Текст книги "Дополнительный человек"

Автор книги: Джонатан Эймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Глава 3

Я чувствую себя связанным с женщинами по всей Америке

Мне нравилась работа в «Терре». Приятно было каждый день тщательно одеваться и повязывать другой галстук. У меня было десять галстуков для двухнедельного чередования.

В Принстоне у меня было всего семь галстуков, но я увеличил их количество, когда однажды в субботу вечером Генри взял меня в благотворительный секонд-хенд на Второй авеню, где я подобрал себе три галстука, две синие оксфордские куртки с наклейками «Пол Стюарт» и рыжеватую спортивную куртку. Качество всех этих вещей было высоким, потому что это был Верхний Истсайд, и обошлись они мне приблизительно в пятнадцать долларов.

Генри взял меня в секонд-хенд, потому что ему понадобилась чистая рубашка, а топтаться в душе на этот раз ему было лень.

– Некоторые люди идут в прачечную-автомат. Я иду в секонд-хенд, – объяснил он.

Каждый день, когда я утром отправлялся на работу, Генри еще спал, так что квартира была погружена в кромешную тьму. Мое окно, выходящее на вентиляционную шахту, не пропускало прямого солнечного света, так что я никогда не знал, что творится снаружи, пока не оказывался на улице. И был ли день серый или ясный, дневной свет всегда действовал на меня словно шок, доставляя, однако, приятные ощущения после квартирной тьмы.

Я шел по Девяносто шестой улице к метро и потом, когда стоял на платформе, ожидая поезда, надеялся, что люди вокруг меня думают: «Вот молодой джентльмен направляется в офис».

На Лексингтон-авеню, прежде чем подняться в «Терру», я заходил в кулинарию и заказывал себе кофе и пшеничный ролл с маслом. Мне хотелось, чтобы меня принимали за постоянного посетителя. Я пытался установить раз навсегда заведенный порядок.

В кулинарии я свел знакомство с молодым кассиром Роберто. Его волосы были черными как смоль, маслянистыми и очень густыми. Каждый день, когда он наклонял голову, вынимая сдачу из кассы, я тайком исследовал его волосы, не без чувства благоговения и зависти, потому что не видел признаков облысения. Согласно моему диагнозу, волосы его никогда не предадут.

Роберто вечно болтал о «Никс» с другим служащим кулинарии, и я, будучи фанатом «Никс», тоже умудрялся вставить несколько замечаний. Хотя это не совсем согласовывалось с моим представлением о молодом джентльмене – едва ли ему следовало быть баскетбольным болельщиком. Но дело в том, что, когда мне было девять лет, я некоторое время общался со старшим кузеном, который приехал к нам на несколько недель, а он был фанатом «Никс». Так что с того самого времени я к ним привязался.

Я начал заходить в кулинарию в преддверии сезона, и мы с Роберто имели большие надежды на нашу команду. Мы каждый раз обменивались одинаковой информацией, которую получали из газет, но пересказывали ее по-разному, так что казалось, что мы хорошо осведомлены. Я с нетерпением ждал встречи с ним по утрам и бывал раздосадован в тех случаях, когда его не было.

После кулинарии я отправлялся к себе в офис, где мне выделили маленький кабинетик. У нас был небольшой персонал, восемь человек: Джордж, редактор, четыре женщины, двое мужчин и я. Двум женщинам было под шестьдесят, и они были замужем, другие две были свободны. Одна из незамужних девушек, Мэри, чрезвычайно привлекательная, причиняла мне страдания, которые вечно причиняют хорошенькие, чистенькие блондинки с тонкими руками – в ее присутствии я испытывал физическую боль, словно меня ударили в живот. Кроме того, рядом с хорошенькими девушками я словно испарялся. Я был не способен сказать ни одной интересной вещи.

Мэри провоцировала во мне все эти симптомы. Я чувствовал, что сражен ее красотой. Я тщательно подмечал, как ее тонкая фигурка двигается под свободными блузками и легкими шерстяными брючками. Я нюхал воздух, когда она проходила мимо, и старался задержать запах духов в ноздрях так долго, как только возможно. Эти переживания были слишком болезненными, так что я старался всеми силами избегать ее. С остальными коллегами я был тих и застенчив.

