Текст книги "Анатомия страха"

Автор книги: Джонатан Сантлоуфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

32

Угол Харви Тутсела напомнил Терри одну дурацкую комедию, название которой она не помнила, где у одного клерка-идиота был примерно такой же стол. Три чашки с коричневой жидкостью, похожей на кофе, штук пять открытых коробочек с заплесневевшим йогуртом «Данон», смятые салфетки, спортивная сумка с торчащими оттуда грязными носками.

– Что привело вас к нам? – спросил он, поднимая одну чашку, затем другую, пытаясь решить, какая налита самой последней. Принюхался к третьей, поморщился и поставил обратно.

– Эта последняя, наверное, налита три дня назад. – Его напарница, Мэри Перковски, появилась в дверях с двумя чашками кофе и парой свежих бубликов. Смахнула мусор на столе Тутсела в мусорную корзину, уронила спортивную сумку на пол и на ее место поставила свежий кофе и положила бублик.

– Как дела, Мэри? – спросила Терри.

– Как видишь, вся в делах.

Тутсел внимательно посмотрел на Терри:

– Вы пришли без звонка, значит, визит неофициальный?

Она протянула ему папку с уголовным делом восемьдесят шестого года об убийстве Родригеса.

– Хуан Энрике Родригес, – произнес Тутсел. – Это имеет какое-нибудь отношение к расследованию, которое вы сейчас ведете?

Терри пожала плечами. Она не собиралась делиться с ним информацией.

– Мы сейчас очень заняты. Руссо. – Он кивнул в сторону стопки папок. – Видите? Это все дела десяти-пятнадцатилетней давности. Только небольшая часть.

– Я понимаю, вы заняты, – произнесла Терри. – Но Родригес был копом, нашим коллегой, а убийцу так и не нашли. Это могло быть связано с делом, которое он тогда расследовал. В документах указано, что на пистолете обнаружена кровь, не принадлежащая убитому.

– В восемьдесят шестом? – Перковски вскинула голову. – Тогда еще не делали анализы на ДНК, но все частицы крови и органических тканей хранятся замороженные в архиве министерства юстиции. Из всех висяков. Я это знаю точно.

– Вы можете их затребовать и послать на анализ?

– Послушайте, Руссо, мы хотели бы вам помочь, но у нас катастрофически не хватает людей, – заявил Тутсел.

Терри понимала, что пора выложить козырь на стол.

– Неужели придется ждать еще двадцать лет? Да, кстати, Тутс, ваш племянник, кажется, хочет этим летом пройти стажировку в отделе по расследованию убийств?

– Мальчик моей сестры, очень славный, – оживился Тутсел. – Да, ему действительно нужно пройти стажировку, он оканчивает училище имени Джона Джея.

– Правильно, – кивнула Терри. – Значит, я не ошиблась. Дело в том, что его заявление лежит на моем столе. Так случайно получилось.

Тутсел понимающе улыбнулся и потянулся за ее папкой.

– Знаете, я вспомнил, один из наших ребят недавно закончил одно дело. – Он повернулся к напарнице: – Хортон свободен, верно, Мэри?

– Уже нет, – ответила она. – Я слышала, что он работает по делу Хуана Родригеса.

Он быстро шел по тускло освещенному коридору. Половицы скрипели, но это его не беспокоило. Он профессионал высокого класса и хорошо знает свое дело. Пару часов понаблюдал за домом. Дождался, когда нужный человек войдет в подъезд с продуктовой сумкой. Подождал еще. Работу надлежало выполнить вечером, а он уже наступил. Кто этот человек, ему безразлично. Чем меньше знаешь об объекте, тем лучше.

У двери он быстро осмотрелся и постучал, пробормотав имя, которое требовалось назвать.

– Открыто, – отозвался голос изнутри.

Он вошел в квартиру и по узкому коридору последовал в направлении мерцающего экрана телевизора. А вот и объект. Сидит с полной ложкой йогурта у рта.

