Текст книги "Серьёзные забавы"

Автор книги: Джон Уайтхед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

ДВА ЕВРОПЕЙЦА

Два европейца, давшие название этой главе, – француз Дени Врэн-Люка и немец Фридрих Вагенфельд, люди необычайно способные, коим удавалось – по крайней мере, некоторое время – дурачить литературный мир.

К началу XIX века автографы приобрели особую ценность и стали предметами коллекционирования; дамы тех времен любили похвастаться ими, щеголяя своим знакомством со знаменитостями. Фирма Сотби стала устраивать аукционы, где автографы прославленных современников шли за баснословные деньги; автографы знаменитостей прошлого стали модны позднее. Среди страстных коллекционеров середины XIX века был известный геометр и астроном Мишель Шаль, возглавлявший кафедру геометрии Королевского Политехнического института в Париже. Шаль завоевал завидную репутацию знатока старинных рукописей и автографов, его заслуги были даже отмечены почетной медалью Королевского общества. В 1850 году Мишель Шаль стал членом Парижской Академии наук и тем самым вошел в элиту французского научного мира. Трудно понять, как такого знатока могли ввести в заблуждение подделки Дени Врэн-Люка. Он был, пожалуй, наиболее поразительным из всех литературных мистификаторов, причем изумляют не столько сами его творения, сколько их несметное число и то, что все эти бесчисленные подделки принимали за подлинники.

Дени Врэн-Люка родился в 1818 году в Шатодене, в семье крестьянина: благодаря отцу он получил все преимущества, которые дает образование. Свои познания Врэн-Люка углублял в общедоступной библиотеке, посвящая весь свой досуг чтению и занятиям. Вскоре он начал работать в адвокатской конторе, но в 1852 году покинул родной город и уехал в Париж в надежде найти место либо у какого-нибудь издателя, либо в Национальной библиотеке. Однако ему пришлось довольствоваться службой у некоего Летелье, владельца фирмы, имевшей дело с редкими рукописями. Врэн-Люка с жаром взялся за работу, даже свободное время проводил в местных музеях и библиотеках, изучая старинные рукописи и документы. У его патрона было весьма доходное побочное занятие: для тех, кто, обуреваемый тщеславием, жаждал титулов и почестей, Летелье составлял родословные – разумеется, за большие деньги. Врэн-Люка быстро сделался докой в подобных подделках, особенно хорошо ему удавалось старинное письмо, кроме того он научился в совершенстве подделывать любые подписи. Так, для маркиза Дюпра он подделал документы, подтверждавшие его родство с кардиналом Дю Пра, жившим в XIV столетии; документы эти изучили и признали подлинными виднейшие французские специалисты.

После смерти Летелье Врэн-Люка получил по завещанию скромную коллекцию автографов; новый владелец решил распродать ее, предварительно сняв с каждого документа копию. Но, подумав, он стал продавать эти копии как подлинники; копии хорошо расходились, а подлинные ценности остались в его руках. Удавшийся обман, а также опыт, приобретенный им за годы работы у Летелье, открывали для Врэн-Люка новые возможности пустить в ход свое исключительное дарование, и в 1861 году он решает завязать знакомство с Мишелем Шалем.

В Академии наук Мишель Шаль оказался в довольно затруднительном положении. Его предшественник, граф Либри, спешно покидая свой пост, прихватил с собой изрядное количество старинных книг и рукописей, к несчастью, являвшихся собственностью Академии. Шаль счел своей обязанностью и делом чести начать все сначала и собрать коллекцию старинных редкостей возможно более обширную – так что Врэн-Люка появился на сцене очень кстати. Он заявил, что знает одного старика – обладателя сказочно богатой коллекции автографов, писем и рукописей, некогда принадлежавших графу де Буажурдену, который в 1790 году эмигрировал в Америку, но в пути потерпел кораблекрушение. Старик нуждается, поэтому время от времени ему приходится кое-что продавать из бумаг, и Врэн-Люка взялся быть посредником при продаже. Шаль принял вполне понятные меры предосторожности, выяснив, например, существовал ли вообще граф де Буажурден: оказалось, существовал. Врэн-Люка решил сыграть на тщеславии Шаля: он заявил, что сам не уверен в подлинности документов, но полагается на суждение Шаля, ведь он крупнейший авторитет во всей Франции! Немного позднее он позволил себе зайти еще дальше: сообщил Шалю об отказе старика продавать документы, зная наперед, что Шаль нипочем не отступится.

