Текст книги "Никотин убивает…"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Джоржет Хейер
Никотин убивает…

Глава первая

Кажется, погода обещала быть отличной. Над рекой расплывался легкий утренний туман, и Мэри, стоя на крыльце с ведерком и шваброй, прикинула, что сегодня будет солнечный и теплый денек. Значит, она сможет одеть свою голубенькую вуалетку. Дождя сегодня явно не предвидится.

Было раннее утро. Двор перед усадьбой «Тополя» был еще пуст, а на шоссе за железными воротами дома еще не было слышно урчания автомобилей. Вытянув по-страусиному голову, Мэри разглядела сквозь густые кроны деревьев входную дверь дома напротив, через дорогу. Там все еще были плотно задернуты шторы. Ну ладно, она вовсе не обвиняет служанок, что работают у соседей. Раз уж их хозяева уехали на курорт, девочкам сам Бог велел немного расслабиться, хотя бы поспать подольше. И нельзя сказать, что те девчонки какие-то особенные лентяйки. Так, как все. А Роза, старшая служанка, говорит, что каков хозяин, таков и слуга. И она права. Миссис Рамболд, хозяйка того дома, тоже ничего особенного из себя не представляет. Так, ни рыба ни мясо.

Мэри повернулась и перевела взгляд на другой дом, чуть в сторонке. Так она и думала – дверь гаража распахнута настежь. Значит, доктора с утра пораньше уже подняли по вызову. Какое безобразие, что люди не стесняются вызывать врача в любое время дня и ночи. Бесстыдники, так говорит о его пациентах мисс Стелла. А доктор – такой джентльмен и вообще такой милый. Неудивительно, что мисс Стелла смотрит на доктора такими глазами… Какая досада, что хозяин почему-то не жалует Доктора. Об этой неприязни хозяина все слуги прекрасно знали, как знали и обо всем прочем, что происходит в доме. Например, о том позорном происшествии с мистером Гаем, который потребовал денег для какого-то бизнеса с мистером Бруком, и тот бизнес накрылся, и из-за этого хозяин уже всерьез намеревался выслать мистера Гая в Южную Америку.

Уж точно, надо быть полным кретином, чтобы не знать всю подноготную своих хозяев; не видеть, к примеру, что хозяину становится день ото дня все хуже, и доктор то и дело приезжает выводить его из гипертонических кризов. Ведь сама мисс Гарриет болтает об этом, ей все равно, с кем трепаться, хотя бы и с прислугой. Миссис Мэтьюс опять небось сляжет с мигренью, переживает за бедного Гая, что тоже всем известно. Да и сам мистер Гай частенько болтает о своих делах с мисс Стеллой, не обращая никакого внимания на то, что их отлично слышат слуги.

Ах, да разве можно что-нибудь сохранить в секрете в «Тополях»? Слишком здесь много собралось любителей поболтать, думала Мэри, дометая последние ступеньки крыльца. Двум семьям трудно ужиться под одним кровом. Да еще эта мисс Гарриет то и дело напускает на себя такую важность, что прямо не подойти к ней не подъехать. А сама при этом отъявленная сквалыга – надо видеть, как она собирает в ванной малюсенькие обмылки, чтобы потом слепить их вместе и заново использовать. Можно подумать, что она живет на последние гроши, а ведь это далеко не так. Она просто закоснелая старая дева с придурью, вот в чем дело.

Нет, миссис Мэтьюс не такова, надо отдать ей должное. Конечно, она очень капризна, вечно требует себе в комнату обед, но уж по крайней мере не суется в хозяйственные дела. Говорит всегда мягко, красиво, как настоящая леди. И дочь ее, мисс Стелла, тоже ничего, хотя вечно хочет, чтобы слуги крутились только вокруг нее. А уж сын миссис Мэтьюс, Гай, так тот просто прелесть, за ним так и хочется поухаживать…

Совсем другое дело – мисс Гарриет или сам хозяин. Странно, что они брат и сестра, думала Мэри, медленно поднимаясь по лестнице в дом. Они такие разные. А вот миссис Лаптон, из Фэрвью, что на другом конце вересковой пустоши, она просто как две капли воды похожа на хозяина. Но ее, по крайней мере, не боишься так, как боишься хозяина. Ведь хозяин требует, чтобы все было точь-в-точь как он велел, без малейших отклонений, и беда, если ему что-то не понравится… Когда он орет на тебя в ярости, прямо коленки трясутся. Даже миссис Мэтьюс его побаивается, хоть она и единственная в доме, кто хоть как-то умеет ладить с ним.

