Текст книги "Стеклянный суп"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Прикидывая, как это лучше сделать, Хейден окаменел. До него вдруг дошло, что и мальчик, и Воскресные Костюмы были здесь сейчас, вместе. Его «я» из прошлого и его кошмар из настоящего стояли перед ним одновременно. Сорокалетний Хейден был в двух шагах от тринадцатилетней Сьюзи, своих одноклассников из восьмого класса и так далее. И все они были здесь вместе, сейчас.

Хейден-мужчина видел сон про Воскресные Костюмы. Хейден-мальчик видел себя во сне опозоренным перед Сьюзи Николс. Каждому из них кошмар другого представлялся смешным. Мальчик не боялся Воскресных Костюмов, потому что такие твари страшны только для взрослых. А мужчина считал сон про то, как на школьной вечеринке из штанов вылезает деревянный пенис с сидящим на нем попугаем, дурацким, но ничуть не стыдным.

– Здесь нет времени. Все происходит сейчас.

Наконец-то он понял, что в смерти время, которое он знал и в котором жил, исчезло. Нет больше начал, середин и окончаний. Осталось только сейчас, но это сейчас включало в себя все мгновения, прожитые им за всю жизнь. Поэтому Хейден-мальчик и Хейден-мужчина сосуществовали здесь одновременно. И все Хейдены, какие только были с момента его рождения, – их опыт, знания, сильные и слабые стороны, – все они существовали сейчас.

Не мешкая, Хейден одним усилием воли послал мальчику все, чем он был сейчас. Он отказался от власти над мгновением и передал ее тринадцатилетнему себе. И тут же энергия, которая покидала мальчика, как кровь, хлынула в него назад. Он поднялся с пола и, лишь однажды оглянувшись, ринулся в бой с Воскресными Костюмами.

Скоро все кончилось, потому что никто из детей не испытывал страха перед взрослым кошмаром. Взрослые не помнят, что это значит – не испытывать страха.

Чудовище – не чудовище, если его никто не боится.

* * *

Броксимон и белый медведь Боб сидели за стаканом клубничного коктейля в кафе, когда мимо фланирующей походкой прошел Хейден. Первым его увидел Броксимон, и соломинка медленно выскользнула у него изо рта. Боб увидел выражение удивления на лице маленького человечка (тот пил свой коктейль, стоя на столе рядом со стаканом, который был выше его, и разговаривал с медведем).

– В чем дело?

– Глянь-ка на улицу. – И он мотнул головой.

Боб выглянул и увидел Хейдена, который шел с видом человека, который только что выиграл джекпот. Оба молча следили, как он проходит мимо.

– Быстро он.

– Я же говорю тебе, мужик не дурак.

– Ну да, Брокс, но ты подумай, это как-то уж слишком быстро. То есть я…

– Иногда бывает и так, Боб. – И он щелкнул пальцами. – Раз – и готово.

– Насколько я знаю Саймона Хейдена, мальчика и мужчину, он не из тех парней, у кого все «раз – и готово». Обычно он собственные шнурки без карты найти не может. Сколько ему сейчас было лет? Я что-то не понял.

Броксимон улыбнулся.

– Я тоже, но ничего удивительного. Наверное, он сейчас примеряет свои возрасты, как одежду. Вперемежку.

Оба поглядели на пустую улицу. Круглый смешной автомобильчик с черными надувными шинами, в точности как из комиксов Р. Крамба, [17]17
  Роберт Крамб (р. 1943) художник-график, автор знаменитых андеграундных комиксов «Mr. Natural» и «Keep On Truckin'», основатель журнала «Zap Comics».


[Закрыть]протарахтел мимо. Изо всех окон торчали огромные пальмовые листья.

Боб покачал головой:

– Наверняка ему помогают. Саймон не справился бы один так быстро – уж слишком сложно. Он им сейчас нужен, вот они и устроили все так, чтобы он понял. Иначе ему бы ни за что так быстро не разобраться, в чем тут штука со временем.

Броксимон знал Боба много лет. Оба они впервые оказались в одном сне Хейдена, когда тому было тридцать восемь. Они всегда ладили. Инстинкт подсказывал Броксимону, что медведю можно доверять.

