются в переводе С. Маршака (Здесь и далее – прим. переводчиков.)


[Закрыть]– Он допил херес и задумчиво застыл с рюмкой в руке, точно боялся, что если поставит рюмку на стол, Барри истолкует это как разрешение уйти. – Вообще-то я собирался поговорить с вами по одному важному вопросу профессионального характера, а именно о вашей стажировке в качестве преподавателя. Я хочу, чтобы вы прочли свою первую лекцию во вторник утром.

–  Во вторник?!

– Да, во вторник утром. Надеюсь, вы понимаете, что стипендию вам здесь платят не просто так и вы, кроме всего прочего, обязаны вести некоторую преподавательскую работу? Или вы думали, что достаточно только сидеть у меня на лекциях в последнем ряду, мечтать неизвестно о чем и, чтобы потешить мое тщеславие, притворяться, что вы что-то там записываете? Я, между прочим, не настолько тщеславен. Кстати, вы ходите не на все лекции, в прошлый вторник вас, кажется, не было.

Барри начал было объяснять, что болел гриппом, и…

– Нет, нет, можете не извиняться, – прервал его Тэйер. – «Не проклинаю горькую разлуку, за дверь твою по знаку выходя». [2]2
  Шекспир, сонет LVII.


[Закрыть]– Он махнул рукой, показывая, что не обижен; и все-таки в этом жесте была обида. – Мне будет весьма интересно присутствовать на вашей первой лекции, тем более что вы выказали желание избрать педагогическое поприще… В заявлении вы, помнится, написали: «хочу быть преподавателем университета»… отсюда следует, что мы должны конкретно и на практике проверить, соответствует ли ваше желание вашим данным. Как вам, вероятно, известно, я обязан оценить ваши способности и решить, можно ли оставить вас в аспирантуре для соискания ученой степени более высокой, чем степень магистра… Вы ведь указали в заявлении, что желали бы защитить докторскую диссертацию… «в области английской литературы»… не так ли?

– Да, – сказал Барри. – Но я не думал, что… Я еще не вполне готов…

– Да, да, я знаю, вы человек очень скромный, – перебил Тэйер, вставая из-за стола. Он поставил рюмку и потер руки, как бы давая понять, что разговор закончен. Барри медленно поднялся с кресла. – Тем не менее, судя по диплому, выданному вам Мичиганским университетом, у вас достаточно высокий уровень подготовки… конечно, не такой высокий, как у большинства наших аспирантов, но они все, на мой взгляд, довольно примитивный и легко предсказуемый народ, а вы совсем другое дело, как вы сами понимаете. В общем, посмотрим.

Барри почувствовал, что должен попрощаться и уйти. Он пристально посмотрел на Тэйера. И впервые увидел, что тот намного выше его, что лицо у него хитрое, чопорное, самодовольное и при этом какое-то зыбкое. У Барри возникло смутное ощущение, что это лицо может внезапно принять любую форму, стать каким угодно.

– …но что мне нужно готовить? На какую тему? Я…

– Не скромничайте! Это ваша первая публичная лекция, так что возьмите что-нибудь посложнее, что-нибудь малоизученное, скажем, загадку временной двойственности в сюжетах «Отелло» и «Троила и Крессиды». Или, еще лучше, встречающиеся у Шекспира заимствования из Стерджеса, с упором на «Короля Лира».

Барри кивал как в полусне. Тэйер вздохнул, словно отпуская его, словно готовился заняться другим делом, – казалось, он нетерпеливо дожидается, когда его гость наконец уйдет. Но Барри стоял и не уходил.

– Вы ведь читали «Короля Лира»?

– Да, конечно. «Короля Лира» я читал.

Тэйер подошел к двери и открыл ее, медленно, любезно и чуть нерешительно, будто понимал, что с его стороны невежливо так явно выпроваживать гостя, но в то же время дверь открыть необходимо. Иначе гость не уйдет никогда. Барри с ужасом глянул в открытую дверь, сам не зная, что его ожидает, и растерянно пробежал глазами по коридору: за дверью никого не было, только в конце коридора уборщица толкала перед собой тележку с мусором. Из тележки торчала швабра.

