Текст книги "Песчаные короли (сборник)"
Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин
Соавторы: Пол Уильям Андерсон,Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис Уиндем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Но у тебя теперь есть деньги, делающие тебя совершенно независимой, – запротестовала мать.
– Я понимаю, мама, разумная девушка оставила бы работу и постаралась купить себе мужа.
– Я, конечно, так не сказала бы, милая. Но в конце концов женщина должна выйти замуж, только тогда она будет счастлива. Тебе уже, как ты знаешь, двадцать пять. Если ты не будешь сейчас серьезно не позаботишься о создании семьи, то потом будет поздно. Ты даже оглянуться не успеешь, как тебе стукнет тридцать, а потом и сорок. Жизнь коротка. Особенно ясно это понимаешь, когда начинаешь глядеть на нее с противоположного конца. Не так уж и много времени нам отпущено.
– Я вовсе не уверена, что хочу создать семью, – ответила ей Диана. – И так уже на свете довольно много семей.
Миссис Брекли встревожилась.
– Но ведь каждая женщина в глубине души хочет иметь семью, – не отставала она. – Это же совершенно естественно.
– Это – обычно, – поправила ее Диана. – Один бог знает, что случилось бы с цивилизацией, если б мы всегда делали то, что естественно.
Миссис Брекли нахмурилась:
– Я тебя не понимаю, Диана. Неужели тебе совсем не нужен собственный дом, своя семья?
– Не горю желанием, мамочка, иначе я еще раньше предприняла бы что-нибудь. Возможно, я и попробую, но только потом. Может быть, мне и понравится. У меня еще есть время.
– Не так уж его много, во всяком случае, меньше, чем ты думаешь. Не надо об этом забывать.
– Верю, что ты права, дорогая. Но не кажется ли тебе, что даже когда ты все прекрасно понимаешь, то не всегда можешь повлиять на последствия? Не волнуйся из-за меня, мамочка, я знаю, что делаю.
Итак, Диана осталась в Даррхаузе.
Зефани, которая приехала домой на каникулы, жаловалась, что Диана все еще задумчива.
– Вы не выглядите такой утомленной, как тогда, когда так много работали, – призналась она. – Но вы чрезвычайно много думаете.
– А как же иначе, такая уж у меня работа. В этом она главным образом и состоит.
– Но ведь нельзя же все время думать так напряженно.
– Это, по-видимому, относится не только ко мне. Скажем, теперь ты тоже не думаешь так много, как раньше, когда только пошла в школу. Но если ты и дальше будешь воспринимать то, что тебе говорят, не обдумывая, то превратишься в рекламную куклу и кончишь жизнь домохозяйкой.
– Но ведь большинство женщин и становятся ими, – сказала Зефани.
– Знаю. Домохозяйками, экономками, домоправительницами и так далее. Ты этого хочешь? Все эти слова – ложь! Скажи женщине: “Твое место в доме” или: “Занимайся своей кухней” – это ей не понравится; но скажи ей, что она образцовая хозяйка, а это одно и то же, и она всю жизнь будет тянуть это ярмо, сияя от гордости. Моя двоюродная бабушка несколько раз попадала в тюрьму, сражаясь за женские права, и чего она достигла? Принуждение сменилось обманом, и ее внучки даже не знают, что их обманывают, а если бы и знали, то, очевидно, их это не очень-то взволновало бы. Наше самое слабое место – это ортодоксальность, а наша самая большая добродетель – это восприятие всего таким, как оно есть…
Зефани выслушала эту тираду молча, а затем спросила:
– Но вы же не несчастны, Диана? Я имею в виду, что вы не об этом думаете все время?
– Слава богу, нет, малышка. Я просто решаю задачки.
– Подобные геометрическим?
– Да, думаю, что-то вроде человеческой геометрии. Плохо, что тебя это тревожит. Я постараюсь на некоторое время забыть их. Давай возьмем автомобиль и съездим куда-нибудь, хорошо?
Но задачки оставались задачками. И чем больше Диана убеждалась, что Френсис капитулировал и все забросил, тем более решительно она искала решения.