– Боб, я знаю, что нам не положено задавать друг другу такие вопросы, но я все равно спрошу, потому что мне до смерти надоело ходить в потемках. Тызнаешь, что здесь происходит? Потому что я – нет. Я знаю вот столько. – И он поднял свой мизинец.

– Хаос обрел сознание, – без колебаний ответил Боб. – Он научился думать, и точно знает, что ему надо. Сейчас он пытается захватить власть. – Он поднял стакан и заглянул в него, раздумывая, что сказать дальше. – Раньше Хаос просто существовал, как камень или волна. Но в последнее время он ухитрился обзавестись мозгами и научился ими пользоваться. Теперь он хочет быть боссом.

– А как же все это… – Броксимон жестом обвел мир вокруг.

– Разве это не хаос? Мы с тобой сидим, пьем клубничный коктейль, разговариваем, мимо проезжает машина, набитая пальмами?

– Нет, это воображение, а не хаос. Человеческое воображение может быть хаотичным, но чаще всего оно – единственное неизменное доказательство существования Бога, доступное человеку.

– Если Хаос победит и захватит власть, то мы с тобой исчезнем. Это аксиома. Хаос затянет Саймона, его воображение и все, что оно создало, в свой водоворот и расплющит там в лепешку вместе со всем остальным. Ты видел, что остается от города, когда через него проносится торнадо.

Броксимон ужаснулся, но не удивился. У него были кое-какие подозрения на сей счет, кое-что из слухов и событий последнего времени связывалось воедино. Все смутно указывало именно в эту сторону, но услышанное теперь объяснение разместило все факты на одной четкой ужасной картине в массивной черной раме из страха.

– А что предпринимается, чтобы это остановить? И можно ли это остановить? – Еще не кончив говорить, Броксимон сам уловил хнычущие нотки в своем голосе. Словно перепуганный ребенок, который надеется, что родители его утешат.

– Есть одна женщина по имени Изабелла Нойкор…

– Изабеллу я знаю. Мы с ней встречались. Мне велели не подпускать ее к Хейдену, потому что он должен найти ее сам. И все. Больше мне ничего не сказали.

– Тогда ты знаешь, что она беременна. Они считают, что при правильном воспитании ее ребенок может помочь в борьбе с Хаосом.

– И что, это ребенок Хейдена? Этого они мне не сказали.

– Нет, он от другого. Отец умер, но его вернули к жизни, чтобы он обучил сына.

Броксимон коснулся лба, не веря своим ушам:

– Что? Но это же против всех правил.

По морде Боба скользнула улыбка.

– Правил больше нет. Осталось одно – выживает сильнейший. Хаос об этом позаботился. Поэтому я все это тебе и рассказываю; раньше мне бы ни за что не позволили. Ты же знаешь, как эта система работала. Но теперь ставок больше нет, и они готовы принять любую помощь.

Броксимон поводил указательным пальцем из стороны в сторону, как будто это был автомобильный дворник.

– Ну ладно, у нас есть Хейден и беременная Изабелла: что между ними общего?

– Саймону часто снилась Изабелла, когда он был жив, поэтому Хаос и затаскивает ее сюда, в мир его снов. Он пытается придумать, как заставить ее остаться и родить ребенка здесь.

– Боб, но это же невозможно. Здесь нельзя рожать – это же смерть. Ребенок будет мертворожденным.

– Именно этого и добивается Хаос.

– Ого! А Хейден тут при чем?

– Он создал этот мир. И только он может удержать ее вне его.

БУМАЖНАЯ ТРУБА

Никто из его нынешних знакомых никогда и не предположил бы, что не так давно Джон Фланнери был одним из богатейших людей Америки. Только очень внимательный взгляд мог обнаружить следы его богатства, хотя некоторые еще сохранились. Он носил простые с виду часы от Джорджа Дэниэлса, которые обошлись ему в сто семь тысяч долларов на аукционе Кристи. В выписанной на его имя книжке Кредитанштальтбанка, скотчем приклеенной ко дну выдвижного ящика в комоде, значилась сумма в восемьсот тридцать девять тысяч сто тридцать три евро. Один глаз у его собаки был искусственный. Протез – чудо американской биоинженерии – был единственным в своем роде. Фланнери был непревзойденным кулинаром и однажды приготовил для Флоры простенький обед из непристойно дорогих продуктов. Она, конечно, этого не знала. Единственное, что она сказала, это что каждое блюдо в нем было почти так же хорошо, как секс. Холодные остатки он на следующий день скормил Лени.

