Текст книги "Серьёзные забавы"

Автор книги: Джон Уайтхед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Сэмюэл был вне себя от гнева, когда по возвращении в Лондон узнал, что сын его скрылся. В скором времени он получил от Уильяма письмо, в котором тот утверждал, что сам подделал все рукописи, и умолял простить его. Уильям отыскал своего друга-адвоката Олбени Уоллиса и убедил его составить письменные показания от его имени, где утверждалось, что, собственноручно изготовив все эти рукописи, он показал их отцу, который не имел ни малейшего представления о том, откуда они взялись, и о том, что настоящий их автор – его сын. Сэмюэл отказывался этому верить: он, как и прочие, был убежден, что сын его не способен на подобные деяния; переписать – возможно, но сочинить – никогда! Он все еще был уверен, что документы подлинные и остался неколебим даже когда Олбени Уоллис показал ему образец подделки, оставленный у него Уильямом. Сэмюэл настаивал на встрече с сыном, но свидание не состоялось, – правда, Уильям и не стремился увидеться с отцом, он теперь прожигал жизнь, тратя те небольшие средства, которыми располагал. Вскоре судьба уготовила Сэмюэлу новый жестокий удар: он узнал, что сын женился на некоей Элис Крадж, которая, как ему сообщили, внешностью походила на «женщину с панели». Сэмюэл все еще настаивал на встрече с сыном, но Уильям покинул Лондон и путешествовал где-то в сельской местности. Во время этого путешествия он посетил церковь св. Марии Рэдклиффской в Бристоле, где не так давно увидели свет поразительные подделки Чаттертона.

В ноябре Уильям Айрленд заехал к Олбени Уоллису и сообщил ему, что готовит «Достоверный отчет», где расскажет о своем обмане и попытается восстановить доброе имя отца. Но, увы, это ранило Сэмюэла куда больнее, чем все, что говорил или писал Уильям ранее. Сэмюэл утверждал, что «Достоверный отчет» Уильям написал в сильном возбуждении, и этого нельзя не заметить, читая его сочинение. Оно создавало впечатление, что написавший его никак не мог быть автором означенных рукописей. Сэмюэл Айрленд не скрывал своего гнева и обвинил Уоллиса в том, что он дурно влияет на его сына. Уоллис вынудил Уильяма написать отцу и объяснить, что «Отчет» был написан вопреки его совету.

Тем временем Сэмюэл Айрленд выдвинул свою версию происшедшего: «Мистер Айрленд в свою защиту», где он, яростно защищая себя от нападок Мэлоуна, цитировал письма своего сына и Толбета и перечислял ряд других документов, которые, по его утверждению, вне всяких сомнений доказывали его невиновность. Но его не желали и слушать, его оправдания никого не интересовали; более того, Джордж Стивенс заявил даже, что Уильям Айрленд написал свой «Достоверный ответ» с тем, чтобы взять на себя вину за мошенничество отца.

Сэмюэла Айрленда как следует допросили и признали виновным. Газеты без конца донимали его язвительными нападками, по Лондону ходили едкие карикатуры. Ожесточенный несправедливостью, отец окончательно порвал с сыном и вплоть до смерти (он умер в 1800 году) более с ним не виделся. И теперь еще трудно понять, отчего Сэмюэл Айрленд был так убежден, что рукописи подлинны и что его сын не способен создать что-либо подобное.

