Текст книги "Комната Наоми (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Эйклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Не знаю, обижался ли он на что-то из этого, и приходило ли ему в голову спросить, зачем мне эти вещи. Он называл это «снаряжением» и обозвал подкожный шприц «шипом». Этот жаргон очаровал меня, я мог бы говорить с ним часами, но у меня еще оставались дела. Он объяснил все, что нужно знать о дозировке и частоте, и рассказал, как делать инъекции – «заводить», как он выразился. Я дал ему денег и сказал, что их будет больше, если он сможет достать еще столько же. Я не думал, что потом будет трудно от него избавиться.

Вскоре после возвращения в дом я сделал им первые уколы. Мои пленницы оставались в сознании, но были послушны. Я провел с ними вторую половину дня. В один из моментов чердак сдвинулся. Лиддли присутствовал там со своей женой и дочерями. Он улыбнулся мне, а затем отвернулся, уходя по своим делам. В этот момент Лора окончательно расклеилась.

Незадолго до наступления темноты я отправился на машине в Нортгемптон. Ключ от дома Кэрол лежал в ее сумочке, и я знал, что мне не составит труда попасть внутрь. На окраине города я остановился у магазина «Сэйнсберри», чтобы купить провизию и пару тонких резиновых перчаток. Я знал, что именно в этом супермаркете Кэрол делает свои еженедельные покупки: Я бывал там с ней пару раз.

Когда я пришел, уже стемнело. Никто не видел, как я вошел в дом. Я позаботился о том, чтобы припарковать машину в нескольких улицах дальше. Внутри я приготовил несколько блюд на три персоны, накрыл стол на троих и подал три порции всего. Съел немного, выкинул объедки в мусорное ведро вместе с обертками, а то, что осталось, смыл в унитаз. Остатки покупок я положил в холодильник. Все это время я ходил в резиновых перчатках.

Я уже стер отпечатки пальцев со всех предметов, с которыми возился в супермаркете. Но чтобы быть уверенным, я оставил отпечатки пальцев Кэрол, Лоры и Джессики на упаковках продуктов, посуде и столовых приборах. Я принес три комплекта пальцев в отдельных пластиковых пакетах. Позже я глубоко закопал их в поле за Гранчестером, недалеко от бассейна Байрона.

Оставался последний штрих. Я нашел ключи от машины Кэрол в ее сумочке. Мне не потребовалось много времени, чтобы найти ее паспорт в ящике стола: Джессика была вписана в него, как я и ожидал. Паспорт Лоры я уже забрал из дома. Маленький «Рено» Кэрол стоял в гараже с почти полным баком бензина. Время близилось к десяти часам, уже достаточно темно и тихо, чтобы уехать незамеченным, но еще не слишком поздно, чтобы привлечь ненужное внимание. Я поехал прямо в Бирмингем по трассе М6. Когда я добрался туда, на часах было чуть больше одиннадцати. Я оставил машину на стоянке в аэропорту. Перед уходом приготовил несколько оберток от шоколада и хрустящих конфет с отпечатками пальцев Кэрол и Джессики. Их я оставил на заднем сиденье вместе с пустой бутылкой из-под газировки. Я закрыл машину и выбросил ключи в ближайший сток.

На позднем поезде вернулся в Нортгемптон, сразу же сел в машину и быстро доехал до Кембриджа. Перед тем как лечь спать, проверил, что Лора и Кэрол все еще в том состоянии, в котором я их оставил. Я перевязал их раны и поцеловал их. Лора плюнула в меня. В доме стояла жуткая тишина. Снаружи я слышал ветер, который свистел сквозь деревья в саду.

На следующий день я проснулся сразу после полудня, чувствуя себя усталым и раздраженным. Около трех часов затрезвонил телефон. Звонил инспектор Эллисон. Он направлялся в Кембридж и хотел срочно встретиться со мной. Буду ли я дома? Я недолго колебался. У меня будет достаточно времени, чтобы дать каждой из них дополнительную дозу. На всякий случай.

