Текст книги "Песчаные короли (сборник)"
Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин
Соавторы: Пол Уильям Андерсон,Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис Уиндем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Я хотел бы все-таки попробовать. Там есть кое-что стоящее внимания. Уверен в этом, – сказал Джеральд Марлин.
– Это какое-то нечистое предприятие, эта “Нефертити”. Твои доказательства убедительны, черт возьми, – ответил редактор “Санди Проул”.
– Разумеется, это первоклассный материал о скандале в высших сферах.
– М-м, – неуверенно пробормотал редактор.
– Послушай, Билл, – настаивал Джеральд. – Эта Уилбери выжала из них пять тысяч. Пять тысяч! Она с радостью взяла бы пять сотен, если бы дело дошло до суда. Они, конечно, срезали сумму. Предыдущая ее претензия была на десять тысяч. Здесь чем-то пахнет.
– Шикарные заведения, как это, платят дорого, чтобы не доводить дело до суда. Боятся разглашения.
– А пять тысяч?
– Это входит в статью расходов. – Он помолчал и продолжил: – Говоря откровенно, Джеральд, я сомневаюсь, что там что-то не в порядке. У этой Уилбери оказалась аллергия. Такое может случиться с каждым. Подобные случаи довольно часты. Когда-то было популярным требовать возмещения убытков у парикмахеров – за аллергию на краску для волос. Один бог знает, что они кладут в кремы, лосьоны, туалетную воду и всякую всячину, которой пользуются в таких заведениях. Представь, что у тебя аллергия к китовому жиру.
– Если бы у меня была аллергия к китовому жиру или ворвани, я не пошел бы в дорогой салон красоты, чтобы установить это.
– Я имею в виду такой случай, когда кто-то появляется и говорит: “Вот последнее достижение науки красоты! Чудесное вещество и редкостный дар Природы – оно вырабатывается в левом желудочке рабочих ос только в июле, откуда эту драгоценность добывают капля за каплей опытные специалисты, чтобы сделать вас необычайно красивыми!” Откуда ты знаешь, не вызовет ли у тебя эта липкая дрянь аллергию? Большинство переносит все это нормально, но ведь всегда найдется один клиент на сто тысяч, которому это повредит. Если таких окажется много, то придется выдумывать что-то новое, ну а один – другой время от времени – это просто издержки производства. И эта Уилбери именно одна из них. Она предусмотрена в убытках, так же как и усушка, утряска и тому подобное. Но, конечно, никому не хочется огласки, особенно, если ее можно избежать.
– Да, но…
– Мне кажется, дружище, что ты даже не представляешь, какие прибыли загребают в таких первоклассных салонах, как этот. Я не поверил бы, если б мне сказали, что в среднем выходит меньше, чем три сотни с клиента в год.
– Что ж, возможно, мы взялись не за то, что надо, Билл. Но все равно в этом заведении есть что-то подозрительное. Эта Уилбери с радостью согласилась бы на три или даже на две сотни, но ее адвокат настаивал на пяти тысячах и получил их. Для этого должна быть какая-то причина. – Но это не наркотики. По крайней мере, у Скотланд-ярда нет никаких доказательств, а ты ведь знаешь, как внимательно они следят за подобными заведениями.
– Но если полиция ничего не имеет…
– Однако кроме наркотиков может быть что-то другое.
Какое-то время они обдумывали план действий.
– Кроме всего, есть что-то загадочное в самой Брекли, женщине, которая руководит этим бизнесом. У меня на нее есть подробное досье.
Он пошарил в кармане, вытянул несколько листков и передал их через стол.
Шеф разгладил их. Заголовок гласил: “Диана Прицилла Брекли – предварительные данные”. Тот, кто отпечатал на машинке текст, больше заботился о скорости, чем о точности. Не обращая внимания на орфографические и стилистические ошибки, стараясь разобраться в неправильных сокращениях, редактор прочел следующее.
