Текст книги "Дополнительный человек"

Автор книги: Джонатан Эймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

«Груди, пожалуйста»

Дни, предшествующие Дню благодарения, Генри проводил в поисках машины. Он читал автомобильную рекламу, разговаривал с людьми из всех пяти районов, назначал смотрины, а потом звонил и отказывался, потому что внезапно сознавал, что голоса по телефону звучат ужасно. Он не хотел встречаться с теми, у кого ужасный голос. Несколько раз встречи имели место, но без последствий. Он все больше нервничал оттого, что не может найти машину, на которой отправится во Флориду.

У него было только пятьсот долларов, что натурально делало мероприятие очень трудным. «Скайларк» все еще был на ходу, хотя Генри готов был бросить его на дороге в любой день. Лучше, если он отдаст концы здесь, в Нью-Йорке, чем где-нибудь во Флориде.

В выходные, предшествовавшие Дню благодарения, они с Гершоном отправились в Нью-Джерси, чтобы посмотреть на дешевые автомобили, которые продавались на дому. Они отправились в графство Уоррен, страну лошадей Нью-Джерси, и остановились у одной из подруг-леди. Генри взял Гершона с собой, чтобы проверять двигатели.

Мне было очень одиноко без Генри, и в субботу вечером я пошел к «Салли», надеясь и страшась увидеть Венди Я боялся, что снова уеду с ней, что не смогу сказать «нет». Но она не показалась, как и мисс Пеппер. Однако там было много других девушек, которых я не видел в предыдущие два визита, и меня поразило, что Нью-Йорк полон Королев. Я недоумевал, почему их не видно днем. Каждую ночь они появлялись в клубе, прекрасные и пышные готовые к представлению, как и все остальные актрисы на близлежащем Бродвее.

Я пробыл там два часа, а затем, покинув заведение, проскользнул в пип-шоу, которое находилось по соседству. Я сделал вид, что у меня нет намерения посетить его, и, проходя мимо двери, просто позволил слизнуть себя с тротуара. Как водевильный персонаж – просто попался на крючок. Я сделал это, чтобы транссексуалы, которые случайно могли мне встретиться на улице, не видели, как я вхожу туда. Я хотел, чтобы они думали обо мне как о молодом джентльмене, который иногда навещает их у «Салли». Если бы они увидели, что я посещаю пип-шоу, то сочли бы меня извращенцем с Таймс-сквер.

В пип-шоу пахло цитрусовым дезинфектантом. Там было яркое освещение, полки с порновидео в ярких коробках и будочки для просмотра. В глубине за высокой стойкой сидел кассир, он же охранник. Рядом с ним находилась дверь в куда более темную комнату, над которой горела красная неоновая вывеска «Лайв». [10]10
  Живой (англ.live означает также «жить»).


[Закрыть]Предполагалось, что, хотя по смыслу это слово в данном случае прилагательное, восприниматься оно может и как глагол.

Я подошел к кассиру и, задрав руку, купил двухдолларовый жетон на живое представление.

Я вошел в темную комнату. Она была освещена только красной лампочкой. В малиновых тенях перед дверями, которые составляли полукруг, слонялись мужчины. Я открыл дверь, вошел в кабинку, словно в темный шкаф, и опустил жетон. Панель в стене поднялась, и моим глазам открылось стеклянное окно. Точно так же, как на исповеди, что, должно быть, являлось источником великого огорчения для бывших католиков.

Я заглянул в окошко, там было примерно полдюжины женщин в одних только трусиках-бикини, стоящих на полукруглой сцене. Я видел окошки других мужчин, их бледные, ищуще-виноватые лица находились в тени, как и мое собственное ищуще-виноватое лицо. Некоторые из женщин вставали перед окошками на колени. Это походило на фантасмагорическую медицинскую станцию посреди Манхэттена, куда расстроенные мужчины приходили за облегчением.

Крупная черная женщина средних лет, с гигантскими грудями подошла к моему окну.

– Ищешь компанию? – спросила она.