Он обожал делать такие вещи; ему нравилось щекотать у людей в носу невидимым перышком, о существовании которого знал только он. Однажды, после того как они занимались любовью, Лени взяла с тумбочки у кровати его часы и впервые внимательно на них посмотрела. Он увидел, как ее глаза наполнились одобрением, и обрадовался. Все-таки она не полная дуреха.

– Какие красивые часы, Джон. Очень красивые.

– Спасибо. От отца достались.

И он бережно вынул часы у нее из рук. Ему не хотелось, чтобы она заметила или запомнила имя часовщика. Если ей станет любопытно, то она может найти название марки в интернете и обнаружить о часах Дэниэлса информацию, которая выдаст его с головой; не последними будут сведения о том, сколько они стоят. И тогда Фланнери придется попотеть, объясняя ей, как он стал владельцем часов одной из самых дорогих марок в мире. Люди, конечно, глупы, но осторожность в деталях все-таки не помешает. Надевая часы, он поглядел на них с нежностью. Он уже точно знал, как отвлечь ее от мыслей о них.

– Я когда-нибудь рассказывал тебе о моем отце?

Ее взгляд покинул его запястье и устремился на лицо. Он еще никогда не рассказывал ей о своей семье. Это был первый раз. Она определенно была заинтригована.

– Нет, никогда. Расскажи.

Открывая сегодня дверь в свою квартиру, Фланнери окликнул Лени и немного удивился, когда она не ответила. Ее еще нет? Он взглянул на часы. Два часа прошло с тех пор, как они говорили с ней по телефону и договорились встретиться здесь через час. Хм-мм. Лени никогда не опаздывала. Наверное, случилось что-то серьезное. Она ведь такая правильная маленькая девочка. Он был уверен, что она либо появится с извинением в виде маленького трепетного букетика, либо позвонит, как только сможет, и объяснит, почему опаздывает. Тем временем он решил пропустить стаканчик виски, чтобы обмыть свою новую машину.

Он как раз заказал себе новенький «порше-кайенн», когда Хаос бросил его на Изабеллу и Винсента. Это было единственное, о чем он жалел, вспоминая свое предыдущее назначение. Огромные деньга и власть ничего для него не значили. Но ему хотелось посмотреть, хорошо ли «порше» справился со своим полноприводным первенцем, и смутно сожалел тогда, что приходится упускать такой шанс. Теперь он узнает. Правда, выбор цвета – селадон – ему не нравился, он даже слегка поморщился, когда представил. Зато машина новая, да и ездить на ней все равно долго не придется.

Размышляя о «порше» и стаканчике хорошего виски, он повернул на кухню и увидел Лени, которая сидела за столом. Она смотрела прямо на него. Датский дог Люба спал у ее ног.

– Эй, привет! А почему ты не ответила, когда я звал?

И он направился к буфету и непочатой бутылке «Гленливет» 1967 года. Но, осознав, что Лени по-прежнему молчит, остановился на полдороге.

– В чем дело?

Лени подняла со стола руку. Под ней оказалась четырехдюймовая копия машины, которую только что украл Фланнери. Даже цвет тот же – селадон. Именно цвет, а не сама машинка, объяснил ему, что происходит.

Хаос пришел к нему в совершенно новом облике. Как-то, где-то, сам того не заметив, Фланнери допустил ошибку, и Хаос пришел его поправить. Или еще хуже. Фланнери упал на колени и, воздев над головой руки, простерся ниц перед этой копией Лени Саломон. Ему не было страшно, ведь страх – это сочетание того, что есть, с тем, что могло бы случиться. А Хаос ничего не комбинирует, он просто существует, и все. Фланнери просто злился на самого себя за то, что по невниманию допустил ошибку. Обычно он очень хорошо делал свою работу. Часто она удостаивалась одобрения.

