Текст книги "Под гипнозом (ЛП)"
Автор книги: Джорджия Ле Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– Вот и прекрасно,– сказала я вежливо.
– Почему бы тебе не надеть свое синее платье? То с милым декольте, от Браун. В нём ты выглядишь просто потрясающе.
– Хорошая идея. Я его надену.
Она удовлетворенно улыбнулась.
– Правильно. Лучше я пойду. Это был кошмарный день, и так много еще нужно сделать. Одна из лошадей ожеребилась прошлой ночью. Нужно проверить, как там мама с сыночком. Увидимся позже.
Отвернувшись, она стала уходить.
– Ивана, – окликнула я.
Она обернулась.
– Да, дорогая?
– Спасибо за всё, что ты для меня сделала. Я действительно ценю это.
Ее взгляд затуманился.
– Мне хотелось бы сделать больше. Ты моя дочь. Не от плоти, но по духу.
Мы улыбнулись друг другу, а затем она ушла.
***
Ужин был тоскливым мероприятием. Выяснилось, что Даффи решила, в конце концов, не приходить. Вместо этого, она пошла на вечеринку в Фулхем. Конечно, Ивана была замечательной хозяйкой, но папа не мог перестать говорить о новом жеребёнке. А Уилс одаривал меня щенячьими взглядами, которые в лучшем случае только раздражали. Возможно, даже, что он набирался смелости назначить мне свидание. Я выдумала головную боль, чтобы уйти пораньше.
– Ты хочешь, чтобы я отправила к тебе Берти с горячим шоколадом? – с обеспокоенным видом спросила Ивана.
– Нет, – сказала я, чувствуя себя действительно виноватой. – Не переживай, пожалуйста. Это пустяк. Я буду в норме, после того как приму пару таблеток.
– Спокойной ночи, дорогая, – сказала она с таким чувством, что мне почти уже захотелось ляпнуть ей правду. Я трахалась с доктором Кейном, и мне его так сильно не хватает, что я не могу вынести того, чтобы сидеть рядом с Уилсом и мириться с его жалкими попытками поухаживать за мной, зная, что всё, что ему на самом деле хотелось сделать, так это заползти к мужику в койку.
Но я этого не сделала. Я знала, она не поняла бы этого. Ивана и все люди нашего круга ставили положение в обществе и статус выше глупых мелочей, таких как любовь и эмоции.
– До свидания.
Я пошла в свою комнату и улеглась в темноте. В течение нескольких часов я ворочалась, и, в конце концов, поняла, что должна пойти и увидеть доктора Кейна. Я встала с кровати, оделась, покинула Мальборо Холл и, нервничая, поехала в Лондон. После аварии я почти никогда не водила.
Марлоу
Когда раздался звонок в дверь, я лежал на диване, выключив музыку, и мечтал об Оливии, . На секунду мой мозг отключился. Я взглянул на часы. Кто бы это мог позвонить в два часа ночи. Дети? Пьяный ошибся адресом? Он снова зазвонил. Я даже не думал и ожидал любого ответа, когда произнёс:
– Да?
– Доктор Кейн, – сказала она, и я замер. На несколько секунд повисла тишина, а затем её голос снова прозвучал. – Доктор Кейн?
Я очнулся, словно лунатик, которого разбудили во сне.
– Да, поднимайся, – сказал я.
Я стоял у двери, слушая стук её каблуков по лестнице. Она остановилась на второй ступеньке и посмотрела на меня своими огромными глазами.
– Ну, иди же, – позвал я тихо, и она подошла ко мне. Я стоял в стороне, чтобы позволить ей войти. Она сменила парфюм. Он был тонким, дорогим, таинственным. Именно то, что я бы выбрал для неё.
Я закрыл дверь, схватил её за руку и закружив, прислонил к двери. Она посмотрела на меня большими глазами.
– Что ты здесь делаешь?
Её соблазнительные губы приоткрылись. Я почувствовал, как моя кровь закипает. Член возбуждается, твердеет. Я смотрел на неё как зачарованный.
– Я не могла уснуть, – промолвила она. Мы уставились друг на друга. Мне тоже не спалось.
– И я не мог, – сказал я, мои глаза метались от её рта к её глазам и обратно ко рту. Её грудь вздымалась.
– Какого хрена я сопротивляюсь! – воскликнул я, и схватив её за обе руки, скрутил их у неё над головой.