Но по телефону, делая свою работу, я общался живо и непринужденно. Моей задачей было контактировать с музеями естественной истории и центрами природы по всей стране. Я также должен был убедить их сотрудников купить подписку на журнал.

Самое хорошее в моей работе оказалось то, что практически все, с кем я вел переговоры, были женщинами. По телефону я производил на них по-настоящему благоприятное впечатление. Обсудив с ними дела, мы частенько еще немного болтали. Они были рады перерыву в работе и облегчали душу, беседуя со мной. Они рассказывали мне об офисной суете, о том, как они перерабатывают, о недавно прошедшей выставке динозавров, о новом безалаберном директоре и урезанном бюджете. Через несколько недель я уже стал для многих из них первоклассной жилеткой.

Разговаривая с женщинами, я представлял себе, на что похож их день. Я воображал, как они мечутся по утрам, готовясь к работе, какую борьбу ведут, натягивая бюстгальтеры, трусы и чулки. Я видел их в домашних платьях на кухне, пьющими кофе. Затем поездка на службу. На улицах сильное движение. Я представлял его себе во всех уголках Соединенных Штатов. Я рисовал в воображении автомобили, в которых они едут, выглядывая в окно. Смотрел на Миссисипи в Сент-Луисе, на дождь в Сиэтле, на пустыню в Тусконе.

Потом я видел этих женщин на службе. Вот они выпивают еще одну чашку кофе. Идут в туалет. Я вхожу с ними в женский туалет. Вижу, как они поправляют лифчики и трусики. Их беспечность приводит меня в восторг. И тут на столе звонит телефон. Это я звоню из «Терры», они счастливо улыбаются. Луис Ивз из Нью-Йорка,думают они. У меня была надежда, что они принимают меня за утонченного джентльмена с Манхэттена.

Несмотря на все эти фантазии, пока они говорили, я их внимательно слушал и старался давать те же самые банальные советы, которые давал Генри своим дамам.

– Постарайтесь не думать о своих проблемах перед сном, – говорил я, или еще из Генри: – Никогда не было легко, и становится только хуже.

Мои дамы смеялись, я помогал им почувствовать себя лучше. И мне не было дела до того, что они старые, замужем или обрюзгли. Во всем этом присутствовала невероятная женственность, и это происходило повсюду. Я ощущал себя связанным с женщинами по всей Америке.

Порки Пиг падает с утеса

Я проработал приблизительно две недели, прежде чем использовал телефон для необычного личного звонка. У меня был перерыв, я сидел в своем кабинетике и читал «Нью-Йорк пресс». На последних страницах находилась обширная подборка объявлений «Услуги для взрослых». Одно объявление задержало мой взгляд: «Создание облика трансвестита». Номер начинался на 718.

Я вздрогнул, позвонил. Женский голос ответил:

– Алло.

– Я видел вашу рекламу, – прошептал я.

– В каком журнале?

Она проверяла эффективность своей рекламы.

– В «Нью-Йорк пресс», – ответил я.

– Мы располагаемся в Бэй-Ридж. Где вы?

– Манхэттэн.

– Вы можете приехать в Бруклин?

– Да, – сказал я. Это была чистая ложь. Я не представлял, как мне проехать в Бруклин.

– Ну, мы делаем полную перемену внешности. Два часа за восемьдесят пять долларов. Мейк-ап. Парики. Дамское белье. Платья. Каблуки. Уроки женственности. Можем сводить вас по магазинам, в кино. Что пожелаете. Но никакого секса. Вы хотите договориться о встрече?

– Может быть…

– Если захотите, можно сделать фотографии. Тридцать пять миллиметров или «полароид».

– Сколько стоит съемка? – спросил я, чтобы показать, что я – серьезный клиент.

– Две сотни.

