Текст книги "Я убиваю"

Автор книги: Джорджо Фалетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 37 страниц)

64

Фрэнк покинул здание Службы безопасности Монако и оказался на улице, на ярком солнце. Он невольно зажмурился после мягкого света в коридорах управления. А ведь еще совсем недавно ему было бы неприятно оказаться под живительными солнечными лучами.

Теперь все иначе.

Теперь достаточно вспомнить о темных очках. Он извлек их из нагрудного кармана и надел. Произошло столько событий, жутких, чудовищных. Погибло столько людей. Среди них – его друг Никола Юло, один из немногих, кого он с полным правом мог назвать настоящим другом.

Посреди рю Нотари его ожидал, заложив руки в карманы, инспектор Морелли. Фрэнк спустился по ступеням и не спеша направился к нему. Снял очки, которые только что надел. Клод заслуживал того, чтобы смотреть ему прямо в глаза, без всяких барьеров. Он улыбнулся ему и подумал, найдется ли еще у Морелли в запасе шутливая нотка, пусть хлесткая, но искренняя.

– Привет, Клод, что ты тут делаешь? Ждешь кого-то, кто, может, и не придет?

– Нет, дорогой мой. Я ожидаю только тех, кто придет непременно. Вот именно сейчас – тебя. Ты ведь не собирался так легко от меня отделаться? Забыл про должок? Это ведь из-за тебя я возвратился из Ниццы на машине, которую вел буйно помешанный.

– Ксавье, да?

– Бывший агент Ксавье, ты хочешь сказать, который сейчас изучает предложения фирм, занимающихся обслуживанием садов и парков. Знаешь, для газонокосилки…

И как раз в этот момент агент Ксавье Лакруа выехал с рю Сюффрен Раймон, сидя за рулем полицейской машины, и улыбнулся им из окна. Остановился чуть дальше, где его ждал другой агент, и подобрав того, тут же укатил.

Морелли ужасно смутился, как человек, которого застали на месте преступления. Фрэнк рассмеялся, радуясь дружеской атмосфере, столь непохожей на ту, какая была в кабинете Ронкая.

– Если ты еще не сделал этого раньше, то сейчас, мне кажется, у тебя отличный повод уволить агента Лакруа. Подозреваю, что это ты из-за него так сконфузился.

– Кто? Я? Когда? Да нет, просто надо иметь немного честного нахальства. А ты куда собираешься в ближайшее время?

Фрэнк ответил общими словами.

– Да так, попутешествую немного, туда, сюда…

– Один?

– Конечно! А кто, по-твоему, может составить компанию бывшему агенту ФБР, продырявленному, словно дуршлаг?

Морелли взял реванш. Именно в этот момент возле них остановился универсал «рено-лагуна» цвета металлик. За рулем сидела Елена Паркер, но ее было не узнать. Сфотографируй ее кто-нибудь неделю назад, он едва ли поверил бы, что перед ним та же самая женщина. Стюарт, на заднем сиденье, с любопытством рассматривал подъезд управления.

Морелли хитро взглянул на Фрэнка.

– Один, да? Думаю, где-то на свете еще существует элементарная справедливость. Она-то и поможет тебе сесть в эту машину, а Лакруа остаться на службе…

Он протянул руку, и Фрэнк с удовольствием пожал ее. Теперь тон стал совсем другой. Теперь они говорили как люди, немало пережившие вместе, как друзья, разделившие трудности.

– Иди, пока эта женщина не заметила, что ты продырявлен, как дуршлаг, и не уехала без тебя. Тут все окончено.

– Да, окончено. Это дело. Но вот увидишь, завтра где-нибудь начнется другое.

– И никуда ты не денешься, Фрэнк. Ни в Монте-Карло, ни где-либо еще. Просто здесь все немного яснее.

Морелли не знал, стоит ли продолжать. Не из-за нерешительности, а из скромности, которую Фрэнк давно уже оценил в нем.

– Уже решил, чем займешься потом?

– Ты имеешь в виду работу?

– Да.

Фрэнк пожал плечами, как бы говоря, что его это мало волнует. Морелли прекрасно знал, что это не так, но пока и не рассчитывал на определенный ответ.

– ФБР, как и рай, может подождать. Сейчас мне нужен только хороший отдых, настоящий, когда много веселятся и развлекаются от души вместе с приятными людьми.

Фрэнк выразительно посмотрел в сторону машины.

Морелли вдруг спохватился и полез в карман.