Настало лето. В июне она с товарищами по Кембриджу поехала на каникулы в Италию и вернулась в Даррхауз за две недели до того, как у Зефани окончились школьные занятия и она приехала домой на каникулы.
Как-то вечером они бродили по большому лугу, только что скошенному, а потом уютно примостились возле копны сена. Диана расспрашивала Зефани об ее успехах в учебе. Зефани скромно заверила, что они не так уж и плохи, особенно в рукоделии и теннисе; однако этого нельзя сказать про крокет.
– Очень нудная игра, – согласилась Диана насчет крокета. – Это еще одна дань эмансипации. Свобода для девушек означала тогда делать то, что делают парни, каким бы скучным это не было.
Зефани продолжала отчитываться о своих делах, перемешивая эти сведения со своими мыслями о школьной жизни. Наконец Диана похвалила ее, кивнув головой:
– Что ж, кажется, они не готовят вас исключительно на роль домохозяек.
Зефани немного подумала над словами Дианы.
– А вы не собираетесь выходить замуж, Диана?
– Может, когда-нибудь и выйду.
– А если не выйдете замуж, то что вы будете делать? Или вы хотите стать похожей на вашу родственницу и бороться за женские права?
– Ты немного запуталась, малышка. Моя родственница, как и родственницы других людей, завоевали все права, необходимые женщинам, еще столетие назад. С тех пор единственное, чего нам не хватает, – это гражданской смелости, чтобы пользоваться ими. Моя родственница и ей подобные считали, что можно добиться победы, просто уничтожив мужские привилегий. Они не понимали, что самый злой враг женщин – вовсе не мужчины, а сами женщины: глупые, ленивые, самоуверенные. Из них самые опасные – это самоуверенные. Их призвание – быть просто женщинами, они ненавидят любую другую женщину, которая достигла успехов в какой-то иной области. Это создает у них двойной комплекс – неполноценности и превосходства.
Зефани тщательно обдумала все это.
– Мне кажется, вы не в восторге от женщин, Диана. – Таков был ее вывод.
– Слишком общее утверждение, малышка. Чего я не люблю в нас, так это нашей готовности покориться, легкости, с которой нас заставляют не желать ничего лучшего, кроме как стать просто женщинами и людьми второго сорта, и учат нас жить каким-то придатком, а не человеком со своими собственными правами.
Зефани снова задумалась, а потом сказала:
– Я рассказала мисс Роберте – она преподает нам историю – о ваших словах, что принуждение сменилось обманом, чтобы заставить женщину выполнять те же обязанности.
– Неужели? И что же она ответила?
– Представьте себе, она согласилась. Однако добавила, что на этом стоит мир, в котором мы живем. В этом мире очень много плохого, а жизнь чересчур коротка, и лучше всего каждой женщине смириться и делать все, чтобы сохранить свой собственный образ жизни. Она сказала, что все могло бы быть совсем иначе, если бы у нас было больше времени в запасе, но времени у нас чрезвычайно мало, и мы ничего не успеем изменить. Когда подрастут наши дети, мы постареем, а потому и не стоит что-либо начинать; а затем то же самое будет с нашими детьми и… Так что же делать, Диана?..
Диана ничего не ответила. Она сидела, глядя прямо перед собой своими серыми, широко раскрытыми глазами, словно зачарованная.
– Диана, вам плохо? – Зефани потянула ее за рукав.
Диана медленно повернула к ней голову:
– Так вот оно что! – сказала она. – Боже мой, именно это! Вот в чем суть, которая все время была передо мной, а я никак не могла уловить…
Она прижала руку ко лбу и прислонилась спиной к копне. Зефани со страхом наклонилась над ней.
– Диана, что случилось? Чем я могу вам помочь?
– Ничего плохого, Зефани, милая. Абсолютно ничего. Просто я наконец поняла, что мне делать.
– Что вы имеете в виду? – удивилась спросила Зефани.
– Я нашла свое призвание.
Диана произнесла это каким-то странным голосом и вдруг начала смеяться. Закинув голову, она истерично смеялась, не переставая, и это было так необычно, что Зефани перепугалась….