– Благодарю вас. – Я повесил трубку. Сердце колотилось, я не был готов к подобной услуге, даже несмотря на то, что цена оказалась исключительно сходная. Я подумал, что, может быть, цена такая низкая из-за того, что контора находится в Бруклине. Мне не хотелось этого делать. Что, если мне по-настоящему понравится быть одетым как женщина, когда это будет сделано подобающим образом? Мне придется делать это все время. Я читал достаточно порнографии для трансвеститов, чтобы знать, что случается с мужчинами. Их забирает с потрохами. Вдруг и мне придется идти в магазин, тратить деньги. Я представил себе, как прячу женские одежки от Генри в его квартире. Это потребовало бы огромных усилий.

Но я не отказался от мысли прибегнуть к предложенным услугам в будущем. Я переписал номер телефона на листочек и сунул его в бумажник. Я знал, что мое любопытство возбуждено, и по некоторой причине мне хотелось иметь адрес. Но я также был изрядно напуган, чтобы сделать роковой шаг: что, если я пересеку некую невидимую линию, отделяющую мужчин от женщин, и не смогу вернуться назад? Я не хотел перестать быть молодым джентльменом.

Я оказался между двумя полюсами. Это не имело отношения к настроению, это имело отношение к сексу. На одном полюсе было желание женственности и красоты, мне хотелось выглядеть хорошенькой девушкой, а на другом полюсе – желание быть молодым джентльменом, который носит галстук и ходит в Линкольн – центр слушать «Тоску». Как примирить эти два желания? Хотелось, чтобы мысли о девушках ушли, исчезли, растворились, но этого не случилось.

В первый раз я испытал желание стать девушкой довольно рано. Мне было только четыре или пять лет. Я смотрел мультфильмы по телевизору. Одного из персонажей, полагаю, это был Порки Пиг, столкнули с высокого утеса, и он бесконечно долго падал в воздухе, его одежды развевались, и каким-то образом, благодаря чуду мультипликации, он превратился в девочку. Его развевающиеся штаны стали платьем, лицо похорошело, ресницы загнулись вверх, волосы удлинились, а под рубашкой расцвели маленькие груди. Он счастливо улыбался. Пока я смотрел это, что-то, чего я никогда не чувствовал раньше, проснулось во мне – это было звенящее эротическое ожидание. И каким-то образом, поскольку Порки Пиг стал девочкой, я подумал, что я тоже стал девочкой, и мне это понравилось. Мне понравилось это больше, чем быть мальчиком.

Но потом – слишком уж скоро – Порки Пиг рухнул на землю. Поднялось облако пыли, а когда оно развеялось, он был жив, но снова был мальчиком, так же как и я.

Мне хотелось расплакаться, я подумал, что мы переменились слишком скоро.

После того как я увидел этот мультфильм, я стал говорить себе и Богу: «Я хотел бы на десять минут превратиться в девочку и посмотреть на себя в зеркало». Мне просто хотелось знать, на что это похоже, и я назначил ограничение в десять минут, потому что мне казалось, что тогда моя просьба прозвучит более разумно. Но я знал, что Бог совершает что-то в твоей жизни, только если он любит тебя, и мысль о том, что я никогда не смогу стать девочкой, убивала меня. Я все-таки надеялся, что в один прекрасный день Бог решит, что он меня любит, и просто сделает это. И тогда я пойду и посмотрю в зеркало и, вместо того чтобы увидеть себя, увижу хорошенькую улыбающуюся девочку в платье.

Желание или молитва стать девочкой, о котором я никому не говорил, жило во мне несколько лет, но потом, как это часто бывает в детстве, я просто забыл о нем.

Но желание вернулось, когда мне было около шестнадцати. Я только что вступил в поздний пубертатный период и принялся экспериментировать с мастурбацией. Я обнаружил в подвале нашего дома спрятанную кипу порнографических журналов отца и книгу «Половая психопатия».

Я разглядывал изображения обнаженных женщин в журналах, мне они нравились, но что привело меня в настоящий восторг, так это когда я прочитал историю болезни в «Психопатии», описывавшую мужчину, который думал, что он – женщина. Я тут же вспомнил мультик про Порки Пига и свое детское желание стать девочкой. Вот тогда-то желание вернулось.