“Д.П.Брекли, 39 лет, однако, как говорят, выглядит гораздо моложе (проверю, правда это или выдумка, может просто профессионально созданная внешность). Прекрасно выглядит. Пять футов с лишним, темно-каштановые волосы, правильные черты лица, серые глаза. Дьявольски водит чудесный “ройлс” – говорят, стоит семь тысяч. Живет в Дормингтон-менсон, 83, рента астрономическая.
Отец – Гарольд Брекли – умер, банковский клерк, Уэссекский банк. Женат на Мальвине, второй дочери Валентина де Траверса, богатого подрядчика, тайное бегство. Валентин де Траверс – строгий отец: “Никогда не переступите порог моего дома, не получите ни пенни” и т. д.
Брекли жили на Деспент-роуд, 43, полуособняк. Д.П. – единственный ребенок. Местная частная школа до одиннадцати лет. Потом средняя школа св. Меррин. Закончила успешно. Кембриджский стипендиат. Диплом с отличием и рекомендациями. Биохимия. Три с половиной года работала в Даррхаузе, Окинхейм.
Тем временем В.д. Т. умер. Дочь и зятя не простил, но наследство оставил внучке. Д.Б., как считают, в двадцать пять лет владела сорока – пятьюдесятью тысячами фунтов… Проработала в Даррхаузе еще шесть месяцев после этого. Построила дом для родителей около Эшфорда, Кент. Совершила кругосветное путешествие – один год.
Вернувшись, купила небольшой салон красоты “Фрешен” на Мейфере. Через два года выкупила его у партнера. За год превратила “Фрешен” в новое предприятие – “Нефертити” (деталь – номинальный капитал сто фунтов). С тех пор занимается красотой только самых привилегированных из привилегированных.
Данные о личной жизни чрезвычайно скупы, несмотря на скандальный характер такой профессии. До настоящего времени, насколько это известно, не была замужем. Естественно, что везде фигурирует под девичьей фамилией. Живет на широкую ногу, но не экстравагантно. Много тратит на туалеты. Никакого побочного бизнеса, хотя и проявляет интерес к Джоннингамам, химическим промышленникам. Ничего подозрительного в заведении не замечено. Кажется прямолинейной. Деловая репутация безукоризненна. Весь персонал “Нефертити” тщательно подобран, подозрительных лиц не принимают. Чересчур уж все безукоризненно, чтобы быть чистой правдой. Как вам кажется? Очень дорожит репутацией. Даже игнорирует сплетни конкурентов.
Любовные отношения: никаких данных. Создает впечатление не такой, как все, несовременной. Сбор информации продолжается”.
– Та-ак, – сказал редактор, дочитав до конца. – Вырисовывается не совсем человеческая фигура, правда?
– А это лишь приблизительные, черновые данные, – заметил Джеральд. – Добудем еще больше. Мне это кажется очень интересным. Например, ее работа в Даррхаузе. Там работают только самые одаренные, это все равно, что титул рядом с вашей фамилией. И везде открыты двери. А потому я спрашиваю себя: что заставило такого человека уйти из первоклассного научно-исследовательского центра и заняться столь старомодным бизнесом?
– И на этом фоне “роллс-ройлс” и соответствующие туалеты, – добавил редактор.
Джеральд покачал головой:
– Что-то тут не так, Билл. Если бы ее основной целью было выставлять себя напоказ, то про нее было бы больше известно. Настоящие продавцы красоты обычно любят выглядеть королевами – это составная часть рекламы. Посмотри на нее с этой точки зрения. Не принадлежа к этому кругу людей, она идет на рынок, где торгуют красотой – в среду темных людей с улыбкой на губах и камнем за пазухой. И что из этого получается? Она не только выживает, но и добивается успеха. Каким образом? На это может быть лишь один ответ, Билл, – какой-то трюк. У нее есть что-то, чего нет у других. Информация из досье наводит на мысль, что, занимаясь научными исследованиями в Дарре, она натолкнулась на что-то и решила этим воспользоваться в своих собственных целях. Чистое это дело или нет – это уже другой вопрос, но я считаю, что этим стоит заняться.