Я подумал, что это неплохой способ вести сексуальную жизнь. Он предполагал уважение. Женщина немедленно мне понравилась. Я кивнул в ответ на ее вопрос. Она вкратце назвала цены. Два доллара – коснуться грудей, три – задницы, пять – более приватного места, и снова пять за то, чтобы поцеловать груди. Я колебался.

– Подумай, – по-доброму сказала женщина и отошла.

Я посмотрел на ищеек в окошках. Потом на женщин. Панель опустилась.

Я пошел к кассиру-охраннику, и он дал мне другой жетон, после чего я вернулся к своей будке, опустил жетон, и панель снова поднялась. Черная женщина все еще была свободна. Я помахал ей. Она подошла, я протянул ей два доллара и попросил:

– Груди, пожалуйста.

Она взяла деньги и положила их на пол. Потом встала на колени, сцена была приподнята над полом, и выложила груди в мое окно. Я видел у некоторых женщин меленькие, покрытые ковриками скамеечки, словно для молитвы чтобы становиться на колени, и снова испытал сочувствие к католикам. Это место было сплошным напоминанием.

Я ухватил груди женщины, словно ощупывал фрукты на рынке. Они были коричневые, невероятно большие и невероятно тяжелые. Какой обузой, должно быть, они были для нее. Я подумал, на что она похожа в рубашке. Смог бы я разглядеть, какие они большие?

Мне хотелось бы уткнуться лицом между грудей, но и просто держа их, я испытал успокоение. После «Салли» я немного возбудился, так что касание имело терапевтический эффект. Может, стоило приласкать себя? Я знал, что большинство мужчин мастурбируют в этих стойлах, именно поэтому славное местечко пропахло лимонным дезинфектантом, но я постеснялся запачкать черный пол. Проведя большими пальцами по темным и крепким соскам, я неестественно мальчишеским голоском попросил:

– У меня больше нет денег, но можно поцеловать их?

– Можно поцеловать, мой сладкий, – ответила женщина очень нежно.

Я легонько поцеловал каждый сосок и вдруг испугался, вспомнив о туберкулезе и о том, что остальные мужчины, может быть, тоже целовали эти груди. Я не был уверен, что женщине удавалось помыться между поцелуями, скорее всего нет, поскольку она должна была быть на сцене постоянно. Я оторвался от сосков, и как раз вовремя, потому что панель начала опускаться. Я едва успел выдернуть руки, чтобы их не прищемило. Женщина убрала груди и, когда последний серебряный лучик света со сцены погас, сказала:

– Ты можешь вернуться.

Должно быть, она знала, что я солгал, что у меня нет больше денег, но ей не было до этого дела. Она позволила поцеловать свои груди бесплатно. И я подумал, что она – щедрая женщина, даже если и наградила меня туберкулезом.

«Отрежу ваши волосы, как Саломея»

Генри вернулся в воскресенье поздно. Я специально не ложился. Все не мог дождаться, пока он вернется. Когда он вошел, я спросил:

– Ну, нашли автомобиль?

– Конечно нет, – ответил он. – Моя жизнь погублена. Это трагедия, которая вращается вокруг автомобилей… Я должен отправиться во Флориду сразу же после того, как закончу с учебой.

– А когда конец учебе? – спросил я, позабыв точную дату.

– Десять лет назад, – сказал Генри.

Я рассмеялся и снова спросил:

– Когда заканчивается семестр?

– 16 декабря. А 17-го я должен быть в дороге… что выглядит очень сомнительно. Мы видели один милый автомобиль «крайслер», в превосходном состоянии. Но он стоил двенадцать сотен долларов. Гершон может себе это позволить, но не я.

Я ничего не мог с собой поделать: я чувствовал себя счастливым оттого, что Генри не нашел машину. Это давало мне надежду, что он, может быть, не уедет во Флориду. Я мог выдержать один уик-энд, но не мог бы выжить в Нью-Йорке, если бы Генри уехал надолго.

– Как вашей подруге-леди понравился Гершон? – спросил я.