Доктор Рихард Крафт-Эбинг, который был начальником Фрейда, когда тот начинал работать в Вене, был автором «Психопатии», и истории болезни были его записями о тех людях, которых он лечил. В том числе о мужчинах, которые одевались как женщины и думали, что они женщины, и страдали «иллюзией изменения пола». Я мечтал о такой иллюзии и поэтому каждую ночь читал и перечитывал похожие истории болезни, а заодно мастурбировал, пытаясь подвести момент освобождения к тому предложению, которое особенно меня восхищало.

Так что вон каким был я, юный еврейский мальчик из Нью-Джерси, читающий о мужчинах XIX века, которые сходили с ума, и я находил с ними что-то общее и видел в них эротическую модель.

Крафт-Эбинг также автор антропологических этюдов, где описал несколько феноменов, включая мой любимый абзац об индейцах пуэбло, которые намеренно культивировали феминизацию мужчин.

Каждые несколько лет индейцы пуэбло брали одного из своих самых сильных воинов и заставляли его чрезвычайно много ездить на лошади и чрезвычайно много мастурбировать, и это имело двойной эффект, разрушая мужские яички. После этого кожа становилась мягкой и груди увеличивались. Мужчина начинал исполнять в племени роль женщины. Он одевался как женщина и использовался в сексуальном плане в религиозных церемониях. Таких мужчин называли mujerados, и их высоко ценили.

Это ударяло мне по нервам, и я частенько фантазировал, что я – член племени, выбранный для трансформации. Однажды я так увлекся этой идеей, что мастурбировал без конца и катался на велосипеде на десять скоростей, подпрыгивая на сиденье, словно скакал на лошади. Но эксперимент продлился всего несколько дней.

Ради эксперимента я также надевал одежду матери. В один прекрасный день, оставшись на несколько часов дома один, я разделся догола и скользнул в материнские трусы. Это было как укол чистого адреналина. Я мог бы пробежать сотню ярдов. От трусов у меня возникла чудовищная эрекция, и в то же время я чувствовал себя очень женственным. Мои ягодицы выглядели девичьими, и я ласкал себя.

Ощущение от трусов было несомненно потрясающим, но, когда я неуклюже влез в бюстгальтер и почувствовал на спине бретельку, а глянув вниз, увидел две белые чашечки, чашечки для грудей, я почувствовал себя и вовсе прекрасно. Я почувствовал себя девушкой. Я был высок. У меня были груди. Я летал. Чашечки для груди были моими крыльями.

Затем я надел легкую хлопчатобумажную юбку и прошелся по родительской комнате. Незнакомое ощущение, когда воздух овевает ноги, заставило меня почувствовать себя уязвимым и сексуальным. Я хотел быть девушкой! И обязательно хорошенькой. Я думал обо всех этих хорошеньких девушках в школе, вышагивающих по коридорам в своих юбках. Как они прекрасны, какое возбуждение должны испытывать, когда воздух тайно их ласкает.

Я засунул в бюстгальтер немножко ткани и надел блузку. На секунду остановился, чтобы прикоснуться к себе и почувствовать ткань на коже. Пышная юбка скрыла эрекцию. Я посмотрел в зеркало. Я намеренно оставил это напоследок, собираясь претворить в жизнь свое застарелое желание: посмотреть в зеркало и увидеть красивую девушку.

Но когда я увидел себя, это было словно случайный порез ножом. На мгновение я отупел, потом пришло осознание и вслед за тем отвращение и боль, как когда осознаешь, что ранил собственную плоть. Через несколько секунд я сосредоточился, но, когда ясно увидел себя в одежде матери, испытал отвращение и стыд. Над блузой и юбкой торчало мое длинное лицо, не имевшее ничего общего с улыбающейся хорошенькой девушкой, – это был просто я, потерянный псих, полный радужных надежд.