Она приоткрыла пухлые губы, чтобы что-то сказать, но я смял их своими. Она издала сдавленный стон. Я проскользнул в её рот языком. Свободной рукой нашел застежку молнию на её юбке. Скользнул рукой по трусикам к её промежности.
– Ты такая чертовски мокрая.
Я отодвинул ткань в сторону и погрузил палец глубоко в её киску. Она застонала и прогнулась так, что её грудь прижалась к моей.
Я втиснул два пальца.
– Это то, зачем ты пришла сюда?
Она закрыла глаза и вздрогнула.
– Да.
Я снял с неё топ. Чашечку бюстгальтера я просто оттянул вниз. Я наклонил голову и укусил за розовый сосок.
– Доктор Кейн, – всхлипнула она.
– Меня зовут Марлоу.
Её полуприкрытые веки трепетали. Зрачки расширены и с поволокой желания. Я добавил в киску третий палец.
Она откинула голову к двери и застонала. Я вытащил пальцы и домашние брюки соскользнули с моих бедер. Член выскочил твердый и готовый. Я поднял её правую ногу и закинул вокруг своих бедер, так что её киска вся опухшая, мокрая и голодная раскрылась. Её клитор набух и увеличился. Я сжал его капюшон, отодвинул и раскрыл его центр, маленький, белый, суперчувствительный и мой. Я хотел к нему присосаться. Но не сейчас, я был слишком возбужден. Отчаянно нуждаясь быть внутри неё.
Я схватил её правое бедро и удерживал, чтобы она не смогла двинуться, и насадил её на себя. Это было резко, беспощадно и без предупреждения. Она вскрикнула. Я не останавливался. Я продолжал входить в неё по самые яйца.
Я трахал её так жестко, что её тело дергалось словно марионетка. Видеть Оливию абсолютно беспомощной, то, как она извивалась и стонала и билась об меня, было завораживающе. Мне нравилось видеть её в таком положении. Полностью открытую для меня. Уязвимую. Полностью доминировать. Я чувствовал себя исполином.
– О чёрт, – прорычал я.
Я почувствовал, как оргазм приближается, поэтому нехотя вышел из неё и кончил на её золотистые завитки. Всё ещё тяжело дыша, я посмотрел на дело своих рук. Подобно капелькам воды, пойманным в паутину, молочно-белые капли были на ней повсюду. Своей рукой я пометил её кожу, собрал немного пальцами и поднес практически к её рту.
Мы смотрели друг на друга. Её губы дрожали. Она подалась вперед и поймала мои пальцы своим ртом. Мы не отрываясь смотрели друг на друга, пока она дочиста не обсасала их.
– Моя очередь, – сказал я и встал на колени. Я закинул её бедро себе на плечо и уткнулся лицом в её киску, мой язык скользнул в неё, вылизывая влажные складочки. Она впилась в мои плечи и отчаянно толкнулась вперед. Я откинул голову назад.
– Да, так, детка! Объезжай меня, – призывал я с вожделением, прежде чем погрузить язык в её пульсирующая глубину. И я, блять, пожирал её плоть, а она двигала своими бедрами по моему рту, пока не кончила с пронзительным криком и потоком мурашек.
Оливия
Мы пошли в его комнату. Больше похожую на монашескую келью. Голые стены, простая кровать, дешёвые шершавые простыни, комод и две тумбочки. Он вонзал в меня свой такой невероятный член и трахал, пока я стояла в коленно-локтевой позе. Он был диким, несдержанным и величественно-красивым. Я пыталась перевести дух, но оргазм втянул нас в водоворот экстаза. Я безудержно вздрагивала. И когда это прекратилось, мое дыхание было сбивчивым. Я мысленно пыталась отогнать слезы счастья, но они были неконтролируемыми. Плотский запах нашего совокупления окутал нас словно туман. Он озадаченно коснулся слезинки, блестящей на моих ресницах.
– Ты так прекрасна.
Я не могла сказать ему, что сожалею о том, что он не оставил своего семени в моём чреве. Что оно не покрыло мои внутренности и не переросло в нечто большее.
И тогда я это поняла. Он был моим путем домой. Он вышел из меня.
– Нам нужно поговорить.
– Нет, не нужно. Пусть это будет просто секс без обязательств. Я знаю, это всё, наверное, раскроется, когда ты скажешь мне, что скрываешь от меня, но прямо сейчас я довольна. Я не прошу большего, чем то, что есть сейчас.