Взять вот туфли миссис Мэтьюс, которые Мэри предстоит начистить, шикарные туфельки, купленные на Бонд-стрит, на высоких шпильках, лакированные, одно наслаждение смотреть. Господи, сколько же она денег тратит на свою одежду и обувь! А раз так, значит, она умеет вытянуть из хозяина денежки. Ведь всем известно, что ее покойный муж, брат хозяина, оставил ей сущие гроши, не считая массы долгов. И получается так, что хозяин и не хочет, а помогает и ей, и ее детям.

Наверное, мисс Гарриет было здорово не по вкусу, что миссис Мэтьюс с детьми поселилась здесь, размышляла Мэри, не сводя глаз с божественных туфелек. Хотя старая карга мисс Гарриет, как ни странно, к Стелле и Гаю относилась по-доброму.

А вот стоят полуботинки мистера Гая. Изящные, красивые туфли, но грязные – жуть! Мэри решила почистить и их заодно, а не то младший садовник сдуру еще подумает, что это его рабочие штиблеты. А раз так, то отполируем уж заодно и туфельки мисс Стеллы, запыленные от хождения по вересковой пустоши…

Мэри собрала всю эту обувь в свой передник и понесла вниз, в подсобку рядом с кухней. Кухарка, миссис Бичер, сидела за кухонным столом и пригласила Мэри попить с ней чаю за компанию.

Как здорово служить в доме, где кухарка такая добродушная, подумала Мэри с теплотой. Она вошла на кухню и уселась за стол между миссис Бичер и Розой. Роза сидела вся подавшись вперед, упершись локтями в стол, и горячим полушепотом рассказывала очередную сплетню про ссору между хозяином и Стеллой давеча в библиотеке.

– …И тут он ей прямо говорит, что не позволит доктору Филдингу флиртовать с ней под крышей этого дома. И не поверите, он так обзывал бедного доктора, что прямо стыд! Таких слов я давненько не слыхивала. А потом он говорит, что Филдинг – болван без всяких перспектив и что именно из-за его непроходимой тупости миссис Мэтьюс так настроена против него.

– Роза, нечего вынюхивать про вещи, которые тебя не касаются, – заметила миссис Бичер.

– Но какой ужас, что хозяин так говорил о докторе! Он такой душка, такой джентльмен, – сказала Мэри.

– У него есть еще кое-какие интересные качества, – хмыкнул мистер Бичер, протягивая жене чашку за следующей порцией чая. – Например, говорят, что он не прочь приложиться к бутылке, что и делает при каждом удобном случае. Не знаю, так ли это, да только дыма без огня не бывает.

– Нет, не верится! – заметила его жена. – Как ты можешь так говорить о докторе!

Роза, которая еще не все успела рассказать о слышанном ею скандале, снова встряла:

– Так вот, из-за этого всего у миссис Мэтьюс снова случился нервный приступ. Когда я увидела ее выходящей из спальни, я сразу подумала, что…

– И напрасно подумала! – оборвала ее миссис Бичер. – Уж не знаю, был у нее приступ или нет, но уж во всяком случае этот приступ не из-за Стеллы. Ей дочь совершенно безразлична, если хотите знать, а вот совсем другое дело – что мистера Гая усылают в Бразилию! Тут уж действительно нервы не выдержат!

– Да разве хозяин сделает это? – с невольным страхом в голосе спросила Мэри.