На следующий день Диана добилась разговора с Френсисом и сообщила ему, что хочет покинуть Даррхауз в конце августа.
Френсис глубоко вздохнул. Затем взглянул на ее левую руку и явно удивился.
– О! – воскликнул он. – Значит, это не из-за банальной причины?
Она заметила его взгляд.
– Нет.
– Вам следовало бы одолжить у кого-нибудь обручальное кольцо, – сказал он. – Это дало бы мне возможность поспорить с вами.
– Я не хочу спорить, – ответила Диана.
– Но вы просто обязаны. Меня знают как человека, который всегда спорит с ценными работниками, когда Гименей стоит у них на пороге. И когда его нет, я тоже спорю. Так что же случилось? Что мы такого сделали, или… не делаем?
Этот разговор, который, как надеялась Диана, должен был быть просто формальностью, несколько затянулся. Диана объяснила, что получила небольшое наследство и хотела бы совершить кругосветное путешествие.
– Хорошая идея, – похвалил он ее. – У вас будет возможность увидеть собственными глазами действие некоторых наших тропических препаратов в природе. Считайте это своеобразным отпуском.
– Нет, – решительно возразила Диана. – Мне не нужен отпуск.
– Вы не собираетесь сюда возвращаться? А мне хотелось бы, чтобы вы вернулись. Нам будет не хватать вас, понимаете? Я имею в виду не только профессиональные интересы.
– А, не в этом дело, – проговорила она с несчастным видом. – Я… я… – В горле у нее пересохло, и она замолчала, глядя ему в глаза.
– Или кто-то предложил вам лучшую работу?
– О, нет, нет. Я бросаю всякую работу.
– Вы имеете в виду – исследовательскую работу? Она кивнула.
– Но это же абсурд, Диана. С вашими способностями… – Он продолжал еще что-то говорить, но вдруг замолчал, вглядевшись в ее серые глаза, ибо понял, что она не слышала ни одного его слова. – Это совсем не похоже на вас. Тут должна быть какая-то очень важная причина, – предположил он.
Диане стало не по себе, она заколебалась, почувствовав опасность, словно оказалась на краю пропасти.
– Я… – начала она и тут же замолчала, словно задохнувшись.
Она глядела на Френсиса через стол. Он заметил, что она дрожит, и пока обдумывал, как ей помочь, какая-то болезненная гримаса промелькнула по ее всегда спокойному лицу, словно в душе ее шла страшная борьба.
Он поднялся, чтобы обойти стол и приблизиться к ней, но она уже до некоторой степени овладела собой. Почти задыхаясь, она быстро проговорила:
– Нет, нет! Вы должны меня отпустить, Френсис! Должны!
И выскочила из комнаты, прежде чем он успел задержать ее.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ– Я рад, что вам обоим удалось вырваться, – сказал Френсис своим детям.
– Я мог бы и не приходить, – заметил Пол, – но для тебя это, видимо, очень важно.
– Несомненно, это очень важное дело, а насколько срочное – об этом еще можно поспорить. У меня лично нет на этот счет никаких сомнений, но вот четвертый член нашего квартета опаздывает. Не знаю, помните ли вы ее. Она покинула Дарр около четырнадцати лет назад. Диана Брекли.
– Я, кажется, помню, – задумался Пол. – Высокая, элегантная, правда?
– Ну а я, конечно, помню ее очень хорошо, – вставила Зефани. – Я была влюблена в нее. Всегда думала, что она самая красивая и умная на свете, после тебя, папочка. Я очень по ней скучала, когда она уехала.
– Это было так давно. Не понимаю, что она так срочно хочет сообщить нам? – поинтересовался Пол.
– Я должен вам кое-что пояснить, – ответил ему Френсис. – Поэтому, может, и лучше, что она задерживается.