Редактор продолжал раздумывать. Потом кивнул в знак согласия.
– Хорошо, Джерри. Займись этим. Но будь осторожен. Услугами “Нефертити” пользуются многие представительницы высокопоставленных кругов. Если ты найдешь что-то, что может вызвать грандиозный скандал, то в нем будет замешано множество известных леди. Помни об этом!
– Я передам мадам, что вы пришли, мисс, – сказала; служанка и вышла, прикрыв за собой дверь.
Комната показалась Зефани несколько старомодной. Зефани подошла к окну. За стеклянной дверью на нескольких квадратных метрах крыши был разбит небольшой садик. Карликовые тюльпаны цвели на маленьких грядках. На краю, в тени изящно подстриженных кустов, росли фиалки. В углу миниатюрного лужка был устроен маленький фонтан в виде античной головки. Большие стеклянные щиты, выступавшие из углублений в стене, защищали с одной стороны сад от ветра. Если смотреть поверх невысокой железной изгороди на запад, то можно увидеть парк, казавшийся сплошным массивом деревьев, покрытых молодой зеленью; за ним неясно просматривались контуры зданий.
– Какая красота! – воскликнула Зефани в искреннем восхищении.
Услышав, что дверь открывается, она обернулась. Перед ней стояла Диана в скромном, отлично сшитом сером шелковом платье. Ее украшали простой золотой браслет на запястье, золотая булавка на лацкане и ажурное золотое ожерелье.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
Диана почти не изменилась с тех пор, как Зефани последний раз видела ее. Теперь ей должно было быть около сорока, она же выглядела от силы на двадцать восемь, не больше. Какая-то неуверенная, невыразительная улыбка появилась на губах Зефани.
– Я снова чувствую себя маленькой девочкой, – смущенно проговорила она.
Диана улыбнулась ей в ответ:
– Да ты и выглядишь девочкой-подростком.
Какое-то время они молча рассматривали друг друга.
– Значит, это правда. Значит, оно действует, – прошептала Зефани скорее сама себе.
– Ты только посмотри в зеркало, – сказала Диана.
– Со мной все проще. Но вот вы… вы и сейчас так же прекрасны, Диана, как и тогда, вы совсем не постарели.
Диана притянула Зефани к себе и обняла ее.
– Чувствую, что все это немного ошеломило тебя.
Зефани кивнула.
– Особенно сначала, – призналась она. – Я почувствовала себя страшно одинокой; но сейчас я понемногу отхожу.
– Твой голос звучал по телефону как-то напряженно. Я подумала, что нам лучше встретиться у меня, где мы сможем поговорить спокойно, – объяснила Диана. – Но об этом потом. Сначала я хочу услышать, как дела у тебя, у твоего отца и, конечно, все про Дарр.
Они разговорились. Постепенно Диане удалось успокоить Зефани. А после ленча Зефани уже чувствовала себя легко и свободно. Так хорошо ей не было с того времени, как отец сразил ее своей новостью. Когда они вернулись в гостиную, Диана повела разговор о том, что привело к ней.
– Ну, а теперь, чем я могу помочь тебе, моя дорогая? Что у тебя за беда? По твоему мнению, конечно.
Зефани неуверенно начала:
– Вы уже и так много сделали. Вы успокоили меня. У меня было ощущение, что я какая-то ненормальная, что ли, сама не знаю. Но я хочу понять, что вообще происходит. Я в таком смятении. Отец сделал открытие, которое… ну, как бы это сказать?., знаменует собой поворот в истории человечества. Я думаю, это ставит его вровень с Ньютоном, Дженнером и Эйнштейном. И вместо того чтобы огласить его и стать признанным во всем мире первооткрывателем, он все держит в тайне. Кроме того, он был уверен, что про это больше никто не знает, а оказалось, вам все это было известно, но вы также молчали. Я ничего не понимаю. Я знаю, отец говорил, что лейкнина на всех не хватит, но ведь так всегда бывает с чем-то новым. Раз уж известно, что такое возможно, это уже половина дела: начинаются активные исследования, и появляются люди с аналогичными открытиями. И в конце концов, если этого лишайника мало, то не такая это уж и беда: сообщение об этом может натолкнуть людей на поиски другого антигерона – так отец называет этот препарат. И последнее: я начала задумываться о побочном действии антигерона. Например, можно ли иметь детей, если принимаешь его, и так далее.