– Надеюсь, что нет, – сказала миссис Бичер, поднимаясь и подходя к плите. – Я не люблю соваться не в свое дело, но мисс Гарриет сама мне это сказала в прошлый четверг. Подай-ка мне заварочник, Роза.

Роза поставила чайник на серебряный поднос и послушно встала рядом с кухаркой, дожидаясь, пока та сервирует завтрак.

– Милая Мэри, помоги мне отнести поднос к мисс Стелле, – попросила Роза.

Мэри в два глотка допила свой чай и поднялась из-за стола. У нее еще было полно своей собственной работы, но, поскольку она была младшей служанкой тут, то особенно кочевряжиться не приходилось. Надо так надо. Она взяла поднос и направилась вслед за Розой вверх по лестнице. Чуть впереди шел Бичер, который нес завтрак хозяину.

Мисс Стелла еще не встала, и, как обычно, ее одежда валялась разбросанная по полу. Мэри отдернула гардины, аккуратно сложила одежду и тихонько выскользнула из комнаты. Мисс Стелле не понравилось бы, если бы ее разбудили.

В холле Мэри услышала протяжные стенания миссис Мэтьюс из спальни; та жаловалась Розе на отвратительную ночь, на головную боль и тому подобное. И тут навстречу Мэри вышел Бичер. Он был бледен, как стена. Мэри уставилась на него.

– Что-то случилось, мистер Бичер?

Он облизнул губы и сипло ответил:

– Да. Хозяин… Он… Он мертв.

Он снова раскрыл рот, но говорить ничего не стал – не мог. У Мэри похолодела спина. Она живо представила себе, что сейчас начнется – расследование, допросы, полиция… Она отдала бы полмира за то, чтобы оказаться подальше от всего этого.

Роза вышла наконец из комнаты миссис Мэтьюс.

– Что это вы уставились друг на друга, словно больше работы нету? – проворчала она насмешливо. – Мне нужны банки для миссис Мэтьюс.

– Роза, Роза, – прошептала еле слышно Мэри. – Хозяин умер!

– Кто-то должен сообщить им, – дворецкий обвел взглядом двери четырех спален. – Не знаю, кому это лучше сделать…

Роза быстро сориентировалась и ловко вывела себя из игры тем, что ударилась в истерические рыдания. На глаза Мэри тоже навернулись слезы. На шум вышла из спальни мисс Гарриет Мэтьюс. Она была еще в папильотках и без очков, отчего близоруко щурилась.

– Что такое? Мэри, если ты разбила китайскую чашку, то знай, что тебе вычтут из жалованья, и все дела. Нечего рыдать по всякому поводу.

– О, мадам, но хозяин… Хозяин… – залепетала Мэри.

В холл выглянула Стелла в полупрозрачной пижамке.

– Боже мой, отчего такой гам? – раздраженно поинтересовалась она.

– Стелла! Ты забыла одеться! – строго заметила ей тетка.

– Ничего страшного. Да прекрати ты голосить, Роза! Что такое?

Теперь ревели уже обе служанки.

Бичер набрал воздуха в легкие и произнес:

– Хозяин умер, господа.

Мисс Мэтьюс издала короткий вопль, а Стелла спокойно заявила:

– Что еще за чепуха?

– Это правда, мисс. Он уже закоченел.

Стелле это выражение показалось смешным, и она глупо хихикнула.

– Как ты можешь смеяться над этим, Стелла! И все равно, я, конечно, тоже не верю! Где мои очки? Мэри! Принеси мне мои очки!

– Я пойду посмотрю, – сказала Стелла, выходя в холл.

– Но только не в этой пижаме! – возопила мисс Мэтьюс.

Стелла снова прыснула в кулачок и сунулась в комнату дяди. Там у постели стоял поднос с чаем, но даже Стелле, впервые видевшей покойника, было ясно, что дядя выпил свой последний в жизни чай еще накануне. Грегори Мэтьюс был несомненно мертв.