– О, Оливия. Какой бардак я сделал из всего этого.
– Это не твоя вина. Я вынудила тебя на это. И не жалею об этом. Что бы ни случилось, я никогда не буду об этом сожалеть.
Он снял футболку и я увидела то, чего не заметила тем вечером в офисе. На его потрясающем торсе, прямо над его сердцем, были две белые татуировки в виде слезинок. Они не были красивыми. Нисколечко. Они напоминали мне шрамы, продольные, белые, рожденные в боли. Я протянула руку и дотронулась до одной из них. Он вздрогнул, но потом успокоился. Я взглянула на него, моя рука застыла в воздухе. Его глаза ничего не выражали.
– Кто они? – спросила я, и еще даже не успев услышать ответ, я знала, что он скажет.
– Мои дети, – он посмотрел на них. – Это Рокси, а это Рик.
– Прости. Я так о них сожалею, – свет буквально потух в его глазах. – Они были маленькими, не так ли?
– Да, Рокси было пять, а Рику четыре.
И он выглядел таким мрачным и сломленным, что мне захотелось держать его крепче.
– О, Марлоу!
Он покачал головой.
– Всё хорошо, – вымолвил он. – Это было в другой жизни. Я научился жить с этим. Со мной все в порядке.
А затем он опустился на кровать, вздохнул и провел рукой по волосам.
– Всё хорошо, – сказал он снова, как будто он не со мной разговаривал, а успокаивал себя, хотя и знал, что никогда уже не будет прежним.
– Ты хочешь об этом поговорить? – спросила я.
Он посмотрел на меня, в его красивых глазах плескалась боль.
– Я не могу. Я просто не могу. Не сейчас.
Глава 19
Марлоу
После того, как Оливия ушла на следующее утро, я полез на верхнюю полку своего шкафа и достал конверт, который там лежал. Ему было всего лишь два года, но он был серым и потрепанным. Я читал его содержимое так много раз, что знал текст почти наизусть. Каждое слово врезалось в моё сознание и ещё догорало в нём спустя все это время. В письме было четыре страницы. Я открыл его. Заломы на бумаге были такими укоренившимися, они были мягкими и чернила с них стерлись.
Я вгляделся на первую страницу.
Её почерк: аккуратный, контролируемый, компактный и знакомый. Такой знакомый. О! Мария. Я помню, она писала мне любовные записки и складывала их в ланч боксы, настаивая на том, что заботилась обо мне. Они были немногословными…
На мне нет трусиков. Когда придешь домой, найди меня и не сказав ни слова, трахни меня. ХМина.
Или
Перекусывая этими сэндвичами с солониной, просто помни, что я думала о тебе, пока разводила горчицу, и я буду думать о тебе весь день, пока ты не вернешься ко мне и не раздвинешь мне ноги. ХМина.
Но она не оставила последнее письмо, чтобы оно нашло меня. Она уже успела его отправить. Оно пришло на следующий день после происшествия. В то время я был так потрясен, прочитав всё два раза, но ничего не мог понять.
Позже я смотрел на него без какого-то ни было понимания. Хотя я понял смысл каждого слова и каждого предложения, но в целом это выглядело: “Какого хрена происходит? Какого черта она имела в виду?”
Тогда должно быть я думал о её покупке гранаты. Я имею в виду, кто так делает? Кто себя взрывает гранатой? Задохнуться в своем собственном гараже, принять снотворное, перерезать вены или что по-настоящему страшное, спрыгнуть с небоскреба, но граната? Вау! И потом, покупая все эти канистры с горючим только чтобы быть уверенной в том, что ничего из того, что стоило бы спасать исчезнет в пожаре.
И если её целью было полное публичное уничтожение, то оно удалось. Я видел как всё произошло, словно в замедленной съемке: взрыв, сначала красная, а после оранжевая вспышка, следом белая и возврат к оранжевой и красной. Затем был дым: густой, чёрный, едкий дым. Я лежал на земле и смотрел на разлетающиеся двери в стороны и ввысь, звон стекла, в то время как вокруг меня сыпались обломки. Обувь Рокси была самой жуткой частью. Кстати она приземлилась рядом со мной, обугленная и душераздирающе маленькая.
