Текст книги "Кимоно"
Автор книги: Джон Пэрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
– Ну, большой капитан, – вскричала она, – не пугайтесь! Это только один из мотивов для рояля Реджи. До него я никогда не слышала таких песен. Он играет их и объясняет мне, что значит каждая нота; и потом играет все снова, и я могу видеть всю историю. Вот почему я и люблю его – иногда!
– Так, значит, вы любите его? – Джеффри трогательно добивался чего-нибудь, что он мог бы понять и схватить у этой ускользающей, неуловимой девушки.
– Я люблю его, – сказала Яэ, танцуя на краю обрыва, – и люблю вас, и люблю всякого мужчину, достойного любви.
Они вернулись к озеру в молчании. Проповедь Джеффри не состоялась. Эта девушка была совершенно вне круга его кодекса хорошего тона. Он мог бы с таким же успехом проповедовать вегетарианство леопарду. Но она привлекала его, как привлекала всех мужчин, если они не была так сухи, как Обри Лэкинг. Она была так изящна, так хрупка и так бесстрашна. Жизнь не дала ей удачи; и она взывала к рыцарским инстинктам мужчины с такой же силой, как и к его менее благородным страстям. Она так была похожа на мотылька, и сжигающая лампа жизни имела для нее такую фатальную притягательную силу.
Ветер дул прямо к берегу. В бухте Шобу-га-Хама было очень мелко. Как ни старался Джеффри, он не мог направить яхту в открытые воды озера.
– Мы на мели, – сказал Джеффри.
Под конец он должен был сойти в воду и брести в ней босыми ногами, таща лодку за собой, пока Яэ не сказала, что ватерлиния понизилась и лодка слушается руля.
Джеффри влез в лодку весь мокрый. Он отряхивался, как большая собака после купания.
– Реджи никогда не сделал бы это, – сказала Яэ со страстным восхищением, – он боялся бы простудиться.
Наконец они приехали к ступеням дачи. Оба были голодны.
– Я сейчас позабочусь о завтраке, большой капитан, – сказала Яэ, – Реджи не вернется.
– Почему вы знаете?
– Потому что я заметила, как Гвендолен Кэрнс прислушивалась вчера вечером, когда он говорил со мной через большую трубу. Она рассказала леди Цинтии, а это значит, что на следующий день у Реджи будет целая груда дел, чтобы он не мог проводить время со мной. Вы видите! О, как я ненавижу женщин!
После ланча все в Чузендзи отправляются спать. Пробуждаются около четырех часов, и тогда белые паруса, скользя, как лебеди, выплывают из зеленых бухт. Одни ищут встреч, другие избегают их. Одни плывут рядом вдоль озера по направлению ветра. Одни кокетничают друг с другом, подобно мотылькам, или же прячутся в одну из закрытых бухт, составляющих главную прелесть озера, там распаковываются корзины, появляются бутерброды и печенье, собирают сухие ветки для костра, и через час, а то и больше беспокойной суеты котелок наконец закипает.
Из всех японских мест для праздничных прогулок, говорит Реджи Форсит, Чузендзи самое аристократичное и самое приятное: это единственное место во всей Японии, где иностранцев действительно любят и уважают. Они здесь щедро тратят деньги, не сорят и не ссорятся. Тип охотника за женщинами, тянущего виски, навлекший на нас такую немилость в открытых портах, здесь неизвестен. Здесь горцы-туземцы – грубые и необразованные дикари, но они честны и прямодушны. Мы легко входим с ними в соглашение, как и с нашими крестьянами. На деревенской улице Чузендзи я видел, как молодой английский офицер посвящал в тайны крикета сыновей лодочников и плотовщиков.
В Чузендзи не бывает японских посетителей за исключением пилигримов, которые собираются к озеру во время сезона, чтобы подняться на святую гору Нантаи. Это туземцы, деревенские жители Японии, кому посчастливилось вытащить жребий в их местном клубе паломничества. Их можно сразу узнать по грязным белым платьям, похожим на саваны, – мужчины и женщины одеты одинаково – по соломенным грибовидным шляпам, по полосам соломенной плетенки, надетым на плечи, и по длинным деревянным палкам, которые они несут, чтобы на них поставили печать горного святилища, когда они достигнут вершины. Эти богомольцы свободно размещаются у храма на берегу озера в длинных бараках, похожих на загоны для скота.
Бесконечные вереницы вьючных лошадей, нагруженных мешками риса и другой провизией, грубые бесполые девушки, ведущие их, и женщины, которые ходили за дровами, и спускаются с горы с громадными вязанками на согнутых плечах, составляют задний план ландшафта Чузендзи.