Он лежал на спине в несколько неестественной позе, рука его вцепилась в простыню, словно в последней конвульсии. За спиной у Стеллы послышались шаги ее тетки Гарриет, и Стелла подалась назад со стоном:

– Не заходи сюда, тетя… Это ужасно!

Гарриет Мэтьюс, однако, поправляя на носу пенсне дрожащей рукой, все-таки всунула голову в комнату.

– О Боже, он мертв! – воскликнула она так изумленно, словно не предполагала, что ее брат смертен. – Это все его давление! И я была уверена, что ему не следовало есть эту утку вчера! Но никто не может меня упрекнуть, ведь вместе с уткой я заказала и котлеты! Но он к ним так и не притронулся, бедняжка! О Господи, как это все жутко! О, мы часто с ним ссорились, но голос крови – голос родной крови – звучит не на губах, а в душе! О, несчастный брат мой! Господи, что станет со всеми нами…

– Это трудно сейчас сказать, – заметила Стелла. – А пока что давайте выйдем отсюда, тетя. И не надо так страшно убиваться и кричать, умоляю вас.

Мисс Мэтьюс позволила вывести себя в холл, но рыданий не прекратила, а наоборот, вошла во вкус и принялась причитать на разные лады еще громче. Роза, все еще икая от плача, передала, что мать просит Стеллу зайти.

Миссис Мэтьюс еще лежали в постели в своем моднющем пеньюаре и равномерными движениями удаляла с лица ватным тампоном остатки ночного крема. Она повернула голову к Стелле и проникновенно воскликнула:

– Ох, моя девочка! Какое несчастье! Бедный Грегори, я просто ушам своим не поверила! И ты знаешь, у меня было такое чувство, еще когда Роза зашла ко мне с грелкой… Я сразу ощутила, что стряслось неладное…

– Тетя Гарриет считает, что во всем виновата утка, которую он съел вчера за обедом, – еле сдерживая смешок, сказала Стелла.

Миссис Мэтьюс издала глубокий, артистически озвученный вздох:

– Положительные стороны Гарриет всем известны, но жаль, что в такой тяжелый момент мысли ее неспособны приподняться над пошлыми сторонами жизни… Какая там утка, Бог ты мой! Я со своей стороны могу сказать про Грегори только одно: неисповедимы пути Господни…

– Да-да, – прервала Стелла свою мать. – Но что нам теперь надо делать? У тети Гарриет нечто вроде трясучей разновидности падучей болезни, на здравые мысли она сейчас попросту неспособна. Может быть, позвать Гая?

– Ах, как хотелось бы, чтобы все эти ужасные переживания миновали моего мальчика! Он еще так молод…

– Если уж на то пошло, я на три года младше Гая, – уточнила Стелла. – И хоть я не считаю, что от него может быть много пользы, все же…

Мать взяла ее за руку.

– Не говори таким тоном, прошу тебя! Вспомни, теперь у нас в доме такое несчастье… А Гай – у него ведь такая тонкая, ранимая душа…

– Ладно, мама, хватит, – сказала Стелла. – Вообще-то я терпеть не могу истерик, но, если ты будешь разводить мелодраму, я просто закричу. Так что же нам надо сделать в первую очередь?

– Ах, какая ты у меня практичная девочка… Нам надо подумать, прочувствовать нашу утрату, прежде чем заняться скорбными приготовлениями…

Стелла повернулась, громко фыркнув от досады, и быстрым шагом вышла из спальни. В это же время в холл выполз заспанный Гай.

– Кажется, дядя помер? – недоверчиво протянул он сиплым после сна голосом. – Бичер запер дверь и пошел звонить доктору Филдингу. Он говорит, что сомнений быть не может.

– По-моему, хотя доктора действительно надо бы вызвать, но вряд ли – Филдинга, учитывая, что Грегори так его… гм!.. недолюбливал, – встряла мисс Гарриет.