Не мешкая он всадил ему две пули в сердце. Стул качнулся назад и опрокинулся. Тело с глухим стуком ударилось о пол. Убийца подождал несколько минут, посмотрел идущий по телевизору старый черно-белый фильм, где Ричард Уидмарк толкал по коридору инвалидную коляску со старой дамой и о чем-то болтал. Он рассмеялся шутке актера, затем наклонился проверить пульс объекта и увидел часы «Ролекс». Странно. Человек жил в дешевой грязной квартире – и вдруг на руке такие дорогие часы. Но он подумал об этом так, между прочим. Красть – против его принципов. Он сильно ударил мыском ботинка по рту убитого, проверил, все ли выбиты зубы, извлек из внутреннего кармана пиджака бутылочку с горючей жидкостью, вылил на него и чиркнул спичкой.

33

В комнате для совещаний свободных стульев не было. Арчер и Ричардсон расположились в первом ряду с несколькими незнакомцами в серых костюмах. Я понял, что пришло пополнение. Плохой знак для полицейского управления. Терри со своими людьми сидела прямо за ними, соблюдая иерархию.

Когда я вошел, наши взгляды встретились, и она сразу опустила голову. Я двинулся к заднему ряду, встал у стены. Вскоре появились несколько шефов окружных управлений, затем наконец Перри Дентон и специальный агент Моника Коллинз. Дентон прошептал ей что-то на ухо, положив руку на плечо. Вроде как заговорщицки и одновременно флиртуя. По лицу агента Коллинз было заметно, что ей это нравится. Да… Подобного эффекта на женщин я никогда не производил.

Дентон попросил внимания, в комнате стало тихо. Он начал с обсуждения последних событий, допроса Карла Карффа и фамилий, которые он все же назвал. Затем перешел к главному. С этого момента расследование становится федеральным, и править бал отныне станет ФБР. Он приказал передать все собранные полицией материалы агенту Коллинз, после чего заговорила она. Представила новых агентов, сообщила, что все имеющиеся материалы, включая трупы, будут направлены в лабораторию ФБР в Вашингтоне для тщательной перепроверки и дальнейших исследований.

– Естественно, Бюро ожидает от вас плодотворного сотрудничества.

Я не мог видеть Терри, но ожидал, что из того места, где она сидит, должно подняться облачко пара. Будет ли полицейское управление заниматься расследованием или нет, я так и не понял. Если федералы надеются на сотрудничество, значит, наверное, будет. В любом случае прекращать участие в расследовании мне не хотелось.

– Мы будем обсуждать с вами вопросы в рабочем порядке, – закончила свою речь Коллинз. – Надеюсь, если у вас вдруг выплывет что-нибудь новое, вы известите нас немедленно.

Терри подняла руку:

– Агент Коллинз, к нам ежедневно звонят сотни людей, детективы проверяют полученные сведения, однако…

– Манхэттенское отделение ФБР уже подключилось ко всем «горячим линиям» полицейского управления, так что вам, детектив Руссо, не нужно ни о чем беспокоиться. Этим займемся мы.

«Горячая линия» была у Терри чувствительным местом, и Коллинз, похоже, знала об этом.

– Пожалуйста, – подал голос Дентон, – сразу после совещания займитесь подготовкой материалов для передачи агентам Ричардсону и Арчеру. Диски и все прочее. – Он усмехнулся. – И не смотрите так недовольно, ребята. Бюро высвобождает вам время. Уверен, вы сможете найти ему полезное применение.

Совещание закончилось, и я хотел незаметно уйти. Но у двери стояли Дентон и Терри со своими детективами. Они о чем-то переговаривались с агентами ФБР. Я попытался проскользнуть, но Дентон поймал меня за руку.

– Что, Родригес, вернетесь теперь к своей обычной рутине?

– Да, – ответил я. – Но мне бы хотелось продолжить работу в группе.

– Чего уж теперь-то? – Дентон с улыбкой посмотрел на Терри: – Ему у вас нечего делать, верно?

Это вывело меня из себя. Я обратился к Коллинз:

– Позвольте спросить, что нового можно извлечь из трупов? Зачем их посылают в лабораторию?

Дентон не дал ей ответить.

– А почему это вас волнует, Родригес?

– Просто мне интересно, что агент Коллинз надеется получить от этих анализов.

– Зачем вам спрашивать, Родригес? Вы же умеете читать мысли.

Я понял, что он привязался ко мне всерьез. Надо выпутываться.

– Я не умею читать мысли, сэр.