Джеффри спал наверху в своей спальне. Яэ спала внизу на софе. Он ожидал, что она вернется в отель после ланча, но ее поза говорила: «J’y suis, j’y reste»[34]34
«Я остаюсь там, где я есть» (франц.).
[Закрыть].
Он проснулся, пораженный тем, что девушка стояла у его постели. Затем он понял, что и пробужден был мягким прикосновением ее пальцев к его лицу.
– Проснитесь, большой капитан, – говорила она. – Уже четыре часа, и приплыл ковчег.
– Какой ковчег? – зевнул он.
– Ну, бот посольства.
С несомненным коварством Яэ поджидала прибытия леди Цинтии. Но важная леди уделила ей не больше внимания, чем какой-нибудь вещи из меблировки дома. Зато Джеффри она приветствовала очень сердечно.
– Пойдем пройдемся, – сказала она ему в своей отрывистой манере.
Когда они повернули на улицу деревни, она объявила:
– Я думаю, вы знаете, что самое худшее произошло.
– Относительно Реджи?
– Да, он действительно помолвлен и женится на этой твари. Говорил он вам?
– Как величайшую тайну.
– Ну, он забыл внушить скрытность своей молодой леди. Она рассказывает всем и каждому.
– Нельзя ли его отозвать в Лондон?
– Старик говорит, что это значит толкнуть его с обрыва в пропасть. Он болтает о том, что выйдет в отставку.
– Можно ли вообще что-нибудь сделать?
– Ничего! Пусть женится на ней! Это испортит, конечно, его дипломатическую карьеру. Но ему скоро надоест, когда она примется дурачить его. Он разведется с ней и отдаст всю жизнь музыке, которой, конечно, она и принадлежит. Люди вроде Реджи Форсита, собственно, и вовсе не вправе жениться.
– Но вы уверены, что она хочет выйти за него замуж? – спросил Джеффри. И он передал ей свой разговор с Яэ этим утром.
– Это очень интересно и утешительно, – сказала ее превосходительство. – Так, значит, она пробует сейчас свою силу на вас.
– Этого не может быть! – вскричал Джеффри. – Как! Ведь она знает, что Реджи мой лучший друг и что я женат.
Судейские черты лица леди Цинтии осветились ее юридической улыбкой.
– Вы провели столько сезонов в Лондоне, капитан Баррингтон, и до сих пор еще так невинны.
Они проходили в молчании мимо террас храма по извилистой деревенской улице.
– Капитан Баррингтон, хотите сыграть роль настоящего героя, настоящего театрального героя, из тех, что восхищают галерку.
Джеффри был сбит с толку. Что это, разговор внезапно переходит к любительскому театру? Леди Цинтия ведь любительница крутых поворотов.
– Слыхали вы когда-нибудь о Мэдж Карлайль, – спросила она, – или это было еще задолго до вас?
– Я слышал о ней. Она была знаменитой лондонской кокоткой в дни, когда носили бакенбарды.
– В возрасте сорока трех лет Мэдж решила выйти замуж в третий уже или четвертый раз. Она нашла очаровательного молодого человека с большими деньгами и благородным сердцем, который поверил тому, что Мэдж – женщина оклеветанная. Друзья были очень опечалены участью молодого человека, и один из них решил устроить торжественный обед по случаю помолвки. Посреди празднества явился к влюбленному посланный, под каким-то предлогом вызвавший его домой. Когда он ушел, все остальные принялись наперебой наливать бедной Мэдж всякие напитки. Пить-то она очень любила. Шутка удалась великолепно. Затем один из гостей, прежний любовник Мэдж, намекнул ей, что наверху имеется роскошная спальня. Ведь это же будет просто шуткой! И притом в последний раз! Прощание с прежними днями и тому подобное. Другой гость послал как можно скорее привести молодого человека. Он приехал, увидел все собственными глазами, и брак расстроился.
– Но что он подумал о своих друзьях? – спросил Джеффри. – Кажется, что такая шутка-выходка достаточно низка.
– На время он был очень опечален этим, – сказала леди Цинтия, – но потом понял, что они были герои, настоящие театральные герои.
– Похоже на дождь, – сказал Джеффри, испытывавший некоторое смущение.
Они повернули назад, разговаривая о лондонских знакомых. Первые капли начали падать, когда они проходили в калитку; и в дом они вошли при раскатах грома. Реджи был один.
– Я вижу, что моя судьба решена, – сказал он, поднимаясь, чтобы встретить их. – Сами небеса пылают в час смерти принцев.