Из-за скандальной известности Уильяму Айрленду оказалось довольно трудно найти себе подходящее дело. Он попытался стать актером, однако его плутовство с «Вортигерном» еще не выветрилось из памяти директоров и руководителей трупп, и теперь он не нужен был никому из них ни в каком качестве. Они остались совершенно равнодушны даже к пьесе «Генрих II», которая при иных обстоятельствах заслужила бы совсем иную оценку. Эта неудача вконец разрушила планы задуманной им серии пьес, охватывающих период от Вильгельма I до Елизаветы I. Уильяму удалось наскрести небольшую сумму, и он открыл в Кенсингтоне библиотеку с выдачей книг на дом, а жалкие доходы пополнял, продавая копии своих подделок любопытствующей публике, настолько легковерной, что она их покупала. Жизнь книготорговца, библиотекаря и переписчика рукописей продолжалась до 1802 года, когда Уильяма Айрленда, благодаря приобретенным связям, назначили главным распорядителем театральных представлений на празднестве, устроенном во Фрегморе принцессой Елизаветой, впоследствии супругой ландграфа Гессен-Хомбургского. Четыре дня Уильям трудился над подготовкой празднества, сам написал для представления две сценки, и все это безвозмездно. Успех помог ему снова завоевать некоторое положение в литературном мире. В 1805 году Айрленд начал работать над «Признаниями», трудом куда более объемным, чем «Достоверный отчет». Но, внимательно читая его, вскоре замечаешь различия к некоторых деталях того и другого сочинения, и это снова заставляет усомниться в литературных способностях автора. В «Признаниях» Уильям по-прежнему утверждал, что его единственным неизменным сообщником был Монтегю Толбет, вновь и вновь подчеркивал, что отец не имел ни малейшего отношения к подделкам и никогда не знал всей правды. Именно в этой работе Уильям Генри Айрленд высказал мнение о постановке «Вортигерна и Ровены». В провале пьесы он винил, во-первых, Филлимора, актера, игравшего роль Горсуса, «этого покойного шута, мистера Филлимора, оставившего нас всех со своим длинным носом». В спектакле Филлимор играл саксонского военачальника, умирающего в 4-м акте, и он сделал это до того неуклюже, что опущенный занавес, упав на его неподвижное тело, выставил на обозрение весьма изумленной публики его вытянутые ноги; когда же Филлимор в конце концов выпутался из занавеса, встал и удалился со сцены – несмотря на то, что был мертв, – публика прямо-таки ликовала. Во-вторых, Айрленд обвинял Кембла и за его очевидное безразличие и плохо скрываемое презрение к пьесе, и, наконец, за то, как он произнес уже упомянутую злополучную строчку и тем попросту сорвал спектакль.

Книга завершилась «доводами защиты». Айрленд перечислял семь обстоятельств, свидетельствующих в его пользу:

1. Своим обманом он не намеревался причинить кому-либо вред.

2. Он и действительно не причинил вреда никому.

3. У него не было никаких корыстных интересов.

4. Он действительно не извлек из этого никакой выгоды.

5. Те, кто вознамерились подвергать освидетельствованию означенные бумаги, должны винить только себя за все последствия, связанные с поддельным договором об аренде дома между Шекспиром и Фрейзером.

6. Поскольку ему едва исполнилось семнадцать с половиною лет, когда он принялся за подделки, его молодость должна в какой-то мере смягчить гнев обвинителей.

7. Его обвинителей возмущает то, что они не устояли перед каким-то подростком, и тем самым поставили под сомнение свой ум и знания. Будь он ученым мужем, они бы простили его как равного. Его сочли бы опасным мистификатором, но человеком необычайно умным.

Возмущенный тем, как с ним обошлись, Айрленд подробно развил каждый из пунктов, особенно подчеркивая свой юный возраст и бескорыстие. Он упомянул, что получил лишь 90 фунтов из 403, вырученных за представление «Вортигерна и Ровены», и вынужден был покинуть отцовский дом и бросить учение: провал спектакля лишил его источников дохода.

Пожалуй, Айрленд вправе был возмущаться, ведь его обман был поначалу лишь розыгрышем, на который его надоумила поездка с отцом в Стратфорд. Но Сэмюэл Айрленд, к сожалению, принял шутку всерьез и поверил в подлинность сделанной сыном находки. Обман стал разрастаться подобно снежному кому, когда рукописи выставили на всеобщее обозрение. А потом их признали подлинными и эксперты, которым следовало бы лучше во всем разобраться. Так кого же винить: юного Айрленда или этих, с позволения сказать, знатоков, которые с такой готовностью хватаются за все, якобы написанное или хотя бы как-то связанное с Шекспиром, ведь именно из-за них фарс зашел так далеко! Им хотелось погреться в лучах чужой славы, и оттого они охотно приписывали себе часть заслуг в открытии рукописей. Когда же дошло до постановки «Вортигерна» и дело коснулось денег, Айрленд уже не мог предотвратить постановку пьесы, не дав на то удовлетворительных объяснений. Но и за пьесу Уильям получил вознаграждение ничтожное по сравнению с вложенным в творение трудом. Впоследствии он извлекал выгоду из своих подделок, переписывая их и продавая библиотеке Принсиз Плейс в Кенсингтоне, но опустился он до этого лишь потому, что хотел обеспечить хотя бы скромный достаток своей семье. Опубликованные в 1805 году «Признания» вновь привлекли к Айрленду взоры публики, и в судьбе его вновь произошли перемены.