Как издевка. Посмотрим, насколько я силен.
Я смотрел на дно стакана виски и прокручивал в голове её образ, как она за день до смерти, жуя яблоко, смеясь, с почти надменным выражением лица, наблюдала, как я играю с детьми. Как женщина может быть с таким выражением лица, зная, что завтра все закончится?
Там ничего не было. Ничто мне не говорило о том, что она была расстроена или на грани самоубийства, и о намерении забрать с собой детей. Это было самым загадочным, шокирующим. В конце концов, я созвонился с её подругой.
– Тебе известно, что Мария думала, будто у нас был роман?
– Что? – она почти кричала в трубку.
– Она думала, что у нас с тобой роман, – ответил я.
– С чего она это взяла?
– Я не знаю.
– Тогда почему ты так решил?
– Она оставила письмо.
– Письмо? Обвиняя нас в связи. Не могу в это поверить. Мне бы хотелось увидеть его.
– Нет, – я отказал ей. Мне бы не хотелось, чтобы она знала, о том, как Мария передала ей, что она двуличная, с отвисшими сиськами, безсосковая, тощезадая хуесоска и ведёрко со спермой.
Она замолчала.
– Она тебе не казалась холодной, по отношении к тебе или изменившейся каким либо образом? – настаивал я.
– Нет. Мы были лучшими подругами. Мы всё друг другу рассказывали, – отрицала она с закравшимся в её голосе подозрением. Видимо начала сомневаться в существовании этого письма. Она была, как и все человеческие существа – скорее поверит в ложь, чем признает, что её основательно одурачили.
Наш разговор закончился не очень приятно.
Я позвонил ещё нескольким её близким друзьям. Не говорила ли она им что-либо. Их ответ был всегда одним и тем же. Нет-нет-нет-нет. Позвонил её брату. Он с отвращением бросил трубку, едва услышав мой голос.
Мне часто снились мои дети. Мы были в саду или в школе. Там же с ними играли и другие дети. Я позвал, и они подбежали ко мне. Подхватив, я крепко держал их, облегчение разливалось по моим венам.
– Спасибо, Господи! Спасибо, Господи. Это был всего лишь ночной кошмар. Мне приснилось, что вы умерли.
– Как бабушка и дедушка? – спрашивали они меня.
– Как бабушка и дедушка, – отвечал я им, смеясь и плача одновременно.
– Но мы не настоящие, – с серьезным видом говорили они мне. А после я проснулся со слезами, стекающими по моему лицу. Мне не хотелось просыпаться. Уверен, что они живы в другом измерении.
Несколько недель спустя фурор спал, и медицинский фонд стал употреблять выражения «к сожалению», «неприемлемо», «подмоченная репутация» гораздо реже. Вместе с этим пришла ярость. Как я проклинал её. Сука. Ёбаная тупая пизда.
Мне было так плохо, что от гнева становилось невыносимо дышать. Пришлось прекратить видеться с друзьями. Я серьёзно рисковал абсолютно сбрендить, если бы кто-нибудь сказал мне: «Богу было угодно забрать обратно к себе своих маленьких ангелочков», либо что-то вроде подобной херни.
Плевать я на них хотел. – «Ах, да! Именно поэтому он решил сжечь их дотла? Бог не делал этого, чёртов ты дебил!» В то время открывал его так часто, что в конце концов, шарахнул по столу кулаком и сломал эту чертову штуку. Я был так взбешен, что однажды решил сжечь письмо в камине, но руки дрогнули, когда я попытался бросить его туда: «Я не смогу уничтожить то, в чём ещё не разобрался. Спустя столько месяцев, тщательно развернув её письмо снова, пытаюсь понять свою роль во всем этом.
Я больше не злился на неё или её обидчиков, превративших её в монстра. Пришло чувство вины. Это было хуже гнева. Гораздо хуже. Ах, эта вина. Как она съедала меня изнутри! Это всё моя вина, что я был настолько слеп и был поглощен своим собственным успехом, что ничего не заметил. Ни разу.
Когда-нибудь видели, как банда термитов может полностью уничтожить дерево, пока не останется одна лишь кора?
Я был как раз тем, чем сделала меня моя вина. Я бродил будучи пустой оболочкой. Ходил, разговаривал, ел, но внутри я был мёртв. Не было ни единого способа искупить то, что я сделал. Она ушла и забрала моих невинных детей с собой.
