Текст книги "Фабий Байл. Прародитель"

Автор книги: Джош Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Пауза затянулась. Блистательный усмехнулся:

– Савона, дорогая, тебе лучше уступить. Фабий всегда был великолепным полемиком.

Савона прищурилась и отошла. Байл довольно хмыкнул, убрал пистолет в кобуру и взглянул на Саккару.

– После первого прорыва Саккара впустит нерожденных. Они заполнят верхние уровни рукотворного мира и погрузят их в хаос, тем самым расчистив нам путь и снизив нагрузку на трезубец.

– Ты разговаривал с ними? С нерожденными? – спросил Блистательный, глядя на Саккару.

Несущий Слово улыбнулся.

– Да. Они говорят, что с нетерпением ждут грядущих удовольствий, – ответил он. Он стоял в окружении демонеток Блистательного, которые шипели и гладили символы на его броне. Несколько воинов глядели на него с нескрываемой завистью, – Вместе с нами по полю бессчетных звезд идет великая армия из лучших воинов Повелителя Удовольствий. Гром их барабанов отдается в моей душе, – Он поклонился Блистательному, – Их влекут ваши мечты, милорд, и они хотят собственными глазами увидеть ваш апофеоз.

– Да, – отозвался Блистательный, – Конечно хотят. И скоро я буду ходить по бесконечным полям убийств и удовольствий вместе с ними, – Он закрыл глаза и улыбнулся. – Когда солнце Лугганата погаснет, я воспылаю и займу его место в небе. – Открыв глаза, он отыскал взглядом Байла, – И за это я должен поблагодарить тебя, брат.

Байл покосился на Блистательного.

– Наслаждайся своим апофеозом сам, Касперос. У меня будут дела поважнее.

Глава 16
Оковы и цепи

Время шло быстрее, чем ожидал Олеандр. Но и дел ведь было немало. Следовало раздать оружие, определить командиров. На верхних палубах стоял грохот от драк, в которых чемпионы различных отрядов выясняли, кому достанется право пролить первую кровь. Коридоры и транзитные тоннели же захватили варварские празднества: экипаж кутил, отмечая предстоящее кровопролитие, и по всему «Кваржазату» разносились странные мелодии и пронзительные крики, а вентиляция едва справлялась с приторным дымом благовоний.

Олеандр не участвовал в веселье. Он спустился на взлетную палубу, чтобы понаблюдать, как готовят к запуску немногочисленные «Когти ужаса».

И эти массивные штурмовые модули, и более крупные «Харибды» позаимствовали с погибших кораблей еще во времена легионерских войн. В отличие от более распространенных абордажных торпед, «Когти ужаса» умели не только прогрызать корпуса вражеских кораблей своими клыкастыми пастями, но и взлетать после этого. Кроме того, они были снабжены разнообразным оборонительным вооружением и могли играть роль мобильных крепостей. Честь десантироваться в них достанется лишь победителям жестоких дуэлей, которые в данный момент шли по всему кораблю.

Помимо «Когтей ужаса», на взлетной палубе готовили к бою несколько едва живых таранных «Цестов» и по крайней мере один десантно-штурмовой «Небесный дрот». Однако большая часть Двенадцатой роты отправится к рукотворному миру на подходящих к концу абордажных торпедах – громоздких буровых транспортниках, почти целиком состоящих из брони и двигателей и ужасно запущенных – как все на этом корабле, что не было холодным или огнестрельным оружием. В них помещалось по одному отделению, и именно они повезут большинство из тех, кто не добудет себе место на одном из «Когтей страха». Зная своих братьев, Олеандр не сомневался, что почти все торпеды выпустят слишком рано или слишком поздно. Может, те, кто выживет после неудачных запусков, даже доберутся до поля боя. Или нет – как богам будет угодно.

– Как богам будет угодно, – пробормотал он под нос. Это было скорее утверждение, а не молитва. Им по-настоящему повезет, если боги не будут обращать на них внимания до самого конца. Впрочем, наивно было на это надеяться, когда в дело был замешан Фабий Байл.

Олеандр еще немного постоял, наблюдая за звероподобными мутантами в разрозненной панцирной броне и ярких тряпках, которые дрались за право сопровождать своих равнодушных хозяев в бой. Звери ревели, обмениваясь вульгарными угрозами, и сталкивались рогатыми головами с грохотом, похожим на звук выстрела из болт-автомата.