* * *

Когда настоящая Лени решила, что времени прошло достаточно, она потихоньку отворила дверь ванной, взволнованная приготовленным ею сюрпризом. Она слышала, как Джон вошел и позвал ее. Словно маленькая девочка, она зажала обеими ладонями рот и захихикала.

На ней было чисто белое, только что купленное платье из хлопка и ничего под ним. Джон часто шутил, что в один прекрасный день она встретит его, стоя голая со стаканом в руке. Ну вот, сегодня его фантазия станет реальностью. Покупка платья оказалась делом куда более длительным, чем она предполагала, – продавщица в магазине «Ханро» показывала ей вещь за вещью, одну соблазнительней другой, и было очень трудно решиться. В конце концов белое одержало верх над черным, но это была белизна сексуальная, почти прозрачная. Если бы оттенкам давали названия, этот наверняка получил бы имя «Белый, можно подумать». К тому же Лени оставалось всего несколько дней до месячных, так что ее груди налились и отяжелели, и сквозь дразнящую белизну платья смотрелись просто великолепно.

Сначала, когда она вошла в квартиру Джона и обнаружила, что его там нет, ее охватило разочарование. Но потом она поняла, что это как раз хорошо, будет время подготовиться. Если Фланнери войдет, пока она будет переодеваться, придется ему немного подождать. Разочарован он не будет. Сегодня Лени чувствовала, что может вить из него веревки.

Она прошла в его ванную и сняла с себя одежду. Голая, она поглядела на себя в зеркало и восхищенно взвизгнула. Потом перебрала его коллекцию одеколонов на полочке над раковиной, раздумывая, не надушиться ли одним из них. Но Джон часто говорил, что ему нравится ее запах, что он его заводит. Он даже просил ее не пользоваться никаким дезодорантом и не принимать душ, собираясь к нему на свидание. «Я хочу нюхать тебя, а не „Эсти Лаудер“». Когда он сказал это впервые, она почувствовала неловкость и смущение, но позже эта фраза стала казаться ей невероятно обольстительной. Ни один мужчина никогда не говорил ей ничего подобного. И она втайне стала считать себя порочной, а еще – более женственной и сексуальной. Иногда, лежа с ней в постели, он проводил языком вдоль ее бедра, а потом вдоль всего бока до подмышки. Там он неизменно задерживался, и она чувствовала, как он дышит, втягивая носом ее запах.

И вот, стоя у кухонной двери, готовая отдать Джону всю себя, она наконец его увидела. Он стоял на коленях, к ней спиной, лицом в пол, и словно молился… ей же. Точная копия Лени Саломон сидела за столом лицом к двери, и даже одежда на ней была точно такая же, как на Лени некоторое время назад.

Теперь, когда Хаос научился думать, он вообразил себя остроумным и страшно забавным. Обычно он навещал Фланнери в собственной шкуре. Но сегодня он решил внести в свои визиты немного веселья и разнообразия. Фланнери трахается с калекой? Ну так сегодня калека оттрахает его самого.

Так он пустился на поиски Лени и обнаружил ее в магазине нижнего белья. Он следил за ней, пока она колебалась, не зная, какой халатик предпочесть. Когда ее образ отпечатался в его сознании, Хаос проник в квартиру к Фланнери и воссоздал Лени Саломон такой, какой он ее только что видел. Войдя в кухню, Джон увидел Хаос, обитающий в озадаченном теле его любовницы. В тот же миг он преклонил колена и пал перед своим создателем ниц.

Но здесь Хаос допустил ошибку. Он признавал в людях только самого себя. Все остальные человеческие качества он презирал как заблуждения или слабости. Хаос понимал хаос любви, но не ее узы. Анархию искусства, но не гармонию и общность, которые оно создает. Хаос знал, что не различает определенные человеческие качества, как дальтоник не различает цвета, но ему было все равно. Он не видел их потому, что они были за пределами воспринимаемого им спектра. Как очень высокий свист, который слышат только собаки. Вот почему время от времени он создавал кого-нибудь вроде Джона Фланнери и посылал ненадолго в мир. Были такие поручения, такие задачи, выполнить которые могло только живое, настоящее человеческое существо. Человеческий фактор, справиться с которым могли только люди.