Я лег на родительскую кровать, и меня охватил огонь унижения. «Что со мной не так?!» – мысленно восклицал я. Я не двигался несколько минут, глаза были закрыты.

Я немного успокоился, ощущение бюстгальтера и трусов на коже все еще доставляло удовольствие. Я был свободен от своего отражения в зеркале и хотел, чтобы эксперимент продолжился, так что очень осторожно, чтобы ничего не запачкать, я начал мастурбировать, но сразу после оргазма испытал еще больший стыд. Одежда, которая несколько мгновений назад казалась прекрасной, теперь сдавливала меня, словно канаты. Я хотел все сбросить: «Что я делаю в одежде моей матери?»

Я осторожно ее снял, опасаясь, что мама, такая аккуратная, заметит малейшую морщинку, но, насколько мне известно, она так никогда ничего и не узнала. А если и заметила, что что-то лежит не на месте, должно быть, подумала, что это просто домашняя тайна.

Несмотря на неудачу, я переодевался еще несколько раз. Я хотел почувствовать себя хорошо. Моя последняя попытка, когда мне было уже почти семнадцать, закончилась тем, что я наложил губную помаду и попробовал уложить волосы, но результат был все тем же: когда я смотрел в зеркало, там был по-прежнему некрасивый мальчик.

Международное соглашение по вопросу целомудрия

Позвонив в бруклинскую службу преображения, я внимательно изучил остальные предложения сексуальных услуг в «Нью-Йорк пресс». По большей части люди предлагали садомазохизм, ролевые игры и массаж. Мне нравилось читать такую рекламу. Я чувствовал себя менее одиноким – у всего города были сексуальные проблемы. Но в то же время эти рекламные объявления представляли собой ящик Пандоры. Их было слишком много. Слишком многое было доступно. Я отложил «Нью-Йорк пресс» и вернулся к работе – обзваниванию своих дам в центрах природы и музеях.

В тот вечер Генри ворвался домой около одиннадцати, как раз вовремя, чтобы посмотреть «Вас обслужили?» – британскую комедию о персонале супермаркета. Мы привыкли смотреть ее вместе, после того как Генри возвращался с вечерних занятий в Куинсе или после обеда с одной из подруг-леди. Он смотрел это шоу долгие годы; оно шло по кабельному каналу. Он говорил, что в нем сотня серий, большинство из которых он все еще не видел.

– Началось? – спросил он, задыхаясь, сбрасывая плащ.

– Только что, – сказал я.

– Благодарение Богу. Одна только мысль о том, что я посмотрю «Вас обслужили?», позволила мне дотянуть последнее занятие… Есть почта?

– Нет.

– Конец света! Придется полностью уйти в себя.

Он сел на кушетку перед телевизором, а я уже сидел на своем стуле. У каждого из нас было по стакану вина.

Нам обоим нравился персонаж миссис Слокомб. Она была вдовой и руководителем отдела женского белья в супермаркете. У нее была фигура матроны, кислое одутловатое лицо, длинные накладные ресницы и волосы выкрашенные то в лиловый, то в красный, то в оранжевый цвет. Кульминацией каждой серии был рассказ миссис Слокомб, с отчетливой попыткой подражать интонациям высшего общества, о самочувствии ее кота.

– Моя киска провела на улице всю ночь, на диком холоде. Мне пришлось согревать ее у огня, – говорила она, и капитан Пикок, менеджер этажа, учтиво поднимал бровь под заранее записанный британский смех, а мы с Генри хихикали, прихлебывая вино.

Каждый вечер Генри давал мне стакан красного вина, совершенно бесплатно, как он любил говорить, для того чтобы посмотреть телевизор. Это было одним из проявлений его щедрости. Хотя в остальном он твердо установил, что отношения между нами должны выражаться в наличных или быть предметом обмена. Например, если он занимал у меня шампунь, чтобы вымыть голову, я должен был взять эквивалентное количество его зубной пасты – один раз почистить зубы. Однажды, чтобы пойти на обед, ему понадобилась пара носков. Он был в отчаянии.

– Я выкрашу лодыжки в черный цвет!