Позади дерущихся зверей он заметил боевых автоматонов Цимисхия. Сам Цимисхий, стоя в полусогнутом положении, осматривал напоследок одного из них. Пятерка машин, примагниченных в центре десантной капсулы, вступит в бой в составе первой волны сразу после приземления и, с неумолимой эффективностью уничтожая все в зоне высадки, поможет Детям Императора захватить и удержать территорию.

Поднявшись в десантную капсулу, Олеандр провел пальцами по суставам массивного «Кастеллакса». Внутри металлического корпуса что-то тихо зарычало. Когда он подошел поближе, Цимисхий посмотрел на него.

– Час битвы приближается, брат.

Цимисхий продолжал безучастно смотреть на него. Олеандр вдруг осознал, что никогда не видел лицо апотекария. За все годы знакомства с Железным Воином тот ни разу не снимал шлем. Олеандру оставалось лишь гадать, что находится под этим стальным оскалом. И находится ли что-либо вообще.

– Почему? – вдруг спросил Олеандр. – Почему ты поддержал меня там, в аудиториуме на Уруме?

Цимисхий молчал. Его можно было принять за статую.

Тишина затянулась. Цимисхий вернулся к работе, оставив Олеандра стоять и злиться. Отсутствие ответов раздражало. Ему хотелось затрясти Железного Воина, сорвать с него шлем, закричать. Но он почему-то был уверен, что даже тогда не получит ответа.

– Не трать время, брат.

Олеандр обернулся. Позади стоял Арриан с отремонтированной болт-пушкой в руках.

– Знаешь, а ведь ты похож на Саккару куда больше, чем признаешь, – сказал Пожиратель Миров, – Ты как та птица с горой. Клюешь, клюешь потихоньку. Пытаешься заполучить то, что никогда не будет твоим, – Он заглянул за спину Олеандра, – Брат, Игори закончила ремонт. Теперь она стреляет.

Цимисхий махнул рукой, подзывая Арриана к себе, но Олеандр с хмурым видом уперся рукой ему в грудь, не пуская вперед.

– О чем ты?

Арриан опустил взгляд, затем поднял его обратно на Олеандра.

– Помнишь, ты однажды спросил у меня, как я могу оставаться преданным после стольких лет?

– Ты так и не ответил, – сказал Олеандр, убирая руку.

– Верно. Потому что ты все равно бы не понял, – ответил Арриан и с насмешливой фамильярностью похлопал его по плечу. – Узы братства определяются не только кровью. Я понял это на Скалатраксе.

Олеандр отдернул его руку.

– Скалатракс всем нам преподал множество уроков.

– Но не одних и тех же, как мне кажется, – Арриан наклонился к нему, и на покрытом шрамами лице возникла ухмылка, – Иначе бы ты от нас не ушел.

– Я вернулся.

– Может, нам надо было парад устроить? – Арриан поставил болт-пушку на пол, – Ты ушел, потому что тебе что-то было надо. Ты вернулся, потому что тебе что-то надо. Что ты сделаешь на этот раз, если не получишь своего? – Олеандр опустил руку к мечу. Арриан улыбнулся: – Я так и думал.

– Надеюсь, не помешал?

Олеандр обернулся. Позади стоял, наблюдая за ними, Блистательный со свитой мутантов и изуродованных машиножрецов, которые освящали его силовую броню. Вокруг стояли на коленях рабы в темно-фиолетовых рясах и масках из колючей проволоки и ржавого металла, тихо декламируя «Песни Кемоса» – священный текст, написанный в последние часы планеты.

– Олеандр. Отойдем на минуту, – лениво махнул рукой Блистательный.

– Твой хозяин зовет, – бросил Арриан. Олеандр помедлил, не убирая руку с меча, но затем отвернулся и направился к Блистательному. Тот до сих пор держал меч на сгибе руки, но избавился от плаща и демонеток. Щебечущие машиножрецы с плазменными резаками выжигали на его броне символы, посвященные Слаанеш, но по его знаку прекратили. Мутанты и жрецы разбежались в стороны, оставляя их наедине.

