Текст книги "Песчаные короли (сборник)"
Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин
Соавторы: Пол Уильям Андерсон,Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис Уиндем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Диана никогда не подумала бы, что из-за своего нового платья она рисковала не устроиться на работу. И не потому, что с платьем было что-то не в порядке, как раз наоборот. Оно было сшито из тонкой шерсти светло-зеленого цвета, который так подходил к ее каштановым волосам, и, как почти все ее вещи, выглядело гораздо дороже, чем это было на самом деле. Как известно, нет специальной фирмы для молодых ученых, и по манере одеваться их можно разделить на две категории: те, которые носят не очень хорошо скроенную, но аккуратную одежду, и те, одежду которых опрятной не назовешь. Диана же явно не принадлежала ни к одной из этих категорий. Ее внешний вид вызвал у Френсиса Саксовера недоверие. Квалификация Дианы его удовлетворила. Люди, которые ее рекомендовали, да и сами рекомендации были солидными. Ее собственное письменное заявление оставило у него положительное впечатление. В самом деле, все говорило в ее пользу, пока ее личный приезд не насторожил Саксовера.
Дело в том, что за свое почти десятилетнее руководство Даррхаузом Френсис стал весьма осторожным. Он, вдохновитель и организатор рискованного замысла, не мог предвидеть, что обстоятельства сделают его в какой-то мере патриархом общины, которую он сам создал. Это положение заставляло его внимательно приглядываться к каждому кандидату, и вот сейчас он изучал взглядом, полным подозрения, привлекательную и необычную мисс Брекли.
Что же касается Дианы, то ее удивляло, почему после таких хороших предсказаний и многообещающего начала ее личная встреча с Саксовером оказалась довольно неудачной. Она бы все поняла, если бы смогла хоть одним глазком взглянуть на своих предшественниц, воспоминание о которых промелькнуло в голове ее нанимателя. Он вспомнил некоторых менее необычных личностей, нежели Диана, которые, как выяснилось потом, оказались спичками в пороховом погребе.
Например, мисс Трегарвен – с глазами, как ягоды терновника, и весьма горячим темпераментом. Она была способным биологом, но, на беду, еще и девушкой, комнату которой украшала гирлянда небольших сердец из китайского фарфора; эти сердца она с удовольствием разбивала одно за другим.
Была и мисс Блю, хорошенькая куколка с задатками талантливого химика и насквозь фальшивым выражением ангельской невинности. Всеобщее ухаживание за мисс Блю наконец достигло своего апогея в поединке, который состоялся одним росистым утром, на опушке, между химиком и биологом. Во время дуэли химик ранил биолога в левое плечо, и тот, рассвирепев, отшвырнул оружие и начал тузить противника кулаками. А мисс Блю, которая выскочила прямо из постели в одном белье, чтобы понаблюдать за битвой из кустов, сильно простудилась…
А мисс Котч… Она была мастером своего дела в работе с аминокислотами, но совсем беспомощной в личных делах. Ее чересчур доброе сердце не позволяло ей причинять боль людям, и она ухитрилась каким-то образом тайно обручиться с тремя своими сослуживцами сразу. А потом, не найдя выхода из этого положения, она исчезла.
Если учесть этот горький опыт, то подозрительность Френсиса была полностью оправданной. С другой стороны, в пользу Дианы говорило то, что, как он заметил в ходе беседы, она высказывалась достаточно откровенно, полагаясь на свои положительные качества, и не старалась создать впечатление человека, очарованного только работой. Справедливости ради он решил посоветоваться еще с кем-нибудь, хотя бы со своей женой Каролиной. Поэтому он не представил Диану персоналу в столовой, а пригласил ее на ленч к себе домой.