– Да, – сказал я. – Я буду дома. Приходите, в любое время.

Он приехал через полчаса. Полицейский в форме ждал его в машине на улице. Я убрал все следы Кэрол и Джессики. Я планировал сжечь их одежду и багаж позже, в котельной колледжа. Когда он спросил, как там Лора, просто ответил, что она все еще в Нортгемптоне. Я разговаривал с ней вчера днем. Он кивнул и последовал за мной в кабинет.

– Как вы узнали? – спросил он.

– Узнал? Простите, но я не понимаю.

– О Де ла Мере. Как вы узнали о нем?

– Значит, я оказался прав. – Я почувствовал, как меня пронзает дрожь удовлетворения. Как совершенен этот мир. Как похож он на двигатель, в котором все детали работают в единстве и синхронности.

– Догадался, – ответил я.

Он молчал некоторое время, его глаза не отрывались от моего лица. Когда он заговорил снова, его голос звучал менее терпеливо.

– Почему вы лжете мне, доктор Хилленбранд?

– Давайте вы расскажете, что именно нашли. Тогда мы сможем решить, лгу я или нет.

Он вздохнул.

– Очень хорошо. Сегодня рано утром я арестовал человека по имени Де ла Мере. Джереми Де ла Мере. Он живет в Спиталфилде, в доме менее чем в трехстах ярдах от того места, где мы нашли вашу дочь. У него мы обнаружили туфли Наоми и несколько ножей. Ножи соответствуют описанию оружия, которое, предположительно, использовалось при ее убийстве. Сейчас над ними работает наша криминалистическая лаборатория.

– Но это в основном вопрос времени. Он признался в убийстве Наоми. Он также признался в убийствах суперинтенданта Рутвена и Дафидда Льюиса. Он говорит, что действовал по приказу, что кто-то по имени Лиддли сказал ему совершить эти убийства.

Эллисон откинулся в кресле.

– Вы умный человек, доктор Хилленбранд. Должен ли я говорить, насколько подозрительно, что вы знали имя и местонахождение этого человека, что смогли привести меня к нему с такой легкостью?

Я ничего не сказал. Эллисон продолжил.

– Признаться, доктор, я думаю, что вы и есть Лиддли. Считаю, что вы посещали Де ла Мере под этим именем и тем или иным способом убедили его совершить эти убийства по вашему приказу. Я бы хотел, чтобы вы поехали со мной, чтобы встретиться с Де ла Мере для установления личности.

– Понятно. – Я посмотрел в окно кабинета, на игру света и тени на деревьях. – Вы думаете, я организовал убийство собственной дочери?

– Я действительно не знаю, доктор Хилленбранд. Мне бы не хотелось так думать. Но мне кажется, что это единственное возможное объяснение вашей связи.

– И у вас есть мотив?

Он покачал головой.

– Только вы знаете его.

– А Рутвен и Льюис – вы думаете, у меня тоже имелся мотив для этих убийств?

– Возможно. Рутвен, вероятно, собирался что-то раскрыть. И Льюис тоже. Это вполне правдоподобно.

– Вы не поверите в правду, – сказал я.

– Попробуйте, – ответил он.

Что я мог сделать? Что я мог сказать? Я достал фотографии, просмотрел их одну за другой. Сначала он отнесся к ним скептически – а кто бы не отнесся? – но, когда мы дошли до снимков, сделанных Льюисом, на которых запечатлен чердак и его обитатели, прежде всего Кэролайн и Виктория в их менее чем красивом, менее чем любимом обличье, я увидел, как он вздрогнул и побледнел.

После этого он молчал несколько минут. Его взгляд остановился на окне. Он перебирал разбросанные фотографии, играя с их краями, а затем отступая. У него были сильные, умелые пальцы, пальцы, которые могли бы сломать руку человека без всяких усилий. Я терпеливо ждал.