– Можешь не волноваться, – заверила ее Диана. – Никакой разницы нет, но ведь ты, конечно, не захочешь быть беременной так долго, как слониха. В этом случае достаточно перестать принимать лейкнин, и все возвращается к старой норме, скрытых побочных эффектов я пока не заметила. Существует, правда, незначительное замедление реакций, которое можно обнаружить только с помощью специальной аппаратуры; но оно куда слабее того, что наступает после двойной порции джина. Все остальные последствия ясны.
– Ладно, – сказала Зефани, – одной заботой меньше. Однако, Диана, я словно блуждаю в темноте во всем этом деле. Кстати, я не знаю и о том, как вы пришли к этому открытию, и про “Нефертити”, и про бизнес на красоте, и про ваши неприятности и их устранение. И так далее.
Диана вытащила сигарету, легонько постучала по ней и задумчиво ее оглядела.
– Хорошо, – ответила она. – Знать что-то наполовину до какой-то степени небезопасно. Я лучше расскажу все с самого начала.
Она зажгла сигарету и рассказала, как Френсис принес тарелочку с молоком, и о том, что из этого вышло.
– Таким образом, юридически, – подвела она итог, – я правонарушительница, а морально я имею такое же право на открытие, как и твой отец, но сейчас это не имеет значения. Главное – и на этом мы оба завязли – это освоение открытия. Чтобы понять, насколько я завязла, не нужно было много времени. Я думала, вскоре найду выход, но чем больше я об этом размышляла, тем больше возникало трудностей. Как раз тогда мне стало ясно, как это открытие важно. Я не знала, что с ним делать. И тогда твои слова навели меня на неожиданную мысль, и я избрала этот путь.
– Мои слова? – переспросила Зефани.
– Да. Мы говорили о том, что женщин обманывают, помнишь?
– Припоминаю. Это была ваша любимая тема, – улыбнулась Зефани.
– Сейчас тоже, – ответила Диана. – Ты говорила тогда, что рассказала об этом одной из твоих учительниц, и она ответила, что нужно как можно лучше приспосабливаться к условиям, в которых оказываешься, потому что жизнь слишком коротка, чтобы наводить в мире порядок. Что-то в этом роде.
– Я не уверена, что помню это.
– Не важно. Но суть такова. Конечно, подсознательно я обо всем этом знала. Действительно, то, что открыли твой отец и я, может коренным образом изменить всю будущую историю человечества. Я представила себе, как женщины начнут новую долголетнюю жизнь, поначалу и не подозревая об этом. Позднее они узнают, но к этому времени, я надеюсь, их будет уже достаточно, причем самых достойнейших, способных повлиять на общество. А для этого необходимо собрать группу людей, любую группу, убедить их, что долголетняя жизнь абсолютно реальна, и заставить их бороться за хомо супериор, совершенного человека. И вдруг я поняла, как это сделать. Люди, которым будет дана долгая жизнь, не смогут от нее отречься. Они будут упорно бороться за право сохранить ее.
Зефани нахмурилась.
– Я, кажется, не все понимаю, – сказала она.
– Ты должна понять, – ответила Диана. – Сейчас ты немного взволнована и расстроена, но ведь ты же не собираешься отказываться от долгой жизни, правда? И ты будешь отстаивать свое право на нее, если кто-то захочет отобрать ее у тебя?
– Да, думаю, что так. Но я знаю, что не хватит сырья.
– О, вскоре что-нибудь придумают, ты сама же говорила. Главное, есть попытка. Нужны только деньги, чтобы привлечь к этой работе достаточное количество людей, и больше ничего.