Дентон, весело улыбаясь, посмотрел на Терри:

– Ваш молодой человек утверждает, что не умеет читать мысли. А вы не так давно убеждали меня в обратном.

Я ожидал, что произнесет Терри. Может, что-то вроде: «Начнем с того, Перри, что Родригес вовсе не мой молодой человек…» – но она сказала совсем другое.

– У Родригеса действительно есть определенный дар.

Видимо, она не так плохо ко мне относится? Или к Дентону относится еще хуже?

– Послушайте, Родригес, мы все после совещания устали, – проговорил Дентон. – Так давайте же немного развлечемся. Прочитайте чьи-нибудь мысли.

– К сожалению, я сегодня оставил свой магический кристалл дома.

Дентон рассмеялся, и все присутствующие тоже. Я подумал, что все закончилось, взглянул на Дентона, и случилось невероятное. В моем сознании вспыхнула картинка. Это длилось недолго, секунд пять, но картинка была абсолютно четкая. Я моргал и, наверное, выглядел испуганным. Собственно, так оно и было.

– С вами все в порядке, Родригес? – поинтересовался Дентон. – Может, вы случайно приняли послание с того света или откуда-нибудь еще?

– Все в порядке, – ответил я, приходя в себя.

– В самом деле? Вы выглядите так, будто только что увидели призрака.

– Он у нас такой, – подбавил жару Перес, и все засмеялись.

А у меня в глазах стоял образ объятого пламенем человека.

– Вот что, Руссо, вы, пожалуй, отведите Родригеса куда-нибудь выпить. Судя по виду, это ему не помешает. – Дентон повернулся ко мне, не переставая улыбаться: – Так что это было? Действительно призрак?

– Нет, – ляпнул я, – это был горящий человек.

Лицевые мышцы Дентона заработали. Он рассмеялся чересчур громко.

– Вас нужно оформить нашим штатным экстрасенсом, – промолвил Дентон. Он повернулся к присутствующим: – Вы читали, как сработал экстрасенс на прошлой неделе на Стейтен-Айленде, когда пытался помочь полиции отыскать пропавшую женщину? Указал место, где она якобы была зарыта. Ребята копали несколько часов и, представьте, нашли скелет. Правда, он оказался собачий! – И Дентон расхохотался.

– А мне отец рассказывал, – подала голос Терри, – что в семидесятые годы им действительно помогла женщина-экстрасенс, кстати, тоже на Стейтен-Айленде. Ребенка похитили по дороге в школу. Прошло пять или шесть недель и все уже отчаялись найти его, когда эта женщина-экстрасенс позвонила в участок и сообщила, что видела ребенка во сне, связанного, в комнате с вывеской хот-догов. Через день ребенка обнаружили в заброшенном здании на Кони-Айленде рядом со знаменитым заведением «Хот-доги Натана». Вы в это верите?

– Нет, – ответил Дентон. – Думаю, эта женщина просто знала, где находится ребенок, с самого начала.

– Нет, она ничего заранее не знала, – неожиданно вмешалась Коллинз. – Мы изучали этот случай в Квантико. Экстрасенс никак не была связана ни с жертвой, ни с преступниками.

– Неужели? – Дентон пытался сдержать пренебрежительную усмешку, но не получилось. – Не может быть, Моника, чтобы вы верили в подобную чепуху.

– Существуют вещи, которые невозможно объяснить, – заявила она. – И если это говорю вам я, агент ФБР, значит… – Она не закончила и рассмеялась.

Я надеялся, что тема закрыта, но Перес не мог успокоиться. Ему очень хотелось подколоть меня.

– Давай, Родригес, скажи, что там у меня в голове?

– Подожди секунду, Перес, я получше рассмотрю. Нет, там ничего не видно, одна пыль. Похоже, это место у себя ты давно не пылесосил.

Вот это Дентона по-настоящему рассмешило. Он загоготал, хлопнул меня по спине, а затем, решив, что уделил подчиненным достаточно времени, взял агента Коллинз под руку и повел в коридор.

34

Вскоре в комнате для совещаний остались мы двое. Я ждал, когда Терри что-нибудь скажет, но она молчала, и тогда я попросил у нее прощения.

