Текст книги "Анатомия страха"

Автор книги: Джонатан Сантлоуфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

35

Я проснулся в восемь часов. Раздраженный и встревоженный. Почему? Анализировать не хотелось. Быстро позавтракал, собрал принадлежности для рисования и двинул по Седьмой авеню. Верхушки манхэттенских небоскребов растворялись а серебристом утреннем небе, а свежевыпавший снег превращал все вокруг в скульптуры.

На Пенсильванском вокзале было, как всегда, многолюдно. Я купил билет на десять двадцать, на экспресс, что сокращало поездку примерно до четырех часов, уселся, раскрыл свежий номер журнала «Роллинг стоун», но не мог сосредоточиться на чтении. Из головы не выходила Терри и незаконченный рисунок.

Я закрыл глаза и попытался отвлечься. Вообразил Терри в постели. Отвлекся, но не расслабился. Потом вспомнил песчаный пляж под голубым небом во время моей первой и единственной поездки в Пуэрто-Рико. Мне тогда было девять лет. Мы с отцом много часов строили большой песчаный замок, который за пять минут смыли волны. Остались лишь округлые холмики. Отец тогда сказал: «Мы с тобой построим другой». Но нам так и не удалось ничего построить.

Он наблюдает за Родригесом, как тот уходит с сумкой на плече, где лежат принадлежности для рисования, следует за ним пешком до Пенсильванского вокзала, опустив голову, становится в очередь за билетом, между ними только три человека. Близость к Родригесу возбуждает его. Убедившись, что тот взял билет до Бостона, он выходит из очереди, возвращается к дому, проскальзывает внутрь за двумя рабочими, которые не обращают на него внимания, входит в лифт, поднимается на нужный этаж. В холле пусто. Он выжидает и принимается за дело. Возится недолго, замок дерьмовый.

Обстановка в квартире удивляет его. Вернее, отсутствие обстановки. Продавленный диван, старый столик с лампой, кровать застелена как попало. Неряха. Как можно жить в таком хлеву? В общем, недочеловек.

Он проходит мимо кровати, брезгливо отворачиваясь, будто боясь подхватить заразу. Его привлекает длинный рабочий стол, заваленный рисунками, карандашами, ластиками, растушевками, точилками, стружками и прочим. Отвратительный беспорядок.

Он включает мощную лампу, перебирает рисунки. Изучает стиль Родригеса. Ему все понятно. Вскоре он приходит к выводу, что Родригес, несомненно, талантлив. Неприятно признавать, но факт.

Он замечает портативный проигрыватель и включает его. Комнату наполняет музыка сальсы, пронзительная и противная. Он морщится, тянется выключить и сбрасывает проигрыватель на пол. Наклоняется поднять и видит на полке под столом блокнот для рисования. Открывает его и замирает.

Значит, репортер в газете написал правду. Просто не верится, что подобное возможно. Неряха – и с таким даром. Правда, именно поэтому он и взялся за ним следить, однако не ожидал обнаружить такое.

Дрожащими руками он хватает блокнот, рассматривает свой незаконченный портрет. Хочет вырвать его из блокнота, разорвать в клочья, но нельзя. Родригес не должен догадаться, что здесь кто-то побывал. Нужно все основательно продумать. Он закрывает глаза и, как обычно, ждет Божьего совета.

Поезд задержался в Нью-Хейвене, а потом в Хартфорде, в результате я прибыл в Бостон почти на два часа позже. Взял такси, оно довезло меня до внушительного здания из гранита и стекла, где располагалось полицейское управление. Там было все, включая лаборатории – ДНК и баллистическую, – оборудованные по последнему слову техники. У них в штате были также два компьютерных рисовальщика высшего класса, с ними я познакомился, когда был тут в последний раз. Но мастерам отличиться не удалось, коли вызвали меня. Прилив злорадства слегка согрел душу.

Полицейский проводил меня к кабинету детектива Невинз. Это была уже не каморка, которую она занимала три года назад. Табличка на двери гласила, что Невинз теперь руководитель отдела расследования ограблений.

Она метнула на меня взгляд и отбросила назад белокурые волосы. Выглядела Невинз прекрасно.

– Поздравляю с повышением, – произнес я.

– Ты опоздал! – резко отозвалась она. – Свидетель уже ушел.

– Но я не виноват, поезд опоздал. Что теперь делать?

– Ждать до утра. Можешь остаться?

– Конечно, – ответил я улыбаясь.