– Черт возьми, чуть не забыл. Пришлось бы потом разыскивать тебя с полицией по всей Франции, чтобы передать вот это.

Он достал из кармана тонкий голубой конверт.

– Человек, который просил передать тебе это письмо, никогда не простил бы меня.

Фрэнк взглянул мельком на конверт, не открывая. На нем тонким, но отнюдь не жеманным женским почерком было написано его имя. Он догадывался, от кого было письмо, но пока что опустил его в карман. Взялся за ручку дверцы.

– Чао, Клод. Мы в Америке говорим take it easy[93]93
  Расслабься (англ.).


[Закрыть] – решай, как тебе лучше поступить.

– Это ты решай, как лучше поступить, отправляясь отдыхать.

Как бы подкрепляя такое пожелание, из машины прозвучал звонкий голос Стюарта.

– Мы едем в Диснейленд, – сказал он по-английски.

Морелли отступил на шаг и обратил взгляд к небу. И специально для мальчика изобразил безутешное отчаяние, ответив на хорошем английском с грассированным французским «р».

– Вы только посмотрите на них. Они едут в Диснейленд, а я остаюсь тут выполнять черную работу.

Он сделал легкую уступку миру и присутствующим.

– В Монте-Карло, не спорю, но все равно приходится работать много и оставаться тут одному, словно бездомная собака.

Фрэнк сел в машину и обратился к Елене, но так, чтобы слышал инспектор.

– Поезжай, а то этот попрошайка испортит нам весь день. И где только отыскивают таких полицейских. А потом еще уверяют, будто полиция Монте-Карло – одна из лучших в мире…

Машина тронулась, и Фрэнк последним жестом из окошка попрощался с Морелли. Через квартал свернули направо, в конце рю Принцессы Антуанетт, когда машина остановилась, пропуская прохожих, Фрэнк увидел на углу Барбару, спешившую вверх по улице. Ее рыжие волосы, как всегда, пламенели и колыхались. Когда машина двинулась дальше, Фрэнк проводил ее взглядом и отметил про себя, что появление девушки на этой улице отнюдь не случайно. Морелли только что сказал, что ожидает кого-то, кто непременно придет…

Елена слегка шлепнула его по руке. Обернувшись к ней, он встретил улыбку.

– Эй, не успели уехать, а ты уже засматриваешься на других женщин?

Фрэнк откинулся на спинку сиденья и надел темные очки.

– Если тебя интересует эта женщина, так ведь именно из-за нее Морелли топчется на улице. А не из желания трогательно попрощаться с другом. Поняла теперь, что значит оставаться в Монте-Карло одному, как бездомная собака?

– Это только подтверждает, что в мире полно подлых лгунов– мужчин.

Фрэнк внимательно посмотрел на Елену. За несколько дней она словно преобразилась. Одна только мысль, что в этом отчасти и его заслуга, преображала и его самого. Он улыбнулся и решительно возразил.

– Нет, это подтверждает, что на свете полно подлых лгунов. И по статистике только некоторые из них мужчины.

Не дожидаясь ее протеста, Фрэнк притворился, будто должен объяснить, куда ехать.

– Вот тут направо. Мимо порта, а потом в Ниццу.

– Не пытайся уйти от разговора. Я все равно хочу вернуться к нему, – возразила Елена.

Выражение ее лица явно противоречило воинственному тону.

Машина двинулась по короткому спуску к порту и поехала по оживленной набережной. Стюарт прильнул к окну, он был в восторге от красочного летнего разнообразия людей и яхт. Он указал на огромную яхту, стоявшую на якоре справа от пристани. На верхней палубе ее красовался вертолет.

– Мама, смотри, какая длинная яхта. И даже с вертолетом.

Елена ответила, не оборачиваясь.

– Я же тебе объясняла, Стюарт, что Княжество Монако – немного странное место. Это очень маленькое государство, но сюда приезжает уйма очень важных людей.

– А, я знаю, почему. Здесь не платят налоги.

Фрэнк не стал вмешиваться и объяснять ему, что рано или поздно налоги все равно платят везде. Едва ли Стюарт понял бы, о чем идет речь, да и не хотелось о этом говорить. Сейчас ему даже думать не хотелось.

Они проехали мимо места, где был найден труп Эриджейн. Елена ничего не сказала, а Фрэнк – тем более. Он был рад, что на носу у него очки, и она не видит его глаз. Подъехали к повороту на Раскас, миновали здание «Радио Монте-Карло». Фрэнк представил на минуту режиссерскую аппаратную за стеклом и вспыхнувшее красное табло с надписью «В эфире», представил диджея, ведущего передачу и…

Хватит. Все кончено. И если завтра тут придется начать новое расследование, то оно уже не будет иметь к тебе никакого отношения.