Он критически посмотрел на сына и дочь. Полу двадцать семь лет, он инженер, но выглядит совсем мальчишкой, и даже его борода не придет ему солидности. Зефани выросла гораздо более красивой, чем можно было предполагать. Она унаследовала от матери золотые вьющиеся волосы, лицом удивительно напоминала отца, правда, ее черты были значительно мягче, чем у него, а вот темно-карие глаза достались ей неизвестно от кого. Сейчас в своем ситцевом летнем платье, с растрепавшимися еще с дороги волосами она больше походила на девочку, заканчивающую школу, нежели на аспирантку одного из университетов.
– Вы, наверное, подумаете, что я должен был рассказать вам все гораздо раньше. Возможно, так оно и есть, но мне казалось, что существует немало причин молчать. Я надеюсь, вы поймете, когда хорошенько все обдумаете.
– О, папочка, это звучит как-то зловеще. Мы, случаем, не подкидыши или что-то подобное? – спросила Зефани.
– Да нет, конечно же, нет. Однако это длинная история, и, чтобы вы все лучше поняли, я начну с самого начала и постараюсь говорить только самое главное. Это началось в июле того года, когда умерла ваша мама…
Он коротко рассказал им, как было найдено пятно лишайника в тарелочке с молоком, а потом продолжил:
– Я взял посудину с лишайником в свою лабораторию, чтобы исследовать его. Вскоре после этого умерла ваша мать. Я тогда чуть не сошел с ума. Проснувшись однажды утром, я вдруг понял: если не возьмусь за какую-нибудь работу, способную захватить меня, то совсем пропаду. И я пошел в лабораторию. Там меня ожидали десятки дел, и я работал над ними дни и ночи, чтобы голова была все время занята. Одним из этих дел был лишайник, который я принес от Дианы.
Лишайник – удивительное растение. Это не единый организм, это фактически две формы жизни, сосуществующие в симбиозе, – плесень и водоросль. Они зависят друг от друга. Долгое время считалось, что от лишайников нет никакой пользы, разве что один вид служит кормом для оленей, а другой дает краску. Однако сравнительно недавно открыли, что некоторые лишайники обладают свойствами антибиотиков, но над ними еще нужно много работать.
Конечно, сначала я был уверен, что ищу именно такой антибиотик. И, казалось, в какой-то степени у этого лишайника были такие свойства, но об этом как-нибудь в другой раз. Главное же состояло в том, что немного погодя я убедился: это не антибиотик, а нечто совсем другое. У него даже не существовало названия. Поэтому мне и пришлось его придумать. Я назвал это антигероном.
Пол был удивлен. Зефани сразу же спросила:
– Что это означает, папа?
– Анти – против, герон – возраст, или, буквально, старый человек. Кажется, теперь никто не обращает внимания на смешивание латинского и греческого корней, так пусть будет антигерон. Можно было бы дать более точное название, однако и это неплохо.
Активный концентрат, выделенный из лишайника, я назвал просто лейкнином. Физико-химическое воздействие его на человеческий организм чрезвычайно сложны и их еще придется изучать, однако его общий эффект выражен явно – это вещество замедляет обычную скорость обмена веществ в организме.
Его дочь и сын молчали, напряженно обдумывая услышанное. Зефани первая нарушила молчание.
– Папочка, папа, ты хочешь сказать, что ты нашел… о нет, этого не может быть!
– Однако это так, дочка. Именно так, – подтвердил Френсис.
Зефани сидела неподвижно, всматриваясь в отца, не в состоянии высказать то, что она чувствовала.
– Ты, папочка, ты… – проговорила она, все еще не веря.
Френсис улыбнулся:
– Я, моя дорогая, но ты не должна приписывать мне слишком много заслуг. Кто-то должен был наткнуться на это – раньше или позже. И случилось так, что этим кем-то стал я.
– Так просто и стал, – сказала Зефани. – Именно так, как другим кем-то был Флемминг, открывший пенициллин. Ох, папочка, мне даже страшно…
Она встала, несколько неуверенным шагом подошла к окну и остановилась, прижавшись лбом к холодному стеклу и глядя в парк.
Пол, волнуясь, произнес:
– Извини, папа, но, боюсь, я чего-то не понял. Это известие, кажется, совсем ошарашило Зеф, значит, тут что-то должно быть, но я только обычный инженер-строитель, не забывай.