– Но по прогнозу отца настанет хаос.
– Конечно, будет и хаос. Создать хомо супериор невозможно без родовых мук. Но и это не важно. Самое важное – не дать ему задохнуться при рождении. Вот в чем проблема.
– Это мне непонятно. Как только люди узнают, они начнут бороться, чтобы добыть это вещество и продлить свою жизнь.
– Ты говоришь об отдельных людях, моя дорогая, но индивиды подчиняются общественным законам. Трудность состоит в том, что, как мне кажется, как раз законы против этого.
Дело в том, что существование большинства учреждений преследует две основные цели: во-первых, осуществление администрирования в широком масштабе, а во-вторых, сохранение непрерывности своих функций, что позволяет избежать трудностей, которые возникают из-за краткости жизни членов общества. Наши учреждения – это продукт наших условий, они призваны увеличить наши собственные ограниченные возможности с помощью постоянной смены отработавших свое частей. Другими словами, здесь действует система продвижения по службе.
Поняла? Хорошо. Тогда спроси себя, сколько людей поддержит перспективу долгой жизни, скажем, в две – три сотни лет, будучи на положении подчиненных? Понравится ли кому-нибудь идея о бессменном директоре, президенте, судье, руководителе, партийном лидере, папе, шефе полиции на все двести лет? Обдумай это хорошенько, и ты увидишь, что наши учреждения работают так, как они организованы, ибо в основе их деятельности лежит положение, что продолжительность нашей жизни составляет примерно шестьдесят-семьдесят лет. Ликвидируй это условие, и большинство из них перестанет функционировать.
– Ну, это все слишком общо, – проговорила Зефани с сомнением.
– Подумай еще раз хорошенько. Вот пример. Ты мелкий служащий, конечно, ты захочешь жить долго, пока не поймешь, что это означает протирание штанов на том же месте мелкого служащего и в следующие пятьдесят-шестьдесят лет. И тогда ты начнешь сомневаться, что долголетие тебе нужно.
Или, скажем, ты одна из тех девушек, что выскакивают замуж при первой возможности. Тогда тебя вряд ли обрадует перспектива двухсотлетней семейной жизни с партнером, подхваченным еще в юности.
Или возьмем образование. Те поверхностные знания, которые удовлетворяют нас сейчас, когда мы живем шестьдесят лет, абсолютно не пригодны для двухсот и более лет жизни.
Таким образом, нас ждет борьба не на жизнь, а на смерть между человеком как личностью и казенным человеком, в результате которой следует ожидать богатого урожая шизофрении.
И вряд ли здесь возможен личный выбор, хотя бы только потому, что каждый выбравший долгую жизнь закроет тем самым продвижение по службе людям, которые этого не сделали.
И поскольку учреждения есть нечто большее, чем сумма их слагаемых, а каждый индивид является одновременно частью какого-либо общественного или профессионального учреждения, то из этого вытекает, что учреждения, постоянно работающие над тем, чтобы выжить, всячески будут требовать отказа от лейкнина.
Зефани покачала головой:
– Нет, я не могу в это поверить. Это полностью противоречит нашему природному инстинкту самосохранения.
– Это, пожалуй, не следует принимать во внимание. Один бог знает, от скольких инстинктов пришлось уже отказаться цивилизованному обществу. Мне думается, отказ от лейкнина вполне возможен.
– Но даже если бы и существовал официальный запрет, он оказался бы нежизнеспособным, ибо сотни тысяч людей стремились бы обойти закон, – настаивала на своем Зефани.
– Я в этом не совсем уверена. Может возникнуть своеобразный черный рынок, где небольшая группа людей привилегированного класса за большие деньги будет покупать себе долголетие. Но не думаю, что это продолжалось бы долго – власти вмиг ликвидировали бы его.
Зефани повернулась к окну. Несколько минут она наблюдала за тем, как маленькие, освещенные солнцем облачка плыли по голубому небу.