Машина выехала на автостраду, и как только миновала развилку на Фонтвьей, помчалась в Ниццу. Поудобнее усаживаясь в кресле, Фрэнк услышал, как что-то шуршит в кармане пиджака. Сунул руку и достал голубой конверт, который ему вручил Морелли.

Посланец вины не несет. А тот, кто написал это письмо, тем более.

Конверт не был запечатан, язычок был просто засунут внутрь. Фрэнк достал сложенный вдвое листок, тоже голубой. Почерк был тот же, что и на конверте.

Чао, красавец-мужчина, присоединяюсь ко всеобщим поздравлениям герою дня. Добавляю к ним самую искреннюю благодарность за все, что ты для меня сделал. Я только что получила сообщение от властей Княжества Монако. Состоится официальная церемония памяти комиссара Никола Юло в знак признания его заслуг, и мне известно из достоверных источников, что ты – главная фигура в этом деле. Ты знаешь, как это важно для меня. Я имею ввиду не только деньги, которые обеспечат мне спокойную старость, насколько она вообще может быть у меня спокойной.

В свете минувших событий единственное, чего хочет весь мир, – это поскорее все позабыть. Кому-то, однако, не следует забывать. Чтобы не повторилось.

Я очень горжусь тобой. Ты и мой муж – лучшие мужчины, каких я когда-либо встречала в моей жизни. Никола я любила и люблю до сих пор. И тебя тоже буду любить всегда.

Желаю тебе счастья, какого ты заслуживаешь и какое непременно найдешь.

Целую. Селин

Фрэнк перечитал короткое письмо Селин Юло два или три раза, прежде чем сложил его и опустил в карман.

Выбираясь из пробки и направляясь по автостраде в гору, Елена мельком взглянула на него.

– Плохие новости?

– Нет, напротив. Привет и пожелания от одной дорогой подруги.

Стюарт втиснулся в промежуток между передними сиденьями. Его голова была между Фрэнком и Еленой.

– Она живет в Монте-Карло?

– Да, Стюарт, она живет здесь.

– Какая-то важная особа?

Фрэнк посмотрел на Елену. Ответ, который он дал Стюарту, был адресован прежде всего ей.

– Конечно, важная особа. Жена полицейского.

Елена улыбнулась. Стюарт в растерянности отодвинулся, откинулся на спинку и смотрел на море, исчезавшее из виду по мере того, как они поднимались в горы. Фрэнк потянулся к ремню безопасности. И застегивая его, обратился к Стюарту.

– Молодой человек, с этой минуты ремень должен быть застегнут до нового приказа. Вопросы есть?

Фрэнк решил, что после всего пережитого имеет право немного подурачиться. Он протянул руку вперед, подобно проводнику каравана, указывающему первопроходцам дорогу на Запад.

– Франция, прибываем.

Они с Еленой с улыбкой встретили шумную реакцию мальчика. Поглядывая, как Стюарт застегивает ремень, Фрэнк любовался профилем женщины за рулем, внимательно смотревшей на дорогу – здесь, на Лазурном берегу, летом так много машин. Он смотрел на нее, и взгляд его навсегда запечатлевал в памяти этот момент.

Он подумал, что им придется нелегко, обоим. Им нужно будет в равной мере делить и трудности жизни, и забвение. Но они были вместе, и это само по себе уже отличное начало. Он поудобнее устроился в кресле и откинулся на подголовник. Закрыл глаза за темными стеклами очков. И понял: отныне все, что ему необходимо в жизни, находится в вместе с ним этой машине, и решил, что большего, в сущности, и желать невозможно.

Последний карнавал

Теперь, наконец, все белое.

Он прислонился спиной к стене в этой небольшой прямоугольной комнате – к той, что длиннее. Он сидит на полу, обняв колени, и смотрит, как шевелятся пальцы в белых хлопчатобумажных носках. На нем куртка и брюки из грубой ткани, тоже белой, как и все помещение, где он находится. У стены напротив – кровать из металлических трубок, прочно прикрепленная к полу.

Она белого цвета.

На ней нет простыни, а матрац и подушка – белые. Свет, льющийся с потолка, тоже белый, он исходит из-за тяжелой решетки, наспех выкрашенной белой краской. Кажется, что именно решетка – источник ослепляющей белизны в этой комнате.