– Раздор в рядах, – заметил Блистательный.

– Всего лишь разница мнений, милорд, – ответил Олеандр.

– А, помню такое. Но спорить из-за разниц во мнениях – пустая трата времени, – рассмеялся Блистательный, – Именно поэтому я стольких лейтенантов отправил в отставку после битвы при Граде Песнопений.

– Смелое решение, милорд.

Блистательный кивнул:

– Именно так. Знаешь, как называется этот меч, Олеандр? – спросил он, поднимая силовой меч в ножнах. – Кобелески. Он назван в честь своего первого владельца, тирана времен Древней Ночи. Сам Фулгрим подарил его мне после приведения к Согласию Пятьдесят семь Пятнадцать. Ты был там?

– Нет, милорд. Это было почти ровно за век до меня.

– Тебе бы понравилось. Кровавая была кампания. Кобелески – хороший меч. Он помог мне пройти бессчетное количество войн. Полезный инструмент. Как и ты. И несмотря на всю мою привязанность к нему, я легко пожертвую им, если это будет необходимо. Как и тобой.

– Понимаю, – ответил Олеандр.

– Понимаешь ли? Ничто не происходит без моего ведома, Олеандр, – сказал Блистательный. – Я все вижу и все слышу. В конце концов, король должен знать, какие козни строит его двор. – Он улыбнулся, и на мгновение показалось, что из-под его прекрасной оболочки выглядывает что-то жуткое. – Бедный Мерикс! Он так искренне верит, что ты ему друг. Глупец. А Гулос думает, что ты так же слаб, как Мерикс. Впрочем, он-то никогда умом не отличался. Видимо, слишком часто получал по голове. Это ведь может сказаться на уме, а, апотекарий?

– Может, милорд.

– Для своего поколения ты умен, Олеандр. Куда умнее других. Ты достаточно умен, чтобы понимать, когда проиграл. И все же ты продолжаешь игру. Почему?

Олеандр упорно смотрел в сторону.

– Потому что это доставляет вам радость, о Блистательнейший из королей.

Блистательный схватил его за затылок, но несильно.

– Вот поэтому я люблю тебя больше всех, Олеандр. Очень надеюсь, что ты выживешь в грядущей войне. Даже когда я освобожусь от оков плоти, кузнец плоти мне все равно будет нужен.

– Счастлив слышать это, милорд.

– Я знал, что ты обрадуешься. Правда, я предпочел бы двоих. Какая была бы победа – раз и навсегда подчинить себе главного апотекария Фабия! Эйдолон удавится от зависти, – Блистательный вдруг нахмурился: – Ваш ручной Несущий Слово – не единственный, с кем разговаривают нерожденные. Фрейлины Слаанеш многое мне нашептывают, Олеандр. Они говорят, что это судьба, а не совпадение. Порой я вижу в их танцах обрывки воспоминаний о том, что еще не случилось. Я вижу путь, которым идет твой бывший и будущий хозяин, и Повелителю мрачных наслаждений он не нравится.

– Главный апотекарий Фабий никогда не стремился угождать, – ответил Олеандр и вдруг невольно вспомнил встречу с демоном Канатарой. А что, если предупреждение Фулгрима не было ложью? Не это ли имел в виду Саккара, когда говорил о ножах и алтарях?

– О, я это прекрасно знаю. Но ему следует объяснить, как важно умение опускать голову и преклонять колено. Наши с ним судьбы должны быть связаны, иначе все… Туманно. Неопределенно.

– В неопределенности есть своя прелесть, – сказал Олеандр.

– В определенности ее больше, Олеандр.

– Поэтому вы отправили с ним Савону? – спросил он, – Для большей определенности?

– Разумеется. Она проследит за тем, чтобы он смог вернуться ко мне в целости – более или менее.

– А если он не захочет?

– Мы должны показать ему, что братство – это его путь вперед. Или заставить это увидеть. Метод мне не важен. Я получу свою армию монстров, Олеандр. Я получу свой рукотворный мир и свой апофеоз, как обещал Слаанеш. А Фабий Байл поймет, где его место. Иначе я проломлю ему череп и заставлю тебя съесть его мозг. Его гениальный ум будет служить Третьему – так или иначе, – Его рука больно сжалась на голове Олеандра. – Понятно тебе?