Врэн-Люка быстро добился желаемого: Шаль стал просить его доставить все бумаги, какие только удастся раздобыть, и Врэн-Люка отправился попытаться уговорить старика переменить решение, что ему, разумеется, удалось. И вот Врэн-Люка принялся пачку за пачкой изготовлять фальшивые бумаги, письма, рукописи и продавать своему ни о чем не ведающему благодетелю. Впрочем, он неизменно следил, чтобы в каждой порции бумаг, передаваемых Шалю, был хотя бы один подлинный старинный документ.

В 1867 году Шаль сделал доклад в Академии, посвященный ее основанию, и прочитал два письма: одно от поэта Рутру к Ришелье и другое – ответ Ришелье. Письма, подтверждающие теории Шаля относительно создания Академии, произвели сенсацию, слушатели встретили их с восторгом; оба письма были, конечно, подделаны. Расчет Врэн-Люка был точен: история основания Академии много лет была предметом догадок и споров, а письма разрешали их со всей очевидностью. Врэн-Люка всегда предлагал свои подделки обдуманно: он дотошно изучал психологию того, кому собирался их сбывать, и выведывая его интересы и пристрастия.

Врэн-Люка встречался с Шалем регулярно раз в неделю, и последний, как правило, доверительно рассказывал ему обо всех критических замечаниях, высказанных о его «находках». Обычно через неделю Врэн-Люка приносил письмо или письма, подтверждающие подлинность прежних подделок. Несмотря на это, Врэн-Люка у многих вызывал подозрения, что ставило Шаля в положение весьма щекотливое. Ему приходилось продолжать поддерживать Врэн-Люка, дабы самому не прослыть невеждой среди тех, у кого он пользовался авторитетом. Мишель Шаль умолял Врэн-Люка отыскать что-нибудь сенсационное, чтобы заставить критиков умолкнуть раз и навсегда. И вот в том же году Шаль прочитал в Академии два письма, «доказывавшие», что закон всемирного тяготения был открыт не Ньютоном в 1687 году, а в 1652 году Паскалем. Эта новость вызвала бурные отклики по обе стороны Ла-Манша; многие утверждали, что письма фальшивые, однако не меньшее число людей верило в их подлинность. Академию наводнили письма от знаменитостей со всего света, подтверждающие аргументы в пользу Паскаля; и любую критику в адрес Врэн-Люка незамедлительно отражали письма, подтверждающие его правоту. Примером может служить подделанное им письмо Галилея к Паскалю, датированное 1641 годом; в нем Галилей упоминает, между прочим, что плохо видит и что зрение его становится все хуже и хуже. Затем появились письма Галилея от 1643 года, и эти новые находки вызвали самые резкие возражения. Во-первых, отмечали, что Галилей всегда писал письма по-латыни либо по-итальянски, а не по-французски, как в этих находках; во-вторых, указывали, что Галилей был слеп уже в 1637 году. Врэн-Люка принялся спешно защищать свои позиции, заявив, что в то время Галилей еще не был слепым, а страдал от переутомления глаз и временной потери зрения. Он придумал объяснение и тому, что письма были написаны по-французски. Любой ученый муж, – возражал он своим критикам, – знал по меньшей мере два языка, и письма, как правило, писал на родном языке адресата. Далее, сомнение вызвали письма, якобы написанные в 1652 году Паскалем Роберту Бойлю. Оказалось, что почерк Паскаля в исполнении Врэн-Люка отличался от известных образцов; и вновь было найдено самое простое объяснение: Врэн-Люка утверждал, что с годами почерк сильно меняется и что именно такие изменения как раз и обнаруживает почерк Паскаля.

В 1869 году некий Вернер обвинил Врэн-Люка в том, что он пиратски извлекает фрагменты из сочинений различных авторов и затем помещает их в свои «письма», – при этом упоминались труды Вольтера, Фомы Аквинского и Декарта. Тогда было решено послать во Флоренцию подпись Галилея для сличения с оригиналом. Подпись оказалась совершенно отличной от оригинала.