После нескольких лет безвестности Айрленд решил покинуть Англию и поселиться во Франции; там провел он несколько лет, совершенствуя и без того прекрасное знание французского языка. Ему удалось добиться нескольких заказов на переводы; среди прочего Уильям перевел «Ответ Луи Наполеона сэру Вальтеру Скотту». Айрленд написал также ряд исторических сочинений и четырехтомную «Жизнь Наполеона Бонапарта». Во Франции он прожил девять лет, а затем возвратился на родину, где ему удалось получить место у лондонского издателя Трипхука. Айрленд продолжал писать – как под своим именем, так и под несколькими псевдонимами – от пьес в духе «Вортигерна» и «Генриха II» до политической сатиры. Возможно, Айрленд остался в памяти все же более всего как автор поэмы «Отвергнутый гений», которая рисует картины несчастной, безразличной всем судьбы и безвременной гибели многих британских поэтов, в том числе и его давнего кумира Томаса Чаттертона. Уильям написал также несколько романов, среди них «Аббатисса» и «Покорная чувству», впрочем, в наше время все это мало известно.

Постоянно работая у Трипхука, Айрленд пополнял доход литературным трудом, однако и через тридцать лет после появления «Вортигерна» ему не забывали прежних грехов. Так, Боуден писал работу о поддельных портретах маслом и миниатюрах Шекспира, и Айрленд предложил ему свою помощь. Уильям проследил историю некоторых подделок и передал свои находки Боудену. Отплатили же ему яростными нападками на страницах одной из книг, где назвали «бесстыдным и беспомощным» фальсификатором.

В 1832 году Айрленд выпустил второе издание «Вортигерна и Ровены», включив в него, помимо отцовского, написанное им самим новое предисловие. В нем он писал о «язвительных стрелах преследователей, безжалостно поражавших его более тридцати лет подряд». Айрленд беспощадно поносил своих врагов, особенно Кембла и Мэлоуна. По-новому он описывал постановку пьесы и едва ли не с нежностью упоминая о фанатичном благоговении отца перед творениями Шекспира. Вряд ли новое издание произвело впечатление на публику: события тридцатишестилетней давности для большинства людей потеряли всякий интерес, а из тех, кто присутствовал на спектакле, в 1832 году почти никого уже не осталось в живых. И Айрленд, и его труд уже не волновали читателей, и Уильям решил тихо прожить остаток дней в своем доме в Сент-Джордж-ин-зе-филдс, Сассекс-плейс, где и умер в 1835 году.

Спустя двадцать лет после его смерти вновь зазвучали обвинения против Айрлендов, но на сей раз ни отец, ни сын, пребывая в лучшем из миров, не могли на них ответить. Доктор К. М. Инглби, упоминая Айрлендов в «Дневниках Виллиса» обвинил Сэмюэла Айрленда в фальсификациях, его дочерей в литературном подражании знаменитостям, а Уильяма Генри назвал заурядным переписчиком. В 1859 году он опубликовал книгу «Подделки сочинений Шекспира», приложение к которой было посвящено Айрлендам. Автор преподнес читателям свои запоздалые соображения, явно поверхностно изучив предмет. Он обвинял Айрлендов в корыстном обмане, ссылаясь при этом на обе книги Уильяма, в которых тот признавал свою вину. Инглби заявил, что книги эти были написаны, чтобы пополнить семейную казну Айрлендов, после того как они осознали, что игра их проиграна. «Сей безупречно правдивый человек обучил все свое семейство торговле подделками», – так он характеризовал Сэмюэла и снова обвинил в соучастии дочерей, заявив, что настоящими авторами «Вортигерна» были Анна-Мария и Джейн. К сонму обвиняемых он прибавил и поэта из Стратфорда Джона Джордана. Помимо прочего, Инглби упрекал Уильяма Айрленда в безнравственности. Один человек, якобы присутствовавший на похоронах Уильяма Айрленда. рассказывал-де ему, что на кладбище явилась молодая женщина и вышла вперед, всем своим видом как бы давая понять, что покойный многие годы был ее любовником и именно он отец ее четверых детей.