Оливии не было, но её запах всё ещё оставался на моей коже. Я держал в руке письмо и вдруг стало легче. Потому что я впервые понял.
Я взял страницу:
Когда я уйду, я буду смотреть на тебя и буду нас помнить. Наши тела слились вместе. В комнате косой луч света. Чашки с кофейной гущей. На тарелке крошки от круассана. Одна тарелка. Мы разделили её, помнишь?
Твое дыхание на моей коже. Твоя рука на моей груди. Твоя нога перекинута через мою. Твоя плоть. Моя плоть. Соединены. Приклеены. Навсегда. Навсегда.
Ты слышишь, доктор, большая шишка, Марлоу Кейн?
Навсегда. Неважно кто касается тебя. Кто трахается с таким твоим великолепным, большим, грязным хуем.
Я знаю, что нравится длинному херу большого папочки. Я знаю все твои секреты.
Ты думаешь я не знаю сколько пизд было у тебя. Они такие же гладкие, как у меня? Они выкрикивают твоё имя, когда ты трахаешь их в задницу?
Тебе это нравится, не так ли?
Сначала в рот, затем, когда твой ненасытный хер хорошенько поработает в пизде, ты разворошишь задницу. И после ты приносишь этот дерьмовый хуй домой и кладешь его в мой рот.
Ты мудак, вот ты кто! Я до сих пор насквозь пропитана твоей гребаной спермой.
Там было гораздо больше, четыре страницы всё той же ревнивой, грубой, абсолютно беспочвенной бредятины – я всегда был ей верен – и не хочу продолжать. Вы получили представление. Я был беспечным, слепым глупцом, который так и не понял, насколько сильно она любила меня. А я не чувствовал, и даже не догадывался. Я любил её, но не так, как любила меня она.
Дерево понимает, что горит, только лишь когда встречается с пламенем. Оливия была моим пламенем. Она подожгла меня. Она заставила меня осознать, что чувствовала бедная, сломленная Мария: всепоглощающее желание обладать кем-либо настолько огромно, что лучше выбрать смерть, чем потерять всё это. Я никогда никого не терял. До сих пор. Сейчас я потерял её в тот же самый момент, как я лишился её присутствия.
С грустью вспоминаю те времена, когда Мария говорила мне: «Пойдем спать». Я, легонько поцеловав её лоб спешил вновь погрузиться в свою работу. Совершенно справедливо ею это было истолковано, как отсутствие эмоций. Если бы Оливия попросила меня вернуться в постель, я ни при каких обстоятельствах не направился бы в противоположную сторону.
Я так долго хранил это письмо. Как будто я заслуживал все эти страдания. Заслуживал читать её сумасшедшую ложь. Сейчас же я подошел к камину, включил газ и наблюдал, как разгорается пламя. Бросил в него письмо и смотрел, как его оранжевые языки лижут по краям бумажек. Поджариваются, скручиваются и в конце поглощаются им, до полного превращения в чёрный пепел, который проваливается сквозь решётку. Это было поэтично.
Кремация письма Марии.
Я смотрел, как пепел вылетел в комнату и впервые за всё это время не ощущал ни вины, ни ярости, только лишь затянувшееся чувство огромной потери своих детей и их потерь: они не пойдут в детский сад, не научатся отлично кататься на велосипеде, не влюбятся, не женятся и не познают радости иметь собственных детей.
“Время – лучшее лекарство. Со временем станет легче”, – говорят все, но время ничего не значит. Я всю ночь ещё видел языки пламени в их глазах, пока бежал к ним, как в замедленной съёмке.
Мне сегодня было так больно, как никогда не было раньше и, надеюсь, никогда не будет.
Глава 20
Оливия
Несмотря на то, что прежде чем уйти от доктора Кейна, утром мы дважды занимались сексом, мне весь день его ужасно не хватало; и даже зная о нашей с ним запланированной на следующий день встрече, я сочла невозможным ждать ещё одну ночь, ещё одно утро и ещё один день, когда снова с ним увижусь. Поэтому я позвонила Берилл и она сообщила мне, что если я приду до ухода его последнего пациента в 5-30, то она сможет записать меня.
Я долго собиралась. Нанесла мои новые духи. Потому что знала, как нравится Марлоу играть с моими волосами, гладить их, наматывать их на кулак, вымыла их и расчесала до блеска. Затем убрала их от лица, надев синий бархатный ободок.