Глава XIX
Яэ Смит
Схватил я вора,
Взглянул в лицо, и был он —
Мое дитя родное.
Для Реджи наступила целая неделя очень тяжелой работы. Посол вызывал его из дома под всевозможными предлогами – от политического убийства до производства целлулоида. Это было частью плана леди Цинтии. Она решилась как можно чаще оставлять вместе одних Яэ Смит и Джеффри Баррингтона и ожидать последствий, каковы бы они ни были.
Тогда Яэ, хотя у нее была собственная комната в отеле, стала почти обладательницей дачи Реджи. И завтракала, и обедала она там, и проводила там почти всегда время после полуденной сиесты. Проводила с Реджи и целые ночи, так что их отношения не могли быть больше секретом даже для очень заботившегося о скромности Джеффри.
Эта откровенность смущала его, потому что присутствие любовников и тень, отбрасываемая их интимностью, смущают даже самые чистые души. Но Джеффри чувствовал, что это не его дело и что пока Яэ и Реджи таковы, с его стороны было бы бесполезным лицемерием мешать их отношениям.
Между тем Асако написала ему, жалуясь на свое одиночество. Тогда утром, за завтраком, он объявил, что должен вернуться в Токио. Тень прошла по лицу Яэ.
– Нет еще, большой капитан, – потребовала она, – мне еще нужно проехать с вами на дальний конец озера, где водятся медведи.
– Ну хорошо, – согласился Джеффри, – только завтра, пораньше утром, потому что завтра же мне в самом деле надо ехать.
Он написал Асако длинное письмо, где много говорил об озере и Яэ Смит, и обещал вернуться через сутки.
На следующее утро, на рассвете, Яэ постучала в дверь Джеффри.
– Вставайте, старый сонливый капитан! – кричала она.
Джеффри нашел лодку уже готовой; и Яэ припасла завтрак, чтобы съесть его по пути. У бедного Реджи, конечно, была работа в посольстве; он ехать не мог.
Это была восхитительная экскурсия. Они доехали до Сендзу, деревни плотовщиков, на конце озера. Они поднялись по лесной тропинке к верхнему озеру, собственно луже, поросшей камышом и водорослями, где, как предполагалось, водились Медведи.
Джеффри и Яэ, однако, не встретили ничего опасного, если не считать деревенских дворняжек.
– Вернулись невредимыми из опасных краев! – вскричала девушка, выпрыгивая из лодки на ступени дачи.
Воздух и прогулка утомили Джеффри. После ланча он переоделся в кимоно Реджи. Потом улегся на свою постель и скоро заснул.
Сколько он проспал, он не мог сказать, но медленно очнулся от смутного сна. Кто-то был в его комнате. Кто-то у самой постели. Не Асако ли это? Или это сон?
Нет, это была его спутница по утреннему путешествию. Это была Яэ Смит. Она сидела на постели рядом с ним. Она смотрела ему в лицо своими мягкими, спокойными кошачьими глазами. Для чего она это сделала? Она взяла его руку. Ее прикосновение было мягко. Он не остановил ее.
Ее волосы были распущены и спадали ниже талии, длинные черные волосы, более шелковистые и волнистые, чем у японских женщин чистой крови. Ее кимоно было широко распахнуто у горла, открывая полузатененную округлость груди, двух «почек лотоса», по выражению Реджи. Сладкий аромат исходил от ее тела.
– Можно, большой капитан? – спросила она.
– Что? – сказал Джеффри, еще почти спящий.
– Только лечь рядом с вами, только один раз, в последний раз, – ворковала она.
Как бы не ожидая отказа, она поместила свое маленькое тело на постели рядом с ним и положила голову на подушку на одной высоте с его головой.
Джеффри готов был заснуть опять, еще не расставшись окончательно с приятными снами. Но Яэ скользнула рукой по его груди и взяла пальцами его плечо. Она теснее прижалась к нему.
– Джеффри, – шептала она, – я так люблю вас. Вы такой сильный и большой. Джеффри, я всегда хотела бы оставаться так, как теперь, всегда, всегда, держать вас, пока не заставлю полюбить себя. Полюбите меня хоть немного, Джеффри. Никто никогда не узнает. Джеффри, разве не хорошо, когда я возле вас? Джеффри вы должны, вы должны любить меня.
Она приникла к нему всем телом в объятии поразительно сильном для такого маленького создания. Это объятие и пробудило окончательно Джеффри. Он тихонько высвободился из ее рук и сел на постели.