– Мне не нужны твои извинения.

– Знаю, что не нужны, но все равно прости.

– Ну и прекрасно, – буркнула она.

Я коснулся ее руки и снова заговорил, но она отодвинулась от меня.

– Я вмешалась в разговор только потому, что Перри Дентон большое дерьмо… ну еще и потому, что ты мой подчиненный.

– Кто я?

– Ты меня слышал.

– А мне казалось, что я вроде как свободный рисовальщик, временно прикомандированный к твоей группе.

– Хоть и временно, но все равно подчиненный. Понял, Родригес?

– Это я понял, а вот чего ты от меня хочешь, не понимаю. Чтобы я вскрыл себе вены?

– Я не хочу от тебя ничего, Родригес. Ничего.

– Ладно.

Мы постояли молча с минуту. Терри кусала губу, отбрасывала с лица воображаемые волосы, в общем, вела себя так, как ведут себя люди, когда желают скрыть чувства. Наконец я не выдержал.

– Ты очень расстроена?

– Да, но к тебе это не имеет никакого отношения. Я расстроена из-за расследования.

– И что мы станем делать?

– Мы?

– Я бы хотел остаться в группе. Думаю, мог бы принести пользу.

Я ожидал очередного удара, но она внимательно посмотрела на меня.

– Ты действительно видел горящего человека?

– Да, и это была просто фантастика. Бабушка сказала бы, что это послание отдуха.

– И часто у тебя подобное случается, Родригес?

– Нет. Образы в моем сознании всегда были связаны с рисунками, которые я делал, беседуя со свидетелями. А это возникло ниоткуда. Я никогда не видел ничего подобного. Может, у меня начались галлюцинации? – Я посмотрел на нее. – В любом случае это все из-за тебя.

Терри вскинула глаза.

– Из-за меня?

– Да. Я постоянно пытаюсь создать для тебя портрет убийцы, и из-за этого в моем мозгу начали происходить какие-то химические реакции. И вот результат.

– Значит, ты старался лишь для меня? Врешь.

– Ну, может, немного и для себя.

Мы замолчали, устав препираться друг с другом.

– Пойдем прогуляемся? – предложил я.

– Сейчас?

– А почему нет? Ведь расследование передали федералам.

– Да, но у нас полно других дел, которые ждут очереди.

– Вот пусть и подождут.

* * *

Он прослеживает их глазами, как охотник дичь в прицеле ружья, и живо представляет, как в замедленном кадре. Пуля вращается и медленно двигается к цели, пока наконец не достигает ее. Затем прямое попадание, аорта лопается, из сердца женщины струей бьет кровь, пропитывая белую блузку, делая ее насыщенно темно-красной, как вино. Женщина опрокидывается назад с застывшим выражением лица. Мужчина наклоняется над ней, затем судорожно оглядывается, смотрит во всех направлениях, пытаясь определить, откуда вылетела пуля. Наконец они встречаются взглядами, такое бывает, и мужчина догадывается, но поздно. И следующая пуля попадает ему в голову.

Он моргает, и картинка бледнеет. А они пересекают улицу, садятся в машину, не сознавая, что уже убиты. У мужчины под мышкой блокнот для рисования.

Он ловит такси. Садится и говорит:

– Следуйте за тем автомобилем. – Потом выдавливает из себя смех. – Похоже на эпизод из кино, а?

Водитель, поворачивает голову, обернутую тюрбаном.

– Куда ехать, сэр?

– Затем автомобилем.

– Как скажете, сэр.

Он смотрит на пряди блестящих черных волос, которые выбились из-под тюрбана, и воображает шею этого человека, туго обвитую проволокой. Потом вспоминает, что нужно придумать причину, почему он неожиданно ушел с работы.

Расположенный напротив Центрального парка Эль-Баррио музей с его величественной колоннадой, разумеется, никак не был связан с тем Эль-Баррио, кварталом, который находился неподалеку.

– Я часто ходил сюда в детстве, – сказал я.

– Неужели музей существует так давно? – улыбнулась Терри.

– Его основали несколько преподавателей и общественных деятелей пуэрториканцев в 1969 году, то есть еще до моего рождения.