Вот ведь ирония – Лени была незаменима в любой критической ситуации. Флора часто шутила, что хотела бы оказаться рядом с лучшей подругой, когда начнется Третья мировая война. Потому что Лени наверняка не потеряет голову и точно будет знать, куда бежать и что делать, когда земля начнет плавиться у них под ногами.

Заглянув в кухню и увидев Джона, который стоял на коленях перед точной копией ее самой, Лени спокойно подумала, что это какая-то шутка, трюк; Джон все это подстроил, чтобы ее напугать.

Вторая Лени на кухне заговорила. Она, эта женщина, эта копия, одетая в тот самый наряд, который Лени оставила на двери в ванной несколько минут тому назад, сейчас говорила с Фланнери. Что именно она говорит, разобрать было невозможно. Язык самозванки не был похож ни на что, слышанное Лени раньше. Торопливая мешанина диссонирующих звуков, изливавшаяся из ее рта, пугала. Высокие и мелодичные звуки походили на птичью трель. В них была настоящая музыка, только в этой музыке что-то было не так. Довольно приятная, она звучала как-то мертво – словно ее исполняли на поддельных инструментах вроде труб из бумаги и скрипок из сукна. Джон отвечал ей длинными фразами на том же языке. Затем последовал скоростной обмен репликами. Они разговаривали.

Посреди разговора другая женщина вдруг умолкла и посмотрела прямо на Лени. Но не увидела ее, потому что теперь, в отличие от их первой встречи, Хаос покинул Лени. Она была спокойной и собранной. Она видела, что происходит что-то странное, и понимала, что Джон является его частью. Вот и все. Как всегда в подобных ситуациях, она не позволяла своему разуму выходить за пределы этих двух фактов. Другая женщина перестала на нее смотреть и снова заговорила с Джоном на их тайном безумном языке.

Лени медленно сделала два шага прочь от двери, выставив назад руку, чтобы нащупать то, что может оказаться у нее за спиной. Она была голой, если не считать халата и дешевых босоножек из красной резины, которые она держала у Джона. Как счастлива она была в тот день, когда покупала эти смешные штуковины, зная, что будет с ними делать. Как здорово было потом сказать Джону, что она оставит босоножки у него, потому что так удобнее. Оба, конечно, знали, что удобство тут ни при чем. Оставив свои босоножки в его квартире, она как бы застолбила участок, заявила свои права на самого Джона и на его собственность, что в ту пору его вполне устраивало.

Стоя по-прежнему к ней спиной, Джон не отрывал глаз от другой женщины. Лени знала, что стоит только Джону ее заметить, и ей конец. Ей надо было добраться до входной двери, потихоньку открыть ее и бежать. Она медленно шагнула назад, как можно тише и осторожнее. Но ее хромая нога и тут ей подгадила, помешав держать равновесие. Нога превратилась в злейшего врага Лени, затрудняя каждый ее шаг. Всю жизнь она думала об этой ноге так, словно та была ее умственно отсталой сестрой, которая повсюду таскается за ней, портя и губя все, к чему ни прикоснется. Словно неразлучный компаньон, нога вечно требовала к себе повышенного внимания, а взамен создавала только неудобства и неловкие ситуации. Лени ненавидела ее и себя – за то, что так и не повзрослела достаточно, чтобы стряхнуть этот груз с души.

Пока Джон и другая женщина разговаривали, идти к двери было легче. Лени не могла двигаться совсем беззвучно; да и никто другой не смог бы. Но шум, производимый ими, заглушал тот, который создавала она. Оглянувшись через плечо назад, она приободрилась, увидев, как мало ей осталось до выхода.

Что-то из сказанного Джоном, похоже, рассердило женщину. Ее голос поднялся до крика, и полились странные слова. Фланнери впервые оторвал взгляд от пола, но она заверещала, и его голова тут же поникла опять.