К тому времени Врэн-Люка подделал почти тридцать тысяч писем, автографов и всего того, что, по его мнению, могло принести прибыль, но финал его карьеры был, без сомнения, близок, и в середине 1869 года его «находками» занялась группа экспертов. Врэн-Люка всегда с особой осторожностью и тщательностью выбирал чернила, в приготовлении которых достиг совершенства. Его чернила давали точно такие же химические реакции, как и чернила редких старинных рукописей. Это значительно усложнило задачу экспертов, но в сентябре того же года Мишель Шаль вынужден был признать справедливыми обвинения в мошенничестве, выдвинутые комиссией против Врэн-Люка. Самым убедительным свидетельством против него самого и псевдоспециалистов, подтверждавших подлинность его находок, было то, что все его подделки были написаны великолепным современным французским языком на прекрасной новой бумаге. Поскольку в Европе бумага появилась только в XIV веке, специалистам следовало бы усомниться в подлинности представленных Врэн-Люка писем от таких персонажей, как Клеопатра и Мария Магдалина, которым было, вероятно, куда как трудно не только изъясняться по-французски, но и вдобавок писать на том материале, который еще не был изобретен! Шаль отказывался, однако, верить, что Врэн-Люка был единственным автором всех подделок, и утверждал, что одному человеку не под силу создать такое невероятное множество документов. Графологи тем не менее вскоре убедили его, что все бумаги написаны одной и той же рукой. Врэн-Люка был арестован, предстал перед судом и сразу во всем признался; однако большую часть вины он переложил на Мишеля Шаля. Врэн-Люка заявил, что Шалю следовало бы серьезней отнестись к делу, за которое он взялся – не мог же признанный специалист не заметить, что бумаги поддельные. Он просил суд о снисхождении – и не без успеха. Штраф в 25 фунтов и два года тюремного заключения – так было наказано мошенничество, принесшее ему четверть миллиона франков, или 6000 фунтов, сумму весьма внушительную.

Дальнейшая судьба Мишеля Шаля довольно плачевна: слава его померкла, хотя друзья, помня его прошлые заслуги, остались ему верны. Однако того положения и признания, которыми он пользовался до знакомства с Врэн-Люка, ему достичь уже было не суждено.

Если прикинуть, сколько документов подделал Врэн-Люка, окажется, что за восемь лет, на протяжении которых он изготовлял свой товар, Врэн-Люка каждый божий день должен был подделывать не менее восьми рукописей. Для одного человека это неправдоподобно много: Врэн-Люка подделывал письма Паскаля, Шекспира, Рабле, римских императоров, апостолов, Платона, Плиния, Сенеки, Помпея, Лазаря, Марии Магдалины, Клеопатры, Беды Достопочтенного и, как мы уже знаем, Галилео Галилея.

Одно из писем Клеопатры, написанное по-французски, гласит:

«Наш сын Кесарион здоров. Надеюсь, вскоре он уже сможет перенести путешествие в Марсель, где, я полагаю, он будет отдан учиться – и потому, что в месте этом прекрасный воздух, и потому, что там изучают множество чудесных вещей. Прошу, сообщи мне, сколько ты еще пробудешь в этих краях».

Список подделок Врэн-Люка в книге Бордье и Мабиля «Une fabrique des faux autographes» [9]9
  «Фабрика фальшивых автографов» (фр.).


[Закрыть]занимает 17 страниц, но представлено лишь 381 письмо, ибо Мишель Шаль отказался показать всю коллекцию. Интересно и то, как Врэн-Люка ухитрялся вложить в поддельные письма свой патриотизм. Так, закон всемирного тяготения «открыл» у него француз, Александр Великий с большой похвалой отозвался о Галлии и т. д.

Врэн-Люка нашел и другую, тоже весьма доходную сферу деятельности, где ему удалось собрать богатый урожай: он снабжал редкие книги надписями их «прежних владельцев», как правило, очень известных в стране людей, таких, как, например, Лафонтен и Рабле. Врэн-Люка продал Шалю пятьсот подобных «бесценных» сокровищ.

Даже после окончательного разоблачения Врэн-Люка вел себя совершенно невозмутимо и заявлял, что никому не причинил никакого вреда; более того, он сохранил для истории события и имена, которым грозило забвение. В течение нескольких лет он просвещал и занимал публику: все внимали новым открытиям, ждали подтверждения новых теорий, которые выходили из стен Академии. Благодаря ему Мишель Шаль приобрел широкую известность и добился славы. То, что его подделки стоили Шалю 6000 фунтов, пожалуй, только подливало масла в огонь, ибо удар по карману тоже воспринимается нами весьма болезненно.

После освобождения из тюрьмы Врэн-Люка применял свои обширные познания на более честном поприще. Он стал коллекционером, и занятие это не только доставляло ему удовольствие, но и давало средства к существованию. Остаток жизни он провел в безвестности.

Фридрих Вагенфельд родился в 1810 году в Германии. С девятнадцати до двадцати двух лет он изучал философию и теологию в Геттингене и за эти годы понял, что в мировой истории существуют серьезные пробелы, в частности, в истории финикийской цивилизации. Он тщательно изучил труд Евсевия «Praeparatio Evangelica» [10]10
  «Евангельское приуготовление» (лат.).