– Я… Да, милорд, – ответил Олеандр, морщась от боли. Арлекины, Фулгрим, Слаанеш – все они хотели подчинить Байла. Приковать его к былому легиону, опутать цепями долга. Но зачем? Он не стал гадать. Это не имело значения. Он выбрал свой путь. Может, если Байл возглавит Двенадцатую роту, ответы сами найдутся.

Блистательный отпустил его.

– Прекрасно. А теперь отправляйся к своему второму повелителю и скажи ему, чтобы он явился ко мне. Я хочу еще раз поговорить с ним перед тем, как мы бросимся в пучину сладостной войны.

– Что не живет, по-настоящему умереть не может, – произнес Байл, – Так говорил какой-то древний бумагомаратель. Простые слова, но верные. Меня нельзя назвать живым, какое определение ни используй, а потому я не могу умереть. Я есть, я держусь, я существую… Но живу ли? Нет. Не больше, чем ты, мой бездумный друг.

Сервитор не ответил. Он занимался своими делами, двигаясь медленно, хотя и эффективно, и только поршни его шипели и щелкали. Немногочисленные участки плоти были изрезаны вульгарными надписями, а металлические конечности были окрашены в кричаще-яркие цвета, но его не беспокоили ни эти косметические изменения, ни отсутствие механодендритов. Байл смотрел, как дергаются на его боках ржавые обрубки, тщетно пытаясь исполнять свои функции, и, несмотря на все повреждения сервитора, ясно видел, с каким мастерством он когда-то был изготовлен.

Внутри бурлила боль. Одна из лап хирургеона вылетела вперед и вонзила ему в шею шприц. Байл с шумом выдохнул – но скорее из-за холодной иглы, а не от боли. Он даже не заметил, когда его начало лихорадить. Должно быть, остаточная инфекция от раны в боку. Сама рана наконец-то затянулась.

Байл мысленно упрекнул себя за посторонние мысли. Режим был фундаментом дисциплины, а дисциплина представляла собой стену, отделяющую живых от мертвых.

Он рассмеялся:

– Ты уж извини, что отвлекаюсь. Я колю себе множество препаратов, чтобы моя туша ковыляла как можно быстрее, – сказал Байл, когда поршень шприца с шипением опустился, – В основном стимуляторы. Остальное – это очистители, разжижители, загустители, различные реагенты.

Он поднял руку. Пальцы едва заметно дрожали, но под его взглядом дрожь унялась. Сжав кулак, он удовлетворенно кивнул.

– Я живу на последнем издыхании. Мои тела поражены скверной. Они гниют, и все, что я из них выращиваю, тоже гниет. Продолжительность их работы сокращается, органы умирают, что было цельным – рушится на части. – Он встал и подошел к краю платформы, – Я воплощаю саму сущность Хаоса, я – воплощенная энтропия. Твоим хозяевам никогда этого не понять.

Сложив руки за спиной, Байл стал наблюдать за рабами, которые далеко внизу готовили «Сорокопута» к полету. Десантно-штурмовой корабль был стар – как и сам Байл, он был ветераном более славной эпохи. И ему, как самому Байлу, еще многое предстояло сделать, прежде чем придет время уходить на покой.

Сервитор за спиной продолжал работать, жужжа бесполезными механодендритами.

– Мы с тобой так похожи… Оба созданы для определенной задачи и оба не можем остановиться, пока эта задача не будет исполнена, – сказал Байл сервитору, когда тот протопал мимо, – как бы мы ни хотели это изменить.

Он замотал головой, злясь на себя.

– Меланхолия – первый признак умственной дегенерации, – заявил он вслух.

– А привычка говорить с собой – второй?

Байл обернулся. Рядом стоял Олеандр. Одну руку он держал на мече, а выражение лица было напряженным.

– Что тебе, Олеандр?

– Лугганат в пределах видимости. Блистательный хочет поговорить с вами на мостике прежде, чем мы начнем атаку. Я могу проследить за работой тут, если хотите.

– Игори и ее товарищи справятся, – ответил Байл и собирался пройти мимо, когда Олеандр остановил его. Он тут же отдернул руку под взглядом Байла.