Свет никогда не гаснет.

Он медленно поднимает голову. Его зеленые глаза без всякой тоски смотрят на крохотное окошко под потолком, до которого не достать. Это единственные часы, какими он располагает, чтобы отмечать течение времени.

Свет и тьма. Белое и черное. День и ночь.

Он не знает, почему, но голубой цвет неба никогда не виден.

Одиночество его не тяготит.

Напротив, он всегда испытывает неприятное чувство, если появляется какой-нибудь сигнал из внешнего мира. Иногда открывается окошечко в дверях, в самом низу. Оттуда выдвигается поднос, на нем пластиковые миски с едой. Пластик белый, пища всегда одинакова на вкус. Приборов нет. Он ест руками и возвращает поднос с мисками, когда окошечко приоткрывается. В обмен получает белую влажную тряпку, чтобы вытереть руки, и возвращает ее.

Иногда какой-то голос велит ему встать посреди комнаты и вытянуть руки вперед. Все его движения проверяют через глазок в двери. Когда видят, что он стоит спокойно, дверь открывается, появляются какие-то люди, которые надевают на него смирительную рубашку, крепко связывая рукава за спиной. Всякий раз, надевая ее, он улыбается.

Он чувствует, что эти сильные мужчины в зеленой одежде боятся его и всячески избегают его взгляда. Он почти что ощущает запах их страха. И все же им следовало бы знать, что время борьбы окончилось. Он уже не раз повторял это человеку в очках, которого встречает в комнате, куда его отводят, – тому, кто хочет говорить с ним, хочет знать, хочет понять.

Он и ему не раз говорил, что понимать нечего.

Надо только принять происходящее и то, что будет происходить, принять точно так же равнодушно, как принимает он свое заключение во всей этой белизне – до тех пор, пока сам не станет ее частью.

Нет, одиночество его не тяготит.

Единственное, чего ему недостает, это музыки.

Он знает, что ему никогда не позволят слушать музыку, и поэтому, закрывая глаза, воображает ее. Он столько исполнял, столько слушал и столько дышал ею, что теперь, когда она нужна ему, легко находит ее целой и нетронутой, совсем как в тот момент, когда она впервые пленила его. Воспоминания, состоящие из каких-то образов и слов, жалких, выцветших красок и хриплых, бессмысленных звуков, больше не интересуют его. В заточении память служит ему только для того, чтобы отыскивать сокровища музыки, какими он владеет. Это единственное наследство, оставленное ему человеком, когда-то присвоившим себе право называться «отцом», пока он решил перестать быть его сыном и отнял у него это право вместе с жизнью.

Если хорошо сосредоточится, можно услышать, как бегут по струнам гибкие пальцы, неистовое соло электрогитары, ускоряющееся, возносящееся все выше и выше, словно по лестнице, и кажется, ему не будет конца.

Он слышит шуршание щеток на фоне барабанного грохота или влажное и горячее дыхание музыканта в изогнутой воронке саксофона, слышит голос печали, пронзительно сожалеющий о чем-то прекрасном, что разрушено временем, рассыпалось в руках.

Он будто сидит посреди группы струнных и наблюдает из-за плеча за быстрым и легким движением смычка первой скрипки или незаметно проникает в закоулки гобоя, рассматривает пальцы с ухоженными ногтями, нервно двигающиеся по струнам арфы, словно когти дикой рыси, царапающей прутья клетки.

Он может включать и выключать эту музыку когда угодно. Как все воображаемое, она исполнена совершенства. В ней есть все, что ему необходимо, все его прошлое, все его настоящее, все его будущее.

Музыки с избытком хватает, чтобы одолеть одиночество. Музыка – это единственное выполненное обещание, единственный выигранный спор. Он говорил кому-то однажды, что музыка – это все, начало и конец жизни, музыка – сама жизнь. Его выслушали, но ему не поверили. С другой стороны, чего ждать от тех, кто исполняет музыку и слушает ее, но не дышит ею?

Нет, он нисколько не боится одиночества.

К тому же он не один.

Никогда, даже теперь.

Никто не понял его до сих пор и, наверное, никогда уже не поймет и потом.

Вот причина, почему они искали так далеко то, что было у них перед глазами, – как делают все, как делают всегда. Вот причина, почему ему удавалось так долго прятаться среди этих торопливых глаз, – подобно тому, как черный цвет скрывается среди других красок. Никто из них не мог бы смириться с ослепляющим белым цветом вот этого помещения – и не завопить.