– Не так уж и тяжело это понять, труднее в это поверить, – начал объяснять Френсис. – Возьмем процесс деления и роста клеток.
Зефани у окна как-то внезапно напряглась. Она резко повернулась к отцу и впилась взглядом в его профиль. Потом взглянула на большую, оправленную в рамку фотографию Френсиса – он был сфотографирован вместе с Каролиной за несколько месяцев до ее смерти – потом снова на Френсиса. Глаза ее расширились. С интересом наполовину проснувшегося человека она подошла к зеркалу на стене и стала в него всматриваться.
Френсис прервал на полуслове свои объяснения и повернул голову, следя за Зефани. Оба замерли на несколько секунд. Глаза Зефани немного сузились, она заговорила, не отрываясь от зеркала:
– Как долго?
Френсис не ответил. Он мог и не слышать ее. Взгляд его задержался на портрете жены.
Зефани внезапно задержала дыхание и обернулась с неожиданной злостью. Напряжение всего тела передалось и ее голосу.
– Я спросила, как долго? – повторила она. – Как долго я буду жить?
Френсис снова взглянул на нее. Их глаза на долгий миг встретились, и затем он отвел взгляд. Несколько секунд он внимательно изучал свои руки, потом снова поднял глаза. Какой-то странный педантизм сгладил всякие эмоции в его голосе, когда он ответил:
– По моим предположениям – двести двадцать лет.
Во время паузы, наступившей за этим заявлением, послышался стук в дверь. На пороге появилась мисс Бирчет, секретарша Френсиса.
– Мисс Брекли из Лондона на линии, сэр. Она хочет сообщить что-то важное.
Френсис кивнул и вышел из комнаты, оставив своих детей, которые напряженно смотрели ему вслед.
– Неужели это правда? – воскликнул Пол.
– О, Пол! Разве можешь ты представить себе, чтобы отец сказал что-то подобное, если бы это не было правдой?
– Думаю, нет. – И добавил в замешательстве: – И я тоже?
– Конечно. Только немножко меньше, – ответила ему Зефани.
Она подошла к одному из кресел и резко села.
– Не понимаю, как ты смогла все так быстро понять, – проговорил Пол с нотками подозрения.
– Еще не все. Это напоминает головоломку. Он сделал определенные намеки, и все вдруг встало на свои места.
– Что встало на свои места?
– О, детали. Много отдельных деталей.
– Но я не понимаю. Все, что он сказал…
Пол замолчал, потому что дверь отворилась и Френсис вошел в комнату.
– Диана не приедет, – сообщил бы. – Опасность миновала.
– Какая опасность? – спросила Зефани.
– Я еще толком не знаю, в чем там дело, только ей казалось, что про это могут дознаться, и она хотела меня предупредить. Поэтому я и решил, что настало время рассказать вам все.
– Однако я не понимаю, при чем тут Диана? Она что, твой агент? – спросила Зефани.
Френсис покачал головой:
– Нет, она не мой агент. Еще несколько дней назад я даже не догадывался, что еще кто-то знает об этом. Но она заявила достаточно определенно, что знает все, причем уже давно.
Пол насупился:
– И все же… Ты хочешь сказать, что она украла твое открытие?
– Нет, – ответил Френсис, – не думаю. Она говорит, что все исследовала сама и может показать мне свои лабораторные журналы, чтобы доказать это. Я склонен ей верить. Но даже в этом случае вопрос, кому по закону принадлежит открытие, касается совсем иной сферы.
– А что за опасность там была? – спросила Зефани.
– Насколько я понял, она использует лейкнин. Случилась какая-то неприятность, и на нее подали в суд, чтобы она компенсировала причиненный вред. Она боится, что, когда дело дойдет до суда, все откроется.
– А она не может или не хочет платить и желала бы занять у тебя денег, чтобы избежать суда? – предположил Пол.