Она в ответ не улыбнулась. Подняла левую руку и показала, как блестит обручальное колечко.

– Ого! Поздравляю еще раз. Когда это случилось?

– Год назад. А ты думал, что я стану дожидаться тебя?

В последний мой приезд в Бостон Невинз была так довольна моими рисунками, что мы отправились выпить, а потом, как водится, оказались в постели.

– Ты так ни разу и не позвонил, свинья.

– Извини, замотался, дел было по горло.

– Тут неподалеку есть отель, – буркнула Невинз, – десять минут пешком. Расходы мы тебе оплатим.

Ответа ждать пришлось долго. Еще бы, ведь Бог так занят. Но для него Он все же выкроил время. Вначале напомнил о важности его миссии и о том, что он будет помещен в пантеон мучеников.

Он закрывает блокнот со своим незаконченным портретом и кладет на место. У проигрывателя треснул корпус. Надо сделать так, чтобы хозяин подумал, будто на него случайно упала с полки книга. Он оставляет проигрыватель лежать на полу. Приятно, что любимая игрушка рисовальщика немного поломана.

Он просматривает его рисунки и выбирает такой, где особенно ярко представлена техника: великолепно выписанные глаза, нос, губы, слегка приоткрытый рот. Вряд ли Родригес хватится этого рисунка. Он прячет лист в карман вместе с карандашом.

У двери опять недолго возится с замком, чтобы привести в порядок.

На улице он успокаивается. Родригес каким-то образом создал его портрет, ну и пусть. Это его больше не беспокоит. Скоро все станет на свои места.

Он вглядывается в небо и шепчет:

– Спасибо.

36

Отель оказался лучше, чем я ожидал. Красивое одиннадцатиэтажное здание, все блестит, чистота идеальная. Кругом одни бизнесмены. Я заглянул в свой номер, увидел двуспальную кровать, ванную комнату со стерильностью, как в операционной, домашний кинотеатр и отправился купить зубную щетку и поесть. Рядом располагались магазин и кафе, где я выпил бокал вина «Шираз» и съел отличный ужин, который немного испортила молодая парочка за соседним столом. Они ласкались и целовались практически в режиме нон-стоп. Я хотел прикрикнуть на них, предложить поискать более укромное место, но плюнул и вернулся в отель. И без того настроение было ни к черту.

В номере посмотрел с середины до конца какую-то серию «Места преступления», но настроение не улучшилось. На душе было муторно. Не давал покоя фантом, за которым я уже и не должен был охотиться. Ведь дело передали федералам.

Я посмотрел в окно, где падал снег, медленно и очень красиво.

Снежинки крутятся в воздухе, превращаются в сосульки и падают на тротуар. Где-то звучит сальса, все громче и громче, а вскоре появляются танцующие, мужчины и женщины. Они весело смеются. У одного в руке рисунок из сна моей бабушки. Он роняет его, рисунок вспыхивает голубоватым пламенем. У меня начинает жечь глаза. Я трогаю их, они горячие. Рядом возникает женщина, одетая в белое, с горящей свечой в руке. Она шепчет: «Город, город».

Неожиданно я вижу вокруг множество рисунков убийцы. Они похожи на раненых птиц, беспомощно хлопающих крыльями. Я хватаю один, и он оживает. Неподалеку лежит человек, но не из тех, убитых. И я его знаю.

Сзади слышен шум, я поворачиваюсь и вижу убийцу с пистолетом. Он целится в того, который лежит. Я пытаюсь остановить его, но поздно.

Меня разбудили выстрелы.

Сначала я не мог сообразить, где нахожусь. Потом осознал, что в номере отеля в Бостоне, а музыка и выстрелы из телевизора. Поднялся, выключил телевизор, встал в темноте, наблюдая, как в черном окне кружатся белые снежинки. Вгляделся в свое отражение, призрачное и бесформенное, и поймал себя на том, что пытаюсь в нем разглядеть человека, чей незаконченный портрет остался у меня дома.

37

Свой приход Дики Маруэлл превратил в небольшую трехактную пьесу. В первом акте он появился в комнате для допросов свидетелей и снял плащ с щегольством Зорро. Весь второй акт был полностью посвящен сниманию перчаток, медленному и изящному. И наконец третий акт, где он преувеличенно долго изучал два совершенно одинаковых стула, затем уселся на один и картинно вздохнул.

Его попытки улыбнуться ни к чему не привели. Лицевые мышцы были закрепощены. Результат лазерной коррекции морщин. И все же я дал бы ему не менее восьмидесяти.