Во время ленча его опасения развеялись. Диана проявила немало такта, непринужденно беседуя с хозяином и хозяйкой, обменялась кое-какими мыслями с Полом, которому тогда было двенадцать лет, возможной дате успешной экспедиции на Марс, приложила немало усилий, чтобы добиться нескольких слов от Зефани, которая смотрела на ее округлившимися от удивления глазами, почти онемев от восхищения. Потом он спросил Каролину:
– Рискнем или, может, не стоит снова нарываться на неприятности?
Каролина взглянула на него с упреком:
– Френсис, милый, ты должен отказаться от мысли, что Даррхауз может или должен работать, как машина. Этого никогда не будет.
– Я начинаю это понимать, – признал он. – Но…
– Мне нравится эта девушка. Она необычная. Интеллигентная и, я бы сказала, умная, а это не одно и то же. Так что, если у нее есть нужные тебе знания и способности, то бери ее.
Диана получила место и влилась в коллектив Даррхауза.
Ее появление вызвало повышенный интерес как у самоуверенных, так и у осторожных. Те, кто привык к молниеносным действиям, попытали счастья сразу же, но попали впросак. Более тонкие стратеги установили кольцо систематической осады, однако завязли еще на начальной стадии. На основе всего этого в Даррхаузе начало формироваться мнение о Диане.
– Красивая, но немая, – заметил печально один из химиков.
– Немая? О боже! – запротестовал биолог. – Разве это было когда-нибудь препятствием? Кроме того, она говорит немало, но, к сожалению, все впустую…
– Именно это я и имел в виду! – пояснил терпеливо химик. – Она немая тогда, когда не должна быть такой. То есть когда почти любая смазливая девчонка не должна быть немой, – добавил он для полной ясности.
Женщины и заинтересованные девушки тоже позволили себе некоторые соображения.
– Холодная, – говорили они друг другу многозначительно и с немалой долей удовлетворения, однако и не без некоторой манерности: никто из них не верил, что женщина может быть абсолютно равнодушной к мужчинам. Но большинство приняло эту предварительную характеристику, хотя и с некоторой оглядкой, главным образом из-за манеры одеваться, присущей Диане. Трудно было поверить, что можно так страстно мечтать о морских волнах лишь затем, чтобы понаблюдать, как они бесследно исчезают…
Когда Хелен Дейли, жена биохимика Остина Дейли, который был едва ли не вторым по старшинству в Даррхаузе, упомянула об этих сплетнях, ее муж высказал иную точку зрения:
– Каждый раз, когда здесь появляется кто-то новый, выплескивается поток подобных нелепых выдумок. И я не понимаю, почему, – пожаловался он. – Молодежь привыкла порхать вокруг да около, представляя себе, что все они необычные, что с них начинается мир. Их отцы и деды тоже когда-то так считали. Потом они попадают в такую же круговерть, демонстрируют такие же привычки и делают такие же ошибки, как и их предки. Обычнейшая банальность: все они в конце концов превращаются в один из четырех или пяти типов, и самое интересное бывает тогда, когда кто-то из них пытается вернуть себе молодость, что запрещено богом.
– А если приспособить твою теорию к нашим условиям, то в какой тип сформируется наша новенькая? – спросила жена.
– Юная Диана? Об этом еще рано говорить. Она принадлежит к тем, кого в наше время принято называть людьми с запоздалым созреванием. А сейчас она пылает любовью школьницы к нашему Френсису.
– Я так не думаю.
– А я в этом не сомневаюсь. Френсис, может быть, не твой герой, но сг отличный образец патриарха для других. Я заметил это давно. Он, конечно, этого не понимает, как всегда. Все равно, она необычная молодая женщина. И я не отважился бы побитося об заклад, какой путь она выберет, когда пройдет этот процесс.