– Не вижу, какое это может иметь для дяди Грегори значение, – хмыкнул Гай. – И все же странно, почему он ни с того ни с сего взял да вдруг умер? Конечно, у него было давление и все такое, но от чего же он скончался? У него был удар, что ли? И вообще, будет ли какое-то расследование? Как ты считаешь, Стелла? То есть, что я говорю, всем известно, что у него было слабое сердце. Это совершенно очевидно…

– Да, милый мой, но нам не стоит сейчас об этом говорить, – с нажимом сказала Гарриет Мэтьюс. – Понятно, что ты расстроен и болтаешь всякую чушь… Тебе надо проникнуться чувством нашей утраты, Гай. А все-таки… Все-таки я думаю, что Грегори любил меня больше других своих сестер, хоть и ссорился со мною то и дело… Но я стараюсь замечать в людях только хорошее…

– О Господи, сколько можно говорить вздор! вырвалось у Гая.

Гарриет Мэтьюс плотно сжала губы, после чего прошелестела с нарочитой вежливостью:

– Ступай и оденься прилично, Гай. Я имею в виду темный костюм, а не этот оранжевый свитер. И ты, Стелла.

– Конечно, дело не в оранжевом свитере, – заметил Гай. – Но я считаю, что все эти похоронные церемонии – просто какой-то варварский пережиток…

– Милый, я понимаю, что ты не хотел меня обидеть, – грустно сказала тетка. – Но умоляю, не говори о святом таким развязным тоном…

– Видите ли, по своим философским воззрениям я чистой воды агностик, – заметил Гай несколько свысока. – И когда вы упоминаете о святом, мне мало о чем это говорит.

– Ладно, хватит молоть языком, – бросила ему Стелла, подталкивая к двери. – Твои взгляды на философию или на похороны никого не волнуют.

– Это не только мои взгляды, – горделиво сообщил Гай. – Так мыслит все прогрессивное человечество!

– Неужели? – с издевкой переспросила Стелла и удалилась в свою спальню.

Как и предполагала Мэри, доктор Филдинг появился в «Тополях» еще до завтрака. К этому моменту Стелла и Гай уже приняли ванну и оделись подобающим образом. Гарриет Мэтьюс, сверх того, успела еще и позвонить своей сестре Гертруде Лаптон, а также отдать множество указаний кухарке, что делать с жареной рыбой и яйцами, еще с вечера заготовленными на завтрак, поскольку никто, по мнению мисс Гарриет, в такое траурное утро просто не сможет притронуться к пище. Однако кулинарные распоряжения мисс Гарриет Мэтьюс были сразу же отменены Стеллой и Гаем, которые чувствовали, напротив, небывалый аппетит, и перепалка между ними и теткой была в самом разгаре, когда вошел Филдинг – высокий человек слегка за тридцать, с вечно искривленными в усмешке губами и широко расставленными серыми глазами.

Стелла бросилась ему навстречу с восклицанием:

– О, Дерек, слава Богу, наконец-то!

Она взяла его за руку и слегка пожала ее игриво.

– Только не надо этого теперь, когда в доме мертвое тело! – тут же возникла тетка Гарриет. – Ведь сегодня, я думаю, доктор Филдинг… Я имею в виду, несмотря на его трения с покойным Грегори… То есть, я хочу сказать, доктор, вы, очевидно, тоже чувствуете сейчас скорбь, не правда ли? Ах, какое несчастье! Ах, как мне жаль бедного Грегори – никому в мире так не жаль его… Я думаю, доктор, эта жирная утка довела его, доконала… А он так любил покушать, Грегори… Я умоляла его не есть утки, а взять лучше постные телячьи котлетки, но он к ним и не притронулся, и теперь они отправлены прислуге на кухню… Настоящая английская телятина, можете себе представить?!

Доктор Филдинг, украдкой пожав в ответ пальчики Стелле, прервал этот вдохновенный монолог на темы смерти и телятины и попросил допустить его к телу.

– О да, конечно! – засуетилась мисс Мэтьюс. – Но я… Я не хотела бы заходить туда снова… Это такое тяжелое зрелище, что…

– Не беспокойтесь, – заметил Филдинг. – Меня провожать не надо, я отлично знаю дорогу в его спальню.