– Я пришла сюда, немного испуганная за себя, – сказала она. – А также и взволнованная, так как считала, будто начинаю понимать, что открытие отца – ваше и отца, конечно, – приведет нас в новую, чудесную эру истории человечества. Однако папа думает, что люди будут драться друг с другом из-за него, а вы думаете, что они будут бороться за его запрещение. Какая же тогда от него польза? Если оно не принесет ничего, кроме борьбы и несчастья, тогда лучше бы его вообще не было.
Диана, задумавшись, глядела на нее.
– Ты не должна так думать, милая. Ты, точно так же, как и я, хорошо знаешь, что в мире господствует беспорядок, который с каждым днем все усиливается. Мы не можем сдержать даже те силы, которые сами же и освобождаем, и пренебрегаем проблемами, которые необходимо разрешать. Погляди вокруг – тысячи новых людей каждый день. Приблизительно через сто лет нас ожидает голод. Мы, может быть, отодвинем самое худшее на день – два, а когда разразится катастрофа, она будет настолько страшной, что водородная бомба в сравнении с ней покажется благодатью.
Я не преувеличиваю. Я говорю о том времени, – и есть только слабая надежда, что удастся его предотвратить, – когда человек будет охотиться на человека в поисках пищи. И мы позволяем человечеству плестись в этом направлении с животной безответственностью, ибо из-за того, что наша жизнь коротка мы не увидим этого ужаса. Разве наше поколение заботит мысль о страданиях наших потомков? Нисколько. “Это их забота, – говорим мы. – Черт побери детей наших Детей – лишь бы нам было хорошо”.
Мне думается, избежать этого можно лишь в том случае, если хоть некоторые из нас смогут жить так долго, чтобы их это коснулось. И еще мы должны жить дольше, чтобы больше знать. Мы учимся до старости, но нам не хватает времени, чтобы использовать мудрость для наведения порядка в мире. Иначе мы вымрем с голоду, словно сверхплодовитые животные. Будем умирать миллионами в самый черный из всех черных веков человечества.
Таким образом, долгая жизнь нам нужна, чтобы успеть, пока еще не поздно, поумнеть и контролировать над свою судьбу, чтобы подняться над поведением высших животных и чтобы цивилизовать самих себя.
Она замолчала и грустно поглядела на Зефани.
– Извини за такую выспреннюю проповедь, моя милая. Это такое блаженство, когда можно с кем-то поделиться. На деле это означает: какой бы хаос это не вызвало сейчас, альтернатива будет куда худшей. Выбора нет.
Зефани помолчала несколько минут, а потом спросила:
– Вы видели все в таком свете еще тогда, в Дарре?
– Нет, я только теперь пришла к этому. В те дни я считала, что это дар, который мы обязаны использовать, ибо он казался мне, как я уже говорила, шагом в эволюции, новым этапом, который поднимет нас на еще более высокую ступень в сравнении с животными. Только потом я начала понимать всю своевременность этого открытия, настоящую нужду в нем. Если бы я осознала это сразу, то и действовала бы иначе. Очевидно, стремилась бы опубликовать результаты, как это принято, и, думаю, потерпела бы поражение… Но тогда мне казалось, что спешить не надо. Самым важным для меня было организовать группу людей-долгожителей, которые ничего бы об этом не знали, а потом обрели бы интерес к борьбе за долгую жизнь и оказались бы достаточно влиятельными в нужное время.
Она снова чуть заметно улыбнулась:
– Я знаю, что способ, с помощью которого я это осуществила, кажется смешным. В глазах твоего отца он даже глуп, все равно, что наполнить чашу святого Грааля обыкновенной шипучкой… но я сейчас не вижу иной возможности действовать. Я собрала уже около тысячи женщин, которые замужем либо за влиятельными людьми, либо за их родственниками. Как только они осознают свое положение, горе тому, кто попытается лишить их привилегии долгожительства.
– Как вы это сделали? – спросила Зефани.
– После того как у меня появилась идея, я долго обдумывала, как наилучшим образом осуществить ее. Я вспомнила, что когда-то поймали контрабандиста, который перевозил настоящие жемчужины в одной партии с искусственными….