Что она говорит? И как он это понимает? И кто она, эта самозванка? И кто он?Лени была уже почти у двери, почти на свободе, когда ее сердце и разум споткнулись об эту мысль, об этот вопрос: так кто же такой Джон? Что здесь происходит сегодня, когда все должно было быть совершенно иначе? Любовь, страсть, но теперь еще и смятение, – все ее теперешние чувства к нему вырвались из-под ее контроля и затопили ее душу до самых берегов. И она совершенно ничего не могла с этим поделать, хотя и знала, что надо спасаться.

Собака открыла глаза. Подняв свою гигантскую голову, она не обернулась, чтобы посмотреть на женщину, которая сидела за столом. Не смотрела она и на Джона Фланнери. Датский дог открыл глаза и уставился прямо на Лени.

В ее сумочке на полу ванной комнаты лежали гостинцы для собаки. Всякий раз, приходя в гости, она приносила ей какое-нибудь лакомство или игрушку. Прогулки с Джоном и собакой вдоль Дунайского канала были для нее одним из самых привлекательных моментов в их отношениях. Из-за ее хромой ноги далеко они никогда не ходили. Но собака, казалось, ничуть не возражала и спокойно укладывалась у их ног, когда они садились на какую-нибудь скамеечку, и все трое умиротворенно созерцали течение реки и суету мира.

– Твоя нога снова тебя беспокоит?

Лени застыла. Она не сразу узнала этот голос, хотя он явно был обращен именно к ней. Это был не Джон и не другая женщина. Но голос был очень знакомый; он жил в ее памяти, хотя она не слышала его уже очень давно. Она обернулась, и в тот же миг чья-то рука коснулась ее плеча, заставив ее отпрянуть.

Рядом стоял отец в своей любимой бейсболке с надписью «Нью-Йорк доджерс», в рабочей рубахе и полинявших армейских штанах. То, во что он всегда переодевался, вернувшись домой из офиса. То, в чем его похоронили четыре года назад.

– Папа?

Он выглядел таким настоящим и был настолько там, настолько рядом, что она забыла о том, где она и в каком отчаянном положении находится.

Но к тому времени Лени Саломон уже две минуты как умерла. Встреча с отцом была началом ее собственного посмертия. Отчего она умерла? Ее убил Джон Фланнери, или датский дог, или другая женщина. Кто именно из них троих в ответе за это убийство, не важно. В тот миг, когда собачий взгляд упал на Лени, растревоженную своей великой любовью к Джону, она умерла, не успев даже испугаться.

Нашли ее позже в парке на берегу Дуная, тело ее сползло со скамейки. Согласно полицейскому отчету, у нее была аневризма в мозгу, и смерть наступила мгновенно. Ее мозг просто выключился.

* * * * * *

Часы Изабеллы остановились в разгар похорон Лени. Она перевела взгляд на свое запястье только потому, что ни секунды больше не могла смотреть вперед. Прямо перед ней был гроб Лени Саломон, который вот-вот должен был опуститься в землю навечно. Сама мысль об этом была невыносима, не говоря уже о визуальном ее подтверждении. Невыносимо было смотреть на деревянный ящик цвета янтаря и знать, что лежит внутри.

Винсент стоял по одну сторону от Изабеллы, Флора – по другую. За всю церемонию она ни разу не выпустила ее руки. Как ни странно, ни та ни другая ни разу не заплакали. Винсент это заметил, но выяснять причину не собирался. Он знал, как они обожали свою умершую подругу. Если их горе молчаливо, так тому и быть.

Знал он и то, что, где бы ни оказалась сейчас Лени, с ней все в порядке. Как человек, к которому возвращается утерянная после сильного удара по голове память, так и Этрих полегоньку-потихоньку вспоминал, что такое смерть. Как он уже говорил Изабелле, большая часть этих воспоминаний возвращалась к нему в виде размытых, несфокусированных фотографий. Он подолгу разглядывал их, озадаченно поворачивая то так, то эдак, пытаясь догадаться, что на них изображено, что это означает и где снято. Но некоторые фотографии были резкими и отчетливыми. Этрих даже завел маленькую записную книжку, которую постоянно носил с собой в кармане и куда заносил все, что, как он думал, имело отношение к этим воспоминаниям, или ассоциации между ними и своими догадками.