Она снова обняла его шею, глаза ее стали дики, как у менады. Он чувствовал себя жалким и смешным. Ведь роль Иосифа так неблагодарна и унизительна. Месяц тому назад он строго приказал бы ей уйти из комнаты и опомниться. Но жаркий месяц в Токио ослабил силу его характера; а знакомство с исповедуемой Реджи моралью богемы раскачало крепость хорошего тона.
– Не будьте такой, Яэ, – сказал он слабо. – Реджи может вернуться. Ради Бога, сдерживайте себя.
Ее голос стал теперь страшным, как дикое мяуканье кота на крыше в марте.
– Джеффри, я должна, я должна. Все время я думала о вас, всегда, с самой Камакуры. Мне нужно было вас, мне нужно вас. И здесь, сейчас я вижу по вашим глазам, что вы хотите меня. Они смотрят на меня так, как будто хотят меня. Это как огонь. Это сжигает меня, и мое тело горит, будет гореть, пока вы не возьмете меня. Джеффри, милый, только один раз, теперь. Я никогда больше не буду такой. Реджи это все равно. Он не такой, как другие. Он не как другие. Я говорила ему. Я сказала ему: «Я люблю Джеффри», а он ответил: «Как и я тоже».
Джеффри упустил первый момент, когда еще можно было быть строгим с ней. Неловко попытался он освободиться от ее объятий. Но первый раз в своей жизни он испытывал схватку с первичной природной силой, неизвестной ему в его прежних отношениях с женщинами, в браке или вне его.
– Яэ, не надо, – говорил он, отталкивая девушку, – я не могу, я женат.
– Женат! – воскликнула она. – Разве брак мешает этому? Любите меня, любите меня, Джеффри. Вы должны любить меня, вы будете!
Она совсем сбросила кимоно и всем телом прижалась к нему, как будто хотела взять его силой.
– Рапсодия кончена!
Голос, который никто не признал бы за голос Реджи, внезапно положил конец этой нецеломудренной атаке. Он стоял в дверях с кривой усмешкой. Он видел обоих еще из сада; на самом деле и весь Чузендзи мог бы наблюдать все, что делалось в открытой спальне. Он снял обувь и тихонько подкрался, чтобы подслушать их. Теперь он решил, что время вмешаться.
Яэ вскочила с постели с совершенно распущенными волосами. С минуту она колебалась в нерешительности, какую избрать тактику. Джеффри глядел неподвижно, поднеся руку ко лбу. Потом девушка перебежала через комнату, упала к ногам Реджи, обняла его колени и конвульсивно зарыдала.
– Реджи, Реджи, простите меня! – кричала она. – Это не моя вина! Он просил меня и просил сделать это еще в Камакуре и все время здесь! Он для этого приехал сюда. Реджи, простите меня, я никогда больше не буду такой!
Реджи взглянул на своего друга, ожидая подтверждения или отрицания. Его кривая улыбка исчезла. Хороший тон требует, чтобы мужчина солгал для спасения женщины, жертвуя, если это необходимо, даже собственной репутацией. Но для Джеффри уже давно «хороший тон» потерял свою обязательную силу, как международное право теряет во время войны свою. К тому же эта женщина была не лучше кокотки; и дело шло о дружбе Реджи.
– Нет! – сказал он с жаром. – Это неправда! Я спокойно спал здесь, и она пришла ко мне. Она безумна.
Ее руки, сжимавшие колени Реджи, разжались, ее зеленые глаза загорелись.
– Лжец! – закричала она. – Реджи, неужели вы поверите ему? Лицемер, ханжа, низкий белый человек, сводник!
– Что же это значит? – спросил Джеффри. Слава Богу, женщина явно оказалась сумасшедшей.
– Фудзинами! Фудзинами! – кричала она. – Великий король девок! Даймио Йошивары! Каждая монетка из тех, что тратит его дура-жена на глупые прихоти, добыта в Йошиваре женщинами, развратом, проститутками!
При последнем слове Джеффри вскочил на ноги. В своей настоящей агонии он совершенно забыл о своем позорном поступке.
– Реджи, ради Бога, скажите мне: это правда?
– Да, – отвечал спокойно Реджи, – это совершенная правда.
– Тогда почему никто не говорил мне?
– Мужья, – сказал молодой человек, – и предполагаемые мужья всегда узнают последними. Яэ, возвращайтесь в отель. Вы наделали уже достаточно зла для этого дня.
– Нет, пока вы не простите меня, Реджи, – молила девушка. – Я не уйду, пока вы не простите меня.
– Я не могу простить, – сказал он, – но, вероятно, смогу забыть.