Позднее Инглби осознал, сколь постыдны и несправедливы были все эти обвинения, и в 1878 году в Королевском литературном обществе прочел доклад, в котором признался, что лишь повторил прежние россказни. Позже он снял с Сэмюэла Айрленда все обвинения в подделке документов и рукописей Шекспира. Увы, он опоздал, грязь прочно прилипла к имени Сэмюэла Айрленда, и имя это еще многие годы связывали с именем Уильяма и его недолгой злополучной карьерой мистификатора.

ИСТОРИЯ ФОРМОЗЫ

Джордж Псалманасар [7]7
  Герой настоящей главы, получивший имя Джон уже в зрелом возрасте, большую часть жизни прожил в Англии. В английском произношении фамилия Psalmanazar звучит как Салменезер. – Примеч. ред.


[Закрыть]впервые появился в Лондоне в 1703 году; кто он и откуда, в ту пору было неизвестно, впрочем, неизвестно это и по сей день. Позднее он стал близким другом доктора Джонсона, который питал к нему глубокую привязанность. Он прожил долгую, бурную жизнь и умер в 1763 году 83 лет от роду – в возрасте весьма почтенном.

Единственно откуда можно почерпнуть сведения об этом человеке, – это из его «Мемуаров», опубликованных через два года после смерти автора, в 1765 году. Он утверждал, что «вне пределов Европы я и не родился, и не жил, и даже не путешествовал, пребывая в южных ее краях вплоть до шестнадцатого года жизни». Судя по названиям местностей, упоминаемых в «Мемуарах», детство его прошло на юге Франции. Псалманасар подробно рассказывает об учении в школе, возглавлявшейся монахами-францисканцами, куда он поступил шести лет. Благодаря исключительным способностям к языкам он был помещен в класс, где ученики были в два раза старше его. Вскоре он стал любимцем своих наставников, и они демонстрировали его посетителям как украшение школы. Позднее одного из монахов перевели в иезуитский коллеж близлежащего города, и тот взял своего чудо-ученика с собой, определив его в один из классов коллежа. Мальчик не отставал от своих соучеников и вместе со всеми перешел в следующий класс. Будучи, однако, недоволен своим наставником, Псалманасар покинул коллеж и отправился в соседний город, где должен был изучать теологию. Но он решил, что это уж слишком, и стал пропускать одну лекцию за другой, слоняясь по улицам и транжиря присылаемые матерью деньги.

Спустя некоторое время он попытался подыскать место учителя, но безуспешно. Тогда-то он и вступил на долгий путь мошенничества и подлогов: он стал выдавать себя за ирландского пилигрима, гонимого на родине и страстно желающего добраться до Рима. На самом же деле он отправился домой, к матери, выпрашивая по пути подаяние у священнослужителей и богатых путешественников, – и на эти деньги роскошно устраивался в ближайшем трактире. В конце концов он добрался до материнского дома, но оттуда его сразу же отправили на поиски отца, который якобы обретался где-то на Рейне. Прежними уловками Псалманасар добрался до Рейна и разыскал отца. Но увы! тот оказался настолько беден, что не мог помочь ему ничем, кроме совета. Совет же его был таков: отправиться во Фландрию, Голландию и Брабант и найти там место учителя – или самому продолжить образование.

Приключения Псалманасара, судя по мемуарам, были бесчисленны, скрашивал же он невзгоды прежними способами. Между тем тоска охватывала его все больше и больше, и, наконец, он решает возвратиться домой. В Кельне он встречает одного из офицеров курфюрста, и тот уговаривает его завербоваться в армию. Армию он вскоре вынужден оставить: слишком уж был он нежен для тягот солдатской жизни. Позже, в «Истории Формозы» он заявлял, что вынужден был уйти из армии потому, что был некрещеным японцем. Тем не менее ему удалось завербоваться вновь, на сей раз в полк герцога Мекленбургского, которому он представился японцем по имени Салманасар (так звался один из библейских персонажей из 4 Книги Царств: 17,3). Сказавшись язычником, он спорил со своими товарищами о религии, об их верованиях, а во время службы поворачивался спиной к присутствующим и лицом к солнцу и бормотал бессвязную чепуху, – по его словам, молился на своем родном языке.