Был Остин прав или нет, но на протяжении первых недель пребывания Дианы в Даррхаузе она никак не менялась, а просто продолжала идти своим путем, демонстрируя дружелюбную независимость. Ее отношения с мужчинами – коллегами по работе – становились либо товарищескими, либо официальным. И эта ее привычка не забираться в чужие владения помогла ей установить теплые отношения со многими молодыми женщинами; также постепенно она превратилась в их глазах в чудачку. В упорстве, с каким Диана следила за своей внешностью, они увидели, правда, с некоторыми оговорками, именно проявление этого чудачества, что-то типа увлечения, скажем, икебаной или рисованием акварелей, то есть нечто такое, что доставляло ей личное удовольствие. А укрепляло их в этом мнении то, что она охотно давала дельные советы из области своего хобби. Своеобразная форма развлечения, невинная до тех пор, пока ее держат под контролем. Однако и дорогая. По общему мнению, все свои деньги она, очевидно, тратила на одежду и украшения.
– В общем, странная девушка, – заметила как-то Каролина Саксовер. – Голова ее приспособлена к одной сфере жизни, а остальное – совсем к другой. Сейчас она, кажется, находится в состоянии полного равновесия этих сфер и чувствует себя в нем достаточно комфортно. Наверное, ее интерес к жизни пробудится внезапно. И, по всей вероятности, скоро.
– Ты имеешь в виду, что однажды мы столкнемся с еще одним эмоциональным взрывом и потеряем еще одну работницу? – хмуро спросил Френсис. – Я становлюсь старомодным. Не понимаю, зачем молодым женщинам, которые стоят несколько выше уровня тупиц, позволяют тратить время на высшее образование. Это стало одной из самых дорогих статей нашего бюджета. Я считаю, что даже специальный тест на глупость не дает полной гарантии. И все равно не перестаю надеяться, что когда-нибудь мы сможем собрать вместе нескольких девушек, личные устремления которых будут отличаться от их стадных инстинктов.
– Может, лучше сказать не стадные инстинкты, а сексуальные? – запротестовала Каролина.
– Лучше? Я не уверен. По-моему, в отношении молодых женщин здесь нет никакой разницы, – пробормотал Френсис. – Во всяком случае, будем надеяться, что эта выдержит больше, чем месяц или два.
Миссис Брекли, однако, думала совсем иначе.
– Диана, кажется, довольна своим местом, хотя это и не такая уж приятная новость, – заметила она после того, как дочка побывала дома. – Но вполне вероятно, что она там не задержится. Диана не такая девушка.
Такое утверждение не требовало комментариев, и мистер Брекли ничего не сказал.
– Диана, видимо, очень увлечена этим доктором Саксовером, – добавила его жена.
– Как и многие другие люди, – ответил мистер Брекли. – У него солидная репутация среди ученых. Люди, у которых я спрашивал о нем, были просто поражены, узнав, что Диана там работает. А это уже что-то значит.
– Он женат и имеет двух детей. Двенадцатилетнего мальчика и девочку, которой около десяти, – сообщила миссис Брекли.
– Тогда все хорошо. Или ты считаешь, что нет? – спросил он.
– Не будь смешным, Гарольд. Этот человек почти вдвое старше ее.
– Ив самом деле, – согласился он. – Но о чем это мы говорили?
– Как раз о том, что ей сейчас там нравится. Но из ее рассказов, я делаю вывод: это не то место, где такая привлекательная девушка, как Диана, должна запрятать себя надолго.
На это мистер Брекли также ничего не сказал. Он не мог понять, то ли это решение Дианы найти с матерью общий язык ввело Мальвину в заблуждение, то ли женская уверенность, что любая дочь – это прежде всего игрушка, кукла, была просто непоколебима.
Тем временем Диана осела в Даррхаузе. Френсис Саксовер, не обнаружив у нее никаких признаков стадного инстинкта, вздохнул с облегчением. Что же касается окружения, то в Диане было какое-то сдерживающее начало, словно она воздвигала прочную стену, которую каждый по собственному желанию мог рассматривать и как декорацию, и как неотъемлемую часть пейзажа.