– Не надо делать поспешных выводов, Пол. Ты не помнишь Диану, а я ее помню. Прежде всего, к суду привлекают не ее лично, а фирму, с которой она связана. Они могут заплатить, безусловно, однако, по ее собственным словам, они попали в ловушку. Требование оплатить убытки чересчур категорично и равнозначно шантажу. Если они заплатят, то это приохотит других тоже требовать немыслимые суммы; если не заплатят, то дело получит огласку. Очень неприятная ситуация.
– Я не понимаю… – начала Зефани и замолчала. – Ты хочешь сказать, что она давала это вещество…
– Лейкнин, Зефани.
– Лейкнин. Она давала его людям без их ведома?
– Наверное. Ведь если бы они об этом знали, то всему миру стало бы известно про лейкнин уже через пять минут? Как ты думаешь, почему я не рассказывал об этом даже вам вплоть до сегодняшнего дня?.. Чтобы использовать вещество без особых опасностей, я вынужден был прибегать ко всяким хитростям; очевидно, и ей приходилось делать то же самое.
– Наша иммунизация! – вдруг воскликнул Пол. – Так вот что это было!
Он вспомнил день – это было вскоре после его семнадцатилетия, когда Френсис достаточно подробно объяснил ему, что некоторые бактерии выработали иммунитет к обычным антибиотикам, и убедил его воспользоваться новым препаратом, который станет доступным для массового использования только через несколько лет. Пол не видел никаких причин для отказа, и они пошли в лабораторию. Там отец сделал ему небольшой разрез на руке и поместил в него пилюлю в форме маленького веретена, потом зашил ранку несколькими стежками и наложил повязку. “Этого хватит на год”, – сказал он, и с тех пор повторял эту процедуру ежегодно, обычно сразу же после дня рождения. Позднее, когда Зефани минуло шестнадцать, отец подверг ее такой же операции.
– Верно, – согласился Френсис.
Сын и дочь какое-то время сидели молча, внимательно глядя на отца.
– Все в порядке, папа. Мы – это мы, а ты – это ты, в этом нет ничего удивительного. Но совсем иное дело с Дианой. Как же она могла?..
Зефани вдруг замолчала, сраженная воспоминанием о том, как Диана истерически смеялась, прислонившись спиной к копне сена. Что она тогда сказала?.. “Я поняла наконец, что мне делать!..”
– А что это за фирма у Дианы? – спросила она.
Френсис точно не знал.
– Какое-то странное название, – ответил он. – Что-то египетское, но не “Клеопатра”.
– А случайно не “Нефертити”? – подсказала Зефани.
– Да, именно так. “Нефертити”.
– Боже мой! И Диана… Не удивительно, что она тогда так смеялась! – воскликнула Зефани.
– Фирма под названием “Нефертити” звучит для меня более абсурдно, чем странно, – сказал отец. – Чем она занимается?
– О милый папочка, где ты живешь? Это же один из самых известных салонов красоты в Лондоне. Страшно дорогой и фешенебельный.
Смысл сказанного не сразу дошел до Френсиса, но когда он все понял, на его лице отразилась борьба самых разнообразных чувств. Сначала он молча смотрел на дочку, словно мгновенно потерял дар речи. Наконец отвел взгляд. Потом вдруг наклонился вперед, закрыл лицо руками и начал смеяться, истерично всхлипывая.
Зефани и Пол встревоженно поглядели друг на друга. Затем Пол приблизился к отцу и положил ему руку на плечо. Френсис, казалось, ничего не заметил. Пол нажал сильнее и немного потряс.
– Папа! – позвал он. – Успокойся!
Зефани подошла к буфету, дрожащей рукой налила в бокал немного бренди и протянула его Френсису. Тот уже сидел прямо, по его щекам текли слезы. Он взял бокал и одним глотком выпил почти половину содержимого.
– Извините, – сказал он. – Но ведь смешно же, правда? Все эти годы… Все эти годы сохранять в тайне… Величайшее открытие столетия… никому ничего не говоря… И вдруг такое! Забота о красоте… Смешно, правда? Как вы считаете, ведь смешно?.. – Он снова начал смеяться.