– В чем дело, Олеандр? Хватит дергаться, говори. У меня уже терпения не хватает на твои ужимки.

– Мне кажется, терпения у вас куда больше, чем вы показываете.

Байл рассмеялся:

– Пожалуй, тебе повезло.

– Только ли в везении дело? Вы ведь решили помочь мне еще до того цирка в аудиториуме на Уруме, так ведь? – сказал Олеандр.

Байл покосился на своего бывшего студента.

– Допустим.

– К чему была эта игра?

– А зачем ты солгал, что действуешь по приказу Блистательного? – парировал Байл. Олеандр отвел взгляд в сторону. Байл хмыкнул, – Я вижу тебя насквозь, Олеандр. Ты никогда не был амбициозен, да и теперь амбициозность тебе не к лицу. Апотекарию не пристало тратить время на суетные заботы. Знание должно быть твоей единственной целью.

– А чтобы добывать знание, нужны живые люди. Помощники, ординарцы, солдаты, – Олеандр взволнованно махнул рукой, – Вы сами меня этому учили. В конце концов, что такое Консорциум, если не ваша личная армия?

– Они – вы – мои студенты.

– Когда вам это нужно. А в остальное время – мальчики на побегушках. Мы для вас – всего лишь инструменты, главный апотекарий Фабий. Материалы. Такие же, как ваши драгоценные гландовые ищейки.

Он собирался добавить еще что-то, когда отсек затрясся от злобного механического воя. Байл обернулся, опуская руку к игольнику.

– Что это было?

– Древний Диомат и его товарищи, – ответил Олеандр.

Между тем толпа рабов поволокла по палубе богато украшенные саркофаги из металла и плоти. Исступленные маньяки внутри них оглушительно ревели и так метались, пытаясь выбраться из гробов, только благодаря которым и были живы, что саркофаги ходили ходуном. Их до самой отправки держали отдельно от бронированных оболочек, чтобы они не устроили побоище раньше времени.

– Блистательный уже несколько десятилетий собирает дредноутов. Коллекционирует их. Они для него – символ могущества, как флот.

– Сколько их?

– Дюжина в различной степени обветшалости. Помните Диомата? Он был с нами на Вальпургии.

– Помню, – тихо отозвался Байл. – Он не хотел примыкать к Хорусу. На Истваане мы заковали его в цепи и бросили в грузовом отсеке. Маленькая шутка Фулгрима.

Олеандр кивнул:

– От него немного осталось. Блистательный не дает ему умереть. Я работал с ним. Он иногда плачет. Выпрашивает смерть, как дитя.

Байл смотрел, как саркофаги втаскивали на абордажную торпеду.

– Героизм легко ломается под весом вечности, – промолвил он.

– Некоторые бы сказали, что он заслуживает лучшего.

– Меня это не касается, – ответил Байл.

– Да, вы говорили.

– Я вижу, что ты чем-то расстроен, – сказал Байл, разглядывая его. – Что тебе нужно, Олеандр? Чтобы я извинился за все, что произошло? Но я едва ли виноват в нынешнем состоянии Галактики.

Олеандр замотал головой:

– Я хочу, чтобы все было как раньше. Когда-то мы были легионом, братьями по оружию и по крови. Мы могли вновь им стать. Вы ведь командовали нами до Града Песнопений. И сейчас можете. Остальные капитаны сами прибегут к вам, как только вы покажете им, что готовы на это. Вы последний…

– Последний что? Последний психически здоровый человек? Последний истинный наследник Фулгрима? – Байл рассмеялся. Он смеялся, пока не заныло в груди, – Олеандр, неужели ты действительно настолько глуп? И как насчет Эйдолона? Или Люция? Они были так же близки к Фулгриму, как я.

– Они погубили себя. Они, Фулгрим и все остальные, – ответил Олеандр. – Они пали жертвой собственных желаний, но вы до сих пор способны думать не только о себе, повелитель. Когда-то я думал, что вы ничем не лучше них, но теперь знаю, что это не так. Вы до сих пор стремитесь к совершенству… С вами во главе Двенадцатая вернет себе былую славу.

Байл уставился на него.