Кроме того, каждое издание для женщин пестрит призывами: “Заботьтесь о своей внешности”, “Берегите свою молодость” и так далее. Никто, конечно, ни одному подобному слову не верит, но это своего рода костер, который постоянно поддерживается горением человеческих мечтаний, и люди, кажется, выработали у себя стойкую привычку пробовать и надеяться. Таким образом, если бы я могла показать результаты, то женщины были бы в восторге, однако их уже столько раз обманывали, что они никогда бы не поверили по-настоящему, что это реально… Они будут поздравлять друг друга, что им повезло больше, чем другим. Они будут приписывать это диете. Они даже пойдут дальше, допуская, что у меня, наверное, лекарства лучше, чем у моих конкурентов. А вот поверить, что это действие реально существующего препарата, после сотен лет фальшивых рецептов сохранения молодости… Нет, нет, они не поверят!
Я не могу не признать, что и сама сначала была шокирована такой идеей. Но я сказала себе: “Это открытие стоит двадцатого века, эры глупостей, времени хитростей. Рассудительность осталась где-то на задворках, где она производит приспособления, с помощью которых заставляют людей реагировать заданным образом”. И когда я говорю “людей”, то имею в виду женщин. К черту рассудительность! Надо, заставить их тем или иным способом покупать то, что вы захотите…
Таким образом, оказалось, что я иду в ногу с современным искусством торговли. Как только я увидела, что мой замысел можно осуществить, я решила увериться в запасах сырья. Мне нужно было знать, смогу ли я иметь постоянный запас того, что твой отец называет лейкнином, а я назвала терцианином. Поэтому я объявила всем, что собираюсь на год в кругосветное путешествие.
Я и в самом деле отправилась в это путешествие, но почти все время провела в Восточной Азии. Сначала я поехала в Гонконг, где наладила контакт с агентом твоего отца. Этот агент познакомил меня с неким мистером Крейгом, другом мистера Макдональда; который присылал нам лишайник Тертиус. Этот Макдональд умер еще за год до моего приезда, однако мистер Крейг свел меня с несколькими людьми, которые работали с Макдональдом. И, наконец, я встретила некоего мистера Макмерти, человека, бывшего именно в той экспедиции, которая нашла наш лишайник. Я наняла мистера Макмерти, он предпринял несколько попыток и получил каким-то образом разрешение от Китая.
Надеюсь, отец уже говорил тебе, что я использовала слово “Монголенсис” в названии, которое дала первой партии лишайника, но оказалось, что это неверно. Лишайник на самом деле происходит из Хок-Янга, одной из провинций Маньчжурии, которая находится к северу от Владивостока. К счастью, разрешение было получено весной, и мы смогли отправиться немедленно.
Мистер Макмерти привел нас на то место без особых трудностей, но нас ждало разочарование: лишайника Тертиус там было немного. Он рос небольшими кучками вокруг озера, на площади около тысячи акров. Это было хуже, чем я ожидала. Мы нашли семью, которая собирала и высылала этот лишайник, и, поговорив с ними, я выяснила, что лишайника мало и что его совсем не останется, если мы решим собирать его в этом месте. Однако они считали, что это место не единственное, и мы организовали поиски на достаточно большей территории. Никто нам в этом не мешал. Это была болотистая, поросшая мхом местность, с делянками, пригодными для пастбищ. Всего мы открыли еще пять колоний лишайника Тертиус в радиусе приблизительно двадцати пяти миль.
Это уже было лучше, но даже если удастся найти лишайник еще где-нибудь, все равно нет сомнения, что его запасы ограничены. Однако я составила договор с местными жителями на сбор определенного количества лишайника в год, а мистер Макмерти организовал доставку его в Дайрен, а оттуда кораблем, через Нагасаки, до места назначения. Я приложила все усилия, чтобы определить, сколько можно собрать лишайника, чтобы не уничтожить его колонии, но Тертиус так медленно растет, что мои расчеты вряд ли чего-то значат. К сожалению, я никак не могу разузнать, в каком состоянии он там сейчас, а уж тем более поехать туда и поглядеть. Мы не можем увеличить поставки, пока не найдем других колоний или не откроем какой-нибудь другой вид, из которого можно будет получать вещество, подобное лейкнину.