– Что-нибудь случилось? – спросил Тэйер. – Вы сегодня какой-то нервный.

– Это у меня, наверно, после гриппа, – сказал Барри.

– Да, вы очень бледны; такое впечатление, что вы плохо едите.

Барри взял свою зеленую холщовую сумку с книгами и, повернувшись, пошел к двери. Он едва не задел профессора, и тот незаметно отступил назад. Он уже приближался к уборщице с тележкой, когда вдруг услышал, как Тэйер причмокнул губами, будто внезапно что-то сообразил – резкий цокающий звук, – и Барри в надежде оглянулся. Тэйер торопливо шел за ним по коридору.

– Мне только что, сию минуту, пришло в голову… вам, наверно, нужно немного помочь с этой первой лекцией? Даже не то чтобы помочь, а слегка проконсультировать… Все-таки в вашей карьере это очень важное событие…

– Да, профессор, – быстро сказал Барри.

– …и даже учитывая ваш блестящий ум и прекрасную академическую подготовку… вы, надеюсь, не обидитесь, если я вас слегка поднатаскаю? Давайте-ка заезжайте ко мне, скажем, в понедельник вечером, конечно, если вам удобно. Вас устроит в понедельник, Барри?

– Слава тебе господи, – сказал Барри. – То есть я хочу сказать, конечно, устроит. Очень устроит.

Профессор Тэйер больше не жил в гостинице, он снимал комнату с мини-кухней в мотеле «Отдохни часок», одноэтажном выкрашенном в зеленый цвет бетонном строении, фасадом выходившем на шумную автостраду, которая тянулась с запада на восток от Хэмилтона до Ниагарских водопадов. О том, что это мотель, оповещала розовая неоновая вывеска – часть букв на ней не светилась, – и все же Барри нашел мотель не сразу. Тэйер дал ему правильный адрес, но, вероятно, в этом районе недавно поменяли номера домов, потому что на входной двери были прибиты две таблички с двумя разными номерами – оба четырехзначные. В результате Барри постучал в одиннадцатую комнату с опозданием на несколько минут. Плутая по шоссе, он запыхался и в ужасе представлял себе, как разъярится на него Тэйер.

Но Тэйер, казалось, был искренне рад его приходу: открыв дверь, он радушно улыбнулся, пожал Барри руку и пригласил войти. «Не бог весть что, конечно, но… но я здесь уже обжился и чувствую себя как дома», – сказал он. Мебель в комнате была стандартная, как в любом мотеле, но Тэйер добавил к обстановке одну деталь, оживившую казенную атмосферу: на телевизоре стояла ваза с цветами – свежие розы. Телевизор был выключен. Кровать была застелена блестящим атласным покрывалом цвета морской волны с рыжим лучистым солнцем в центре, на кровати и на каждом из двух обитых винилом кресел было разбросано множество разноцветных атласных подушечек. Барри опустился в соседнее кресло, он тяжело дышал, плечо ныло, натертое сумкой с книгами, которую он таскал на себе битый час. А Тэйер трещал, не закрывая рта: здесь ужасный шум от машин, и в соседних номерах тоже иногда шумят… прогулка пошла Барри на пользу, вон какой у него свежий, какой здоровый вид… может быть, он хочет выпить?… себе-то он только что налил виски со льдом и готовит ужин, он надеется, Барри еще не очень проголодался, потому что, когда у него гости, он готовит очень медленно и все делает тщательно. Барри нехотя взял протянутый ему стакан с виски. Он был поражен чрезмерной жизнерадостностью профессора и его непринужденной болтовней, к тому же он никогда не видел Тэйера так одетым: желтовато-зеленая рубашка с монограммой, ярко-синие расклешенные от колена брюки и сапоги из телячьей кожи с высокими квадратными каблуками.