– А что потом? – тихо спросил он. Его не раз посещали такие же мысли. Когда боль отступала и он вновь мог видеть дальше, чем на один шаг вперед, он думал: что будет, если протянет руку и возьмет ждущую его власть? Он мог бы попытаться исцелить весь легион, как когда-то исцелял отдельных воинов. Но это были пустые мечты, и они лишь отвлекали от работы.

– А потом мы вернем Третий. По роте, по банде зараз. Сломаем их, чтобы отстроить заново.

Байл горько рассмеялся:

– Тебя послушать – так все совсем просто! Неужели ты думаешь, что Абаддон позволит Третьему возродиться и стать угрозой для него? А Фулгрим? Нет. Мне нельзя отвлекаться. Нельзя повторять ошибки прошлого. Смотри вперед, Олеандр, а не назад. С прошлым покончено. Забудь его.

Олеандр некоторое время молчал. Затем он произнес:

– Блистательный хочет вас видеть на мостике. Лугганат близко.

Глава 17
Лугганат

На обзорный экран транслировалось с десяток увеличенных изображений «Кваржазата». Каждый показывал корабль под своим углом и небольшую часть чуда по названием Лугганат. Рукотворный мир был огромен.

Это был многометровый левиафан из космических глубин, без труда различимый даже с такого значительного расстояния. Тысячи кораблей поменьше следовали за гигантом из живой психокости или вились возле его стыковочных шпилей. Байл никогда не встречал ничего, что могло бы сравниться с этой межзвездной крепостью.

Он сомневался, что даже в золотую пору легиона удалось бы собрать армию, способную завоевать этот мир. Теперь же затея выглядела практически невозможной. Но Байл держал эти мысли при себе. В конце концов, завоевание не было его целью.

– Какая красота, – заметил Блистательный, поворачиваясь лицом к Байлу, – Существование таких шедевров дает мне надежду на то, что и я могу достичь совершенства.

Он развалился на троне, закинув одну ногу на подлокотник и подперев лицо кулаком.

– Надежда – утешение слабых, – ответил Байл, не сводя глаз с экрана.

– Будь твой язык хлыстом, я мог бы причинять такие восхитительные муки, – проговорил Блистательный. – Твое… изобретение, похоже, работает. Мы еще ни разу к ним так близко не подбирались. Раньше они к этому моменту уже бежали.

– Всегда пожалуйста.

– Я не собираюсь тебя благодарить до того, как это закончится. До того, как Двенадцатая рота водрузит свое знамя на гору из эльдарских трупов, – проговорил Блистательный, лениво махнув рукой, – Из него выйдет отличный флагман, тебе не кажется? Я посвящу Слаанеш каждую из этих изящных арок и уходящих ввысь башен. Блистательный мир для блистательного короля. Я превращу его в мир удовольствий, и наши братья хлынут к нам… О да. Они хлынут к нам, и наши ряды разрастутся. Возможно, я провозглашу себя Императором. Как думаешь, древний труп на золотом троне не будет возражать?

– Я думаю, Эзекиль будет, – ответил Байл, скрестив руки на груди, – Я думаю, Абаддон не замедлит явиться, чтобы бросить в огонь твое знамя – и твои амбиции заодно. Что тогда будешь делать?

– Что мне этот Абаддон? Я – любимец бога. А его все ненавидят, – бросил Блистательный и выпрямился. – Может, стоит забрать себе коготь Хоруса, м? Тебя это обрадует, Фабий? Ведь из крови, которая еще покрывает эти когти, ты вырастишь для меня целый легион монстров – армию, достойную Императора, – Он наклонился вперед, постукивая пальцем по губе. – Тогда ты останешься, брат? Останешься, если я пообещаю тебе, что ты сможешь закончить то, что начал в Граде Песнопений? Уверен, наши братья скажут тебе спасибо, когда всё поймут.

Байл молчал. Его разум бродил по полузабытым тропам, среди воспоминаний о давних поражениях. Он был так близок к цели там, в Граде Песнопений. Ближе, чем когда-либо. Так близок, что четко видел, как всё должно быть. Но его ждала неудача, потому что он тратил силы на попытки починить сломанное вместо того, чтобы создавать что-то новое. Новое и лучшее.