Много пространства, все скромно, ничего гламурного, затейливого. Это вызвало воспоминания. Мы с Хулио заглядывали сюда, когда некуда было податься и не хотелось ввязываться в неприятности. Это был единственный музей, где он чувствовал себя уютно. Пару раз мы ходили в Метрополитен-музей, но ему не понравились охранники. Они смотрели на него так, словно он собрался что-нибудь украсть. Я заметил, что охранники, наверное, правы.

– Для меня и моего самого близкого друга Хулио тут был приют отдохновения, – произнеся, вспоминая выставку искусства Карибских островов, когда экскурсовод рассказывала нашему классу по-испански об артефактах, которым сотни лет.

Хулио дернул меня за руку:

– Ты слышал, она сказала «сотни лет». Значит, пуэрториканцы тоже имеют историю и не такие никчемные, как нам пытаются вбить в голову.

Этот день изменил Хулио. Когда он вышел из колонии для несовершеннолетних, то сразу потащил меня сюда. А потом, много лет спустя, став адвокатом, вошел в попечительский совет музея.

Терри направилась к серии ярких портретов «Бунтующие душой» работы Хасмин Эрнандес. Тут я проявил эрудицию:

– Это Хулиа де Бургос, знаменитая пуэрториканка, поэт, а это Пири Томас, писатель, автор автобиографии «На этих убогих улицах». А вот это Эдди Палмери, джазовый пианист и руководитель оркестра.

– А про того можешь не говорить, – улыбнулась Терри. – Боба Марли я знаю. – И она замурлыкала его песенку «Не плачь, женщина».

Мы направились осматривать основную экспозицию, начинающуюся скромными и строгими работами Феликса Гонсалеса-Торреса.

– Что это? – Терри показала на пачку листов на полу, размером примерно метр на метр и сантиметров пятнадцать толщиной. Что там было изображено, трудно определить: то ли волны, накатывающие на песчаный берег, то ли облака, окутывающие горную вершину.

– Подними один лист, – попросил я.

– А сигнализация не сработает?

– Поднимай, не бойся.

Она сняла верхний лист.

– О, так тут везде одно и то же.

– Понимаешь, Гонсалес-Торрес хотел, чтобы его произведения мог иметь каждый желающий. Так что это просто стопка ксерокопий.

Терри свернула лист.

– Вставить в рамку и повесить? Это же произведение искусства, притом бесплатное. – Ее внимание привлекли небольшие рамки на стене с надписями. Она прочитала одну: – «Центр контроля и профилактики заболеваний 1981 стрикеры [37]37
  Те, кто бегает в голом виде, протестуя против условностей.


[Закрыть]1974 туфли для исполнения эротических танцев 1965 кукла Барби 1960 хулахуп 1958 «Диснейленд» 1955 стереокино 1952». – Повернулась ко мне. – Что это значит?

– Случайная последовательность различных фактов и понятий с целью вызвать у зрителя неожиданные ассоциации.

– Нет, Родригес, подобное искусство не для меня.

– Оно вообще для немногих, но ты должна знать, на каком языке говорят такие художники.

– Полагаешь, может пригодиться в работе?

– Да, – сказал я. – Должен признаться, что Гонсалес-Торрес тоже не мой художник. Его концептуальные выверты кажутся мне чересчур заумными. Для него идея важнее холста и красок.

– Так много дешевле.

Я рассмеялся и увлек Терри в другой зал, где были выставлены карнавальные пуэрто-риканские маски семнадцатого века.

– Боже! – охнула Терри.

Я залюбовался ее прекрасным лицом рядом с ужасной маской рогатого дьявола.

– Ищешь десять различий, да?

Я засмеялся:

– Если бы не рога, то различий вовсе бы не было.

– Я знаю, – произнесла Терри, – ты сейчас читаешь, что написано на моем лице, по своему дурацкому методу. – Она хлопнула меня по руке.

– Угадала, я действительно пытаюсь понять, что говорят твои лицевые мышцы.

Она с вызовом посмотрела на меня:

– Ну и что там написано?

Я преувеличенно внимательно вгляделся.

– Так-так, опущенная нижняя губа и вскинутая правая бровь – явные признаки раздражения и самонадеянности. Веки чуть опущены, что означает легкую печаль. Итак, на твоем лице написано: «Я хороша собой, я великолепна, а этот человек, который стоит напротив, вчера мне испортил настроение. Он противный, но все равно хороший».