– Марте? Она его просто обожает. Он имел огромный успех в Нью-Джерси. Я сказал ей, что он – Ротшильд, и она мне поверила. Ей понравились его волосы. Она сказала: «Я приду к вам, когда вы будете спать, и отрежу ваши волосы, как Саломея». Ей нужны волосы для себя, у нее такие ужасные парики… Я мог бы жениться на Mapте. Она так тупа, что от этого просто отдыхаешь. Хотя не уверен, что у нее достаточно денег, чтобы содержать меня в том порядке, который компенсировал бы потерю свободы. И ей, вероятно, захочется секса. Потерять свободу и заниматься сексом – это чересчур. Свобода – это все.

«У тебя будет эрекция, и что мне тогда делать?»

Генри отправился на День благодарения в Коннектикут, чтобы отпраздновать с Уоллесами. Это были те его друзья, чья дочь, Вирджиния, вступила в связь с Отто Беллманом. Я позвонил своей тетушке, решив навестить ее на праздники в ее квартирке в Куинсе. Генри рассказал, как туда добраться. Старушка звонила мне с утра три раза, прежде чем я покинул квартиру, каждый раз начиная с вопроса: «Ты все еще собираешься ко мне?»

Она жила в крошечной арендованной квартирке на седьмом этаже старого кирпичного дома. Я не был там несколько лет, и запах разнообразной пищи в коридоре навеял воспоминания о поездках, которые я совершал к тетушке с родителями. Все мое детство мы каждые два месяца или что-то вроде этого навещали ее.

Старушка встретила меня в дверях, к которым был приклеен флаг «Нью-Йорк Метс» (мы оба были фанатами бейсбола), и расцвела счастливой улыбкой. Ее лицо еще больше постарело и больше покрылось пятнами с тех пор, как я видел ее в последний раз. Поразительно, однако, что у нее почти не было морщин, а ей было далеко за восемьдесят. И в волосах, постриженных под горшок, было очень мало седины. Они все еще оставались рыжими и живыми – почти такого же цвета, как мои собственные, но только мои редели. Она показалась мне изящной и милой. Я прижал ее к груди. Она была такая крошечная, что я дернул ее за волосы, словно передо мной ребенок, которому нужно, чтобы к нему прикоснулись и обняли. Я слишком долго боялся наведаться в Куинс. Может быть, из-за того, что делал плохие вещи с Венди. Хотя странным образом именно это вернуло меня к моей тетушке.

Когда я обнял ее, она прошептала на идише то, что обычно мурлыкала мне на ухо, прижимая меня к груди, когда я был маленьким мальчиком: «Shana, tottela, ziessela». Прекрасная маленькая женщина, полная жизни.

Когда мы ослабили объятия, она не отпустила мою руку, продолжая смотреть на меня. Она не знала, что еще сделать, ее переполняла любовь, и она крикнула весело: «Ненавижу тебя». Затем она провела меня в квартирку и усадила на кушетку, рядом на кофейном столике уже были приготовлены фаршированная рыба и закуски. Я знал: нужно соблюдать порядок, потому что все должно пройти так, как она запланировала.

– Начинай, пока не засохло, – сказала моя тетушка, явно нервничая.

Я знал, что все, что я мог сделать, чтобы доставить ей счастье, – это слушаться ее указаний. Я начал есть фаршированную рыбу, но она остановила меня:

– Подожди. Пойди вымой руки.

Продолжив есть, я спросил:

– Разве ты не поешь вместе со мной?

– Нет. Не хочу набивать желудок. Я стараюсь похудеть, – ответила она и потом спросила обвиняюще: – Почему ты ешь без хрена?

– Я его не заметил, – сказал я и послушно положил хрен на фаршированную рыбу. Я ел, а она смотрела на меня.

Обед проходил в маленькой кухне. Квартира тоже была крошечная и вся забита старинными безделушками. На стенах висели масляные пейзажи парижских улиц и гаваней Мейна, а на одной раввин склонился над Торой. Квартирка, очень опрятная, казалось, готова произвести впечатление на гостей, которые все не приходили. Тетушка отказывалась иметь дело с товарками по старости, не желая быть дряхлой, как они.