– Конечно, лучше, если бы мы поговорили где-нибудь в баре за коктейлем, – сказал он.

И тут я его узнал.

– Вы тот самый Дики Маруэлл? Я же видел все ваши фильмы на видео – «Дом, окропленный кровью», «Умри, умри, Дракула» и другие. Мой самый любимый – «Убийство восставшего из мертвых».

Маруэлл пришел в восторг.

– Даже не верится, что вы, молодой человек… ведь меня уже почти никто не помнит. Я давно ушел на покой, покинул Беверли-Хиллз. А… – Он махнул рукой.

Я хотел спросить, как это все было в пятидесятые, когда он пачками снимал свои дешевые фильмы ужасов, но мне платили совсем за другое и пришлось раскрыть блокнот.

Маруэлл внимательно смотрел на меня.

– А вы приятный мальчик, должен вам сказать. Имеете вид. И к тому же Родригес. Я уже вижу вас в кадре. Сейчас на латиносов большой спрос. Не обижайтесь, дорогой, но я уж по старинке. Да, я ушел из кино, однако, поверьте, не изменился. Чутье осталось. – Он сложил пальцами кадр и посмотрел через него на мое лицо. – Если бы я продолжал делать фильмы, то обязательно подписал бы с вами контракт. Без вопросов.

– Очередной фильм ужасов?

Маруэлл смотрел на меня через прямоугольник кадра.

– Уж в чем, в чем, а в лицах я разбираюсь. А у вас есть лицо.

– Я в этом не сомневался. Вижу его раза два-три в день.

– Но явно не сегодня утром. Когда вы в последний раз брились? Впрочем, не важно. Вид есть вид, и камера станет вас любить таким, какой выесть. Но все равно обещайте мне следить за собой.

Я пообещал, а потом попросил рассказать о правонарушителе.

– Правонарушитель… Это мне нравится. – Он драматически вздохнул. – Значит, у меня были гости, мы сидели в просмотровой комнате, я показывал им фильм «Горбатая гора». Рассадил своих бостонских приятелей и…

– Может, сразу перейдем к ограблению, мистер Маруэлл?

– Я режиссер, милейший, и сам знаю, когда и к чему переходить. И зовите меня Дики.

– Хорошо, Дики. Так что там с ограблением?

– После ухода гостей я почувствовал, что устал от всей этой болтовни, какая бывает на вечерниках, ну сами знаете.

Я не знал, но сообщать об этом не стал.

– В общем, я отправился прямо в постель. И проснулся ночью, не знаю, что меня разбудило. Смотрю, и – о Боже! – человек в черном комбинезоне – кстати, как будто прямо из фильма семидесятых, – так уверенно возится с моими вещами. И это происходит тут, в предместье Бостона. Я хочу сказать, что если бы подобное случилось в Беверли-Хиллз, в этом не было бы ничего удивительного, но…

– Мистер Маруэлл…

Он поднял палец.

– Дики.

– Извините, Дики. Человек в комбинезоне… вы можете его описать?

– У него был большой мешок, как у Санта-Клауса, и он положил туда золотой подсвечник, между прочим, подарок Винсента Прайса. Я притворился, будто сплю. Наверное, поэтому и остался жив.

Я вздохнул и начал задавать свои обычные вопросы: цвет кожи, форма лица и так далее, – и тут Маруэлл не подкачал.

Все вроде бы шло хорошо, у Маруэлла оказалась прекрасная зрительная память, но затем я взглянул на свою работу и пришел в ужас.

Оказывается, я совсем его не слушал. Мое сознание занимало иное лицо.

Я не хотел показывать рисунок Маруэллу, но он все равно увидел.

– Что это? О, вам определенно нужно взбодриться, мой мальчик.

Я извинился, сказал, что сам не знаю, как это получилось.

Мы сделали перерыв на кофе, поговорили о Голливуде. Маруэлл был готов болтать без остановки. Вскоре я снова попытался нарисовать грабителя по описанию Маруэлла, и на сей раз удачно. Маруэлл назвал мой рисунок великолепным и посетовал, что уже не снимает фильмы, иначе бы обязательно пригласил меня на главную роль.

– Вы бы стали новым Энди Гарсиа! – воскликнул он. – Только выше ростом.

На том мы и расстались.

Я передал рисунок Невинз. Она взяла, едва глянув, и опять уткнулась в свои бумаги.

– Спасибо. Спроси в секретариате, есть ли у них номер твоей карточки социального страхования, чтобы не было проблем с оплатой.