– Это слишком для меня, чтобы принять все сразу, доктор Хилленбранд. Я не знаю, что мне делать с этим, как и с вами. Мне трудно поверить, что вы можете быть настолько изощренным, что можете пойти на такие сложности только для того, чтобы придумать настолько неправдоподобную историю.

– Вы можете проверить пленку Льюиса, – подсказал я. – Он сохранил все негативы. Уверен, у вас есть люди, которые могут проверить фотографию на предмет подделки.

– Да, на предмет мошенничества. Но фантомы? Колдовство из чьего-то худшего кошмара? – Он сделал паузу. – Я бы хотел осмотреть ваш чердак, доктор. Если у вас есть фонарь, возможно, мы сможем подняться наверх.

Я почувствовал, как дыхание перехватило в горле, словно патока. Почему я проявил такую беспечность, почему позволил Эллисону присутствовать в доме, где так много может пойти не так? Я отчаянно огляделся в поисках Лиддли. Голова шла кругом, я чувствовал себя как в смирительной рубашке. Где ты? Мне хотелось плакать.

– Вы в порядке, доктор?

– Я… Я не хочу туда ходить, – сказал я. – После того, что случилось. В прошлый раз нам с Льюисом едва удалось выбраться невредимыми. Если бы мы остались…

– Все в порядке, – заверил он. – Вам не обязательно пониматься. Просто покажите мне, куда идти, и одолжите свой фонарь.

– Это может оказаться небезопасным.

– Я сам буду об этом судить. – Теперь он стоял на ногах.

– Пожалуйста…

– В чем дело, доктор Хилленбранд?

Я тоже встал, качая головой, оттягивая время.

– Нет, я пойду с вами, – заявил я. – Но предупреждаю, он может быть там. Вы его не видели, вы не можете…

Инспектор уже прошел через дверь, направляясь к лестнице. Я последовал за ним, безумно размышляя. Его нужно остановить, остановить любой ценой. Я сходил с ума: быть так близко, видеть, как рычаги поднимаются и опускаются с такой точностью…

Мы добрались до двери на чердак. Я оставил фонарь на полу снаружи. Эллисон поднял его и открыл дверь – я не потрудился запереть ее.

– Сюда?

Я кивнул. Он направился вверх по лестнице, а я шел следом, мое сердце колотилось, все еще не мог решить, как поступить. Почему Лиддли ничего не сделал? Почему он не вмешался?

В том месте, где лестница заканчивалась и начиналась площадка, Эллисон обернулся ко мне, дрожа.

– Вы правы, – сказал он. – Здесь холодно. Достаточно, чтобы отморозить яйца.

Он не отличался интеллигентностью, не страдал утонченностью определенного рода, но этот внезапный переход к грубости ожесточил меня по отношению к нему. Я был благодарен за это, благодарен за оправдание, которое, как знал, поможет мне в том, что я вынужден буду сделать. Я думал о кирпичах, тех, которые помогал Льюису выбивать из стены, думал о том, какие они острые и прочные, как легко взять один из них, поднять, опустить…

Далеко внизу раздался звонок в дверь. Мы оба замерли. Я понял, что, несмотря ни на что, Эллисон нервничал, поднимаясь сюда. Звонок раздался снова, более продолжительный.

– Это, должно быть, сержант Арклесс, – проворчал Эллисон. – Я сказал ему звонить, если для меня появятся какие-нибудь сообщения.

Еще один звонок, сопровождаемый тремя громкими стуками.

Когда мы спустились вниз, я открыл дверь и увидел, что водитель Эллисона стоит на ступеньке. Я отошел в сторону, чтобы пропустить инспектора.

– Что случилось, сержант?

– Лондон по рации, сэр. Вы должны немедленно вернуться. С нашим задержанным, с Де ла Мере, сэр, вышла промашка.

– Что за промашка?

Арклесс колебался, глядя на меня.

– Ну, давай, парень.

– Он сам себя прикончил, сэр. Так кажется. Но это может быть… Трубшоу командовал в то время, сэр.

– Понятно. Хорошо, Арклесс. Передай, что я сейчас же вернусь.