– Она вроде бы с нами, и все-таки она не одна из нас, – заметил Остин Дейли под конец ее двухмесячного пребывания в Даррхаузе. – В этой девушке есть что-то большее, чего сразу и не увидишь. У нее есть привычка смеяться не тогда, когда это надо. Раньше или позже она себя еще покажет.
Прошло уже почти восемь месяцев с того дня, как Диана приехала в Даррхауз. Однажды утром дверь в комнату, где она работала, резко отворилась. Диана оторвалась от микроскопа и увидела, что в дверях стоит Френсис Саксовер с тарелочкой в руке.
– Мисс Брекли, – начал он недовольно, – мне сказали, что вы решили присматривать за кошкой Фелицией по ночам. Если это и в самом деле необходимо, в чем я сомневаюсь, ибо она даже не притронулась к вашему угощению, – но если в этом все-таки есть нужда, то, будьте добры, в будущем ставьте тарелку не там, где ходят люди. Я лично уже в третий раз спотыкаюсь о собственную ногу, пытаясь обойти эту тарелку.
– О, простите, доктор Саксовер, – извинилась Диана. – Я, конечно, понимаю, что ее нужно убирать, когда я прихожу. Кошка обычно выпивает молоко. Возможно, это буря, разыгравшаяся прошлой ночью, напугала ее.
Диана взяла тарелку с молоком у него из рук и понесла к столу.
– Я, понятно, буду следить, чтобы… – Диана поставила тарелку и заинтересованно посмотрела на жидкость.
За ночь молоко скисло, и только небольшое пятно примерно с полдюйма диаметром, которое сконцентрировалось вокруг темного ядра, выглядело совсем иначе. Казалось, что там молоко было свежим.
– Странно, – заметила она.
Френсис тоже взглянул на тарелочку, а затем присмотрелся внимательнее.
– С чем вы работали вчера вечером, перед тем как налить молоко? – спросил он.
– С новой партией лишайников. От Макдональда. Ими я занималась почти целый день, – ответила она.
Френсис нашел чистое предметное стеклышко, выловил темное пятно и поместил его на стекло.
– Попробуйте определить, что это такое, – предложил он.
Диана положила стекло под микроскоп. Френсис рассматривал переплетения серо-зеленых листочков под другими покровными стеклами.
– Это из той партии, – пояснила Диана, показывая на кучку сухих веточек, по краям которых виднелись желтые пятнышки. – Пока что я назвала этот лишайник “Лихенис Имперфектус Тертиус Монголенсис Секундус Макдональди”.
– Неужели? – удивился Френсис.
– Знаете, – сказала она, оправдываясь, – это не так просто. Почти все лишайники так или иначе являются “имперфекти”, а это уже третий такой из партии Макдональда.
– Ну, ладно, – согласился Френсис. – Но мы должны помнить, что название это временное.
– Антибиотик, как вы считаете? – спросила Диана, всматриваясь в пятно.
– Возможно. Многие лишайники обладают свойствами антибиотиков, так что это вполне возможно. Сто против одного, что этот антибиотик не полезный. Но все же не стоит пропускать такую возможность. Я заберу его и проверю, а потом дам вам знать.
Он взял пустую колбу, наполнил ее лишайником, оставив на полу под накидкой еще полкучи. Потом повернулся, собираясь выйти. Но не успел он дойти до двери, как голос Дианы остановил его:
– Доктор Саксовер, как сегодня чувствует себя миссис Саксовер?
Когда Френсис снова повернулся к ней, он выглядел уже совсем другим человеком, словно с его лица упала маска, под которой он скрывал отчаяние. Он чуть заметно покачал головой.
– В больнице сказали, что сегодня утром она была довольно бодрой. Надеюсь, это правда. И это все, что они могут сказать. Она же ничего не знает, понимаете? Она все еще уверена, что операция прошла удачно. Я думаю, так лучше.
Он отвернулся и вышел, прежде чем Диана успела что-либо сказать.