Надела красное платье, которое я купила в тот же день. Не то чтобы оно мне нравилось, но его было удобно снимать: молния шла от глубокого декольте, вплоть до нескромного подола. Обулась в туфли на высоких каблуках, того же цвета, что и ободок, их я купила вместе с платьем, и была готова для удовольствия Марлоу Кейна.
Под дешёвым красным платьем я была голой.
Когда я прибыла на место, Берилл присвистнула, заставив меня покраснеть. Мы поболтали немного, затем она взяла сумку и ушла. После того как она закрыла дверь, я сняла пальто и открыла дверь в его кабинет. Закрыв её за собой, я прислонилась к ней. Я прервала его глубокие размышления, потому что в одно мгновение его взгляд ожил, и его заволокло желанием. Я быстро расстегнула платье, его глаза не покидали меня ни на секунду. Я позволила ему упасть на пол и двигалась медленно, демонстративно покачивая бедрами, прямо к окну. Скинула туфли и наклонилась вперёд, положив руки на подоконник. Я могла видеть улицу. Там были люди, и любой из них мог, подняв глаза, увидеть меня голой. Мне было пофиг. Широко расставив ноги, я призывно вильнула своим голым задом и повернула голову, чтобы взглянуть на него.
Он был всего в нескольких шагах, его лицо полно чистой похоти. Он встал, вышел вперед и склонился надо мной. Я чувствовала его дыхание, горячее и учащённое, оно ударялось мне в шею, а затем его кулак намотал мои волосы… и потянул. Моя голова дернулась назад. Я уставилась на него. Его лицо потемнело, а глаза горели от необходимости. Рука ласкала изгибы моей задницы. Он шлепнул по ней.
– Что вы хотите, леди Оливия? – спросил он тихо.
Я почувствовала волнение, словно покалывание на моей коже. Глядя в его глаза я сформулировала своё желание.
– Мне нужен ваш большой член в моей заднице, доктор Кейн.
Марлоу
Моя реакция была совершенно противоположна ожидаемой.
Её лицо побледнело, а затем покраснело от стыда. Её податливое тело напряглось.
– Извини, я перегнула палку? Это настолько отвратительно? – её голос дрогнул. Бедняжка, она пыталась отшутиться, но была унижена.
Моя рука всё ещё была в её волосах. Слова Марии были пеплом во рту. Она всё ещё дразнит меня. «Сначала в рот, затем, когда твой член хорошенько поработает в пизде, ты разворошишь задницу. И после ты приносишь этот дерьмовый хуй домой и кладешь мне его в рот. Ты мудак, вот ты кто! Я до сих пор насквозь пропитана твоей гребаной спермой.»
Но это совершенно не соответствовало действительности. Я не поступал с ней так. Для начала, я не изменял ей никогда. Не то что секс, а уж тем более анальный. Я не достаточно до этого спятил.
Пару раз за четыре года у нас был анальный секс. И оба раза инициатором была она. Думаю, мне не особо хотелось с ней анального секса. Я посмотрел на Оливию, на неё, бедняжку с поникшим лицом и невинным предложением, разнёсшим всё вокруг неё.
И я улыбнулся. Медленной улыбкой. Вся разница в том, что я не хочу твою задницу, Мария, но, о Боже, как я хочу быть в её, Оливии.
Я хотел это так грязно, насмешка Марии была практически правдой. Я никогда больше не позволю ей разрушить то, что было у меня с Оливией.
Вот мой ответ на твоё мерзопакостное письмо, Мария. Хрен тебе! Как ты смеешь обвинять меня, ты – эгоистка, убийца-психопатка, а? Ты убила моих детей. Я никогда не пытался намеренно причинить тебе вреда, и это не моя вина, что я не любил тебя так, как любила меня ты. Это жизнь. Жестокая. Прими её.
И угадай, что ещё? Когда я кончу в попку Оливии, я планирую раскрыть её ягодицы, чтобы моя сперма вытекала. И знаешь что ещё? Может я даже слизну её языком. Потому что я грязный. Гораздо грязнее, чем ты могла себе представить.
Оливия
– Без смазки? – Его голос был скорее рыком.
На секунду я испугалась, что он был зол или того хуже, испытывал отвращение. Он определенно был в шоке, но потом желание вернулось в его глаза, пламенея сильнее, чем раньше, и я толкнулась задом к его твердости, сказав:
– Я смазана и готова.