Арклесс кивнул и вернулся в машину. Эллисон повернулся ко мне. Его лицо выражало недовольство, особенно глаза. Они отражали то разочарование, гнев, бессилие, которое он испытывал. Гнев и бессилие хорошо сочетаются.

– Похоже, что вам нет смысла сопровождать меня в Лондон, доктор Хилленбранд. Берегите себя. Я вернусь завтра. И буду благодарен, если вы позвоните своей жене и попросите ее присоединиться к нам. Есть несколько вопросов, которые я хотел бы ей задать.

Глава 27

Пришлось действовать быстро. Нельзя было терять ни минуты. Лиддли, конечно, будет разочарован, ему придется отказаться от удовольствия, которого он ждал все это время. Но Эллисон не оставлял мне выбора. Как бы кратковременна ни оказалась эта передышка, она укрепила мою уверенность в том, что все идет к моему удовольствию.

Я нашел в шкафу под лестницей тяжелую метлу и щетку для пыли поменьше и отнес их на чердак. Позднее полуденное солнце усыпало деревянный пол красными и желтыми бликами. Я подошел к ставням и плотно закрыл их. В комнате стоял мрачный холод, воздух в ней витал чудовищно сырой и болезненный. Запах все еще лежал на всем, оттеняя холод грустью и предчувствием перемен. Лиддли не наблюдалось, но я слышал рядом голос, детский голос, который тихонько пел. От этого голоса по моей плоти пробежали мурашки, но я знал, что должен довести начатое до конца.

У щели в перегородке я остановился и заглянул во внутреннюю комнату. Масляная лампа горела, отбрасывая ровный свет на паутину и уродливые выцветшие обои. Наоми сидела на полу возле матери и тихонько напевала ей. Я научил ее этой песне, которую поет маленькая Перл в «Ночи охотника».

«Жил на свете красивый мотылек,

У него была прелестная жена,

Которая не умела летать,

Но однажды она улетела, улетела.

У него было двое красивых детей.

Но однажды ночью эти двое красивых детей

Улетели, улетели, в небо, на луну…»

Когда Наоми закончила, она посмотрела на меня и улыбнулась. Папина дочка улыбается, когда папа возвращается домой.

– Привет, папочка, – сказала она.

Я закрыл глаза. Мне было невыносимо видеть ее, слушать ее. За последние недели я столько всего пережил, но это оказалось для меня просто непосильным.

– Маме нездоровится, – сообщила она. – Она все время хочет спать. И тетя Кэрол тоже ужасно больна. Как Кэролайн и Виктория, и их мама иногда. Что мы будем делать, папочка?

Я не мог держать глаза закрытыми. Неохотно я открыл их и посмотрел на нее.

– Я не знаю, дорогая, – ответил я.

– Почему ты плачешь, папочка? Это потому, что маме плохо?

– Да, – только и сказал я. Как она могла не знать? Я думал, что мертвые знают все. Конечно, теперь понимаю лучше. Мертвые знают так же мало, как и мы сами. Они – это мы сами: преображенные, но не ставшие новыми.

Лора и Кэрол оставались в полуобморочном состоянии. Так будет добрее, подумал я. Но забыл о нем, о нем и его нуждах. Я подошел посмотреть на Кэрол. Даже под действием героина я видел, что ей очень больно.

– Мне пора идти, папочка, – заявила Наоми. Теперь я думал о ней как о Наоми, отбросил притворство, что она превратилась в чудовище в облике моей дочери.

Я оглянулся. Ее там больше не было. Я выключил фонарик и при свете лампы начал сметать обломки с главного чердака в замурованную комнату. Все целые или почти целые кирпичи, которые попадались в куче, я отделял от остальных, аккуратно складывая их в стопку. На главном чердаке я сохранил небольшую пирамидку из пыли и песка, расположенную по одну сторону от дыры.

Сделав все это, я взял фонарь и метлу и вернулся вниз. Свет почти полностью исчез с неба. Словно лицо, из которого вытекли краски и жизнь. Как лицо Джессики в свете моего фонаря. В своем ящике с инструментами нашел молоток и зубило.