– Идиот. – Она засмеялась и спрятала лицо в ладони.

– Ну что, я попал в точку?

– Да, кроме того места, где ты хороший. – Она не отнимала рук от лица. – Ладно, Родригес, не смотри на меня больше. Хватит читать.

– Боишься, я прочитаю что-нибудь не то?

– Хватит. – Она снова хлопнула меня по руке.

– Что ты все дерешься?

– Считай это хорошим знаком.

Мы закончили обход музея в сувенирном магазине, где Терри купила коробку канцелярских принадлежностей и конвертов с репродукциями картин Фриды Кало, а я несколько открыток с кадрами из испаноязычных фильмов пятидесятых годов.

На улице голые зимние деревья в Центральном парке картинно смотрелись на фоне аспидно-серого неба. Я притянул Терри к себе и поцеловал. Она охнула, уперлась мне в грудь, и мы стали целоваться.

– Ты с ума сошел.

– Извини, не смог удержаться.

Она покачала головой и улыбнулась.

Он чувствует, как желчь поднимается к горлу. Целующиеся вызывают у него острую ненависть. Вот сука! Может, она наполовину латиноамериканка, как Родригес? Или еврейка?

В музей направляется группа школьников, и он, прячась за ними, подходит ближе. Они разговаривают, смеются, не осознавая, что он рядом. Затем Родригес поднимает руку, рукав его куртки сползает, и открывается татуировка.

Он глубоко вздыхает и быстро делает в блокноте несколько набросков, затем натягивает на лоб шапочку и следует за ними.

В управление мы возвращаться не стали, а поехали ко мне. Терри сказала, что в этому году это у нее первый выходной, но она все равно чувствует себя виноватой.

Мы сразу оказались в постели. А позднее я показал Терри свои последние рисунки.

– Конечно, информации пока маловато, – вздохнула она, – но, знаешь, что-то чувствуется в нем знакомое. Когда ты их сделал?

– Вчера ночью. Просто по наитию.

Терри пристально посмотрела на меня, словно пыталась разглядеть что-то внутри моей головы.

– Не надо так смотреть, будто я какой-то псих. Вот и Дентон на меня так смотрит.

– Дентон это делает специально. Он уверен, что я с тобой сплю.

– Как он узнал?

– Он не узнал, а догадался. – Она снова посмотрела на рисунки. – А что, если привлечь наших компьютерных умников? Пусть они поиграют с этим, вероятно, что-нибудь придумают.

– Ты намерена пригласить еще одного рисовальщика?

– Не надо обижаться, Родригес, я просто так предложила.

– Да, это у меня больное место. Дело в том, что большинство компьютерных рисовальщиков ничего в живописи не понимают. Научились таскать по экрану рты и носы и считают, что…

– Ладно, успокойся. Я подумала, что это как-нибудь ускорит дело. Ты надеешься сюда что-то еще прибавить?

– Не исключено, – ответил я, твердо решив, что покажу рисунки бабушке. Теперь это мне уже не казалось идиотизмом.

– Как только появится что-нибудь новое, сразу иди ко мне.

И тут на меня опять накатило. Подозрения, паранойя – называйте как хотите. Что я нужен Терри только чтобы по рисункам вычислить преступника. Не знаю почему, но я разозлился.

– Ты чего? – спросила Терри, глядя на меня.

– Ничего.

– Врешь. Родригес, я не умею читать по лицам, но вижу, что ты чем-то раздосадован.

– Нет.

– Ладно.

Я проводил ее до такси. Садясь в машину, она произнесла:

– Родригес, если тебя что-то тревожит, лучше расскажи.

– Мне нечего рассказывать, кроме того, что завтра я отправлюсь в Бостон.

Терри вздохнула и захлопнула дверцу. Такси отъехало.

Наконец они выходят из дома. Руссо садится в такси, а Родригес смотрит вслед автомобилю, пока он не сворачивает за угол. Он внимательно наблюдает за ними, а его веки постоянно открываются и закрываются, как затвор фотоаппарата, посылая в мозг один снимок за другим, снова… и снова… и снова.