Бичер, кашлянув, предложил:

– Если позволите, сэр, я поднимусь с вами.

Филдинг повернулся к нему:

– Это вы обнаружили, что мистер Мэтьюс мертв? Вы были при этом один? Ну что ж, пойдемте…

Наверху лестничного пролета они столкнулись с миссис Мэтьюс. Она приветствовала доктора трагическим шепотом, склонив голову и скорбно потупившись. Миссис Мэтьюс не пользовалась услугами Филдинга, поскольку считала, что врачи широкого профиля не заслуживают доверия, однако она ничего не имела против него как человека. Теперь, лишившись оппозиции в лице Грегори, миссис Мэтьюс со спокойной душой решила обращаться с Филдингом как с завтрашним зятем. Она подарила ему печальную, но благосклонную улыбку и сказала:

– Думаю, Стелла уже сказала вам. Мы просто никак не можем оправиться от этого удара. А сегодня утром, когда я только проснулась, у меня было зловещее предчувствие. Наверное, люди нервные, к которым отношусь и я, тоньше воспринимают эту атмосферу, что ли, эти знаки беды…

– Без сомнения, – ответил доктор.

– Конечно, это был сердечный приступ, вызванный острым несварением желудка, – постановила миссис Мэтьюс. – Мой покойный деверь, как вы, очевидно, в курсе, был немножко упрям по части еды…

– Да-да, боюсь, слишком упрям, – охотно согласился доктор.

Миссис Мэтьюс стала спускаться вниз по лестнице, а доктор с Бичером вошли в спальню мистера Грегори Мэтьюса.

Доктор сразу подошел к телу и стал его осматривать. Бичер помялся у дверей, а потом, кашлянув, спросил:

– Надо думать, это была естественная смерть, сэр?

Доктор Филдинг быстро глянул на него.

– А что, есть основания думать иначе?

– Нет, сэр, просто у него ужасный вид, сэр, и глаза открыты, так что не знаю, что и сказать, сэр…

– Ну вот что! Вам лучше держать язык за зубами, иначе из вашей болтовни могут возникнуть большие неприятности для всей семьи, ясно?

Бичер, переварив сказанное, дополнительно сообщил доктору, что в восемь утра, когда он обнаружил Грегори Мэтьюса мертвым, тело уже окоченело. Доктор только молча кивнул в ответ и вернулся в холл.

В холле внизу царило некоторое оживление, возникшее вследствие приезда миссис Лаптон с супругом. Муж ее, невзрачный низенький человечек с палевыми висячими усами, был совершенно незаметным, но зато сама Гертруда Лаптон способна была навести шорох. Эта высокая и капитально сработанная дама лет пятидесяти пяти вид имела воистину величественный; где не хватало ее собственной природной выправки, там на подмогу были вставлены лангетки из китового уса. Шляпы ее отличались чрезвычайно широкими полями и неестественно высокими тульями. Черты лица, обильно покрытого слишком светлой для ее возраста пудрой, выражали суровую непреклонность. Она гораздо более других членов семьи походила темпераментом на покойного Грегори. Единственное существенное отличие между ними состояло в том, что если Грегори Мэтьюс постоянно выходил из себя и орал на всех благим матом, то его монументальная сестрица никогда не повышала голоса, который, правда, и без того был не особо тихий. Говорила она всегда спокойно, без напряжения, и тем не менее внушительно.

Так и сейчас она казалась совершенно спокойной, и доктор Филдинг мог лишь подивиться ее выдержке. А бледная миссис Мэтьюс в десятый раз повторяла свою байку о зловещем предчувствии, когда Гертруда решительно прервала ее:

– Ах, я сама страшно не люблю подобные разговоры, но видишь ли, мне кажется крайне странным, что вы пытаетесь выставить себя главной плакальщицей при этом действительно печальном событии. Напрасно, как мне кажется, вы стремитесь привлечь к себе внимание, ей-Богу, напрасно.