Собравшись с мыслями, он ответил:

– Поэтому ты меня вызвал? Чтобы опять надавать обещаний, которые никогда не сможешь сдержать? А я только начал думать, что ты не безнадежен.

– Нет. Просто мне подумалось, что ты захочешь понаблюдать за кульминацией всего, что ты для меня сделал, – хмуро бросил Блистательный, откидываясь на спинку трона, – Мы превратим их последние часы в истинный кошмар, и это стало возможным лишь благодаря тебе.

– Поблагодари меня, сделав так, чтобы я успел забрать то, ради чего сюда прилетел.

– О, об этом не волнуйся, Фабий. Я планирую долго здесь пировать. Я же сказал, из него выйдет отличный флагман, – сказал он и хлопнул ладонью по боку трона. – Может, отдам тебе этот, когда он уже не будет мне нужен. Твой такой маленький. А в этом столько интересного. Он идеально подойдет главному кузнецу плоти в моей армии. Видишь? Я не только справедлив, но и добр. Мой титул заслужен, согласен?

Байл рассмеялся:

– У меня уже есть корабль, и он меня вполне устраивает.

– Осторожно, Фабий. Однажды мне надоест получать плевки в ответ на великодушие. Олеандр легкомысленный и ненадежный, но, возможно, ему мое предложение больше понравится. И если я буду вынужден прибегнуть к этому варианту, можешь не сомневаться, что я скормлю ему твой мозг, чтобы твоя гениальность не потерялась.

Байл смерил его взглядом.

– Можешь делать что хочешь, Касперос.

– Что ты ты имеешь в виду?

– Сам догадайся.

Блистательный усмехнулся и встал.

– Открой вокс-канал, – приказал он ближайшему машиножрецу и поднял свой шлем.

Некоторое время он разглядывал его, пробегая пальцами по линиям. Затем громко заговорил:

– Пойте, сыны и дочери наслаждений, пойте, вступая в шторм! Пойте мне о радости и смерти, мои дети, мои братья, мои возлюбленные. Пойте, чтобы сам Слаанеш увидел, какой восхитительный хаос мы сеем для него, – Он надел шлем, и его голос вдруг зазвучал из всех вокс-динамиков на палубе, – Пойте, идя на смерть. Пойте последний гимн Града Песнопений в честь того, кто сделал этот миг возможным.

И они запели. По всему кораблю Дети Императора затянули жуткую рапсодию, заполняя все каналы вокса. Рабы тоже присоединились к исступленным завываниям своих повелителей. Блистательный раскинул руки в стороны и принялся качаться и жестикулировать, как какой-то жуткий дирижер.

– Слышишь их, Фабий? Слышишь, как они любят меня? Мои Узники Радости любят меня не меньше, чем мы любили Фулгрима, – сказал Блистательный, – Вот оно, мое время. Пора выйти на сцену и отвесить последние поклоны. А потом меня ждет еще более великое представление. Нас ждет.

– Мечтай, о чем хочешь, для меня это лишь очередной шаг на пути к морю, Касперос, – ответил Байл.

– Какому морю? Опять ты со своими отсылками? Как это уныло!

– Когда-то мы гордились своими знаниями риторики и афоризмов, – сказал Байл, – Помнишь те замечательные дискуссии, Касперос? Мы до глубокой ночи искали смысл среди словесных полей. Сам Фениксиец присоединялся к нам, и мы перекидывались отсылками до тех пор, пока не всходило солнце, и время слов сменялось временем войны.

Между тем на обзорном экране было видно, как корабли несутся вперед, словно псы, спущенные с поводка. В темноте вспыхивали яркие огни, и «Кваржазат» дрожал, разгоняясь до максимальной скорости, которую экипаж мог выжать из его двигателей.

– Такая печаль у тебя в голосе, брат, – заметил Блистательный, – И это… совсем не так красиво, как можно было бы ожидать. Знаешь, ты ведь мог бы стать величайшим из нас. Но ты сломан и несовершенен. Унылая печаль для унылого существа.

Он отвернулся и выкрикнул экипажу мостика последние несколько приказов. Над палубой разнесся грубый металлический голос.

«Контакт через десять… Девять… Восемь…»

– Унылая? Возможно. Но она моя, и я берегу ее, – тихо ответил Байл, чтобы его не услышали. Стремление к совершенству привело его сюда. Лучше б он продолжал печалиться.