В 1702 году его полк перевели в Слейс, где губернатором был шотландец, бригадир Джордж Лоудер, у которого гостил его родственник, Иннес, капеллан шотландского полка, расквартированного в том же городе. До губернатора дошел слух о японском язычнике, и Лоудер пригласил его к себе вместе с несколькими офицерами и Иннесом. Псалманасар вновь затеял спор о религии, и ему удалось взять верх над одним из гостей, священником Исааком д'Амальви. Иннес заинтересовался Псалманасаром и пригласил его пожить у себя, уверенный, что сможет обратить язычника. К тому времени Псалманасар уже устал от военной службы и сопутствующей ей стесненности в средствах и решил позволить Иннесу «обратить» себя. Дело в том, что капеллан пообещал Псалманасару вызволить его из армии и увезти в Англию.

Отвечая на расспросы о прошлом и об обстоятельствах, в силу которых он оказался в Слейсе, Псалманасар сочинил историю о том, как миссионеры увезли его с Формозы и доставили в Авиньон, где тщетно пытались обратить в католичество. Псалманасар бежал и подался в армию, дабы скрыться от их навязчивых забот и нравоучений. Иннес, однако, поймал Псалманасара, попросив его перевести отрывок из речи Цицерона на формозский язык. Псалманасар выполнил требуемое; спустя некоторое время Иннес дал ему перевести тот же отрывок и обнаружил в этих двух переводах множество расхождений. Вместо того, чтобы разоблачить обманщика, Иннес присоединился к нему и поддержал все его дальнейшие мистификации. Именно Иннесу принадлежала мысль о том, что Псалманасару лучше выдавать себя за жителя Формозы, чем за японца.

После «обращения» в христианство Иннес устроил крещение Псалманасара, Джордж Лоудер был крестным отцом и даже дал новообращенному свое имя. Псалманасар стал пользоваться его именем, опуская фамилию. Иннес тем временем написал епископу Лондона, доктору Комптону, о своем «новообращенном» язычнике. Епископ похвалил Иннеса и пригласил его в Лондон вместе с Псалманасаром, чтобы тот обучил формозскому языку нескольких лиц, которые затем отправятся на этот остров обращать в христианство тамошних жителей. Иннес стал торопить Псалманасара, чтобы тот поскорее выдумал свой новый язык, ведь правда могла вот-вот выплыть наружу.

В 1703 году Псалманасар вместе с Иннесом прибыл в Роттердам, где Джордж был введен в общество. Многие, однако, весьма скептически отнеслись к его рассказам о приключениях, и тогда Псалманасар принялся есть сырое мясо, коренья и травы, утверждая, будто это обычные кушанья жителей Формозы. Затем Псалманасар и Иннес отправились в Англию; через Хэридж они прибыли в Лондон, где были приняты епископом Лондонским. Лондонцы были настроены не менее скептически, чем жители Роттердама, и Псалманасару при подробных расспросах едва удалось избежать разоблачения. Наибольшее подозрение вызвала его светлая кожа, но Псалманасар сумел объяснить это принадлежностью к избранному классу Формозы: он не более и не менее как сын короля!

Иннес сгорал от нетерпения, желая извлечь выгоду из своего обмана: он убедил Псалманасара перевести на «родной» язык катехизис и написать историю Формозы. Благодаря своим исключительным лингвистическим способностям Псалманасар овладел шестью языками, в том числе и латинским, на котором он и задумал написать «Историю Формозы». Используя книгу Варениуса «Описание Японии» и труд Кандидия «Сообщение об острове Формоза», он принялся за работу и завершил ее за два месяца, несмотря на то, что его без конца отвлекали всяческие почитатели. Книга была затем переведена на английский язык неким Освальдом и незамедлительно, в 1704 году, опубликована под названием «Историческое и географическое описание Формозы, составленное Джорджем Салманасаром, уроженцем вышеозначенного острова, ныне обитающим в Лондоне». Ему немедленно бросил вызов иезуит отец Фонтеней, проведший на Формозе 18 лет. Второго февраля они встретились на публичном заседании Королевского общества, и Псалманасар вышел победителем; ему даже удалось убедить членов общества в том, что Формоза принадлежит Японии, а не Китаю, как утверждал Фонтеней.