Ярость обоих мужчин влекла ее. Она хотела бы подождать, подслушать за дверью, если бы могла. Реджи понял это.
– Если вы не уберетесь, Яэ, я позову То вывести вас, – пригрозил он. К его великому облегчению, она спокойно ушла.
Реджи вернулся в опустевшую комнату, где Джеффри, склонив голову, смотрел в пол. В коротком кимоно Реджи этот высокий человек казался решительно смешным.
«Хорошо, – подумал Реджи, – слава Богу за ниспослание комизма. Легче будет пройти через это».
Первым его движением было вымыть руки. У него был бессознательный инстинкт, влекущий к символическим действиям. Потом он сел против друга.
«Стоит усесться, чтобы сразу свести трагедию к комедии», – одно из изречений Наполеона.
Затем он открыл ящик с сигаретами и предложил Джеффри. Это тоже было символом. Джеффри механически взял сигарету в рот, не зажигая.
– Джеффри, – сказал его друг очень спокойно, – попробуем выкинуть из головы этих женщин и всю их лживость. Попробуем говорить обо всем этом прилично.
Джеффри был так поражен ударом, который нанесли ему только что, что не думал ни о чем другом. Теперь он сразу вспомнил, что обещал дать серьезные объяснения своему другу.
– Реджи, – сказал он грустно. – Я очень огорчен. Я никогда не думал об этом. Я сблизился с Яэ только из-за вас. Я никогда не думал ухаживать за ней. Вы знаете, как я люблю свою жену. Она сошла бы с ума, если бы только подумала обо мне что-нибудь подобное. Кроме того, – прибавил он с глупым видом, – ведь ничего не случилось.
– Я, безусловно, очень мало забочусь о том, произошло что-нибудь в действительности или не произошло. Проклятие фактам! Они затемняют истину. Они лежат в глубине каждой несправедливости. Что случилось в действительности – не важно. Важна картина, которая рисуется в чьем-нибудь мозгу. Верная или ложная, она остается той же самой; и резко или постепенно, но она изменяет все. Однако, кажется мне, следует отбросить мои собственные неприятности. Ваше дело, Джеффри, гораздо серьезнее моего. Она ужалила меня в пяту, а вам «стерла главу». Нет, не спорьте, ради Бога. Я ведь не заинтересован.
– Значит, все, что она сказала, несомненная истина! – сказал Джеффри, зажигая наконец сигарету и отбрасывая в сторону спичку, как если бы она была надеждой. – Целый год я жил заработком проституток. Я не лучше этих ужасных «понсов» в Лестер-сквере, которых секут, если поймают. И вся эта грязная Йошивара принадлежит Асако, моей милой невинной девочке, и на эти грязные деньги мы покупали себе комфорт, и наряды, и редкости, и всякие пустяки!..
Реджи приготовил виски с содовой, в очень крепком растворе. Джеффри разом проглотил напиток и продолжал свои жалобы:
– Теперь я понимаю все. Все это знали. Секрет и тайны. Еще на свадьбе они говорили: «Не ездите в Японию, не ездите!» Все знали даже тогда. А эти проклятые Фудзинами, которые так стараются быть любезными из-за этих скотских денег и скрывают все и лгут, не переставая. И вы знали, и посол, и Саито, и даже слуги, которые вечно шептались и пересмеивались за нашими спинами. Но вы, Реджи, вы были моим другом, вы должны были сказать мне!
– Я спрашивал сэра Ральфа, – ответил Реджи чистосердечно, – надо ли рассказать вам. Он очень умный человек. Он сказал: «Нет». Он говорил: «Это будет жестоко и бесполезно. Они скоро уедут обратно в Англию и никогда ничего не узнают». А вы понимаете теперь, какое это счастье – не знать?
– Это было некрасиво, – рассердился Джеффри, – вы все обманывали меня.
– Я говорил сэру Ральфу, что мне кажется это некрасивым и опасным. Но он гораздо опытнее меня.
– Но что же мне делать теперь? – беспомощно продолжал этот крупный мужчина. – Надо отдать эти деньги, все, и все, что у нас есть. Но кому? Не этим же грязным Фудзинами?
– Не торопитесь, – посоветовал Реджи. – Прежде всего возвращайтесь в Англию. Пусть ваши мысли прояснятся. Посоветуйтесь с адвокатами. И не будьте слишком щедры. Великодушие испортило много благородных жизней. И помните, что здесь замешаны интересы вашей жены. Вы должны прежде всего подумать о ней. Она очень молода и ничего не знает. Не думаю, чтобы она захотела быть бедной или поняла ваши мотивы.
– