Текст книги "Поправки"

Автор книги: Джонатан Франзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Чем больше он думал об этом, тем больше злился

Отношения Гари Ламберта с корпорацией «Аксон», принесшие в итоге немалую прибыль, завязались за три недели до описанных выше событий, воскресным днем, когда он в своей новенькой лаборатории для цветной печати пытался отреставрировать две старые фотографии родителей и, получив удовольствие от этого процесса, увериться в своем душевном здоровье.

Собственное душевное здоровье давно стало для Гари предметом особых забот, но как раз в тот вечер, когда он, выйдя из своего просторного, крытого сланцем особняка на Семинол-стрит, пересек задний двор и поднялся по наружной лестнице в просторный гараж, в его мозгу царила такая же теплая и ясная погода, как и во всей северо-западной Филадельфии. Сквозь легкую дымку и небольшие тучки с серым оперением просвечивало сентябрьское солнце, и, насколько Гари разбирался в своей нейрохимии (в конце концов, он же не психиатр, а вице-президент «СенТрастБанка», не следует об этом забывать), все основные датчики указывали на отметку «здоров».

Хотя в принципе Гари одобрял, что современному человеку полагается самостоятельно управлять своими пенсионными вкладами, планировать междугородные разговоры и выбирать программы в частных школах, он был отнюдь не в восторге, что на него возложена ответственность за состояние его личных мозгов, в то время как некоторые – в первую очередь родной отец – наотрез отказывались от подобной ответственности. Но уж чего-чего, а добросовестности у Гари не отнимешь. На пороге темной комнаты он оценил уровень нейрофактора 3 (серотонин, один из важнейших факторов) – максимум за последнюю неделю, если не за месяц; фактор 2 и фактор 7 также превышали самые радужные ожидания, и фактор 1 уже не столь угнетен, как с утра (последействие выпитого на ночь бокала арманьяка). Упругий шаг, приятное ощущение своего роста – несколько выше среднего – и летнего загара. Недовольство супругой, Кэролайн, незначительно, поддается сдерживанию. Основные признаки паранойи (неотвязное подозрение, будто Кэролайн и двое старших сыновей посмеиваются над ним) пошли на убыль, сезонное томление по поводу тщеты и краткости жизни уравновешивалось крепостью его мозговой системы в целом. Нет, клинической депрессией он не страдает.

Гари задернул бархатные шторы, сдвинул светонепроницаемые ставни, достал из большого холодильника (нержавеющая сталь) коробку с бумагой формата 8×10 дюймов и засунул две пленки в электрический очиститель негативов – волнующе тяжелый маленький приборчик.

Он печатал фотографии родителей из времен злополучного Десятилетия супружеского гольфа. На одном снимке Инид, сильно изогнувшись, скосив под солнечными очками глаза – в мареве жары все расплывается, – левой рукой стиснула многострадальную клюшку-пятерку, правую руку, исподтишка бросающую мяч (белое пятно на краю фото) поближе к лунке, размыло в движении. (Они с Альфредом играли только на дешевых общедоступных полях для гольфа, прямых и коротких.) На другой фотографии Альфред – шорты в обтяжку, кепка «Мидленд-Пасифик» с длинным козырьком, черные носки и допотопные туфли для гольфа – замахивался столь же допотопной деревянной клюшкой на белую метку размером с грейпфрут и скалился в камеру, словно говоря: «Вот по такому мячику я бы попал!»

Вынув увеличенные отпечатки из фиксажа, Гари включил свет и обнаружил, что оба снимка покрыты сеткой странных желтых пятен.

Он чертыхнулся, не столько из-за фотографий, сколько потому, что хотел сохранить хорошее настроение, обеспеченное высоким уровнем серотонина. От мира немых объектов требовалась лишь капелька уступчивости.

Погода портилась. В водостоках зажурчала вода, по крыше забарабанили капли, сыпавшиеся с ближайших деревьев. Занимаясь второй парой отпечатков, Гари слышал сквозь стены гаража, как Кэролайн играет с детьми в футбол. Топот ног, пыхтение, изредка вопли, сейсмический толчок, когда мяч ударял по гаражу.

Вторая пара снимков вышла из фиксажа с теми же желтыми пятнами, и Гари понял: пора прекращать бессмысленное занятие. Как раз в этот миг в наружную дверь постучали, и его младший сын Джона проскользнул в лабораторию, всколыхнув черную занавеску.

– Фотографии печатаешь? – спросил Джона.

Гари поспешно сложил неудачные оттиски вчетверо и выбросил в мусор.

– Только собираюсь, – соврал он.

Заново смешав растворы, Гари открыл новую пачку бумаги. Джона уселся возле красной лампы и забубнил себе под нос, перелистывая одну из «Хроник Нарнии»,[27]27  «Хроники Нарнии» – цикл из семи романов-сказок (1950-1955) английского писателя Клайва Льюиса (1898-1963).


[Закрыть] «Принца Каспиана», подарок сестры Гари, Дениз. Джона учился во втором классе, а читал как пятиклассник. Отдельные слова он произносил внятным шепотом, и это было прелестно, обаятельно, как и все, что делал этот нарниец с сияющими темными глазами, певучим голоском и мягкими, словно меховая шкурка, волосами, – даже на взгляд Гари, Джона больше походил на разумного зверька, нежели на маленького мальчика.

Кэролайн не вполне одобряла «Хроники Нарнии», ведь Клайв Льюис был известным апологетом католичества и нарнийский лев Аслан представлял собой мохнатого, четвероногого Христа, но Гари в детстве с наслаждением прочел «Льва, колдунью и платяной шкаф» и не превратился от этого в религиозного фанатика (конечно же он был убежденным материалистом).

– Они убили медведя, – доложил Джона. – Обычного, не говорящего, и Аслан вернулся, его видела только Люси, а остальные ей не поверили.

Гари опустил отпечатки в фиксаж.

– Почему они ей не поверили?

– Потому что она самая младшая, – ответил Джона. На улице под дождем смеялась и что-то кричала Кэролайн. Что за привычка – носится как безумная наравне с мальчишками. В первые годы брака Кэролайн работала на полную ставку юристом, но после рождения Кейлеба получила наследство и теперь работала лишь по нескольку часов в Фонде защиты детей за пустячное жалованье благотворительной организации. Вся ее жизнь сосредоточилась на детях, Кэролайн называла их своими лучшими друзьями.

Полгода назад, когда Гари незадолго до своего сорокатрехлетия ездил с Джоной к родителям в Сент-Джуд, двое местных умельцев переоборудовали второй этаж гаража, переделали систему освещения и водопровода – это был подарок-сюрприз от Кэролайн. Гари высказывал порой желание увеличить старые семейные фотографии и собрать в большом альбоме с кожаным переплетом «Двести классических моментов семьи Ламберт». С этой задачей вполне бы справилось и фотоателье, к тому же мальчики учили отца работать с компьютерными изображениями, а если б ему все-таки понадобилась лаборатория, можно бы арендовать ее с почасовой оплатой. Поэтому при виде подарка – жена торжественно проводила его в гараж и предъявила совершенно ненужную и нежеланную темную комнату – Гари едва не расплакался. Но из популярных пособий по психологии, которыми был завален ночной столик Кэролайн, Гари наперечет знал тревожные сигналы надвигающейся депрессии, и к их числу, согласно всем авторитетам, относилась беспричинная плаксивость, так что Гари проглотил застрявший в горле комок, осмотрел дорогущую новую лабораторию и воскликнул, что он в восторге от подарка Кэролайн (она испытывала смешанные чувства: запоздалые сожаления потратившегося покупателя и приятное возбуждение щедрого дарителя). Теперь, чтобы доказать себе, что он вовсе не страдает депрессией, и чтобы Кэролайн ничего такого не заподозрила, Гари назначил себе работать в темной комнате дважды в неделю, пока «Двести классических моментов семьи Ламберт» не будут готовы.

Еще один признак паранойи: Гари мучило подозрение, что Кэролайн вытесняет его из дома, для того и устроила лабораторию в гараже.

По сигналу таймера Гари переложил третью пару отпечатков в фиксаж и включил свет.

– Что это за белые пятна? – поинтересовался Джона, заглянув в кювету.

– Понятия не имею!

– Похоже на облака, – продолжал Джона.

Мяч с грохотом врезался в стену гаража.

Оставив Инид морщиться в закрепляющем растворе, а Альфреда – ухмыляться, Гари распахнул ставни. Араукария и бамбуковые заросли блестели от дождя. На заднем дворе Кэролайн и Аарон в грязных, промокших, прилипших к лопаткам свитерах жадно глотали воздух, Кейлеб завязывал шнурки. Кэролайн сорок пять, а ноги как у молоденькой девочки, волосы все такие же светлые, как двадцать лет назад, когда Гари познакомился с ней в «Спектруме», на концерте Боба Сигера. Жена все еще очень привлекала Гари, восхищала его своей естественной внешней притягательностью и квакерской родословной. Гари машинально потянулся за фотоаппаратом, навел на Кэролайн телеобъектив.

Лицо Кэролайн напугало его: брови мучительно сведены, рот сложился в печальную гримасу. Прихрамывая, она снова побежала за мячом.

Гари перевел объектив на старшего сына, Аарона, – того лучше всего фотографировать врасплох, чтобы не наклонял кокетливо голову под выигрышным, как он полагает, углом. Лицо у Aapoнa раскраснелось и испещрено пятнышками грязи – славный выйдет снимок. Гари отрегулировал было дальность, но огорчение из-за Кэролайн перехлестнуло порог нейрохимической защиты.

Игра остановилась. Кэролайн, все так же прихрамывая, побежала к дому.

– «Люси зарылась лицом в гриву Аслана, прячась от его взгляда», – прошептал Джона.

Из дома послышался вскрик.

Кейлеб и Аарон отреагировали без промедления, галопом промчались через двор, точно герои боевика, и скрылись за дверью. Секунду спустя Аарон вновь возник на пороге и громко позвал ломающимся уже голосом:

– Папа! Папа! Папа! Папа!

Когда все впадали в истерику, Гари становился спокойным и методичным. Он неторопливо вышел из лаборатории, спустился по скользкой от дождя наружной лестнице. На открытом пространстве позади гаража, над рельсами пригородной железной дороги, во влажном воздухе ярким потоком разливался свет.

– Папа, бабушка звонит!

Гари легкой походкой зашагал через двор, изредка останавливаясь и с сожалением оценивая ущерб, причиненный футболистами газону. Здешняя округа, Честнат-хилл, напоминала Нарнию. Столетние клены, гинкго и платаны, в большинстве своем искалеченные (мешали прокладывать линию электропередачи), мятежно поднимались над тесно застроенными улочками, носившими имена истребленных племен, семинолов и чероки, навахо и шонов. На многие мили в любую сторону, невзирая на большую плотность населения и высокие доходы домовладельцев, отсутствовали скоростные шоссе и не хватало магазинов. «Страна остановившегося времени» – так называл эти места Гари. Большинство домов, и его собственный в том числе, были сложены из аспидного сланца, с виду похожего на необработанное олово, точно под цвет его волос.

– ПАПА!

– Спасибо, Аарон, я расслышал тебя с первого раза.

– Бабушка звонит!

– Знаю, Аарон, ты уже говорил.

В кухне, мощенной шиферной плиткой, он застал Кэролайн – скрючившись на стуле, она обеими руками хваталась за поясницу.

– Она уже звонила утром, – призналась Кэролайн, – я забыла тебе сказать. Телефон звонил каждые пять минут, я побежала бегом, и вот…

– Спасибо, Кэролайн.

– Я бежала бегом…

– Спасибо. – Гари схватил радиотрубку, отвел ее от себя на вытянутой руке, словно удерживая мать на расстоянии, и пошел в столовую. Здесь его подкарауливал Кейлеб, заложив пальцем скользкую страницу каталога.

– Папа, можно тебя на минуточку?

– Не сейчас, Кейлеб, бабушка на линии.

– Я только хотел…

– Сказано: не сейчас!

Кейлеб покачал головой, растерянно улыбаясь, словно любимый публикой спортсмен, ни с того ни с сего пробивший пенальти мимо ворот.

Через выложенный мраморной плиткой холл Гари проследовал в огромную гостиную и сказал «алло» в маленькую трубку.

– Я предложила Кэролайн перезвонить, если ты не у телефона, – начала Инид.

– Ты платишь всего семь центов за минуту, – заметил Гари.

– А мог бы и сам мне перезвонить.

– Мама, мы спорим из-за четвертака.

– Весь день пытаюсь тебе дозвониться, – продолжала она. – Турагент требует ответа не позднее завтрашнего утра. Мы все еще надеемся, что вы приедете к нам на Рождество в самый последний раз, я же обещала Джоне, так что…

– Секундочку! – перебил Гари. – Спрошу Кэролайн.

– Гари, у тебя было несколько месяцев, чтобы все обсудить. Я не собираюсь сидеть у телефона и ждать, пока ты…

– Одну секунду!

Он прикрыл большим пальцем дырочки микрофона и вернулся в кухню. Джона стоял на стуле с пачкой шоколадного печенья «Орео» в руках, Кэролайн в той же скрюченной позе сидела у стола, учащенно дыша.

– Когда я бежала снять трубку, случилось кое-что ужасное, – сказала она.

– Два часа ты носилась под дождем! – воскликнул Гари.

– Нет, все было прекрасно, пока я не побежала к телефону!

– Кэролайн, я видел, как ты хромала еще до того…

– Все было прекрасно, – упрямо повторила она, – пока я не побежала к телефону, который звонил в сотый раз!

– Ладно, – уступил Гари. – Во всем виновата моя мать. А теперь скажи, что мне ответить ей насчет Рождества.

– Что хочешь. Пусть приезжают к нам.

– Мы обсуждали возможность поехать к ним.

Кэролайн решительно покачала головой, отметая его слова:

– Нет. Ты говорил об этом. А я нет.

– Кэролайн…

– Я не стану ничего обсуждать, когда она ждет у телефона. Попроси перезвонить на следующей неделе.

Джона сообразил, что может взять сколько угодно печенья и родители не заметят.

– Ей нужно все организовать сейчас, – пояснил Гари. – Им надо решить, заезжать ли к нам в следующем месяце после круиза. А это зависит от Рождества.

– Наверное, диск сместился.

– Раз ты не хочешь обсуждать, я просто скажу ей, что мы подумываем приехать в Сент-Джуд.

– Ни за что! Мы так не договаривались!

– Один раз сделаем исключение.

– Нет! Нет! – Влажные пряди спутанных светлых волос мотались в воздухе, подчеркивая решительное несогласие. – Нельзя нарушать правила!

– Исключение не отменяет правила.

– Боже, мне необходим рентген, – сказала Кэролайн.

Шмелиное гудение Инид пробилось из зажатого пальцем микрофона:

– «Да» или «нет»?

Кэролайн поднялась, прижалась к Гари, уткнулась лицом ему в свитер, легонько постучала кулачком по его груди.

– Пожалуйста! – Она потерлась носом о его ключицу. – Скажи, что перезвонишь попозже. Пожалуйста! Очень болит спина.

Гари отвел телефонную трубку в сторону, руке было неудобно, жена все теснее прижималась к нему.

– Кэролайн, они восемь лет подряд приезжали к нам. Неужели я не могу попросить об одном-единственном исключении? Или хотя бы сказать, что мы подумаем?

Кэролайн горестно покачала головой и рухнула на стул.

– Хорошо! – сказал Гари. – Я сам приму решение.

Он прошагал в столовую, и Аарон, слышавший этот разговор, уставился на него словно на изверга, терзающего жену.

– Папа, – начал Кейлеб, – можно тебя кое о чем попросить, если ты не разговариваешь с бабушкой?

– Нет, Кейлеб, я разговариваю с бабушкой.

– А сразу после этого можно?

– Боже, боже, боже, – причитала Кэролайн.

В гостиной Джона расположился на большом кожаном диване, выстроил башенку из печенья и уткнулся носом в «Принца Каспиана».

– Мама?

– Что это такое? – возмутилась Инид. – Не можешь сейчас говорить, перезвони потом, но заставлять меня ждать десять минут…

– Ну все, я уже тут.

– Так что же вы решили?

Гари не успел ответить – из кухни донесся пронзительный кошачий вопль, похожий на крики, которые Кэролайн испускала в постели лет пятнадцать назад, когда еще не было нужды бояться, как бы не услышали мальчики.

– Прости, мама, еще минуточку.

– Так не годится, – сказала Инид, – элементарная вежливость…

– Кэролайн, – крикнул Гари в сторону кухни, – неужели нельзя хоть на несколько минут взять себя в руки?

– А! А! А! О-о! – завывала Кэролайн.

– От боли в спине еще никто не умирал, Кэролайн.

– Пожалуйста, перезвони ей потом! Я споткнулась на ступеньке, когда спешила в дом. Гари, мне так больно…

Он повернулся спиной к кухне.

– Извини, мама.

– Что у вас там творится?

– Кэролайн слегка повредила спину, играя в футбол.

– Знаешь, неприятно говорить об этом, но с возрастом все начинает болеть, – сказала Инид. – Я могла бы целый день тебе рассказывать, где у меня болит. Бедро не дает ни минуты покоя. Но будем надеяться, что с годами человек становится терпеливее.

– А-а! А-а! А-а! – стонала Кэролайн.

– Будем надеяться, – повторил Гари.

– Ладно, так что вы решили?

– С Рождеством вопрос еще открыт, – промямлил он, – может, вам лучше заехать к нам на обратном пути…

– О-у! О-у! О-у!

– С каждым днем билеты на Рождество заказать все труднее, – не сдавалась Инид. – Шумперты заказали тур на Гавайи еще в апреле, потому что в прошлом году дотянули до сентября и не смогли получить те места, которые…

Из кухни прибежал Аарон.

– Папа!

– Я разговариваю по телефону.

– Папа!

– Ты же видишь, Аарон, я разговариваю по телефону.

– У Дейва колостомия, – продолжала Инид.

– Папа, ты должен что-нибудь сделать! – потребовал Аарон. – Маме совсем плохо. Она просит, чтобы ты отвез ее в больницу.

– Кстати, папа, – снова возник Кейлеб со своим каталогом, – заодно и меня кое-куда подбросишь.

– Нет, Кейлеб.

– Ну правда, мне очень-очень нужно в магазин.

– Подходящие места раскупают сразу же, – сказала Инид.

– Аарон! – позвала из кухни Кэролайн. – Аарон! Куда ты подевался? Где твой отец? Где Кейлеб?

– Как прикажете сосредоточиться в таком шуме? – подал голос Джона.

– Прости, мама, – извинился Гари, – пойду поищу место потише.

– Осталось очень мало времени! – В голосе Инид зазвучала паника: с каждым днем, с каждым часом билетов на рейсы конца декабря все меньше, и все меньше надежды на то, что Гари и Кэролайн привезут мальчиков в Сент-Джуд на последнее, самое последнее Рождество.

– Папа, – умолял Аарон, следуя по пятам за Гари на второй этаж. – Что я скажу маме?

– Скажи, чтобы позвонила по девять-один-один. Возьми свой сотовый телефон и вызови неотложку. Кэролайн! – окликнул он. – Набери девять-один-один.

Девять лет назад, после особенно тягостной поездки на Средний Запад: снежные бури в Филадельфии и в Сент-Джуде, четырехчасовая задержка в аэропорту с ноющим пятилетним и орущим двухлетним ребенком, целая ночь рвоты у Кейлеба (реакция на избыток масла и жира в праздничных яствах Инид, по мнению Кэролайн), сильнейший ушиб, который получила Кэролайн, поскользнувшись на заледеневшей подъездной дорожке возле дома свекрови (спину она травмировала в юности, играя в хоккей на траве за «Френдз-сентрал»,[28]28  «Френдз-сентрал» – частная квакерская школа.


[Закрыть] но теперь считала, что на подъездной дорожке старая травма «обострилась»), – Гари поклялся жене, что никогда больше словом не обмолвится о Рождестве в Сент-Джуде. С тех пор его родители восемь лет подряд приезжали на Рождество в Филадельфию, и, хотя Гари отнюдь не одобрял одержимости семейным торжеством – он считал ее симптомом более серьезной проблемы, нездоровой пустоты в жизни Инид, – в желании родителей остаться на сей раз дома ничего предосудительного не было. Гари рассчитывал также, что Инид скорее согласится покинуть Сент-Джуд и переселиться на восток, если получит свое «самое последнее Рождество». Лично он готов был поехать в гости, ему требовалась лишь капелька уступчивости со стороны жены, подобающее взрослому человеку умение принять во внимание особые обстоятельства.

Войдя в свой кабинет, Гари запер дверь, отгораживаясь от криков и воплей семейства, от топота ног на лестнице, от всего этого надуманного переполоха. Снял трубку с аппарата на столе и выключил радиотрубку.

– Просто смешно, – упавшим голосом произнесла Инид. – Почему ты не можешь перезвонить?

– Мы еще не определились с декабрем, – сказал он. – Очень может быть, мы приедем в Сент-Джуд. Так что загляните к нам после круиза.

Инид громко задышала в трубку.

– Мы не можем нынешней осенью дважды ездить в Филадельфию, – сказала она. – Я хочу повидать мальчиков на Рождество. Думаю, тут только одно решение – вы приедете в Сент-Джуд.

– Нет-нет-нет, – забормотал он. – Погоди, мама. Мы еще ничего не решили.

– Я обещала Джоне…

– Не Джона покупает билеты. Не ему решать. Стройте свои планы, мы разберемся со своими, и будем надеяться, что все получится.

До странности отчетливо Гари различал неодобрительное сопение, вздохи, похожие на шум прибоя. И тут до него дошло.

– Кэролайн! – рявкнул он. – Кэролайн, ты подслушиваешь?

Дыхание в трубке смолкло.

– Кэролайн, ты подслушиваешь?! Ты сняла трубку?

Слабый щелчок в трубке, след, оставленный электрическим разрядом.

– Прости, мама.

– Что такое? – всполошилась Инид.

Невероятно! Невероятно, черт побери! Оставив трубку на столе, Гари отпер дверь и побежал по коридору мимо детской – там Аарон стоял перед зеркалом, нахмурив брови, наклонив голову под выигрышным углом, через площадку – там торчал Кейлеб, сжимая обеими руками каталог, словно свидетель Иеговы свою брошюру, в супружескую спальню, где Кэролайн, все в той же перемазанной одежде, съежилась на персидском ковре в позе эмбриона, прижимая к пояснице ледяной пакет с гелем.

– Ты подслушиваешь мой разговор?

Кэролайн слабо покачала головой – ей-де настолько плохо, она бы и до прикроватного телефона не дотянулась.

– Нет?! Значит, нет?! Ты не подслушивала?

– Нет, Гари, – еле выговорила она.

– Я слышал щелчок, слышал дыхание…

– Нет.

– Кэролайн, в доме три телефонных аппарата. Два из них сейчас у меня в кабинете, третий здесь. Так?

– Я не подслушивала. Я только сняла трубку… – Она втянула в себя воздух сквозь стиснутые зубы. – Хотела проверить, не освободился ли телефон. Вот и все.

– Ты сидела у телефона! Сидела и подслушивала! Сколько раз, сколько раз мы договаривались, чтобы ты этого не делала!

– Гари, – жалобно протянула она, – клянусь тебе, я не подслушивала. Спина ужас как болит. Я не смогла сразу положить трубку, вот и опустила ее на пол. Ничего я не подслушивала. Не будь таким жестоким.

Лицо ее было так прекрасно, боль сияла на нем, словно экстаз, а свернувшееся клубком, покрытое грязью, покорно лежавшее на персидском ковре тело, раскрасневшиеся щеки и разметавшиеся волосы вызывали желание. Какой-то частью души Гари готов был поверить жене и посочувствовать, но от этого еще больше обозлился на предательницу. Он промчался по коридору обратно в кабинет и с грохотом захлопнул дверь.

– Да, мама, это я.

И услышал гудки. Пришлось за свой счет перезванивать в Сент-Джуд. В окно, выходившее на задний двор, Гари видел подсвеченные солнцем фиолетовые, словно раковина моллюска, дождевые тучи. Над араукарией поднимались испарения.

Теперь, когда звонок оплачивала не она, Инид сделалась словоохотливее и спросила, знает ли Гари компанию под названием «Аксон».

– В Швенксвиле, Пенсильвания, – уточнила она. – Они хотят купить папин патент. Дай-ка прочту тебе письмо. Я немного в растерянности…

В «СенТрастБанке», где Гари заведовал отделом ценных бумаг, он давно уже занимался крупными компаниями, а не мелкой рыбешкой. Название «Аксон» ничего ему не говорило, однако, выслушав письмо от м-ра Джозефа К. Прагера из «Брэг Нутер и Спей», Гари сразу просек их игру: несомненно, юрист, составивший это послание, адресованное какому-то старикану на Среднем Западе, предлагал Альфреду лишь малый процент от подлинной стоимости патента. Гари знал, как действуют эти ребята. Он бы и сам поступил точно так же на месте руководства «Аксона».