Эта спокойная речь, казалось, оскорбила миссис Мэтьюс до глубины души. Доктор, спускаясь с лестницы, услышал, как миссис Мэтьюс ответила, ровно, решив сгладить неловкость:

– О, милая Гертруда, боюсь, что некоторые слишком тонко устроенные женщины не всегда способны понять столь безжалостные суждения и спокойно относиться к таким ужасным событиям, не правда ли?

– Не знаю, к кому относится ваша реплика, – спокойно отвечала Гертруда, – но я всегда отлично понимала то, что было необходимо понимать. А вот доктор Филдинг, как я догадываюсь. Здравствуйте. Я много наслышана о вас от моего брата. Покойного брата.

В ее тоне однозначно читалось, что ничего хорошего о докторе она из уст брата не слыхала.

– А что же, по вашему мнению, явилось причиной смерти моего брата? – решительно продолжала Гертруда.

– По моему мнению, – с толикой сарказма отвечал Филдинг, – у вашего брата было острое нарушение сердечной деятельности.

– А что это значит? – фыркнула Стелла, пришедшая в холл из столовой.

– Вы меня очень обяжете, – проговорила миссис Лаптон, совершенно игнорируя появление своей племянницы, – если объясните, что значит эта абракадабра.

– Конечно, – кивнул Филдинг. – Ваш брат, как вам должно быть известно, страдал от гипертонии, в сочетании с мерцательными колебаниями митрального клапана…

– Я прекрасно знаю, что вы лечили моего брата от болезни сердца, – оборвала его Гертруда. – Но смею заметить, что если он и страдал болезнью сердца, то он такой единственный из всей нашей семьи. Мне мало верится в это. Мы, знаете ли, происходим из удивительно здорового рода, и трудно вообразить, чтобы у Грегори было слабое сердце. У него было сердце быка!

– Наверное, все-таки нет, – заметил Филдинг. – Факт остается фактом, как ни прискорбно. Я много раз предупреждал его насчет лишних волнений и обильной пищи. Но поскольку он явно пренебрег моими советами, то у меня нет сомнений, что смерть произошла от сердечной аритмии, вызванной острым несварением.

– Ну конечно, эта утка! – вскрикнула мисс Гарриет Мэтьюс. – Так я и знала!

– Ну конечно, дорогая, – успокаивающе проговорила миссис Мэтьюс. – Я тогда прямо так и подумала, что с вашей стороны было не совсем правильно заказывать на ужин такую жирную пищу. Но я не хотела вмешиваться не в свое дело. Ах, если бы только можно было знать заранее…

– А что ваш брат ел накануне вечером? – спросил доктор у мисс Гарриет.

– Жареную утку, – отвечала та жалким голосом. – Это была для него неподходящая пища, конечно… Но ведь я велела сделать для него еще две телячьи котлетки, не забывайте об этом! А он к ним и не притронулся! Нет, я просто не могу думать об этом…

– Я склонна думать, – вмешалась миссис Мэтьюс, перехватывая внимание доктора, – что вчерашний ужин был вреден для всякого, у кого не в порядке пищеварение. Во-первых, был подан омар с майонезом…

– Не надо, не надо! – перебила Стелла. – Дядя так и не притронулся к омару. То есть он съел одну ложечку, после чего сказал, что подобным образом приготовленный комочек речного ила не достоин быть поданным на обед добропорядочному англичанину…

– Ах, дитя мое, помолчи Бога ради! Потом ведь был подан ТАКОЙ жирный соус, и еще этот сыр… Я всегда считала его совершенно непригодным для больного желудка…

– Ага, значит, получается, что это ты, Гарриет, заказала на ужин этот идиотский набор несъедобных блюд? – со зловещим выражением проговорила Гертруда Лаптон. – Но я впервые слышу, что у моего брата Грегори был слабый желудок. Мне представляется, что в этом деле мы видим пока только надводную часть айсберга, и я просто настаиваю, чтобы мне немедленно показали труп моего брата!