Так что я ссудил ему черные носки, и, несмотря на мои протесты, он заплатил мне доллар, сказав, что мы не должны быть обязанными друг другу, что втайне ранило меня. «Вас обслужили?» закончилось (капитан Пикок показался в проморолике), и Генри принялся щелкать каналы, яростно нажимая кнопки на пульте.

– Культура умирает, – зло сказал он. – Что-нибудь еще должно быть. – Он попал на судебный канал и объявил: – Мы должны покончить с судами в этой стране. Они слишком дороги.

– Чем же мы их заменим? – спросил я.

– Одиноким тираном, – ответил он.

Он прикончил бутылку вина и вытащил из-под кушетки пластиковую бутылку с минеральной водой – ту, про которую он знал, что это – точно вода. Опустошив ее, он отправил обе бутылки: из-под вина и пластиковую – в мусор на кухне.

– Генри, можно и впрямь использовать эти бутылки повторно, – предложил я. – Поставим еще одно ведро для предметов повторного использования.

– Тебе промыли мозги. Эти борцы за чистоту окружающей среды. Ничего не используется повторно. Все отправляется в одно и то же место, – сказал он, остановившись в дверях между кухней и гостиной.

– Неправда, надо попробовать. Это не так уж трудно. Я буду все оставлять. Повторное использование – это важно.

– Повторное использование – это одна из самых коварных идей нынешнего поколения, – сказал он. – И еще помогать бездомным, большинство из которых имеют то, что они заслужили. Единственная проблема, за которой следует присматривать, – это секс. Если мы сможем поставить его под контроль, то сумеем разобраться и с остальными проблемами. Пора заключить международное соглашение по вопросу целомудрия. Конечно, это потребует много работы… множество упражнений, народные танцы, долгие прогулки, питание семь или восемь раз в день, маджонг и что там еще?… Война! Вот что по-настоящему отвлечет от секса. – Генри сделал паузу, взвешивая свое решение о том, как целомудрие может быть достигнуто на международном уровне, и затем сказал с покорностью: – Конечно, остается проблема гомосексуалистов. Никто не способен ее решить. Недостаточно исследований.

И он снова уселся на кушетку и возобновил щелканье по сорока кабельным каналам, стоившим больше двадцати долларов в месяц. Но я платил половину цены. (В начале октября мы получили недельные «подарки», и я приступил к выплате месячной ренты за квартиру. Генри предпочитал получать наличными.)

Он перестал щелкать, добравшись до общественной станции Нью-Джерси, где рекламировали документальный фильм о королевской семье, который вот-вот должен был появиться в эфире. Генри был ярым поклонником королевской семьи и неоднократно выражал глубокое уважение к королеве и ее драгоценностям. Мы посмотрели короткие отрывки из документального фильма, увидели черно – белые снимки герцога Виндзорского и Уоллис Симпсон, держащихся за руки и гуляющих вместе по саду. Затем реклама кончилась, и Генри, оставив тщетные попытки найти что-нибудь еще, выключил телевизор.

– Тебе стоит почитать об Уолли Симпсон, – сказал он. – Она одна из интереснейших персон нашего времени. Может быть, самая великая женщина XX века.

– Самая великая? Почему?

– Она была американкой, которая чуть не стала королевой Англии! Почти собственноручно разрушила королевскую семью. Восхитительная женщина… Марлен Дитрих пыталась держать Эдуарда подальше от себя, чтобы спасти его. У Дитрих также был опыт с гомосексуальными бойфрендами.

– Вы имеете в виду, что герцог Виндзорский был гомосексуалистом?

– Конечно. Англичане все гомосексуалисты из-за частных школ. Они так и не смогли этого преодолеть.

Я был в достаточной степени англофилом, чтобы знать важные факты о герцоге Виндзорском. Как-то один портной в Английском магазине в Принстоне рассказал мне, что герцог Виндзорский бросал на пол свое спортивное пальто, чтобы придать ему поношенный вид, так что я делал то же самое.

– Почему же он отдал свое королевство Уолли Симп-сон, если был гомосексуалистом? – спросил я.