– Виски?.. Ах да, я вам уже налил, – хлопотал Тэйер. – Вы пока немного отдохните, а я посмотрю, как там у меня дела на плите… я поставил на медленный огонь… наше первое блюдо… чувствуете запах?… это trifolgi con cotechini е lenticchie… [3]3
  трюфели со свининой и чечевицей (итал.).


[Закрыть]звучит как музыка, правда? У меня сегодня с утра прекрасное настроение, я просто счастлив, что все так удачно складывается!.. Вам льда не добавить, Барри? Или хорошо и так?

– Спасибо, все хорошо. – Барри поставил массивный хрустальный стакан на ковер. Надо бы вынуть из сумки блокнот, но Тэйер еще явно не готов к разговору о завтрашней лекции. Он то и дело суетливо забегал в маленькую нишу, где была кухня, бормотал: «Теперь главное не пропустить момент», поглядывал на Барри и смущенно улыбался.

– Я давно никого к себе не приглашал, – признался Тэйер. Он сел в кресло и придвинул его поближе к Барри. – Ну что ж… значит, завтра ваша лекция, вы, наверно, все еще волнуетесь… мы ведь, кажется, приступаем к «Гамлету»? По программе у нас должен быть «Гамлет».

– «Гамлет»? – переспросил Барри. – Я думал, тема «Шекспир и Стерджес».

– A-а… Шекспир и Стерджес! – Тэйер кивнул. Он потягивал виски, и в стакане бренчали кубики льда; лицо у него раскраснелось, вероятно, от жара плиты, он продолжал поглядывать на Барри и ободряюще, терпеливо улыбался, – Это моя любимая тема… над гением надругались, похитили его неопубликованный труд, а все во имя того, чтобы бессмертную славу обрел другой, более искушенный в интригах, дьявольскиковарный человек… Нет, Шекспир, конечно, тоже был гений, – торопливо добавил он. – Без сомнения. Я преклоняюсь перед Шекспиром. Так мастерски владеть словом!., и все прочее тоже, и вообще… многим нравится… Значит, завтра у вас великий день, и вы, конечно, счастливы? Только подумайте, Барри, завтра ровно в одиннадцать вы торжественно приступите к делу всей вашей жизни!

– Профессор, меня немного беспокоит…

– Ах, эта скромность! Ваше поколение, по-моему, нарочно притворяется таким робким, чтобы сбить с толку всех остальных, а? – шутливо поддел его Тэйер. Он выглядел молодым, энергичным, веселым. А Барри сегодня прозанимался в библиотеке весь день и чувствовал себя вконец измотанным. – Пусть вас ничто не беспокоит, все будет прекрасно… подлить вам еще?… как же так, вы совсем не пьете! Барри, прошу вас, не волнуйтесь, у меня в кабинете есть все материалы для вашей лекции… все, что вам понадобится, даже с избытком… более того, у меня есть неопубликованная монография о взаимоотношениях Шекспира со Стерджесом, целых сто страниц. Умоляю, не волнуйтесь!

Напевая себе под нос, Тэйер снова скрылся в кухне. Днем Барри успел только наспех перекусить в студенческом кафетерии, но это было давно, в двенадцать часов, и сейчас он не знал, хватит ли у него сил продержаться весь вечер. В манерах Тэйера была какая-то излишняя живость, он был чересчур возбужден и суетлив… И материалы для лекции почему-то не здесь, а в его кабинете, в колледже. Барри ничего не понимал. Когда Тэйер, по-прежнему напевая, вернулся в комнату, Барри попытался объяснить, что перерыл множество книг и журналов, но нашел только три статьи по проблеме Шекспир – Стерджес, две из них написаны самим профессором Тэйером, а автор третьей один ученый по фамилии…

– A-а, этот идиот! – Тэйер фыркнул. И протестующе помахал рукой перед самым лицом Барри. – Ради бога, не портите наш вечер. Я ведь уже говорил, я очень давно никого к себе не приглашал… Когда-то у меня была квартира с прекрасной кухней… нормальная плита, четыре больших конфорки… отличный холодильник со второй морозилкой… даже мусоропровод… И вот я здесь, отторгнутый от моей прежней жизни, но, как видите, ничуть не пал духом!.. Барри, сегодня я вам открою одну тайну, никто в университете про это не знает… Дело в том, что я романтик. Да, я романтик, и я сентиментален… я тайком изучаю итальянскую кухню, занимаюсь на кулинарных курсах в Хэмилтоне. Наша группа собирается каждое воскресенье, по утрам. Думаю, вам понравятся результаты… Нет, я вам запрещаю! Сейчас же положите эту кошмарную сумку на место! Сегодняшний вечер наш с вами праздник, Барри, и не будем омрачать его научными дискуссиями. Я мечтал, что мы с вами устроим настоящее торжество, Барри… Объездил весь город, пока, наконец, нашел нужное вино. Мне ведь приходится всюду ездить на такси, я вам, кажется, говорил: я больше не вожу машину. И все-таки я отыскал поистине восхитительное вино, думаю, вам понравится… ну что ж это вы такой бледный, такой изнуренный? Наверно, просто проголодались.

– Понимаете, я немного нервничаю из-за завтрашней лекции, – осторожно сказал Барри. – Ваш курс слушают сто пятнадцать студентов… они все такие эрудированные… и очень придирчивые… Я немного волнуюсь… а если честно, то даже оченьволнуюсь… Пока что я набрал материала только минут на десять…

Профессор Тэйер, посмеиваясь, замахал на него руками, мол, все это пустяки. Потом снова встал и пошел к плите. Барри растерянно озирался: на тумбочке у кровати складной будильник в футляре из крокодиловой кожи показывал 9.30. Половина десятого, понедельник на исходе, а завтра в одиннадцать ему читать лекцию. Хорошо бы профессор угомонился. Но Тэйер в крошечном закутке кухни что-то напевал и весело посвистывал сквозь зубы. Высунувшись в комнату, он посмотрел на Барри и заявил:

– Творческий тандем «профессор – аспирант» очень полезная штука… дает возможность аспиранту учиться на практике, а профессор выступает, так сказать, в роли старшего брата, следит за своим учеником, направляет его и, может быть, даже сам кое-чему учится. Как известно, учиться никогда не поздно… На кафедре еще не пронюхали, что я гурман и кулинар? Я знаю, что в кулуарах про меня рассказывают всякие мерзкие и совершенно абсурдные, просто фантастические истории, но до меня пока не донеслось никаких сплетен насчет моих поездок в Хэмилтон… Вы ничего такого не слышали?

– Нет, ни разу, – смущенно сказал Барри.

Профессор снова принес бутылку и подлил Барри виски.

Стакан был теперь полон до краев. Тэйер подтащил ближе журнальный столик и начал накрывать его на двоих, продолжая возбужденно болтать. От него сильно пахло чем-то терпковато-сладким; Барри вдруг понял, что профессор пьян. Он то и дело забывал, о чем только что говорил, и принимался цитировать сонеты Шекспира.

– «…Трудами изнурен, хочу уснуть… Но только лягу, вновь пускаюсь в путь… Мои мечты и чувства в сотый раз идут к тебе дорогой пилигрима…» [4]4
  Шекспир, сонет XXVII.


[Закрыть]Да, это очень красиво и как нельзя лучше соответствует моменту. Прекрасно сказано. И ведь все его собственное,это ведь все – Шекспир!.. Когда он создает свое, а не занимается плагиатом, он действительно велик, это бесспорно. Поистине тончайшее чутье языка… Как же это у него?..

 
Лик женщины, но строже, совершенней
Природы изваяло мастерство.
По-женски ты красив, но чужд измене,
Царь и царица сердца моего.
Твой нежный взор лишен игры лукавой,
Но золотит сияньем все вокруг,
Он мужествен и властью величавой
Друзей пленяет и разит подруг.
Тебя природа женщиною милой
Задумала, но страстью пленена,
Она меня с тобою разлучила,
А женщин осчастливила она.
Пусть будет так. Но вот мое условье:
Люби меня, а их дари любовью. [5]5
  Шекспир, сонет XX.


[Закрыть]
 

Это тоже его собственное… все, кроме пятой строки, твой нежный взор лишен игры лукавой.Это, конечно, уже Стерджес… но какое нам дело до Стерджеса в такой вечер? Какое нам дело до них всех? Что с вами, Барри? Что случилось?

Барри тупо смотрел перед собой, оцепенев от догадки, которая внезапно пустила в нем корни и была мучительна, как свежая рана. Он часто дышал открытым ртом.

– Барри!..

Барри встал с кресла. Нагнулся за своей сумкой.

– Профессор, я думаю, мне лучше уйти…

– Что? Уйти? Сейчас?!

– Да, я думаю… я думаю… лучше прямо сейчас…

– Что?!

У Барри не хватало смелости посмотреть ему в лицо. Профессор стоял у двери и загораживал ему дорогу; в одной руке он держал белую полотняную салфетку и разливательную ложку, антикварный серебряный половник, чуть потемневший от времени. Тэйер пьяно покачнулся.

– Мой мальчик, право же… вы никуда не уйдете… я только на такси потратил восемнадцать долларов… не говоря уже о том, каких нервов мне все это стоило… и эта рыба!., она же все провоняла, мой лучший серый костюм до сих пор пахнет… нет, нет, вы никуда не уйдете… я купил настоящую краснобородку… а этот невежда пытался всучить мне пеламиду!.. Мы с вами будем лакомиться ziti con triglie ed uova, [6]6
  макаронной запеканкой с краснобородкой и яйцами ( итал.).


[Закрыть]нет, не смейте уходить, отдайте мне вашу гнусную, вонючую сумку, вы просто меня дразните, вы меня испытываете… хотите проверить, «может ли измена… э-э… любви безмерной положить конец…», [7]7
  Шекспир, сонет CXVI.


[Закрыть]разве не так? Я разгадал вашу стратегию! Иначе зачем бы вы сюда пришли? Говорите, зачем вы сюда пришли?

Тэйер почти кричал. Барри шарахнулся от него, ударился о журнальный столик, тарелки, ножи и вилки полетели на пол.

– Профессор, прошу вас, выпустите меня, профессор, разрешите, я уйду, о господи, профессор, прошу вас! – бормотал Барри, но Тэйер не слушал и, всхлипывая, кричал, что Барри не имеет права, никто ему такого права не давал, и вообще, он слишком много на себя берет!.. Да кто он такой? Он еще никто и ничто!.. Он нарочно так вызывающе вел себя два года назад, кричал Тэйер, и пусть не смеет это отрицать!., наглец, ни стыда ни совести!.. и Митльштадт все про это знает, Митльштадт подтвердит, что он вел себя нагло, возмутительно нагло и дерзко, и хотя Митльштадт сейчас стал врагом, он все равно будет заодно с Робинзоном Тэйером, когда речь зайдет о нем,жалком проходимце! Пятясь к двери, Барри пытался объяснить, что он в Хилбери новенький, что он приехал сюда всего три месяца назад, но Тэйер не слушал; раздирая на себе воротник зеленой рубашки, он грозно наступал на Барри и кричал ему в лицо, что Барри испортил весь этот вечер, что он злобный, извращенный, мелкий авантюрист и он дорого, всей своей жизнью заплатит за содеянное им чудовищное преступление… Барри ухватился за дверную ручку и рывком распахнул дверь, он сам чуть не плакал, до того был испуган. – Боже мой, не надо, извините, пустите меня, не надо! – мямлил он, не узнавая собственного голоса, но Тэйер перебил его:

– Я видел, как вы шушукались с этим насмешником, с этим… как его там зовут?., с этим поэтом, и рядом еще стоял этот мерзкий негр с козлиной бородкой и бакенбардами, тот, который любит яркие галстуки… – Тэйер больше не срывался на крик, его голос утратил истерические визгливые нотки и звучал спокойнее, уравновешеннее. – Да как вы посмели?! Я должен был сразу же сообразить, и теперь мне противно даже думать, что я мог так ошибиться! Вы… вы грубый варвар! Это лицо, эти кудри… такая внешность не для вас!.. Меня каждый раз тянет к подонкам, вот в чем мое горе! Я всегда обделен – вот трагедия всей моей жизни!.. И этот ваш притворный ужас, эти лживые невинные глаза… но вы еще пожалеете, клянусь! О, как вы пожалеете!..