– По-моему, нужно попросить у них десять тысяч вместо пяти, – сказала Инид.

– Когда истекает срок патента? – уточнил Гари.

– Примерно через шесть лет.

– Они рассчитывают на большую прибыль. Иначе просто нарушили бы авторское право.

– Тут сказано, «находится на стадии раннего тестирования», и еще ничего не ясно.

– Вот именно! Именно это они хотят вам внушить! Сама подумай: если еще идет тестирование, зачем бы они стали вам писать? Могли бы подождать шесть лет.

– Ой, правда!

– Очень хорошо, что ты сказала мне, мама, очень хорошо. Нужно написать этим парням и потребовать за лицензию двести тысяч долларов.

У Инид пресеклось дыхание, как бывало в семейных поездках, когда Альфред выруливал на встречную полосу, обгоняя грузовик.

– Двести тысяч долларов! Ой, Гари!

– И один процент общего дохода от их продукции. Предупреди их, что вы готовы защищать свои законные права в суде.

– А если они откажут?

– Можешь мне поверить, они не станут доводить дело до тяжбы. Ты ничем не рискуешь, если проявишь агрессивность.

– Да, но патент-то папин, а ты его знаешь…

– Передай ему трубку, – сказал Гари.

Родители склонялись перед любым авторитетом. Когда Гари требовалось уверить себя, что он избег их участи, когда прикидывал, как далеко ушел от Сент-Джуда, он всегда думал о собственной независимости от всех авторитетов, включая отца.

– Да? – произнес Альфред.

– Папа, – сказал Гари, – ты должен бороться с этими ребятами. У них очень слабая позиция, ты можешь получить много денег.

На том конце провода, в Сент-Джуде, старик молчал.

– Только не говори мне, что ты собираешься принять это предложение, – сказал Гари. – Даже не думай об этом. Такая возможность даже не рассматривается.

– Не твое дело, – оборвал Альфред. – Здесь я решаю.

– Да-да, однако у меня есть свой интерес в этом деле, вполне законный интерес, смею сказать.

– Это еще почему?

– Законный интерес, – настаивал Гари. Если у Инид и Альфреда кончатся деньги, кто будет их содержать? Они с Кэролайн, а не нищая сестрица и безответственный братец. Впрочем, Гари хватило самообладания не говорить об этом отцу. – Скажи мне хотя бы, что ты надумал? Сделай одолжение!

– Ты сам мог бы сделать мне одолжение и не спрашивать, – возразил Альфред. – Но раз ты спросил, отвечу: я возьму то, что они дают, и половину денег передам «Орфик-Мидленд».

Механистическая вселенная: отец говорит, сын реагирует.

– Постой, постой, отец, – Гари заговорил низким, размеренным голосом, который приберегал исключительно для ситуаций, когда бывал уверен в своей правоте и при том страшно рассержен. – Так нельзя.

– Только так, – отрезал Альфред.

– Нет, папа, послушай меня. Ты ни юридически, ни морально не обязан делится с «Орфик-Мидленд».

– Я пользовался материалами и оборудованием, принадлежавшими железной дороге, – сказал Альфред. – Предполагалось, что она имеет право на свою долю, если я получу прибыль от патентов. Марк Джамборетс связал меня с юристом по патентному праву. Вероятно, юрист предоставил мне скидку.

– Прошло пятнадцать лет! Той железной дороги уже не существует! Люди, с которыми ты заключил соглашение, умерли!

– Не все. Марк Джамборетс жив.

– Папа, такие чувства делают тебе честь. Я их вполне разделяю…

– Сомневаюсь.

– Братья Рот завладели дорогой, выпотрошили ее…

– Не желаю ничего обсуждать.

– Это безумие! Безумие! – воскликнул Гари. – Хранить верность корпорации, которая ограбила и тебя, и весь Сент-Джуд! Всеми мыслимыми способами измывалась над тобой! Они и сейчас грабят тебя, надувают с медицинской страховкой!

– У тебя свое мнение, у меня свое.

– А я тебе говорю: это безответственно! Эгоистично. Хочешь питаться арахисовым маслом и считать гроши, дело твое, но это несправедливо по отношению к матери…

– Мне плевать, что там думает твоя мать.