– Уолли была милой, – сказал Генри. – Она все понимала. Хотя у нее была мужская челюсть и очень красивые темные глаза. Форма головы была мужской. Она могла доставлять ему мальчиков. Она была сильна, он слаб, совершеннейшая неразбериха… То была поразительная и развращенная эпоха, тебе следует ее изучить… Они дружили с Джимми Донахью, наследником Вулвортов, а он был совершеннейшим гомосексуалистом. Однажды в Нью-Йорке он напился с друзьями, и они побрили одному солдату половые органы. А затем решили отрезать ему яички, что и сделали. Так и бросили на Бруклинском мосту. Солдат попал в больницу. Это стоило матери Джимми двухсот пятидесяти тысяч долларов – совершенно недостаточная цена за потерю яичек, но в те дни было так. Вот с какими людьми имели дело Эдуард и Уолли. Однако предполагаю, что Джимми Донахью мог быть очаровашкой. Только не в том случае, если ты – солдат.

– Похоже, все интересуются гомосексуализмом, – сказал я.

– Нет. Все интересуются трисексуалами.

– Они что-то делают?

– Нет. Просто у них три сексуальности. Асексуальность, гомосексуальность и гетеросексуальность.

– Вы трисексуал? – спросил я.

Я хотел задать этот вопрос игриво, показывая, что, по моему мнению, Генри весьма интересен и, таким образом, подходит под описание трисексуала, но слова вылетели у меня изо рта слишком жадно, демонстрируя реальное желание узнать о сексуальности Генри.

Если бы я точно знал, что он – гомосексуалист, бисексуал или трисексуал, то мог бы вообразить, чем его привлечь, и тем самым увериться, что я ему нравлюсь.

Но существует ли трисексуальность на самом деле? Был ли я трисексуалом? Могут ли противоположные силы гетеросексуальности и гомосексуальности, как передний и задний ход в автомобиле, привести человека к нейтральности или асексуальности?

– Я последователь Римской церкви, – сказал он, отвечая на мой вопрос. – Я занимаюсь сексом только в браке.

– Но вы никогда не состояли в браке, – сказал я, не в состоянии контролировать себя, желая узнать правду.

– Да.

– Значит, у вас никогда не было секса?

– Тебе из меня ничего не вытянуть.

– Я прошу простить меня за любопытство. – Я действительно зашел слишком далеко, но за те шесть недель, что я его знал, накопилась потребность в ясности. Я не осмеливался посмотреть Генри в глаза.

– Ты должен понять, что, если мы собираемся жить в этой квартире вместе, – сказал Генри, – лучше знать друг о друге по возможности меньше – в основе прекрасных взаимоотношений именно этот фундамент… Все, чего я прошу у своих гостей, – это только чтобы они не ударили меня ножом в спину посреди ночи.

– Наверняка вы никогда по-настоящему не беспокоились о том, что вас ударят ножом в спину.

– Каждый, кого я впускаю сюда, – незнакомец. Это риск, который я беру на себя.

– Мне жаль, что я был грубым, – извинился я.

Генри меня простил. Его голос был спокоен, поучителен.

– Старайся думать о более важных вещах, – сказал он.

– Подумай о своей душе, о своем характере. Подумай о холодильнике. Там намерзло порядочно льда. Он нуждается в разморозке. Там может быть стейк. Сконцентрируйся на таких вещах. Там может быть еда.

Генри подошел к раковине, почистил зубы и выполнил вечерний туалет; я последовательно проделал то же самое, и оба мы легли, чтобы спокойно провести ночь. Прежде чем я уснул, он позвал со своей кушетки:

– Может, расхрабримся да разморозим холодильник в эти выходные.

– Хорошо, – согласился я, хотя чувствовал, что отсрочка неминуема.

– Ну а какие-то финальные мысли? Комментарии?

– Не имеется.

– Значит, вот мы где. Так где мы?

Генри частенько заканчивал день этим вопросом, и затем без вариантов затычки отправлялись в уши и радиоконтакт иссякал.