– Ну хорошо. Встань на цыпочки.
Я мгновенно повиновалась. Его руки схватили меня за бедра и грубо наклонили так, что моя киска торчала кверху, крича «внимание – провалишься». Он встал на колени и поддерживая мои ягодицы, раздвинул их и спрятал лицо в киске. Я чувствовала своими складками его нос, в то время как его язык истязал мой клитор. Поза была настолько грязной и сексуальной, что кровь бросилась мне в голову.
– Ах, – застонала я, когда его толстый палец, смоченный моими соками, нашел свой путь в мою попку. Медленно он поворачивал его, растягивая и подготавливая меня.
– Поверти бедрами, – велел он, и я могла чувствовать его дыхание, задевающее клитор. Я объезжала его язык. Это двойное ощущение было невероятным, почти… гипнотическим.
– Быстрее, – приказал он.
Я мгновенно повиновалась, покачиваясь и судорожно трахая его рот и язык, до тех пор пока каждая клеточка в моём теле не растаяла, как масло в горячей духовке, и я уже была не странной девушкой, потерявшей память, а жидкостью в бассейне непередаваемого удовольствия. Я никогда еще не чувствовала себя настолько наполненной. Совершенно удовлетворенной. Я практически вернулась на стадию «прежняя Оливия», как только он отошёл от меня.
– Жди здесь, – приказал он. Я наблюдала за ним, пока он взял подушку с длинного дивана в другом конце комнаты и вернулся с ней. Он держал её передо мной, ведя меня вперед, пока подушка не оказалась зажатой между моим пахом и подоконником. Было слышно, как его брюки упали на пол, а его твёрдый член вошёл в мою скользкую киску.
– О, доктор, – выдохнула я, содрогаясь от удовольствия и толкая себя на восхитительный толстый ствол. Не спеша, полностью контролируя, без какой либо срочности, он трахал меня некоторое время, затем вышел и потерся головкой члена, густо смазанной моими соками, об узенький вход моей попки.
– Это моя прекрасная попка, – сказал он. – Я в этом эксперт! Мне не нужно твоего разрешения от тебя или кого бы то ни было. Я буду входить в неё и оставаться там так долго, как мне захочется. Ты поняла?
– Да, – стонала я. – О Боже, да.
Мне до боли хотелось быть заполненной им. Позади себя я ощущала его содрогающееся тело. Меня не нужно уговаривать. Я расслабилась и ждала, пока он медленно, сантиметр за сантиметром, каждый раз останавливаясь, чтобы дать мне привыкнуть к вторжению, принуждая меня и растягивая узкий проход, где не следовало бы быть человеку, пока не оказался настолько глубоко, что я не могла уже ни о чём думать.
Когда он достиг этого, я с облегчением выдохнула. Он использовал эту возможность, чтобы протолкнуть себя ещё глубже в моё тело. Мои ноги дрожали, а мышцы напряглись. Ощущать его так глубоко во мне было странно, но жутко интересно. Я могла чувствовать как он пульсирует и трепещет внутри меня.
Я обернулась и посмотрела на него. Его глаза были прикрытыми и тёмными, а челюсть крепко сжатой с чистой похотью.
– Ты такой чертовски огромный, – захныкала я.
Его ответом было отступить и вбиться обратно. Я закричала от пронизывающей меня боли, но она тут же сменилась буйной радостью от того, как он продолжал двигаться во мне. Я ощутила себя растворившейся вокруг него. В окне уже не было видно отражения, оно запотело от моего дыхания. Его член дарил мне множество ощущений, от которых начинала кружиться голова. Это было единственным, что имело значение. Я дарила ему удовольствие.
Я сжала его ствол внутри себя настолько сильно, как только могла, так что он зарычал. Он чувствовал, отлично зная, что я могла бы сделать с ним. Это заставило меня почувствовать себя сильной. Он увеличил свой темп. Эти движения заставили тереться мой клитор о маленькую подушечку зажатую между мной и подоконником.
Его толчки становились всё более безумными, и налитый кровью клитор терся о подушку всё сильнее и сильнее. Я снова начала приближаться к кульминации. Моё тело напряглось. Его член как будто понял меня, он увеличился внутри меня. Но я больше не могла концентрироваться на этом – ощущения которые зарождались во мне, пронеслись сквозь меня ураганом.