Зефани обняла его и прижала к себе.
– Тс-с, папа. Ляг и попробуй расслабиться. Вот так, милый. Выпей еще глоток. Тебе станет лучше.
Френсис откинулся на спинку дивана. Поглядел на дочку. Поставил пустой бокал на пол и взял руку Зефани. Глядел на руку какую-то минуту. Потом поднес ее к губам и поцеловал. И сразу же посмотрел на портрет жены.
– О боже! – проговорил он и зарыдал.
Через полтора часа, после сытного ленча, Френсис полностью пришел в себя и снова повел своих детей в кабинет, чтобы рассказать им о своих исследованиях.
– Как я вам уже говорил, – начал он, – я внес в открытие лейкнина немного. Все началось со случайности, и Диана, как выяснилось, тоже сумела этой случайностью воспользоваться. Самое трудное началось, когда я понял, что именно открыл.
Сейчас на научном горизонте намечается с полдюжины важнейших открытий, однако ничего не делается, чтобы подготовить к ним человечество. Идея антигерона того или иного типа, наверное, уже давно возникла, однако я не слышал, чтобы кто-нибудь серьезно задумывался над теми проблемами, которые он с собой принесет. У меня самого не было ни малейшего представления, как поступить с антигероном, и чем больше я думал об этом, тем сильнее тревожился, ибо понимал, как огромен диапазон действия этого вещества. Оно не дает такого яркого зрелища, как атомный фейерверк, но, уверен, оно еще более взрывоопасно и одновременно куда важнее и потенциально благороднее…
Но представьте себе, какова будет реакция на обнародование такого материала… реакция на то, что найден способ продления человеческой жизни. Это будет то же самое, что пожар в прериях. Подумайте, как будут расписывать это газеты. “Одно из самых заветных мечтаний человечества наконец осуществилось!” Вообразите двадцать миллионов экземпляров газеты “Ридерс Компакт”, которые провозглашают на десятках языков: “Ты тоже можешь быть Мафусаилом!” Хитрости, интриги, подкупы, возможно, даже побоища – вот во что ударятся люди, чтобы первыми урвать хоть несколько добавочных лет, и хаос охватит мир, который и так уже перенаселен из-за высокой рождаемости. Перспективы были и остаются ужасными. Три или четыре столетия назад мы, возможно, могли бы противостоять и овладеть ситуацией, но теперь, в современном мире… Все это вызывало у меня ночные кошмары. Вызывает и теперь иногда…
Но это еще не самое худшее. Сделать открытие не в том столетии – это плохо, но я сделал еще хуже: я открыл не тот антигерон.
Я уверен, что если уж существует одно такое вещество, то могут быть и другие. Они могут быть более или менее эффективными, однако они должны быть. Основные трудности с лейкнином заключаются в том, что его получают из особого вида лишайника, который нам присылает ботаник-путешественник Макдональд. Но, насколько известно, этот лишайник растет только небольшими колониями на территории в несколько квадратных миль. Иными словами, его количество мизерно. То, что есть, надо законсервировать. Кроме того, нельзя чересчур часто собирать урожай. Согласно моим данным, если собирать весь лишайник, его хватит для лечения, скажем, трех или четырех тысяч человек и не больше.
Итак, теперь вы понимаете, что может случиться, или, по крайней мере, имеете об этом представление. Вы заявляете об открытии, а затем уточняете, что только три или четыре тысячи человек могут им воспользоваться. Боже мой! Начнется борьба не на жизнь, а на смерть! и смерти. Кто будут те счастливцы, которые смогут жить дольше? И почему? Более того, цена лишайника подскочит до астрономических цифр. Паника будет напоминать золотую лихорадку, только куда более опасную. За неделю – две, может, даже за несколько дней, весь лишайник уничтожат, сотрут с лица земли, а значит, кончится и лейкнин. Финиш.
Чтобы получить, хотя бы приблизительно, необходимое количество лейкнина, нужно культивировать лишайник на площади больше тысячи квадратных миль, но даже этого будет недостаточно. Даже если бы и удалось найти такой участок земли, пригодной для выращивания лишайника, все равно никто не смог бы его вырастить, хотя бы потому, что эту плантацию пришлось бы охранять, а охрана такой огромной территории – дело невозможное.