В юго-западном углу сада возвышалась старая стена, окружавшая небольшую овощную грядку. Она пришла в негодность, и мне не потребовалось много усилий, чтобы отколоть все кирпичи, которые, как я думал, мне понадобятся. Большинство из них просто рассыпались у меня в руках, раствор крошился, как будто в результате естественного обвала.

Из гаража я взял шпатель и небольшой мешок цемента. За пару десятков шагов отнес весь груз наверх, поставил его на пол и устроился отдохнуть, сидя на стопке кирпичей, которую приготовил. И тут я услышал его, его темное дыхание позади меня, а затем его голос, который до сих пор леденит мою кровь.

– Я понимаю все, что вы делаете, сэр. Вы хотите покончить с этим?

Я ничего не ответил. Как же я устал, как сильно устал.

– Ну же, сэр, давайте, мы это уже проходили. Не будьте таким отстраненным.

– Их почти нашли сегодня, – вспылил я. – Человек, который приходил сюда, – инспектор полиции.

– Я ничего не знаю о полиции, сэр. Разве вы не хозяин в своем доме? В мое время сюда приходили люди. Уверяю вас, они не заходили так далеко.

– Все изменилось, – с сожалением отметил я. – Он может принести ордер, если захочет, и обыскать дом сверху донизу. Так будет лучше.

– С ним можно разобраться.

– Нет! – воскликнул я. Я держался с ним резко. За все это время я ни разу не обернулся. – Это глупо, это приведет их прямо сюда. Оставь все как есть. Не вмешивайся.

– У нас есть вечер, – донеслось от него.

Я зажал уши руками, но все равно слышал его, мягкий и вкрадчивый, его голос журчал, как мед. Он вышел из моей спины и оказался прямо передо мной. Я не сводил с него глаз.

– Они вернутся не раньше завтрашнего утра. Работа, которую вы задумали, не займет много времени. Времени достаточно, чтобы доставить нам удовольствие.

– Ты знаешь, кто я? – мне казалось, что это лишь вопрос времени, когда Эллисон выяснит это.

Лиддли на мгновение замолчал.

– Да, – сказал он. – Конечно. Я всегда знал. Еще до того, как вы узнали про себя.

– Ты использовал меня, – простонал я.

– Мы используем друг друга. Так было всегда. Живые используют мертвых, мертвые – живых.

– Это не оправдание.

– Я не оправдываю себя. Мои действия не нуждаются в оправдании. Как только границы нарушены…

Я попытался встать. Он смотрел на меня, используя силу, которая превосходила все материальное.

– Сегодня вечером, – повторил он. – Чтобы запомнить их.

Даже когда он говорил, я чувствовал, как его сила наполняет меня. Замечал, как моя двойственность становится чистой единственностью. Еще одна ночь пройдет быстро. Слишком быстро.

Утром, вскоре после рассвета по моим часам, я замешал цемент и уложил кирпичи ряд за рядом так хорошо, как только мог. Это нельзя назвать идеальной работой, но она и не должна быть такой. Я размазывал по свежему раствору грязь и копоть. Закончив, с величайшей осторожностью собрал нити паутины с других частей чердака и положил их на кирпичную стену. В свете моего фонаря соединения почти не видны. Внутри они оставались все еще живыми. Но только чуть-чуть.

Эллисон вернулся позже тем утром. Он не выглядел счастливым человеком. С момента возвращения в Лондон накануне он почти ни на минуту не отлучался из участка. Де ла Мере оторвал полосу от одеяла в своей камере, свернул ее в тугой клубок и затолкал себе в горло, отчего задохнулся. Наличие рвоты в камере свидетельствовало о том, что ему потребовалось несколько попыток. Инспектор Эллисон пребывал не в лучшем настроении.

– Почему вы раньше не рассказали мне о своей матери? – Таким был первый вопрос, который он задал. Он оказался быстрее, чем я ожидал.