– Несправедливо по отношению ко мне. Кто будет оплачивать ваши счета, случись что? Кто твой запасной аэродром?

– Я перенесу все, что выпадет на мою долю, – сказал Альфред. – Буду есть арахисовое масло, если придется. Я его люблю. Хорошая штука.

– И мама тоже будет есть арахисовое масло, если придется?! Так? Будет есть собачий корм, если придется?! Тебе плевать на нее!

– Гари, я знаю, как будет правильно. Не жду, что ты меня поймешь, и сам не понимаю твоих поступков, но я знаю – так будет по-честному. И довольно об этом.

– Можешь отдать «Орфик-Мидленд» две с половиной тысячи, если тебе непременно хочется, – сказал Гари, – но патент стоит…

– Я сказал: довольно. Мать хочет еще о чем-то поговорить с тобой.

– Гари! – крикнула в трубку Инид. – Сент-Джудский симфонический в декабре дает «Щелкунчика». Они работают с балетным ансамблем штата, имеют большой успех, билеты распродаются так быстро! Как ты думаешь, взять девять билетов на сочельник? Дневной спектакль в два или лучше пойти вечером двадцать третьего? Тебе решать.

– Мама, послушай! Не позволяй папе принимать это предложение. Не позволяй ему ничего решать, пока я не прочту письмо. Вышли мне завтра же копию по почте.

– Хорошо, Гари, но сейчас гораздо важнее «Щелкунчик», надо взять девять мест рядом, билеты распродаются так быстро, ты просто не поверишь.

Положив, наконец, трубку, Гари с силой прижал руку к глазам, и перед ним словно на темном экране вспыхнули два искаженных образа, два игрока в гольф: Инид, перебрасывающая мяч с кочковатого участка на ровное поле (вообще-то это мошенничество), и Альфред, посмеивающийся над своими неудачами.

Четырнадцать лет назад старик отмочил такую же штуку, ни с того ни с сего выкинул белый флаг. Братья Рот купили «Мидленд-Пасифик», когда Альфреду оставалось несколько месяцев до полных шестидесяти пяти лет. Фентон Крил, новый президент «Мидленд-Пасифик», пригласил его на ланч в «Морелли». Роты подвергли чистке верхний эшелон служащих, противившийся слиянию, но Альфред, главный инженер, не принадлежал к их числу. Ротам требовался человек, который обеспечил бы работу дороги в период хаоса, пока ликвидировали офис в Сент-Джуде и переводили штаб-квартиру в Литл-Рок, пока новый персонал во главе с Крилом осваивал дело. Крил предложил Альфреду пятидесятипроцентную прибавку к жалованью и пакет акций «Орфик», если он останется еще на два года, возьмет на себя руководство переездом в Литл-Рок и гарантирует преемственность.

Альфред ненавидел Ротов и готов был ответить отказом, но вечером Инид принялась за него: одни только акции «Орфик» стоили 78.000 долларов, к тому же пенсию исчисляют на основании заработка за последние три года, а значит, пенсия тоже увеличивалась на пятьдесят процентов.

Неопровержимые доводы поколебали решимость Альфреда, но три дня спустя, вернувшись домой, он сообщил Инид, что подал прошение об отставке и Крил его подписал. Оставалось семь недель до конца полного года, в течение которого Альфред получал максимальное жалованье. Бросить работу в такой момент – какая нелепость! Но ни тогда, ни потом он не объяснил ни жене, ни кому-либо другому, почему вдруг передумал. Сказал только: «Я принял решение».

В тот год за рождественским столом в Сент-Джуде, после того как Инид тайком подложила на тарелку малышу Аарону орешки, которыми был начинен гусь, а Кэролайн схватила эту начинку с тарелки, вышла в кухню и швырнула в ведро, словно гусиный помет, прокомментировав: «Сплошной жир, фу!», Гари, потеряв терпение, заорал: «Не мог подождать еще семь недель? Дотянуть до шестидесяти пяти лет?»

«Гари, я работал всю жизнь. Мне решать, когда выходить на пенсию, а не тебе».

И на что тратил досуг этот человек, которому так не терпелось выйти на пенсию? Сиднем сидел в синем кресле.