Но он так и не понял, что один маленький участок его мозга теперь работал на несколько световых лет впереди остальной его части, ускоряясь еще больше, когда он вступал в физический контакт с Изабеллой. Эта часть его мозга распознавала важные детали «ломографий» и приходила к серьезным заключениям. Обгоняющее сознание – наблюдающее, анализирующее, упорядочивающее, – сверхразвитое чувство было одним из немногих вещей, которые он, сам того не подозревая, принес из смерти. Однако сейчас ему не было от этого чувства никакого толка: он едва начинал осознавать его существование и ее послания.

К примеру, на первой странице записной книжки среди обрывков воспоминаний, списков и каракулей свободных ассоциаций он написал «Фланнери». Но, записывая это имя, невесть откуда всплывшее в его памяти, Этрих думал, что речь идет о Фланнери О'Коннор, [18]18
  Фланнери О'Коннор (1925–1964) – американская писательница, прозванная «Фолкнером в юбке», мастер «южной готики».


[Закрыть]чьими рассказами он зачитывался школьником. На седьмой странице, в уголке, он нарисовал первоклассный набросок датского дога.

Эта высокоразвитая часть его мозга знала и то, что они с Изабеллой находятся в большой опасности, и даже откуда эта опасность им грозит. Но, несмотря на всю свою блестящую информированность, предупредить Этриха она не могла. Они ведь были не в Смерти, где всегда найдется какой-нибудь Броксимон или медведь Боб, который нарушит правила, чтобы помочь. Этрих снова вернулся к жизни, а здесь подсказчиков нет.

Тем не менее в тот день, на похоронах, он первым увидел Джона Фланнери. Похороны проходили в Вайдлинге, деревушке милях в пяти от Вены. Буколическое, заполненное народом кладбище находилось на самой окраине деревни, по соседству с узкой петляющей дорогой в Винервальд – Венский Лес. Семейство Лени владело здесь участком земли.

Машины оставляли где попало, прямо у обочины, потому что у кладбища своей стоянки не было. По этой причине единственное свободное местечко, которое нашел Этрих, оказалось довольно далеко. Потом они долго шли назад и успели к самому началу церемонии. По пути они миновали «порше-кайенн» цвета селадон. Винсент узнал этот цвет, и по его лицу скользнула улыбка. Он хотел сказать об этом Изабелле, но, вспомнив о торжественности момента, сдержался. Однако он дважды оглянулся на машину, пока они шли, каждый раз повторяя про себя: «Селадон».

Этриху никогда не нравилась Лени Саломон, как и он ей. Поэтому он чувствовал себя слегка виноватым, отправляясь на похороны и не испытывая ничего, кроме обычной печали, которая возникает всегда, когда кто-то умирает скоропостижно и к тому же слишком рано. Сколько он ее знал, Лени всегда была с ним надменной и резкой. При первой же встрече он почувствовал, что от нее веет неодобрением, как веет холодом от человека, только что вошедшего в дом в морозный февральский денек. С тех пор отношения между ними так и не потеплели. Он знал, что она в курсе его романа с Флорой и того, что именно Флора познакомила его с Изабеллой. Неужели Лени невзлюбила его именно за то, что он ушел от одной ее лучшей подруги к другой? Может быть, Флора говорила о нем гадости, когда между ними все кончилось? Или у Лени были другие причины, по которым она никогда даже не пыталась скрыть свою неприязнь к Винсенту?

Пока они с Изабеллой спускались по короткому склону холма к кладбищу, он вспомнил как однажды летним вечером они всей толпой отправились в «хойриген» [19]19
  Heurigen (нем.)кабачок, где торгуют вином урожая текущего года.


[Закрыть]в Северинг пить молодое вино и есть восхитительных жареных цыплят, которых там подавали. Настроение у компании было хорошее, а от вина все еще больше расслабились. В разгар вечера Этрих обнаружил, что сидит рядом с Лени. Между ними завязался живой, интересный разговор о любимых книгах. Это был первый случай, когда он почувствовал проблеск интереса с ее стороны. В какой-то момент он едва заметно коснулся двумя пальцами ее локтя, чтобы подчеркнуть свою мысль. Едва почувствовав его прикосновение, она резко отдернула руку, а по ее лицу промелькнуло выражение такой неприязни, что он не только поразился, но и обиделся.