Фактически положение с поставками лишайника меня никогда полностью не удовлетворяло. Пока это возможно, но только потому, что, кроме нас, им никто не интересуется. Однако любые волнения в тех краях могут полностью прекратить поставки лишайника.
Чтобы скрыть источник, я использую целый арсенал камуфляжа, который при необходимости запутает любого. Я уверена, у твоего отца также есть такие методы. Ну а если тебя будут когда-нибудь расспрашивать, то, во-первых, ты ничего ни про какой лишайник не знаешь, а во-вторых, у тебя нет ни малейшего представления, откуда он берется. Еще раз напоминаю: жизненно необходимо сберечь источник поставок в тайне, но так же важно, чтобы сведения об этом источнике не пропали. Либо я, либо твой отец, либо мы оба сразу станем, без сомнения, главной мишенью – и все может случиться… Это будет делом жизни и смерти, как ты понимаешь…
– Начинаю понимать, – ответила Зефани.
– Так вот, как только я все это сделала, – продолжала Диана, – я вернулась назад и принялась за дела. И, – добавила она, окинув взглядом комнату и сад, – сделала довольно много. Как ты считаешь?
Зефани не ответила. Она сидела, углубившись в свои мысли, и тупо смотрела на картину, висящую на стене. Наконец она повернулась к Диане:
– Лучше бы вы не рассказывали мне об этом. – Я имею в виду источник лишайника.
– Если бы ты знала, сколько раз мне самой хотелось, чтобы я никогда в жизни не слышала ни про какой лишайник, – вздохнула Диана.
– Нет, не в этом дело. Просто мне нельзя доверять, – ответила Зефани и рассказала ей всю историю с Ричардом.
Диана внимательно выслушала ее.
– Конечно, у тебя был шок, и довольно сильный. Я не думаю, что нечто подобное может случиться во второй раз.
– Нет. Сейчас я уже все лучше понимаю. Тогда я была в таком смятении… Мне казалось, что я так одинока. Одна стою перед будущим. Я была перепугана, а сейчас, когда я знаю, что нас таких много, то чувствую себя совсем иначе. Но все равно мне нет оправдания – я выдала тайну.
– А он поверил этому или же подумал, что ты просто болтаешь ерунду?
– Я… я не уверена. Он мог подумать, что в этом что-то есть.
Диана немного поразмыслила.
– Этот Ричард… Что он за человек? Ты ему доверяешь?
– Я собираюсь за него замуж.
– Это не ответ. Женщины всегда выходят замуж за тех, кому они не доверяют. Чем он занимается?
– Он юрист.
– Тогда он должен понимать, как надо хранить чужие тайны. Если ты доверяешь ему, отведи его к своему отцу и введите его в курс дела. Если нет, скажи мне это сразу.
– Я доверяю ему, – ответила Зефани.
– Очень хорошо. Тогда сделай это до того, как он попытается все узнать сам, на свой собственный страх и риск.
– Но…
– Что значит “но”? Или скажите ему все, или заставьте его молчать.
– Хорошо, – согласилась Зефани покорно.
– Чудесно, – проговорила Диана с чувством исполненного долга. – А теперь я хочу узнать немного больше о тебе. Какой коэффициент использовал отец для тебя?
– Какой что?
– Коэффициент. Во сколько раз он продлил твою жизнь? В три, четыре, пять?
– Понимаю. Он сказал, что в три – для меня и для Пола.
– Ясно. Очевидно, хочет быть с вами осторожным. Могу побиться об заклад, что для себя он взял больший коэффициент.
– А разве может быть еще больший? Я не знала.
– Я сама применяю пятикратный. А клиенткам “Нефертити” обычно удлиняю жизнь в два, два с половиной или три раза.