Он не чувствует в этом необходимости. Он не ощущает необходимости даже говорить.

Он прислоняет голову к стене и закрывает глаза. Лишь на несколько мгновений прячет их от ослепительной белизны этой комнаты – не потому, что боится ее, а потому что уважает.

Он улыбается. И слышит в своем сознании громкий отчетливый голос.

Ты здесь, Вибо?

Благодарности

Когда подходишь к концу такой работы как эта, благодарность оказывается не только долгом, но и личным удовольствием. Вот почему я хочу поблагодарить посольство Соединенных Штатов в Риме, Федеральное Бюро Расследований и Службу безопасности Княжества Монако за помощь, оказанную человеку, который представлялся им как писатель, но который в тот момент был таковым лишь в собственном воображении.

Спасибо Джанни Рабаккину, ассистенту Государственной полиции в Асти, и фельдфебелю Пинна из Службы Карабинеров в Каполивери, которые при своих именах и званиях еще и мои друзья.

То же относится к доктору Джанни Мирольо и к доктору Агостино Гальо, которые среди заправил этого мира настоящие джентльмены от медицины. К ним присоединяю профессора Винченцо Мастронарди, клинического психиатра-криминолога, заведующего кафедрой судебной психопатологии медицинского факультета римского университета Ла Сапьенца, который, несмотря на свои многочисленные обязанности, сумел найти время для драгоценной, как и его дружба, консультации.

Приветствую и благодарю Альберто Хазана и коллектив «Радио Монте-Карло», особенно Алена Гаспара, который вынес и стерпел мои налеты с поистине заслуживающей похвалы обходительностью. И хвала небу за его итальянский, который намного лучше моего французского…

Приветствую и благодарю моего друга Джеффри Дивеа, который показал мне без прикрас, как великий писатель может обитать в одном теле с простым и хорошим человеком.

Что же касается книг, то спасибо Клавдии и Альберто Дзаппа за книги, которые, может быть, оставлю «в долг» навсегда…

Сердечное спасибо помощникам – команде так называемых обязательных читателей – Доретте Фреилино, Мауро Вакканео, Лауре Ниеро, Энрико Биаши и Роби Фачини, которые снабдили меня топливом и резиной во время моих частых и наверное мучительных пит-стопов.

Спасибо Роберте за то, что есть и всегда появлялась рядом: как и где, с вашего позволения, это исключительно наше дело.

Спасибо Пьерджорджо Николаццини, моему литературному агенту, который согласился заняться начинающим писателем практически просто «по доверию». За это же спасибо Алессандро Далаи, Еудженио Роньони и всему издательству Бальдини & Кастольди и особенно моему редактору Пьеро Джелли за его ценные советы которые помогли мне выйти из «Синдрома Матараццо»,[94]94
  Автор намекает на то, что редактор помог ему не уподобиться Раффаэлло Матараццо, известному своими немыслимо огромными по размерам произведениями, то есть сократить роман, который первоначально насчитывал тысячу страниц. Раффаэлло Матараццо (Рим, 1909–1966) – кинорежиссер, снявший немало комедий и сентиментальных мелодрам, имевших большой успех.


[Закрыть] и Паоле Финци, героическому редактору, которая сумела выдержать один из моих нервных кризисов, повторяющихся с периодичностью високосных годов.

Если я забыл кого-то, пусть знает, что если его нет в этом перечне, то это вовсе не значит, что его нет в моем сердце.

Что касается меня самого, боюсь, что я позволил себе кое-где некоторые литературные и географические вольности. И пока это единственное, что меня сближает с некоторыми великими писателями, в какой-то мере ответственными за появление этого тома в книжных магазинах. Уточнение «пока» – это не всплеск самомнения, но лишь некоторый скромный оптимизм, какой я позволяю себе. Полезно, кроме того, вспомнить, где необходимо, что события, о которых повествует этот роман, – чистый вымысел, и что персонажи его не существуют в реальности.

Может, и автор тоже…

* * *

Следуя такому доброму примеру, позволю себе высказать столь же сердечные слова благодарности за помощь в работе над переводом романа прежде всего самому автору – Джорджо Фалетти, человеку необычайного обаяния и удивительного таланта, а также моему замечательному итальянскому другу и коллеге из Пезаро профессору Умберто Витьелло, который помог не ошибиться в некоторых итальянских и французских реалиях и терминах и прокомментировать их.

Ирина Константинова, переводчица