Каролина Саксовер умерла через несколько дней. Френсис был в трансе. Приехала его вдовая сестра Ирен и взяла на себя ту часть домашних забот, которыми занималась Каролина. Френсис почти не замечал сестры. Она попыталась уговорить его уехать на какое-то время, однако он не захотел. Две недели или чуть более того он слонялся по дому, как тень. Казалось, что душа покинула его тело и пребывала где-то в другом месте. Потом он заперся в своей лаборатории. Сестра посылала ему туда еду, но он часто даже не касался ее. Он почти не выходил оттуда несколько дней. Его постель оставалась нетронутой.
Остин Дейли, который чуть ли не силой вломился туда, рассказал, что Френсис работает, как безумный, причем над несколькими проблемами одновременно, и уверил всех, что это закончится нервным расстройством.
В тех редких случаях, когда Френсис появлялся за столом, он вел себя так отчужденно и сдержанно, что дети даже пугались его. Как-то после обеда Диана натолкнулась на рыдающую Зефани. Сначала она попыталась успокоить девочку, а потом забрала ее в лабораторию и позволила поиграть с микроскопом. На следующий день, в субботу, она взяла ее с собой на прогулку, почти за двенадцать миль от дома.
Тем временем Остин прилагал все усилия, чтобы жизнь в Даррхаузе не останавливалась. К счастью, ему были известны несколько проектов Френсиса, и он смог развернуть работу над ними. Изредка ему удавалось заставить Френсиса подписать тот или иной документ. И все же в Даррхаузе появились признаки упадка, персонал начал беспокоиться.
Но Френсис не сломался. От этого его, очевидно, спасло воспаление легких, которое он перенес достаточно тяжело. Но когда Френсис начал понемногу набираться сил, оказалось, что его душевная боль уже утихла, и он начал постепенно возвращается в нормальное состояние.
Но теперь его нормальное состояние стало уже немного другим.
– Папа сейчас спокойнее, чем был раньше, – говорила Диане Зефани, – он более ласковый. Порой это доводит меня до слез.
– Он очень, очень любил твою маму. Наверное, он почувствовал себя страшно одиноким без нее, – сказала Диана.
– Да, – согласилась Зефани, – но он теперь может говорить о ней, а это уже куда лучше. Он любит о ней рассказывать, даже когда это причиняет ему боль. Зато очень много времени проводит просто так, сидя и обдумывая что-то, тогда он совсем не грустный. Как будто что-то вычисляет в уме.
– Видимо, так оно и есть, – проговорила Диана. – Ты не знаешь, сколько нужно расчетов, чтобы работал Даррхауз. А дела немного пошатнулись, пока он болел. Так вот, сейчас он именно о том и думает, как побыстрее все наладить.
– Надеюсь, это ему удастся, – вздохнула Зефани.
За разными хлопотами вопрос о возможных свойствах антибиотика в “Лихенис Тертиус и т. д.” как-то отошел на второй план, и только через несколько месяцев Диана вспомнила о нем. Она была почти уверена, что Френсис тоже забыл о лишайнике, иначе он что-нибудь ей сказал бы. Ибо одной из черт педантичного Френсиса было не перехватывать чужих заслуг. Открытия, патенты, авторские права становились собственностью Даррхауза, но заслуги принадлежали отдельным людям или группам исследователей.
Наверное, Френсис отложил колбу еще тогда, когда умерла Каролина, и лишайник просто сгнил, считала Диана. Но как только Френсис выздоровел, она подумала, что должна же существовать хоть какая-то запись о свойствах Тертиуса, даже если результат оказался отрицательным. Она решила при первом же удобном случае напомнить об этом Френсису. Наконец такая возможность представилась во время одной из вечеринок. Их начала проводить еще покойная Каролина, чтобы сблизить сотрудников Даррхауза.
Френсис, уже почти окончательно взявший себя в руки, по своей старой привычке разговаривал то с одним, то с другим участником вечеринки. Подойдя к Диане, он поблагодарил ее за доброту, проявленную к его дочери.