[Закрыть]и встретил там ссылку на некий греческий перевод истории финикийцев, написанной Санхонйатоном, сделанный якобы Филоном Библским. Из архивов и записей о нескольких финикийских городах Санхонйатон собрал воедино все сведения по древней истории Финикии до эпохи троянских войн.

В свое время этот памятник исследовали специалисты и признали его подлинным свидетельством истории Финикии. К сожалению, Евсевий цитировал лишь немногие отрывки из перевода Филона, которых хватало только на то, чтобы разжечь любопытство исследователя, в частности такого, как Вагенфельд. Особый интерес для Вагенфельда заключался в том, что в книге цитировалась работа, местонахождение которой было неизвестно, да и неясно было, сохранилась ли она вообще. Перевод, вероятно, был утерян, и это натолкнуло молодого ученого на мысль «найти» утраченную ценность. Итак, Вагенфельд приступил к делу и, не долго думая, сам написал эту книгу, сочинив таким образом «Историю Финикии». Задача оказалась не из легких, поскольку сочинитель должен был не только с особой скрупулезностью собрать нужные факты, но и сохранить присущий тому времени витиеватый стиль и, разумеется, обладать достаточными знаниями и способностями, чтобы выполнить этот поистине грандиозный труд. Для молодого и неопытного человека затея была крайне рискованной.

Прежде чем выпустить свое творение в свет, Вагенфельд решил заблаговременно подготовить почву, и 18 октября 1835 года написал немецкому историку Г. X. Пертцу письмо от имени некоего Жоана Перейро, рыцаря из Опорто. В письме говорилось, что в монастыре Санта Мария де Мериньяо, расположенном между реками Дуэро и Миньо, найдено девять книг перевода Филона, и все они в превосходном состоянии. «Перейро» просил, чтобы о его открытии поведали миру, и 30 октября 1835 года Пертц покорно поместил сообщение об открытии в ганноверской «Цайтунг». В ноябре этого же года Вагенфельд от имени «Перейро» сочинил второе письмо; к нему прилагалась и сама «рукопись» с убедительной просьбой к Вагенфельду не публиковать находку целиком, а только краткое ее изложение. В письме Перейро ссылался на то, что монахи требуют денег. На вопрос, почему рукопись послали именно ему, Вагенфельд отвечал, что племянник Перейро помогал ему в изучении португальского языка и с тех пор они подружились. Теперь же этот молодой человек обратил внимание своего дяди на Вагенфельда как на посредника.

20 декабря Вагенфельд написал в издательскую контору братьев Хаан в Ганновере, подписавшись девичьей фамилией матери – Вильде. В письме он утверждал, что эта и ряд других рукописей были найдены в шкафу в комнате, где квартировал Перейро. Затем Вагенфельд предпринял еще один шаг: он обратился к ученому-востоковеду Г. Ф. Гротефенду с просьбой написать предисловие к публикации этого краткого изложения греческой рукописи. Гротефенд согласился, хотя Вагенфельд, с сожалением, предуведомил его, что не сможет прислать ему подлинник. Он, однако, выслал Гротефенду две средневековые рукописи: экземпляр «Sachsensspiegel» [11]11
  «Саксонское зерцало» (нем.).


[Закрыть], рукописи XIV века на нижненемецком языке, и «Гимн непорочной деве», сочинение «Бедного Конрада». Это как бы подтверждало обоснованность притязаний Вагенфельда, и ученый с великой охотой взялся за предисловие.

В середине апреля Вагенфельд послал Гротефенду краткое изложение текста рукописи вместе с факсимиле «оригинала». Гротефенд написал предисловие, датированное 24 мая 1836 года, и с радостью безоговорочно признал старейшую из дотоле известных историю финикийцев, чем придал необычайный вес «находке» Вагенфельда. Гротефенд пошел еще дальше, предположив, что те или иные финикийские легенды послужили одним из источников Книги Бытия. Особый восторг у него вызвал рассказ о том, что царь Иорам приказал высечь на колонне храма Мелькарта в Тире повествование о походе финикийцев на Цейлон, а также сведения о военной мощи различных городов Финикии и ее колоний и описания стран, с которыми торговала Финикия. Впоследствии землетрясение разрушило колонну, и Санхонйатон переписал тексты с ее обломков. Этот список под названием «Плавание Иорама» Вагенфельд «перевел» слово в слово на немецкий язык и включил в восьмую книгу. Вагенфельд также обнаружил, что финикийский летописец Санхонйатон был сыном Кусабаса и внуком Окалатона, двух летописцев царя Иорама, и что история Финикии была написана им в IX веке до н. э. Вагенфельд перечислял всех царей Сидона и Библа за много десятилетий, и это надоумило Гротефенда создать таблицу, включавшую 36 царей обоих городов. Более того, на основании переданного ему текста он составил таблицу военных и морских ресурсов Финикии и колоний. Гротефенд, без сомнения, был восхищен грандиозной находкой и посвятил ей немало времени.