Вместо индейки на День благодарения у нас был жареный цыпленок, и я ел изо всех сил, чтобы сделать тетушке приятное, а она говорила неодобрительно:

– Ты плохо ешь.

После обеда я прилег на кушетку, чтобы она могла прибраться. Это было как в старые добрые времена, только теперь я исполнял роль своего отца, кроме разве что того, что не заснул после обеда.

Я снял туфли и опустил голову на подушку. Как и у Генри кушетка служила также кроватью.

Прежде чем я закрыл глаза, тетушка вошла в комнату, встала надо мной и сказала:

– У меня для тебя кое-что есть. Моя подруга Лилиан участвовала в конкурсе. Для этого она подписалась на журнал. Она даже не знала, во что ввязывается. Я говорила ей, чтобы она этого не делала… Ну, и они прислали ей «Плейбой»! О чем только думали? Она даже не может встать с постели. Ей девяносто три года… в общем, она прислала журнал мне; она всегда заставляет племянницу отсылать мне всякие вещи. А что мне с ним делать?

Тетушка отошла к другому краю кушетки, где у нее была маленькая корзина для журналов и газет, и вытащила оттуда глянцевый «Плейбой».

– Хочешь посмотреть? – спросила она, поддразнивая меня, и потрясла журналом в воздухе. При этом она насмешливо и очень сексуально покрутила бедрами.

Я не видел «Плейбоя» целую вечность. Порнография, которую при случае я покупал, не была такой уж общепринятой, но «Плейбой» меня тем не менее заинтересовал.

– Отлично. Почему бы нет? – сказал я сухо, пытаясь скрыть энтузиазм.

Она подошла вручить его мне, но вдруг отдернула руку. На лице ее появилась шаловливая усмешка.

– Подожди, – сказала она. – У тебя будет эрекция, и что мне тогда делать?

Старушка приготовила отличный обед, приказала мне прилечь отдохнуть, прибралась на кухне, и все это дало ей чувство глубокого удовлетворения; конечно, она помнила про свой возраст, так что была очень горда, что имеет еще силы обо мне позаботиться в День благодарения. Желая контролировать все и вся, она решила, что моя эрекция – это то, о чем ей тоже нужно позаботиться.

– Дай посмотреть, – засмеялся я и попытался выхватить «Плейбой». Она отдернула журнал. – Со мной ничего не случится.

Вручив мне журнал и все еще ухмыляясь, тетушка вернулась на кухню. Она всегда была очень любвеобильной, из-за чего ее порицали в нашей семье. В свое время она была красивой изящной рыжеволосой девушкой с необычно большой грудью, как у Мэй Вест. [11]11
  Вест Мэй– знаменитая киноактриса, секс-символ 30-х годов.


[Закрыть]

Она была маникюршей и большую часть жизни проработала в мужском клубе «Гармония» на Восточной Шестьдесят девятой улице. Там она знакомилась со множеством женатых мужчин, которые нуждались в компании. Предположительно, она стала причиной нескольких разводов и даже одной случайной смерти: один из ее клиентов чистил охотничье ружье и застрелил жену. Через полгода он женился на моей тетушке. Это был один из трех ее браков.

Когда она не была замужем, при ней состоял друг-джентльмен, как она их называла, – и так почти до семидесяти лет. Но потом ей удалили одну грудь из-за рака, и ее последний богатый джентльмен перестал приходить к ней и больше не обеспечивал ее, как обещал. Она была его любовницей почти тридцать лет.

С тех пор она жила на пособие и сбережения, которые ей удалось скопить, и больше ни один мужчина не оставлял свои шлепанцы у нее под кроватью – этим эвфемизмом она в прежние времена называла свои романы.

Я просмотрел «Плейбой». Девушки были такими хорошенькими и такими отмытыми, что у меня действительно случилась эрекция. Тетушка знала, о чем говорила. А может, это произошло просто потому, что она заронила в мое сознание эту мысль. Я собрался было отправиться в ванную и заняться мастурбацией, но из-за слишком плотного обеда закрыл глаза и с удовлетворением задремал.

После того как я поспал, мы уселись за столом на кухне и сыграли в голливудский джин, три игры на две сотни. Старушка болтала о разных вещах, в том числе об итальянце, который ухаживал за ней.

– Я встретила его в библиотеке несколько недель назад. Он ходил за мной не отставая. Я спросила: «Что вам нужно?» Он сказал: «Вы – симпатичная леди», и я просто перестала обращать на него внимание. Я больше не чувствую уверенности из-за этого. – Она приоткрыла рубашку и показала на свой яркого цвета протез в бюстгальтере; потом застегнула рубашку. – Но я продолжаю каждый день с ним видеться. Он не дает мне проходу. Я сказала: «Послушайте, мне удалили грудь». А он сказал: «Ну и что, я все равно думаю, что вы симпатичная». Мы отправились пообедать. Он заплатил, но немного. Его жена инвалид, не может говорить. У него диабет и нет эрекции, как он мне сообщил. Какой с него прок? Но я позволила ему прийти на одну ночь. Моя малышка горела. Она горела всю ночь. Я позволила ему положить туда колдовской орешек ватной палочкой. Это привело его в возбуждение. Но я не собираюсь больше пускать его сюда. Я сказала, что мне нужен новый телевизор, и он на это ничего не сказал.

Моя тетушка использовала колдовской орешек для всякого нездоровья, а «малышка» [12]12
  Англ.tussy.


[Закрыть]было ее словечком, обозначающим гениталии, хотя оно могло обозначать и все вокруг, я неуверен. Само словцо было комбинацией «ruches» (на идише – задница) и пиписки, [13]13
  Англ.pussy (англ.).


[Закрыть]так что обозначало оба понятия разом, попеременно или вместе. С самого детства она говорила со мной о сексе и своей малышке и велела есть картошку, чтобы мой petzel стоял.

Об итальянце я сказал, не желая, чтобы она потеряла возможного друга:

– Может быть, у него не много денег. Телевизор – дорогой подарок.

– Ну, в таком случае он не может рассчитывать на дружбу милой чистенькой леди, вроде меня.

Мы продолжали болтать и играть в карты, и я обнаружил, что снова люблю свою тетушку. После того как умерла мать, я утратил контакты с остальной семьей. Не отвечал на приглашения, и в результате они перестали приходить. Я вроде как притворялся, что у меня нет семьи, что достаточно далеко от правды – у меня полно родственников. Хотя потерять с ними контакт не составило труда. Все мои дедушки и бабушки умерли еще до того, как умерли родители. А тетушки, дядюшки и кузены мне никогда по – настоящему не нравились. В любом случае я всегда был оригиналом. Но я испытал чувство вины оттого, что пренебрегал своей тетушкой, не считая случайных телефонных звонков.

Я уже почти выиграл две сотни в первой игре, нужна была только еще одна карта. Я ждал, когда старушка откроет карты, но она мешкала. Я принялся трясти ногой.

– Немедленно прекрати, – сказала она. – Так делают больные люди в метро. Я из-за этого нервничаю.

Я выиграл первую игру, а она вторую. Мы всегда были равны в картах. Теперь третья игра близилась к окончанию. Я попытался сконцентрироваться, но она начала спрашивать меня о Генри. Утром, когда она звонила, он подошел к телефону. Я объяснил, что это мой сосед по квартире.

– Сколько ему лет? – спросила она.

– Думаю, под семьдесят.

– Он был когда-нибудь женат?

– Нет.

– Он fagala?

Она быстро соображала, задавая вопросы по существу, на которые я сам терпеливо ждал ответа. Но я не хотел расстраивать ее и говорить, что до сих пор не определил сексуальной принадлежности Генри; в ее сознании это означало бы гомосексуальность. Так что я сказал:

– Нет, он был обручен десять лет, и у него полно подруг-леди.