– Профессор, у меня завтра…

– Почему меня всегда обманывают, почему меня всегда обделяют? У идиота Митльштадта полная идиллия с его ассистентом. Даже у этого негра – даже у него! – и то есть приятель, и они с этим толстым неряхой, с этим вульгарным крашеным блондином ходят вместе в бассейн!.. В этом университете все только и делают, что унижают меня! Одни интриги и насмешки! Им все лишь повод для издевательства: и моя научная работа, и мои поездки в Хэмилтон, и безумный план моей сестры упрятать меня в больницу, и то, что моего оксфордского наставника зверски избили до смерти в Сохо и очернили его репутацию, – о, эти ядовитые змеи! – а теперь еще и вы перешли в их лагерь, в лагерь моих врагов!..

Барри уже стоял по ту сторону порога и прижимал к груди сумку с книгами.

– Профессор, вы не поняли… я… я приехал учиться… стать преподавателем… защитить диссертацию и… и…

– Какая еще диссертация, недоумок несчастный? – Тэйер захохотал. – Со следующего года мы закрываем аспирантуру… Власти Онтарио упраздняют наш колледж… Это, мой мальчик, была лишь маленькая военная хитрость, нам нужны аспиранты, и вы сами к нам идете, наивные, глупые мальчики и девочки, неграмотные, не знающие латыни и уж тем более греческого, многие из Штатов… Возвращайтесь к себе! Уходите! Вон отсюда! Вон из моей комнаты! Вон отсюда! Вон!

Большую часть дороги назад Барри бежал, а когда добрался домой, долго стоял посреди комнаты, как в столбняке, не в силах думать о случившемся, но потом решил, что доведет намеченное до конца: он напишет лекцию и завтра прочтет ее. Может быть, именно так и надо. Может быть, Тэйер передумает. Может быть… Может быть, Тэйер все забудет. Он ведь был пьян, он ведь так напился, что весь побелел и лицо у него стало как тесто… «Вы еще пожалеете», – сказал он, но, может быть, он забудет.

И Барри засел на всю ночь, пытаясь скроить лекцию из разрозненных заметок. Сначала он работал быстро, чуть ли не в эйфории, и торопливыми каракулями записывал сведения о запутанной истории Первой тетради Шекспира и о таинственном отсутствии каких-либо упоминаний о местонахождении Шекспира в течение ряда лет, решающих в его творчестве; потом, просмотрев написанное, Барри понял, что все это очень жидко, хаотично и бессмысленно, и вот тогда-то – был уже пятый час утра – он испугался по-настоящему, горло у него пересохло, он лихорадочно листал взятые в библиотеке справочные издания, огромные фолианты в пыльных обложках с разваливающимися переплетами, но страх охватывал его все сильнее, потому что было уже около пяти и в распоряжении у него оставалось только шесть часов; а потом, когда он исписал еще несколько страниц, конспектируя историю «Хроник» Холиншеда, [8]8
  Холиншед Рафаэль (7—1580?) – автор рукописных «Хроник», обширного историко-этнографического труда, посвященного жизни, обычаям и нравам в городах и деревнях Англии XVI в. К «Хроникам» Холиншеда нередко обращались в своем творчестве Шекспир и другие английские драматурги.


[Закрыть]у него возникло смутное ощущение, что все это он уже делал раньше, что когда-то он уже записывал то же самое. Он отложил книгу в сторону и открыл другой толстый том, «Главы, написанные почерком Шекспира в „Книге сэра Томаса Мура“» (из предисловия следовало, что так называлась рукопись елизаветинской эпохи, написанная шестью разными почерками), и у него опять появилось странное, безысходное ощущение, что все это он когда-то уже конспектировал.