– Это очень помогло ей. Бедный ребенок, в те дни ей так нужна была женская ласка и поддержка, – сказал Френсис Диане. – Для нее это было очень важно, и я вам безгранично благодарен.
– О, мне это доставляло огромное удовольствие, – ответила ему Диана. – Мы подружились. Как сестры. Я всегда жалела, что у меня нет родной сестры, так что, возможно, я и вознаграждена.
– Я очень рад. Вы так расхвалили ее. Но не позволяйте ей навязываться.
– Не буду, – заверила его Диана. – И не потому, что это необходимо. Вы знаете, она чрезвычайно чуткая девочка.
Через минуту, когда он уже собирался продолжить обход гостей, она вдруг спросила:
– О, кстати, доктор Саксовер, я уже давно хотела спросить вас: помните тот лишайник Макдональда – один из Тертиусов, это было где-то в июне-июле? Он оказался интересным?
Она была почти уверена: он ответит, что забыл о лишайнике. На какой-то миг – нет, она не ошиблась – он показался ей захваченным врасплох. Но Френсис быстро овладел собой, хотя какое-то замешательство все же было в его взгляде. Немного поколебавшись, прежде чем ответить, он сказал:
– О, моя дорогая! Как некрасиво с моей стороны. Я должен был сообщить вам уже давно. Нет, боюсь, что я тогда ошибся. Оказалось, это не антибиотик.
Через несколько секунд он уже двинулся дальше, чтобы переговорить с кем-то другим.
Сначала Диана лишь подсознательно почувствовала: в этом ответе что-то не так. А позднее она поняла, что такой ответ был для Френсиса просто нелепым. Но тогда она была склонна объяснить это перенапряжением и болезнью, которую он перенес. Однако ее мозг постоянно сверлила одна мысль. Если бы он сказал, что. забыл про лишайник, так как был занят другими делами, или что лишайник оказался чересчур токсичным, так что его не стоило исследовать дальше, либо же, наконец, привел ей с полдесятка еще каких-нибудь ответов, то в каждом отдельном случае это ее вполне удовлетворило бы. Но по неизвестным причинам ее вопрос вывел Френсиса из равновесия, вызвал непродуманный ответ, который абсолютно не относился к вопросу. Почему он уклонился от прямого ответа?
Ей почему-то казалось, что его фраза – “оказалось, что это не антибиотик” – была не обычной, а какой-то особенной попыткой выкрутиться. К такой уловке прибегает очень правдивый человек, захваченный врасплох и неспособный быстро придумать какую-нибудь ложь… Лишайник Тертиус, конечно, обладал свойствами, которые напоминали свойства антибиотика; но раз это не антибиотик, то что же это такое?.. И почему Френсис старался это скрыть?..
Диана никак не могла понять, почему этот вопрос продолжал – словно бы подсознательно – мучить ее. Явная попытка вывернуться никак не вязалась с ее мнением о Френсисе. Это нужно было проверить…
Несколько лет спустя она говорила: “Здесь не было ни интуиции, ни здравого смысла. Все началось с логического вывода, который едва не был отброшен предубеждением, а затем спасен системой. Я легко могла пропустить это и долгое время работать совсем в другом направлении, поэтому я считаю, что тут был элемент удачи. Даже перепроверив несколько раз, я все еще не могла поверить. Я пребывала в каком-то нервном шоке, мое профессиональное “я” приняло существование этого вещества и не могло принять противоположного, значит, оставалось в это поверить; однако мое неслужебное “я” было не в состоянии воспринять это так, как, скажем, воспринимают положение, что земля круглая. Думаю, именно это заставило меня так упорно молчать. Я очень долго время я совсем не понимала значения того, с чем мне пришлось столкнуться. Это было просто интересное научное открытие, которое я намеревалась доработать до стадии практического использования, поэтому я сконцентрировала внимание на выделении активного агента и даже не допускала мысли о возможных последствиях…”
Диана с головой ушла в работу, отдавая ей все свободное время, нередко засиживаясь далеко за полночь. Она стала реже навещать родителей во время уик-эндов, и даже бывая дома, всегда оставалась задумчивой. Зефани, которая уже училась в пансионе, жаловалась, что редко видит Диану во время своих каникул.