Книга Псалманасара – весьма убедительное и искусное художественное произведение. Рассказывая о своих путешествиях, он пишет о том, как на Формозу прибыл под видом японца иезуит отец де Род, который хотел обучать местных жителей латыни. Отец Псалманасара нанял его учителем к сыну. Иезуит учил мальчика четыре года, а затем убедил его отправиться вместе с ним в Европу. Псалманасара продержали пятнадцать месяцев в Авиньоне, пытаясь обратить в христианство, но ему удалось бежать до того, как в дело вмешалась инквизиция. Далее следовало весьма искаженное описание его подлинных путешествий и военной службы; завершалось повествование встречей с преподобным Иннесом и обращением в англиканство.

Его описание Формозы было донельзя нелепым. Он заявил, например, что ежегодно в жертву верховному божеству приносили 18 000 мальчиков, не достигших девятилетнего возраста. Чтобы восполнять такие потери, жители Формозы вынуждены были придерживаться полигамии, имея по нескольку жен в зависимости от своего положения и состояния. Он упорно настаивал на том, что Формоза принадлежит Японии. Для захвата острова японцы прибегли к своего рода тактике троянских коней: паланкинам с солдатами. Самым невероятным в этих выдумках было полное их несоответствие рассказам прибывавших с Формозы миссионеров. Да и Георг Кандидий, чью книгу Псалманасар положил в основу своего повествования, утверждал, что, кроме риса и фруктов, иных жертвоприношений ему видеть не приводилось. И все же люди предпочитали кровожадные басни, сочиненные Псалманасаром, – вроде тех, что грабителей и убийц вешают вверх ногами и стреляют в них из лука до тех пор, пока не пронзят все тело стрелами; за другие преступления виновных сжигают заживо, отрубают руки и ноги, бросают на съедение собакам и так далее и тому подобное. Кандидий же, напротив, писал, что жители Формозы – миролюбивый, добродушный народ и преступлений там, похоже, вовсе нет.

Псалманасар населил Формозу слонами, носорогами, верблюдами, львами, тиграми, крокодилами, волками, дикими буйволами и прочими несообразными животными. Он снабдил книгу гравюрами с изображением великолепных золотых храмов и жителей Формозы в костюмах разных сословий. Язык их, по его описанию, весьма похож на японский, на самом же деле между этими языками нет ни малейшего сходства, и весьма удивительно, что никто не стал оспаривать подобное утверждение. Завершалась книга резким выпадом против миссионеров-иезуитов: Псалманасар заявлял, что христианство стало на Формозе запрещенной религией из-за методов, которыми пользовались миссионеры для обращения язычников. Поскольку многие в ту пору были настроены весьма враждебно по отношению к иезуитам, читателям эта критика пришлась по вкусу.

Епископ Лондонский и несколько его друзей отправили Псалманасара на полгода в Оксфорд для подготовки второго издания книги и оплатили его расходы. Он и там наделал немало шума; его беседы с оксфордцами были опубликованы уже после его смерти. На вопрос о том, что происходит с телами 18 000 принесенных в жертву мальчиков, последовал ответ, что их съедают священники. Псалманасар заявил, что на Формозе практикуется людоедство, хотя сам он этот обычай не одобряет и полагает, что с ним должно быть покончено. Он утверждал, что ему и самому приходилось есть человеческое мясо и что он нашел его безвкусным и жестким. Пробыв полгода в Оксфорде, Псалманасар возвратился в Лондон и узнал, что Иннес получил пост Главного капеллана британских войск в Португалии – как признание его заслуг в деле обращения «формозца»! Псалманасар был взбешен и открыто обвинял Иннеса в «неодолимом пристрастии к вину и женщинам…»

В 1705 году вышло в свет второе издание «Истории…». В предисловии автор отвечал на возражения, вызванные некоторыми сведениями, приведенными в первом издании. Псалманасар объяснял ошибки и неточности давностью событий и тем, что покинул Формозу в весьма юном возрасте. Но от своих утверждений он не отрекся и даже включил в книгу свои беседы с читателями за время, прошедшее после выхода первого издания. Памятуя свои оксфордские откровения, Псалманасар добавил ряд жутких подробностей о каннибализме.