Меня закрутило в водоворот чистого удовольствия. Соки хлынули из меня и стекали вниз по моим ногам. Я кричала снова и снова, в то время как он кончал во мне, извергаясь внутри меня.
Разбитая вдребезги, как если бы я упала с высокого моста, я удерживала его своими мышцами, прислушиваясь к ощущениям своего тела. Они все были едва различимыми. Они не хотели его покидать.
Он медленно вышел. Я вздохнула.
Он наклонился и облизнул мои липкие бедра. И это было только началом того, что он облизывал той ночью.
Глава 21
Не подходи слишком близко – это темная сторона, здесь прячутся мои демоны.
Марлоу
Она умиротворенно лежала в моем антигравитационном кресле. Я смотрел на её лицо, невинное и ужасно доверчивое, и почувствовал пронзившее меня яростное желание защитить её. Я ранее это испытывал, но только не по отношению к женщине.
В первый раз это было, когда родился мой сын, и медсестра дала его мне завернутого в одеяло, всего в морщинках, пятнах, красного, и откровенно говоря уродливое маленькое существо – скорее подменыш (вещь ребенок, оставленный эльфами взамен похищенного.– прим.переводчика), чем человек. Его глазки и кулачки были плотно сжаты, и первым ощущением, нахлынувшим на меня были не радость и счастье, а сильный страх.
Смогу ли я защищать его от этого жестокого мира достаточно долго, до тех пор, пока он не сможет позаботиться о себе сам? Это чувство пропало также быстро, как и появилось, но я никогда его не забывал. Удушающая паника. Сейчас это вернулось. Этот страх того, что не смогу защитить её, пока она сама не будет в состоянии это делать. Я отпустил это. Я знал, что смогу добраться до разгадки этой тайны. Я знал, что Ивана выбрала меня неслучайно.
Сегодня моей целью было вернуть её в тот день, когда умерла её мать, но для начала мне хотелось отвести её в безопасное воспоминание. Что-то, что она могла бы рассказать и показать, как и другие успешные путешествия в прошлое.
– Ты в абсолютной безопасности, Оливия, – сказал я тихо. – Нет ничего, что могло бы причинить тебе вреда. Тебе сегодня исполнилось шесть лет, и пора спать. Где ты?
– В башне, – пробормотала она. – У меня был чудесный день. Подарки лежат по всему полу. Ивана говорит, что они могут полежать здесь сегодня, но завтра всё нужно будет аккуратно убрать.
– Она сейчас там? – Она по-детски улыбнулась. – Что она делает?
– Ивана читает мне сказку. «Почему мачеха такая жестокая?» – спрашиваю её я. «Именно так чаще всего изображаются в сказках мачехи», – говорит она. «Почему?» «Потому что она не в силах прекратить ревновать свою падчерицу, я полагаю». Я хмурюсь. «Но ты не такая?» «Конечно же нет», – говорит она и расплывается в наглой ухмылке. «Но могла бы, если бы не любила тебя так сильно». Я киваю. Это кажется для меня совершенно логичным. «Ивана?» «Да, дорогая». «А почему Золушка не расскажет своему папе о том, как её мачеха и сестры с ней поступают?» «Быть может, потому что Золушка была слишком хорошей, чтобы сплетничать о ком либо. И, я считаю, она могла подумать, что если бы её папа узнал об этом, то ему было бы очень, очень трудно сделать выбор между ней и мачехой, так как он любил их обеих». Я хмурюсь и думаю о том, что она говорит. Это довольно шокирующая для меня информация, что отец Золушки любил их одинаково. «Ты думаешь, что он мог бы выбрать злую мачеху, а не хорошую, добрую Золушку?» – спрашиваю я. Ивана скрывает улыбку. Взрослые всегда так делают. «Наверное, нет», – говорит она и закрывает книгу. Я вжалась спиной в подушки. «Если бы я была им, то выбрала бы Золушку», – говорю я. «Я бы тоже», – шепчет она и целует меня на ночь, переключая лампу на синий ночник, и тихо выходит из комнаты. Я слышу эхо от её туфель, пока она спускается по ступенькам башни. А после я смотрю в ночноё небо, полноё звезд, гадая при этом, где моя мама. Начинаю чувствовать себя всё более и более сонной. И засыпаю.