Миссис Мэтьюс моргнула, а потом и вовсе решила прикрыть глаза.

– О, прошу тебя, Гертруда, – простонала она. – Не надо этих грубых слов…

– Просто терпения не хватает с этой вашей идиотской сентиментальностью! – рявкнула Гертруда. – Я предпочитаю называть вещи своими именами, и, если вы скажете мне, что от моего брата остался не труп, а что-то более возвышенное, я готова согласиться! Ладно. Генри, я пошла наверх. Пойдем-ка, милый мой, со мною.

Генри Лаптон, очнувшись от состояния спячки, чуть ли не козырнул жене:

– Сию минуту, дорогая…

Он бросил укоризненный взгляд на доктора и поплелся вслед за своей энергичной супругой.

Пока чета Лаптон не вышла из холла, никто не проронил ни слова. Доктор Филдинг с нежностью смотрел на Стеллу; миссис Мэтьюс рухнула в кресло и прикрыла глаза ладонью. Потом Гарриет, которая долго готовилась к своей речи, наконец произнесла:

– Нет, я ей никогда не прощу, никогда! Бог свидетель, я заказывала обед и ужин для Грегори уже много лет! И он ведь не помирал от этой пищи? Так почему он должен был умереть от нее на сей раз?

– Ах, ладно тебе, Гарриет! – устало махнула рукой миссис Мэтьюс.

– Не надо от меня отмахиваться! – взвизгнула мисс Гарриет. – Если кто и убил его, так это ты, с твоими вечными просьбами и требованиями насчет своего Гая! И Стеллы тоже, не будем уж умалчивать, чего там!

– Ох, Дерек, – пробормотала Стелла. – Смотри, какая мы гадкая семейка…

Их пальцы, тем не менее, встретились и сплелись в весьма нежном пожатии…

– Хорошо бы, если вы все прекратили бы пороть чушь! – раздался голос Гая из дверей. – Ясно, от чего умер дядя! Никто его не убивал! Что об этом говорить!

– Во всяком случае, если кто-нибудь еще раз скажет слово «утка», я закричу! – предупредила Стелла.

Наверху хлопнула дверь, что означало скорое возвращение Гертруды. Все испуганно замолкли. Она тяжело спустилась с лестницы, обвела своих родственником нехорошим взглядом и выдохнула:

– Ужасно. Я потрясена этим зрелищем! Бедный мой брат…

– Да-да, – закивал Генри Лаптон, маневрируя в тылу у своей жены. – Это просто дико, дико.

– Ладно, Генри. Словами горю не поможешь, – обрезала Гертруда и перевела взгляд на доктора. – А вы, мистер Филдинг, готовы подписать свидетельство о смерти?

Он встретил ее взгляд нахмурясь.

– Ну в общем, да, как врач и как специалист…

– Скорее как клистирная трубка, – не меняя тона, добавила миссис Лаптон. – Я настаиваю на том, чтобы пригласили другого врача. В данном случае одного мнения не то что мало, а просто очень мало.

Повисло неприятное молчание. Его нарушила миссис Мэтьюс. Она заговорила, пытаясь сохранять приличия, мягко, но это ей давалось непросто.

– Дорогая Гертруда, ты страшно расстроена, это понятно, но что дает тебе повод исподволь оскорблять всех нас…

– Меня ваши идиотские сантименты нисколько не волнуют! – громыхнула Гертруда. – Повторяю, я настаиваю на втором мнении, которое должно быть получено из уст настоящего врача.

– А может быть, – сказал доктор Филдинг, пристально и с ненавистью глядя ей в глаза, – вы хотите, чтобы я известил коронера[1]1
  Коронер – особый судебный следователь в Великобритании для расследования случаев насильственной или внезапной смерти.


[Закрыть] о смерти вашего брата?

– Да, – кивнула Гертруда. – Если говорить откровенно, именно этого я и требую, дорогой доктор Филдинг.