Довольно долго, примерно до 1728 года, о Псалманасаре почти ничего не было слышно. Затем он вновь объявился, но на этот раз полный раскаяния в своем обмане. В беседах с друзьями и знакомыми он впервые затронул вопрос о достоверности «Истории Формозы…» и прочих своих трудов. Он признался, что все в них – сплошной вымысел, что это он сам изобрел «формозский» язык и что все подробности об острове не более чем плод его воображения. Псалманасар решил все это предать гласности в своих мемуарах, однако они были опубликованы лишь посмертно. Но читателям не пришлось ждать разоблачений так долго: вскоре стала распространяться молва, что Псалманасар вовсе не тот, за кого себя выдает. Окончательная ясность была внесена в 1747 году, когда Псалманасара попросили написать главы о Китае и Японии для «Полной систематической географии» Боуэна, и он описал Формозу в точности по Кандидию.

Псалманасар безжалостно карал себя за обман. Написав «Всеобщую историю книгопечатания» для Сэмюэла Палмера, он настоял на том, чтобы почести достались одному Палмеру. Идея книги действительно принадлежала Палмеру, так же как и первоначальный набросок, однако завершить начатое он предоставил Псалманасару. К сожалению, Палмер скончался раньше, чем была дописана рукопись, и Псалманасару пришлось искать кого-нибудь, кто оплатил бы расходы по ее выпуску. Граф Пембрук проявлял интерес к книге, пока Палмер был жив, но Псалманасару помогать не желал. Прежде они были в дружеских отношениях, но затем граф от него отвернулся после его нелепого заявления, будто жители Формозы изучают греческий язык. Псалманасару тем не менее удалось помириться с Пембруком, ссылаясь на то, что он уже покаялся в своих грехах. Позднее Пембрук оплатил все расходы на книгу, на которой стояло имя Палмера.

В своих мемуарах Псалманасар и словом не обмолвился о том, что еще кто-либо, кроме Александра Иннеса, причастен к его выдумкам, – возможно, потому, что не хотел подвергать опасности репутацию честных людей, веривших ему. Он упомянул, между прочим, о своем пристрастии к наркотикам, в том числе к настойке опия, которую принимал неизменно сорок лет от десяти до двенадцати чайных ложек утром и вечером. Это стало сказываться на его здоровье, но Псалманасару, к счастью, удалось уменьшить дозу до 10–12 капель на стакан пунша.

В 1752 году Псалманасар составил завещание, которое подтвердил в 1762 году, будучи «в здравом уме, но слаб телом». Душеприказчицей он назвал своего «достойного и благочестивого друга Сару Револлинг» – к ней должно было отойти его имущество, гардероб, рукописи и все причитающиеся ему деньги. «Мемуары» следовало продать с аукциона как можно дороже, чтобы покрыть задолженность за квартиру и оплатить расходы на похороны. Он просил похоронить его в дальнем углу общинного кладбища в самом дешевом гробу без крышки, чтобы ничто не отделяло его прах от земли, коей будет предано тело. Он умер спустя шестнадцать месяцев, 3 мая 1763 года, в своем доме на Айронман-герроу. «Мемуары» Псалманасара, опубликованные двумя годами позже, вновь вызвали к нему интерес, хотя смерть его осталась совершенно незамеченной. Книга не пролила свет на то, кем он был, кто были его, родители, откуда он родом. Он вспоминал свое детство в Авиньоне, учение у францисканцев, иезуитов и доминиканцев, а затем нищенскую жизнь до поступления на военную службу. Он описывал и свою мошенническую карьеру в Англии, а последующие десять лет назвал «растраченными в самой бесстыдной праздности, суетности и сумасбродствах». Затем он объяснял, почему раскаялся и посвятил последние годы ученой и благочестивой жизни.

Личность Псалманасара всегда была окутана тайной, и завесу ее не удалось приподнять и сегодня. Он вознамерился одурачить весь свет – и круг замкнулся на том, что он сознался в обмане и во искупление вины провел остаток дней в раскаянии и притом в крайней нужде. С точки зрения здравого смысла вряд ли можно назвать такой шаг разумным, поскольку Псалманасар мог без труда уйти в тень и писать под другим именем, а зарабатывая писательским трудом, он бы наверняка жил безбедно. Быть может, он не смог совладать со своей совестью, но как бы там ни было, дорожка, на которую он вступил в свои юные годы и которая прямиком вела к Тайберну [8]8
  Место казни в Лондоне. – Примеч. ред.


[Закрыть], неожиданно повернула в другую сторону, и в конце жизни он пользовался уважением таких людей, как Сэмюэл Джонсон, – тот часто посещал Псалманасара на склоне лет. Этот человек родился, жил и умер, так и оставшись совершенной загадкой.