– Моя мать? Почему я не рассказал вам, о чем?

– Что ее девичья фамилия – Лиддли.

Я долго смотрела на него, как будто внезапно пришло осознание. Но я, конечно, знал все это время.

– Мне и в голову не приходило, что это может иметь отношение к делу, – соврал я. – Это не такое уж редкое имя. Даже не думайте впутывать в это мою мать.

– Я не знаю, что и думать, доктор Хилленбранд. Ваша мать – еще один потомок Джона Лиддли? Или Джон Лиддли – плод вашего воображения? Я предположил ранее, что вы сами можете быть Лиддли. Эта гипотеза начинает казаться мне все более и более привлекательной. Вполне правдоподобно, что вы воспользовались фамилией своей матери.

– Я уже говорил вам, это совершенно нелепо.

– Правда? Вы преподаете такую логику своим студентам?

– Я не специалист по логике.

– Ясно.

– Вы видели фотографии.

– Я офицер полиции, доктор Хилленбранд, а не маг.

– Тем не менее, я умоляю вас использовать ваше воображение.

– Значит, вы признаете, что Лиддли – это просто человек, которого вы выдумали?

Я почувствовал раздражение.

– Я не признаю ничего подобного. Лиддли был реален. И сейчас существует. Этот факт может быть доказан в любой приличной библиотеке. Вы можете увидеть его письма в Даунинг-колледже.

– Возможно. Но мы можем поговорить об этом позже. А пока у меня есть ордер на обыск вашего дома.

– Будьте моим гостем, – пригласил я. Чего мне было бояться?

– И я по-прежнему хочу поговорить с вашей женой. Она уже вернулась из Нортгемптона?

Я решил не скрывать исчезновение Лоры.

– Мне очень жаль, инспектор, но ее здесь нет. Ее нет и в Нортгемптоне. Я звонил ей вчера, как вы просили, но ответа не получил. Я пытался снова весь вчерашний вечер. И сегодня утром. Я пытался дозвониться в офис Кэрол, но там никто ничего не знает.

– Сначала пропала ваша дочь, потом жена и сестра.

– На что вы намекаете, инспектор?

– Я еще не уверен. Прежде всего, я хотел бы произвести обыск.

Он привел констебля из машины, и они вместе отправились на чердак. Я сопровождал их, наблюдая из тени, как они выполняют свою задачу. Они испытывали беспокойство. Им не пришло в голову открыть ставни. Они вели поиски при свете фонарей, снова и снова проходя перед стеной, за которой лежали истекающие кровью Лора и Кэрол. Разумеется, они ничего не нашли.

– Вы можете дать мне адрес вашей сестры в Нортгемптоне, доктор Хилленбранд?'

Я продиктовал ему адрес и смотрел, как он уходит. Знал, что инспектор Эллисон будет приходить снова и снова, чтобы допросить меня, но не сомневался, что он ничего не найдет. Когда он ушел, я набрал номер своих родителей, чтобы сказать, что Лора и Кэрол пропали, и спросить, не видели ли они их и нет ли от них вестей. Когда я положил трубку на место, моя рука дрожала как осиновый лист. Кровь стучала в моей голове. В доме повисла тишина. С тех пор в нем никогда не бывало так тихо.

Глава 28

За двадцать лет я ни разу не смог отлучиться из своего дома. Не проводил ни отпусков, ни выходных, ни вечеров в Лондоне или Кембридже. Я выхожу из дома, чтобы провести занятия, или сделать покупки, или посетить церковь. Иногда хожу на собрания колледжа или факультета. Вот и все. Мои коллеги считают меня немного странным, затворником. Они перестали приглашать меня на званые обеды много лет назад. Я никогда не ем в компании руководства, даже в День Основателей. Меня не сторонятся, но мне не рады. Конечно, они объясняют это смертью Наоми и исчезновением Лоры. Они не знают ничего лучшего, да и зачем им это?