Вот уже пятнадцать лет я вижу только один выход – найти метод синтеза этого вещества. Но у меня ничего не получается.
Правда, есть надежда, что кто-нибудь наткнется на другой вид антигерона, который можно будет получать из более богатого источника. Однако это может случиться как завтра, так и через много лет…
И что же мне было делать? Мне очень был нужен человек, которому можно довериться. Мне нужны были ассистенты, чтобы помочь работать над синтезом. Но как найти людей, которые устояли бы перед искушением заработать миллионы всего за несколько слов, дающих ключ к разгадке. Но только надежных людей недостаточно, тайна все равно могла просочиться. Для этого довольно всего лишь одного-двух неосторожных слов, даже обычного намека, что мы занимаемся чем-то подобным, чтобы кое-кто начал делать определенные допущения, а затем и выводы… А потом – преждевременное разглашение и, разумеется, как я уже вам говорил, конец лишайника!..
И вот я решил, что единственный человек, действия которого я смогу полностью контролировать – это я сам. Пока все находится под моим наблюдением, я могу быть уверенным, что ничто никогда не раскроется…
А с другой стороны, если никто не воспользуется открытием, это будет равносильно тому, что его вообще не было. Меня полностью удовлетворяли результаты моих экспериментов над животными. Пора было испытать препарат на себе. Я сделал это, и все получилось лучшим образом, Тогда назрел вопрос о вас обоих.
Если кто-то и имел право воспользоваться моим открытием, то это прежде всего вы, мои дети. Но тут снова возникла все та же опасная проблема. И я решил ничего вам не объяснять.
Затем я понял, что мое открытие не может бесконечно долго оставаться в тайне. Неминуемо настанет время, когда вы сами – или кто-то другой – обратите внимание на действие лейкнина и начнете связывать концы с концами. Ибо, хотя уже и прошло десять лет с тех пор, как я сделал Полу первую подсадку, но за это время я не сдвинусь с места в своих исследованиях.
Вот как сейчас обстоят дела. Я сделал все, что в моих силах, однако этого оказалось недостаточно. Что же касается дел Дианы Брекли, то сейчас уже не важно, разобралась она со своими неприятностями или нет. Пройдет совсем немного времени, и кто-нибудь скажет: “Странно, как молодо для своего возраста выглядят эти трое Саксоверов”. А это заставит удивиться и других. Так что, возможно, пришло время и вам узнать об этом. Тем не менее для всех нас лучше сохранять все в тайне как можно дольше. Может, что-то за это время изменится, и ситуация станет менее острой. Так что надо выиграть время.
Зефани молчала несколько минут, потом сказала:
– Папа, как ты на самом деле относишься к Диане и ее делу?
– Это очень сложный вопрос, доченька.
– Мне кажется, ты воспринял все очень спокойно – до тех пор, пока я не сказала тебе про “Нефертити”.
– Я никогда еще спокойно не реагировал на необычные развязки. И очень жалею, что так открыто проявил свои чувства. Кроме всего прочего сначала это меня просто рассердило. С ее стороны здесь только нарушение условий, но не кража – и я рад этому. У меня было целых пятнадцать лет, чтобы решить, что делать, и я потерпел поражение. Поэтому, думаю, это справедливая расплата. К тому же я не знаю, что делает сейчас Диана, но ей как-то удалось сохранить эту тайну. Если бы она ее не сохранила, это обернулось бы трагедией, но теперь… Как я уже говорил, так долго продолжаться не может. Нет, я не гневаюсь, мне даже легче от того, что я уже не один. Но все же хочется как можно дольше оттягивать время, когда все раскроется…
– Если Диана сказала правду и она счастливо выберется из создавшегося положения, то ничего не изменится, разве не так?
Френсис покачал головой:
– Три дня назад я был один. Теперь я знаю, что и Диана владеет той же тайной. Значит, нас стало вдвое больше.