– Вы вечно работаете. И выглядите утомленной.
– Думаю, скоро все закончится, – ответила Диана. – Если не случится ничего непредвиденного, я должна завершить работу через месяц или два.
– А что это такое? – захотела узнать Зефани.
Однако Диана только покачала головой.
– Это чересчур сложно, – ответила она. – Я просто не могу объяснить все тому, кто недостаточно знает химию.
Свои эксперименты Диана проводила главным образом на мышах, и ей потребовалось больше года, чтобы она стала по-настоящему доверять полученным результатам. Тем временем она наткнулась на группу животных, которых Френсис использовал для своих опытов, и то, что она получила возможность наблюдать за ними, еще больше подбодрило ее. Главная работа была уже позади. Результаты, несомненно, служили самым лучшим доказательством. Оставались только эксперименты и эксперименты, которые дали бы достаточные данные для надежного и точного контролирования процесса, – обычная работа, которая отнимала не так уж много времени и позволила Диане немного отдохнуть. И только после того, как Диана смогла расслабиться, она вдруг задумалась: а что же она, собственно, открыла?..
На начальных стадиях своей работы Диана время от времени вспоминала о поведении Френсиса и удивлялась: что он собирается делать со своим открытием? Теперь этот вопрос стал для нее самым важным: нелегко было осознавать, что в своей работе он опережает ее, должно быть, на шесть месяцев. Он, наверное, еще летом был полностью уверен в результатах своих экспериментов и знал, как применить их на практике, практического применения, но не обмолвился об этом ни словом. Это уже само по себе было удивительным. Френсис доверял своим сотрудниками обычно соблюдал такую секретность, пока это было необходимо, не снижало трудоспособности и не противоречило принципу общих усилий. Все понимали это, и очень редко какая-нибудь информация просачивалась из Даррхауза. Но это вовсе не означало, что в самом Дарре нельзя было дознаться о работе, которой кто-либо занимался. На сей раз никто не знал ничего.
Насколько это была известно Диане, Френсис все делал сам и результаты сохранял только для себя. Возможно, он собирался провести переговоры с промышленниками о производстве вещества в широком масштабе, но ей как-то не верилось – дело было чересчур серьезным, чтобы дать ему обычный ход. Наконец она пришла к выводу, что Френсис, очевидно, сделает доклад об этом в научном обществе. В этом случае ей пришлось бы немедленно опубликовать результаты своих исследований. Однако если он и в самом деле намеревался это сделать, то зачем же так тщательно хранить тайну от собственных сотрудников, особенно если учесть, что все его эксперименты должны быть уже закончены.
И Диана решила ждать… Кроме того, ее волновало и собственное положение – с точки зрения этики оно было более чем шатким. Это не касалось чисто юридической стороны, здесь все говорило в ее пользу. По условиям подписанного ею контракта каждое открытие, сделанное в стенах Даррха-уза, становилось собственностью этого заведения. Все это было так. Но с другой стороны… Если бы она случайно не бросила лишайник в молоко, не было бы никакого открытия. Да и она первая обратила внимание на действие растения… Во всяком случае, она не крала открытия у Френсиса. И, по сути, можно считать, что ее собственное любопытство побудило ее исследовать явление, которое она сама же и заметила. Она упорно работала над этим и добилась результатов самостоятельно. И пока в этом не было нужды, ей вовсе не хотелось все это отдать. Так что она выжидала и приглядывалась, какой шаг собирается сделать Френсис.