Он проглядел записи, сделанные им на лекциях Тэйера, и нашел: все это было здесь. Тэйер, как видно, просто выписывал целые абзацы из этих старых книг и читал их от лекции к лекции… это были проверенные исторические данные… только факты и еще упоминания о «яростно оспаривавшемся» праве авторства… На мгновенье Барри был потрясен своим открытием. Потом вяло подумал, что, наверно, не так уж это плохо и ему только на руку… Если сам профессор Тэйер так делает, то ему тоже можно. Вероятно, больше ничего и не надо, знай списывай из библиотечных книг.

И все оставшееся время он потратил на списывание. Пальцы леденели от ужаса, когда он думал о приближающейся лекции и в страхе представлял себе, как студенты толпой вваливаются в аудиторию… но он гнал от себя этот кошмар и продолжал писать как одержимый; он теперь сокращал слова, потому что время истекало… Если говорить медленно, материала хватит, чтобы дотянуть до звонка, он был в этом уверен. Главное, говорить медленно… Но состояние было какое-то странное, какая-то пустота в голове, и при одной мысли об аудитории он холодел от страха, понимая, что никогда не справится с лекцией, что жизнь его кончена.

Он писал до последней минуты, а выбежав на улицу студенческого городка, изумился: как спокойно, как беззаботно разгуливают эти люди! Беседуют друг с другом, улыбаются. Он заранее решил, что возьмет с собой «Проблемы редактуры в произведениях Шекспира» – в этой книге содержались наиболее ценные сведения, – и нужные страницы заложил крохотными полосками зеленой бумаги… В крайнем случае, если не хватит материала до конца лекции, он будет просто читать по книге, как это часто делает Тэйер. И пока он подымался на третий этаж гуманитарного корпуса, пока его толкали и оттесняли в сторону студенты, мчавшиеся по лестнице наверх, пока он чувствовал в руке тяжесть толстой книги, он даже верил, что справится.

Едва переступив порог аудитории, он снова пришел в ужас. Какая, оказывается, огромная комната! Боже мой, думал он, в оцепенении глядя на ряды столов, на рассаживающихся студентов, которые поудобнее пристраивали свои длинные ноги в проходах, боже мой, как же так?.. Медленно, будто в страшном сне, он двинулся вперед, поднялся на кафедру, чувствуя, что весь он стал невесомым и прозрачным, но сквозь эту прозрачность коварно проступает зеленовато-черная дурнота. Его сейчас вырвет.Он увидел, что студенты смотрят на него с удивлением. Профессор Тэйер забыл объявить, что Барри сегодня его заменяет. Словно разом лишившись сил, Барри вывалил на кафедру свои книги и конспекты. Одна из закладок вылетела, и он тупо уставился на маленькую зеленую полоску. Что-то про рыбу-краснобородку, что-то про запахи. Тошнит, сейчас вырвет. Он не осмеливался взглянуть на студентов, а те уже расселись, разговоры незаметно смолкали, и в аудитории постепенно воцарялась непривычная, напряженная и выжидательная тишина. Видно, догадались, что его должно вырвать, и ждут, когда это случится. Они видят, что тошнота подползает ему к горлу, видят, что лицо у него мертвенно-бледное… как сырое тесто… и замерли, ждут в радостном предвкушении, ждут, когда его вырвет прямо на кафедре…