Он некоторое время наблюдал за экипажем на своих постах и слушал их нервную болтовню. Эльдары атакуют их, как только увидят. Но к тому моменту будет поздно. Байл отстраненно прикинул, сколько Элиану осталось. Немного, но шумодесантника это явно не беспокоило. Байлу оставалось лишь гадать, каково это – осуществить мечту всей жизни.

Блистательный обернулся.

– В чем дело? Почему ты еще здесь, главный апотекарий? Разве тебе не надо готовиться к славному бою в мою честь? Не волнуйся, Савона проследит, чтобы с тобой ничего не случилось. Я не хочу, чтобы ты пропустил мой триумф.

Байл низко поклонился и отвернулся. Когда он уже уходил, Блистательный добавил:

– Не забывай, Фабий… Если ты меня разочаруешь, я лично прослежу, чтобы твой злобный мозг со всеми его темными знаниями либо развеяли по космическому ветру, либо передали кому-нибудь более услужливому. Я устал от этого мира и хочу уже увидеть другой. И если для этого потребуется переступить через твой труп, я это сделаю.

В реакторном зале «Кваржазата» Элиан Пакрит, бывший сержант Девятой роты, почувствовал тяжесть приближающегося момента и понял, что скоро умрет. Каждая клетка его тела горела диким огнем от песни Слаанеш, которая билась в теле, пытаясь вырваться, и он трясся, потеряв контроль над собой. Кабели давно вылетели из гнезд и хлестали вокруг, а оставшиеся вокс-динамики испускали диссонирующий шум. Вокруг валялись еще подергивающиеся тела машиножрецов, чьи мозги вскипели от силы его голоса. Он и себе сжег все внутренности дотла. Но песня продолжала стучать в голове, сердце и душе, а тело продолжало жить. Оно не умрет, пока ему еще было что предложить.

Он отдался песне добровольно и даже радостно. С тех пор, как он впервые услышал ее на каком-то давно забытом поле боя, он мечтал лишь о том, чтобы стать с ней одним целым. Где это было, на Истваане? Он не помнил. Память ничего не хранила подолгу, эмоции притупились, от них остались лишь осколки. Всякий раз, когда он обращался к воспоминаниям, видел лишь обрывки чего-то ужасного и прекрасного. Только песнь имела значение.

Никогда еще Элиан не чувствовал себя так одиноко, как сейчас, под светом звезд. Вокруг него танцевали демоническое силуэты, изящные и притягательные, но он едва замечал их. Фрейлины Слаанеш следовали своей природе, летя на его пение, как мотыльки на огонь, и вскоре целые сотни плыли по залу, распевая вместе с ним. Ему казалось, что воздух переливается всеми цветами, что он кристально чист, что он сияет, как солнце, обращается в пляж из золотых зубов и в море темного вина. Лампы горели так, что жгло глаза, а звуки пульсировали в гипнотическом ритме, подчиняясь темпу его голоса. Стена перед ним была гигантской пастью, и она говорила что-то, но поврежденные барабанные перепонки ничего не улавливали. На фоне пасти чернело пятно. Пятно было миром, который ослепила его песнь. Он ясно видел его через пропавшие стены корабля. Сенсоры «Кваржазата» были его глазами, вокс был его голосом.

Элиана ждала достойная смерть. Он превратился в чистый шум и ярость, пока еще запертый в распадающейся оболочке, и смотрел перед собой, уговаривая себя продержаться еще немного. Он хотел, чтобы эль-дары услышали его во всем его величии, чтобы его партия пронеслась над ними прежде, чем ее унесет космический ветер. Пятно разрасталось, уродуя совершенную негармоничность имматериума.

Рукотворный мир был так огромен, что мог двигаться лишь с досветовой скоростью. Его окружал флот из кораблей поменьше, которые жались к нему, как косяки рыб к тени левиафана. Мир населяли миллионы, и совсем скоро эти миллионы услышат зов Слаанеш. Его братья поднимут свои инструменты и двинутся вперед, неся песнь к самому сердцу вражеского мира. Они заставят саму психокость рыдать от ее красоты и обучат безбожных эльдаров новым способам кричать, наслаждаться и убивать.