Ожидание давало больше времени для размышлений, а размышления – больше оснований для предчувствия чего-то неприятного. Она имела возможность отойти немного в сторону и взглянуть на все это с такого расстояния, когда все деревья сливаются в сплошной лес, и, как оказалось, зловещий лес. Действительно, то, что произошло и о чем она никогда раньше не думала, начало надвигаться на нее со всех сторон. Постепенно она поняла, что Френсис тоже, наверное, чувствует это, и его поведение перестало быть для нее загадкой.
Так день за днем она продолжала ждать, осознавая, что они держат в руках один из самых ценных, но и самых взрывоопасных секретов мира.
Через несколько лет она говорила:
“Теперь мне кажется, что тогда я ошибалась, ничего не делая, а только выжидая. Как только мне стали ясны возможные последствия, я должна была пойти к нему и рассказать обо всем, что открыла. Это, по крайней мере, дало бы ему возможность с кем-то поделиться, и, вполне вероятно, помогло бы ему решить, как поступить с открытием. Но он был известным ученым. Моим руководителем. Я нервничала, ибо мое положение было, мягко говоря, двусмысленным. А самое худшее – я была чересчур молода, чтобы устоять перед возможным контрударом”.
Это было, видимо, главным препятствием. Еще на школьной скамье Диана поверила в то, что знания, как и сама жизнь, – дар божий, а значит скрывать знания – грех. Искатель истины не ищет ее для себя; он действует под влиянием особой заповеди: донести до людей все, что ему самому удалось открыть.
Мысль о том, что один из ее наставников хочет нарушить эту заповедь, пугала ее, а то, что им может быть Френсис Саксовер, перед которым она преклонялась и которого считала образцом профессиональной честности, поразило ее так глубоко, что она вконец растерялась.
“Я была слишком молодой – бескомпромиссной идеалисткой. Френсис был моим идеалом, и вдруг выяснилось, что он совсем другой, чем я его представляла. Это все мой собственный эгоцентризм. Я не могла оправдать его: мне казалось, что он подвел меня. Я находилась в страшном смятении, которое вдобавок усугублялось моим негибким характером. Это был настоящий ад. Один из тех ударов, сильнее которого мне еще не доводилось переживать, когда кажется, что что-то утрачено и мир уже никогда не станет таким, каким был раньше, и, конечно, он уже не такой…”
Пережив этот удар, она стала более решительной. Теперь она даже и не думала о том, чтобы рассказать Френсису о своей работе с лишайником. Он совершил преступление, скрыв знания, так пусть это останется на его совести, а она вовсе не собирается становиться его соучастницей. Она еще немножко подождет. Может, он опубликует свое открытие, а если нет, то она сама постарается, чтобы мир получил его…
Но когда Диана начала более детально обдумывать все возможные последствия, оказалось, что перед ней стоят одни лишь препятствия. Чем больше внимания уделяла она этому делу, тем большее беспокойство охватывало ее – из-за целой вереницы различных неблагоприятных обстоятельств, связанных с веществом, добытым их лишайника. Выяснилось – и совсем неожиданно, – что здесь не существует просто выбора, объявлять или не объявлять об открытии. Теперь она начала понимать дилемму, перед которой Френсис оказался еще полгода назад. Однако это не вызвало у нее сочувствия, наоборот, она решила бросить ему вызов: если он не смог разрешить эту дилемму, то она сможет…
Всю зиму Диана обдумывала сложившуюся ситуацию, а когда наступила весна, оказалось, что она не приблизилась к развязке ни на шаг.
В день своего двадцатипятилетия Диана вступила во владение наследством, которое оставил ей дед, и удивилась, осознав себя вполне зажиточной. Она отметила это событие тем, что купила себе кое-какие туалеты в известных домах моды, куда раньше и не надеялась попасть, а также небольшой автомобиль. К удивлению матери, Диана решила не покидать Даррхауз.
– Ну почему я должна оставить Дарр, мамочка? Мне там все нравится: и местность, и моя интересная, полезная работа, – сказала она.