38

Дентон схватил со стола скрепку и начал разгибать ее. Неужели Родригес действительно что-то увидел? Но это невозможно. Впрочем, кто знает, что там творится в голове у таких, как он? Экстрасенс. Экстрасенсорное восприятие. Чепуха! А если нет?

Он раскрыл папку с личным делом Родригеса. Отец служил в отделе по борьбе с распространением наркотиков. Убит при задержании преступника. Одно время его напарником был Мики Родер, теперешний руководитель оперативного отдела.

Может, Родер что-нибудь знает? От Вэлли? Джо с ним как-то связался?

Скрепка сломалась.

«Нет, я просто начинаю сходить с ума. Если бы Вэлли что-то намекнул этому добропорядочному Родеру, это бы уже давно стало известно. К тому же я обо всем позаботился. Так что беспокоиться не о чем. Просто паранойя.

Однако не надо было позволять Родригесу заглядывать в мое сознание.

А Руссо за него уцепилась, не оторвешь. Поганка. Но пусть попробует пикнуть, сгорит тут же».

Дентон взял другую скрепку и начал скручивать ее.

«Да она так и так сгорит, рано или поздно, вместе с Родригесом. Я прослежу за этим».

* * *

Терри не понимала, зачем ей теперь фотографии убитых, когда дело окончательно передали федералам, а трупы переправили в Квантикодля каких-то анализов. Родригес прав. Что еще могут дать эти анализы? И с Родригесом как-то странно все получилось. Может, он действительно не такой, как все?

Терри задумалась.

«Почему я не радуюсь, что дело перешло к федералам? Правильно Дентон говорит, пусть теперь у них болит голова».

При воспоминании о Дентоне губы Терри скривились от отвращения.

«И надо наконец разобраться, в каком качестве мне нужен Родригес. Он просто талантливый рисовальщик, который помогает в расследовании, или я в него влюбилась?»

Терри раскрыла папку со свежими донесениями. Убит водитель такси. Это вытеснит Рисовальщика с первых полос газет? Ведь пресса всегда охотно бросается на свежие преступления. Тутселу звонить рано, вряд ли они что-нибудь уже нашли.

Терри закрыла папку и встала.

«Что бы они там ни говорили, но это мое расследование, и я буду его продолжать».

Домой я вернулся затемно.

Мне было хорошо известно, что в холодильнике, кроме шести бутылок пива, лежит еще кусок сыра чеддер, наверное, двухнедельной давности. Поэтому я заглянул по дороге в кафе, купил кусок пирога с мясной начинкой и два кекса. На ужин хватит.

В холле было тихо, как в склепе. В лифте пол усыпан бумажками и прочим мусором. Я вышел на своем этаже, вставил ключ в замок, повозился какое-то время – что-то он сегодня плохо открывался – и наконец ввалился в квартиру. Она показалась мне хуже, чем обычно, – беспорядок, грязь, обшарпанная мебель. Очевидно, потому, что я переночевал в стерильном отеле?

Я поставил сумку, отнес в кухню купленную еду, и у меня возникло неожиданное желание прибраться. Собрал грязное белье, положил в корзину для стирки и этим ограничился. Приблизился к кровати, ощутил запах Терри, взял мобильный телефон, чтобы позвонить, но тут же положил и принялся оглядывать комнату. Увидел проигрыватель на полу. Поднял, обнаружил, что треснул корпус. Судя по всему, на него с полки упал «Анатомический атлас». Странно. Невозможно представить, как это могло случиться.

Я бросился к столу, стал перебирать рисунки. Что-то в комнате не так. Заветный блокнот оказался на месте, на полке под столом. И там все было в порядке. В том числе и самый последний рисунок.

Но ощущение чьего-то присутствия не проходило. Я застыл, боясь оглянуться, но когда все же решился, там никого не было.

Я метнулся к шкафу, где хранился мой «смит-и-вессон» – он тоже находился на месте, – проверил обойму. Впервые за семь лет. Потом с колотящимся сердцем обошел квартиру, все тщательно осматривая, даже под кроватью. Но вроде все в порядке. Так почему же у меня возникло ощущение, будто здесь кто-то побывал?

Где же вы, боги сантерии, скажите мне, что случилось? Акадере, защищающий дом, и Абайле, отвечающий за перемещение вещей с места на место. Я подошел к окну, вгляделся в Тридцать девятую улицу, в сознании мерцал портрет, который так и не удавалось закончить. На подоконнике стояла бабушкина свеча.