У Барри не было часов, и от волнения он едва не забыл посмотреть на большие стенные часы за спиной. Уже двенадцатый час. В дверь ввалилось еще несколько студентов, а вслед за ними вошел и сам профессор Тэйер, удостоивший Барри лишь небрежным взглядом. В руках у профессора был черный ящичек. Магнитофон? Выглядел Тэйер как всегда, разве что лицо чуть больше отдавало в желтизну, зато одет он был в лучший из двух своих серых костюмов и тщательно причесан, каждая тусклая седая прядка на месте. Терпеливо подождав, пока девушка в пончо и джинсах освободит проход, Тэйер с достоинством, ни на кого не глядя, двинулся в самый конец аудитории. Барри впился глазами ему в спину. «Если бы только… Если бы только профессор решил прочесть лекцию сам». Обалдело, как сквозь туман, он смотрел вслед Тэйеру, но потом вспомнил, что сегодня лекцию впервые читает он,что это его дебют, что эта лекция отдана емуи что все взгляды сейчас обращены на него и только на него. Было страшно пошевелиться, казалось, что его сразу же вырвет, но он все-таки прошел к двери и закрыл ее. Дверь хлопнула чересчур громко. Кто-то хихикнул, и Барри понял, увы, слишком поздно, что лишил себя последнего шанса на спасение: он ведь стоял у самой двери, он мог сбежать, но не сбежал. Теперь он попался.Вот почему кто-то хихикнул, вот почему эти высокие здоровенные парни ухмыляются, внимательно следят за ним и ждут, что он упадет в обморок. Какая странная тишина. Обычно, даже на лекциях Тэйера, в аудитории всегда стоит негромкий гул, слышно, как перешептываются, что-то бормочут.

А сейчас все уставились, будто ждут начала спектакля.

Барри повернулся и пошел назад – кафедра почему-то оказалась очень далеко. И ноги совсем не гнутся. Он ощущал каждый свой шаг, чувствовал, что все на него смотрят, следят за ним; поравнявшись с каким-то непонятным сооружением – это был взгроможденный на переносную подставку гигантский телевизор, которым пользовались на других занятиях, – он споткнулся о шнур, и все затаили дыхание, ожидая, что он упадет. Наконец добравшись до кафедры, он открыл первую попавшуюся книгу, хотя перед глазами плясали черные точки, потом достал стопку исписанных за ночь страниц и поглядел на них. Нахмурился – пусть студенты думают, что все в порядке. На деле же в первые доли секунды он не увидел вообще ничего… потом различил какое-то слово, но не понял, что оно означает. Аудитория замерла. В последнем ряду, за тем столом, где обычно сидел Барри, сейчас, сложив руки на груди, сидел Тэйер. Но он был очень далеко, и Барри не мог разглядеть его лица.

– Сегодня… Сегодня… Сегодня…

Барри замолк и начал сначала. Слишком тихо. Он повысил голос:

– Сегодня я буду говорить о… о вызывающей жаркие споры проблеме первенства, то есть я хотел сказать авторства… Наша сегодняшняя тема… – Он облизал губы и, прищурившись, вгляделся в первую фразу конспекта. Там было что-то о системе образов Шекспира… спорный довод, выдвинутый одним ученым, о повторяемости образов в поздних пьесах… Но к чему это относится? Может быть, перепутались страницы и эта должна быть в конце? Он взял из стопки следующую страницу и начал читать вслух первый абзац, он читал таким пронзительным и в то же время таким решительным голосом, что несколько студентов машинально начали записывать. Он читал что-то про четыре основных принципа, которыми следует руководствоваться в сложном искусстве анализа почерков. Все шло хорошо, пока из коридора вдруг не влетела опоздавшая студентка; с шумом захлопнув за собой дверь, она вытаращила на него глаза – она, кажется, не туда попала, да? – потом аффектированным театральным жестом хлопнула себя по щеке: «Ой, вы же ассистент!» – и все засмеялись. Она прошла на свободное место куда-то в глубь комнаты. Барри смотрел на нее. И вдруг все исчезло: эта девушка и вообще все вокруг. Он стоял и смотрел в пустоту. Через мгновенье вокруг снова затихло. Дурнота жидкой мутью равномерно растеклась по телу, он чувствовал ее даже во рту, даже в глазах и боялся резко пошевелиться. А они только и ждут, чтобы он пошевелился! Вдали, откуда-то из правого угла выплыла голова парня, нелепая голова с длинными рыжеватыми сосульками волос, на глазах авиационные очки, в одном ухе золотая сережка; потом голова растаяла в тумане, и совсем рядом с Барри, ужасно близко, в самом первом ряду четко проступило другое лицо: сурового вида девушка – а может, это парень? – в майке с эмблемой университета, глаза пристально глядят на Барри с нескрываемым презрением. Что дальше?