Больше они никогда так долго не разговаривали. Он продолжал слышать о Лени и ее жизни от Изабеллы, которая всегда говорила о своей подруге с огромной любовью и уважением. Этрих выслушивал ее истории и забавные рассказики, стараясь ничем не выдать себя, но его мнение о хромой красотке нисколько не изменилось.

Они шли через все кладбище по направлению к изрядных размеров толпе, собравшейся у открытых дверей маленькой часовни. Когда они уже почти дошли, от толпы отделилась Флора, приблизилась к Изабелле, обняла ее и долго простояла так с закрытыми глазами. Этриху стало неудобно, он почувствовал неловкость, став свидетелем таких эмоций. Он не знал, что говорить или делать. С Флорой они давно уже помирились. И все же при каждой встрече он наблюдал, как лицо Флоры становится напряженным, а улыбка – деланной, как патентованная фальшивка политиков.

В конце концов он решил, что пусть лучше женщины поговорят и утешат друг друга. Он медленно отошел, то и дело оборачиваясь, на случай, если Изабелла словом или взглядом попросит его вернуться. Смешавшись с задними рядами, он остановился достаточно близко, чтобы любой случайный наблюдатель понял – он присутствует на этих похоронах. Оттуда он видел, как обе женщины рука об руку подошли к гробу и по очереди склонились, чтобы поцеловать его. Хотя это происходило при всех, у Этриха возникло такое чувство, как будто в тот момент там не было никого, кроме трех подруг, которые разговаривали перед последним прощанием. А он подслушивает их издалека.

Он отвернулся и стал разглядывать кладбище. Переводя взгляд с одного надгробия на другое, он вдруг прищурился и вытянул шею, чтобы получше разглядеть одно из них. Убедившись, что правильно прочитал надпись, он подошел к могиле поближе и уставился на нее со смесью грусти и уважения. Это была могила Арлен Форд, американской киноактрисы. Еще по дороге сюда Изабелла говорила, что кинозвезда похоронена на этом кладбище. А Этрих даже не знал о ее смерти. Ностальгия накрыла его, словно волна, пока он перебирал в памяти фильмы с ее участием и вспоминал, как он наслаждался ее игрой. В одном из ее фильмов даже его машину сняли.

На камне ниже дат ее рождения и смерти была какая-то цитата по-английски. Он прочитал ее несколько раз, и она ему понравилась, хотя что она значит, он не имел ни малейшего понятия.

Я сварю тебе суп и подержу тебя за руку

Он решил, что это, должно быть, знаменитая фраза из какого-нибудь ее фильма.

Вздохнув, он перевел взгляд с могилы на боковую дорожку и ряд надгробий за ней. Там стоял большой бородатый мужик. Нет, не большой, а толстый. И даже не толстый. Он был… с такого расстояния и не скажешь какой. Этриху показалось, что он смотрит на него и улыбается. А может, ему просто почудилось. Мужик был в черном костюме и белой рубашке, но без галстука. Глядя на его одежду, Винсент подумал, что он пришел на похороны. Но почему-то он не двигался с места, а просто стоял и улыбался. Казалось, он чего-то ждет. Может, привез кого-нибудь. Тогда все понятно. Чей-то шофер, наверное. Кто бы он ни был, невежливо так глазеть на людей, да и незачем. Этрих отвернулся и зашагал туда, где были похороны.

Увидев это, Джон Фланнери нахмурился. Он был искренне разочарован тем, что Винсент Этрих не сделал ничего, ну ровным счетом ничего такого, что говорило бы об узнавании или испуге. Фланнери рассчитывал на более ощутимые и восхитительные признаки дрожи в коленках при их первом столкновении. Вместо этого он получил всего лишь пару долгих взглядов, после чего Этрих развернулся и ушел. Что за паршивое начало! Пожав плечами, он сунул руку в карман, вытащил свежий сандвич с кониной и, поглядывая, как начинаются похороны его любовницы, с удовольствием впился в него зубами.