«– Я видела в той комнате тебя, Нато.

– Одного?

– Нет. Там был еще человек».

Я нашел спичку и зажег свечу.

Долорес Родригес спала беспокойным сном, в котором ее внук метался по охваченной огнем комнате с каким-то злодеем.

Накануне она советовалась с богами, зажгла свечи, помолилась святой Варваре и купила яйца куропатки в качестве дара могущественному Бабалу. Но Долорес не покидало дурное предчувствие. Самое острое, какое посещало ее с тех пор, как убили сына.

Долорес знала, что внук неверующий, но это не имело значения. Она застелила боведа чистой белой материей, наполнила семь бокалов водой, добавила к этому распятие и нитку молитвенных четок, взглянула на фотографию сына и попросила охранять Нато. Она верила, что этого момента ждут ори Хуана, чтобы положить конец его странствиям по земле и привести пред очи Олодумаре и Орнуллы, которые наконец позволят его душе успокоиться.

39

Он не спал уже сутки, но усталости не чувствовал. Побывал дома, поговорил с Богом, сделал работу и вот возвращается с новым рисунком в кармане. Родригес появился в квартире час назад. Теперь вот стоит в окне.

Из подъезда вы шли две темнокожие женщины. Он натягивает на лоб шапочку, стремительно переходит улицу и придерживает дверь, чтобы она не закрылась. Женщины не замечают его, болтают друг с другом по-испански. У него мелькает мысль, что неплохо бы пристукнуть их. Да некогда.

В холле тихо. Он направляется к задней лестнице, удаляет небольшую деревяшку, которую подложил раньше, и открывает дверь.

Прошло два часа. Бабушкина свеча выгорела, наполнив воздух запахом имбиря. Я поужинал, съел пирог, вымыл посуду в раковине, протер везде пол, тщательно прибрал ванную комнату и душевую кабину, но скверное ощущение, что в моей квартире кто-то побывал, не проходило. Ложиться в постель не имело смысла, все равно не засну, слишком я издерган. Я включил телевизор, несколько минут посмотрел повторный показ какой-то серии «Сайнфелда», но не успокоился. К тому же в квартире было чертовски холодно. Опять этот противный пьяница управляющий выключил отопление. Вон, лед намерз на окнах. Этот ублюдок взял привычку сразу выключать отопление, как только учреждения заканчивали работу. Сам он живет на цокольном этаже, и у него-то, конечно, все в порядке. Мы ругаемся уже несколько лет, но его не прошибешь. Ведь я единственный жилец в доме.

Его телефон не отвечал. Ясно, принял скотина как следует и сидит себе, дремлет перед телевизором. Он был доминиканцем и относился ко мне с предубеждением. А как же, пуэрториканец и к тому же художник – значит, принадлежу к богеме. Он не знал, что я работаю в полиции. Пришлось утепляться. Я надел свитер, включил электрообогреватель и направился к рабочему столу. Заточил новый карандаш «Эбони», подышал на руки и принялся за работу.

Казалось, моей рукой водит какая-то сила. Вообще-то я никогда не верил ни в какую чертовщину, был твердым и последовательным материалистом, но в последнее время рядом со мной происходило столько необъяснимого…

Рисунок получился потрясающий. Глаз как будто ожил. И что-то в этом лице было мне знакомо. Я его где-то видел. Но где? В реальной жизни или во сне?

Черт возьми, а может, это Дентон? Тот человек, о котором меня предупреждала бабушка. Я присмотрелся. Нет, у Дентона глаза вроде не такие.

Я посидел, прислушиваясь к окружающим звукам – рядом бубнил телевизор, неподалеку сработало автомобильное сигнальное устройство, за стеной что-то шуршало, наверное, крысы, – попробовал опять рисовать, но сила, которая водила моей рукой, куда-то исчезла. И в комнате теплее не стало, несмотря на обогреватель. Оказалось, он не работает. Перегорел.

Тут я уже разозлился окончательно.

Он отключает отопление и долго сидит, желая убедиться, что оно перестало работать. Идет на цыпочках по тускло освещенному коридору, бормочет под нос свои фашистские заклинания.

Вот она, дверь. Он останавливается и вынимает новый охотничий нож, который заказал по почте. Прикладывает ухо к двери, слышит закадровый смех телевизионного комедийного сериала и удовлетворенно кивает. Хорошо, ничего не будет слышно. На замок у него уходит менее минуты.