Полиция нашла машину в аэропорту, как и предполагалось. Когда меня спросили, я сказал им, что паспорт Лоры пропал. Была официальная запись о существовании десятилетнего заграничного паспорта на имя Кэрол, но в ее доме документ не нашли. Конечно, они проверили все рейсы за этот период и не нашли никаких следов двух женщин и ребенка.

Отпечатки пальцев озадачили их, как я и ожидал. Недавно купленные продукты, кассовый чек из магазина «Сэйнсберри», вымытая посуда, данные на парковочном талоне (который я оставил в бардачке машины) – все свидетельствовало о времени, которое исключало меня из числа подозреваемых.

Несмотря на это, Эллисон преследовал меня еще долгое время. Он упорно продолжал считать, что мы с Лиддли одно целое, что я выбрал Де ла Мера по своим собственным причинам и соблазнил или заплатил ему за убийство моей дочери, Льюиса и Рутвена. Но у него не имелось доказательств. Де ла Мере мертв и не мог дать показания. Я находился в Кембридже, когда Лора, Кэрол и Джессика исчезли в Бирмингеме. Мои характеристики выглядели безупречно.

Я не знаю, как долго длилось бы преследование Эллисона, если бы он мог продолжать его по своему усмотрению, но оно резко закончилось, когда он заболел через шесть месяцев после своего первого визита в наш дом. Через девять месяцев он умер в больнице. Диагноз гласил: рак. Его преемник закрыл дела Наоми, Льюиса и Рутвена, приписав убийства Де ла Мере, тем более, что тот признался. Исчезновения, конечно, оставались открытыми, но со временем они перестали волновать воображение.

Сначала я пытался вернуться к нормальной жизни, или настолько нормальной, насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах. Осенью того года я снова начал преподавать. Я приступил к серьезному исследованию – сравнительному изучению романов о Граале на среднеанглийском, среднегерманском и среднефранцузском языках. Оно так и не было завершено. За двадцать лет я почти ничего не написал. Я, как однажды с горечью заметил один старший коллега не совсем внятно, «не реализовал свой потенциал». Мне платят зарплату, более чем достаточную для моих скромных нужд, позволяют преподавать горстке студентов, держат подальше от меня студентов-исследователей, вежливо проходят мимо на улице. Я не обижаюсь на них, и они не испытывают ко мне ни малейшей неловкости.

Я вернул фотографии в жестяную коробку. Если эта запись когда-нибудь будет найдена, они станут важны для свидетельства. Некоторые из них сильно потускнели за годы, но в основном они точно передают то, что мы видели. Если бы Льюис вернулся со своей камерой, я осмелюсь предположить, что он мог бы создать еще одно портфолио из того, что смог бы найти здесь сейчас. Но лучше не надо, лучше не надо.

Конечно, они не изменились, не постарели ни на мгновение, в то время как я стал седым. Я не знаю, сколько еще смогу продержаться. Хотелось бы думать, что смерть может прийти как освобождение, но знаю, что это не так.

Вместо этого я разработал стратегию. Это не очень хорошая стратегия, видит Бог, но я верю, что она может принести какую-то пользу. Я решил продать дом. Он действительно слишком большой для меня. Место поменьше подойдет мне гораздо лучше. Лора, Кэрол и Джессика, конечно, не займут много места. Вчера я снова открыл чердак, чтобы посмотреть, как они там. Они прекрасно поместятся в мой старый сундук, который я купил, когда был студентом. Тогда я и подумать не мог, что он мне так пригодится.

Я уже нашел потенциальных покупателей – местную семью, которой нужен дом побольше. Отец – медик, консультант в больнице Папворт. У него две маленькие девочки, одной семь лет, другой девять. Это очаровательные малышки, очень похожие на свою мать. Младшая дочь напоминает мне Наоми.

Фамилия семьи – Голсуорси. Полагаю, это старая кембриджская семья. Они были прихожанами церкви на протяжении многих поколений.

Джон сказал мне, что он доволен этим решением. Ему и доктору Голсуорси будет, о чем поговорить.

Конец