У Гротефенда, однако, был сын Карл, не разделявший веры отца в это «открытие». В 1836 году он опубликовал памфлет «К вопросу о Санхонйатоне», где привел всю переписку по поводу возможной находки, включая два письма по-латыни от «Перейро», семь писем Вагенфельда, в том числе за подписью «Вильде», посланные в ганноверское издательство Хаанов, а также письмо Вагенфельда к Гротефенду. Публикация писем стала первым шагом к разоблачению подделки. Некий доктор Шмидт из Бремена решил побеседовать с Вагенфельдом, и в ответ на его просьбу показать ему рукопись Вагенфельд заявил, что уже возвратил все рукописи Перейро. Позднее Шмидту было сказано, что рукописи все еще находятся у Вагенфельда, но тот их никому не показывает. Сомнение вызвало и то, что Санхонйатон зачем-то изменил место своего рождения, город Верит, указанный у Порфирия, на Библ, куда его по ошибке перенес Вагенфельд. Шмидт хотел узнать и то, каким образом упоминание о буддизме, зародившемся в VI в. до н. э., попало в книгу, написанную в IX в. до н. э. А Карл Гротефенд заявил, что один из его друзей сообщил ему из Португалии, что в этой стране нет монастыря Св. Марии де Мериньяо, как нет и имени Перейро: по-португальски должно быть Перейра.

Невзирая на все обвинения, Вагенфельд продолжал упорствовать в своем обмане, хотя здравый смысл должен был подсказать ему, что пора бы остановиться; в 1837 году он опубликовал свою версию греческого перевода Филона Библского с параллельным латинским текстом. Работа называлась: «Sanchoniathonis Historiarum Phoeniciae Libros Novem Graece versos a Philo Byblio edidit lathineque versione donavit F. Wagenfeld. Bremae, 1837, ex officio Caroli Schunemann» [12]12
  «Переложенная на греческий язык Филоном Библским Финикийская История Санхонйатона, в девяти книгах, переведенная на латынь и изданная Ф. Вагенфельдом. Бремен, 1837, в типографии Карла Шунемана» (лат.).


[Закрыть].

Для человека его возраста подобная книга объемом в 205 страниц была величайшим достижением – и кропотливейшим трудом, вложенным в нее Вагенфельдом, можно лишь восхищаться. Но увы! труды эти пропали впустую, так как К. О. Мюллер выступил в «Геттингенских ученых записках» с критикой книги, ставя под сомнение ее подлинность. Это выступление раз и навсегда решило вопрос о «находке»; правда, в конце статьи Мюллер выразил свое восхищение столь талантливой работой. Особенно удачно, по его мнению, Вагенфельд сумел воспроизвести дух и стиль сочинителей древности, нередко в своих писаниях переплетавших правду и вымысел; в завершение Мюллер выразил надежду, что Вагенфельд проявит свой незаурядный талант в делах более достойных и плодотворных. Вскоре после этого была опубликована работа Гезениуса «Памятники финикийского языка и письменности», где автор утверждал, что никогда до конца не верил в подлинность открытия Вагенфельда – Перейро и что последующая критика все для него прояснила.

Благое пожелание Мюллера – чтобы Вагенфельд честно использовал свой талант, упало, видимо, на неплодородную почву. Вагенфельд неожиданно исчез с литературной сцены; поговаривали, что он пристрастился к вину. Однако в 1845 году он вновь заявил о себе, выпустив собрание «Bremens Volkssagen» [13]13
  «Бременские народные сказания» (нем.).


[Закрыть], а в 1846 году – книгу «Kriegsfahrten der Bremen» [14]14
  «Военные походы жителей Бремена» (нем.).


[Закрыть]. Но этот труд оказался последним: в том же году Вагенфельд умер, ему было всего 36 лет. Вагенфельд создал себе поистине заметную репутацию, решившись на одну из самых дерзких подделок и проявив исключительное мастерство, которое он нелепо растратил ради бесплодной цели.