– В таком случае у него должны быть деньги.

– Ну, на самом деле нет. Они сами за все платят.

– Они платят? Он донжуан! Где он берет этих женщин?

– Это дамы из высшего общества. Он сопровождает их на обеды, на спектакли, вот так.

– Тогда он богат. Если мужчина не платит за женщин, это означает, что у него есть деньги.

– На самом деле нет. Он живет очень скромно. Спит на кушетке и сдает мне комнату. Стирает рубашки в ванной, чтобы сэкономить деньги.

– Когда так тратят, значит, есть деньги. Он заставляет тебя платить по полной, а его подруги платят за обеды. Может быть, они даже дают ему немного на расходы. Он настоящий ловкач. Потребитель.

Моя тетушка была классическим примером человека, вмешивающегося во все. Это было еще одно качество, которое в сочетании с любвеобильностью делало ее черной овцой в нашей семье. Она всегда умела настроить родственников друг против друга. И хотя все, что она говорила о Генри, могло быть правдой, я не позволил ее комментариям засесть у меня в голове. Даже если я оплачивал ренту полностью, это все равно было очень дешево.

– Он не потребитель, – спокойно сказал я.

– Русские все потребители, – отозвалась тетушка, почувствовав, что я не хочу, чтобы Генри обливали грязью. Так что она плавно перевела разговор на русских, которые в большом количестве проживали в Куинсе. – Мне приходится сражаться с ними каждый день, – продолжала она. – Они называют Сто восьмую улицу маленькой Москвой… А еще они распаковывают пакеты и, стоя в проходах, едят. Они как вареные мухи. Приходится их расталкивать. Они мерзкие. У женщин животы вот досюда. – Она сделала движение рукой, указав на середину стола. – И все они в меховых шубах, но при этом сидят на карточках! Шубы и карточки. Они используют Америку. Мои родители так не поступали.

Тетушка была на сто процентов русской еврейкой, но не выносила новых иммигрантов. Я подумал, как странно, что они с Генри так похожи и в то же время абсолютно разные. Он любил русских. Она ненавидела русских. Он происходил из богатой, истинно американской семьи и служил эскортом для престарелых богатых женщин, Она происходила из бедной еврейской семьи и была эскортом для престарелых богатых мужчин. Оба спали на кушетках. Оба были старые, но полны жизни, несмотря на возраст. Злость на русских помогла старушке в игре – она по-настоящему разгромила меня в последние несколько сдач. Я проверил колоду, чтобы посмотреть, какие карты мог бы взять, и она выговорила мне:

– Никаких переигрышей.

Она выиграла роббер с большим преимуществом. Мы оба устали. Пришло время уходить. Она набила мне полную сумку еды, предварительно завернув все в фольгу и разложив по маленьким полиэтиленовым пакетам, да еще для безопасности перевязала их скотчем. Это была чертова уйма еды.

– С таким запасом я до Манхэттена не проголодаюсь, – пошутил я, довольный. – Только зачем было так заворачивать, – добавил я, понимая в то же время, что она пытается избавиться от сотен пакетов и пакетиков, которые сберегла; тетушка была дитя депрессии.

– Молчи, – сказала она.

Упаковав еду, которой хватило бы на целый век, старушка наполнила еще одну сумку бумажными полотенцами и дюжиной рулонов туалетной бумаги, что было с ее стороны очень щедро. Я обнял ее на прощание, поблагодарил за все и снова дернул за волосы. Потом подхватил обе сумки, и она проводила меня до лифта.

– Можешь поделиться с донжуаном, – сказала тетушка. – Только не позволяй ему съесть все.

– Он – милый господин, – уверил ее я.

Уже у лифта, открыв дверь, я снова поблагодарил ее за День благодарения, и она сказала:

– Приезжай раз в месяц, я буду готовить. А когда тебя не будет в Нью-Йорке, у нас возобновится телефонный роман.

Двери лифта закрылись, но мы продолжали улыбаться до тех пор, покуда могли видеть друг друга.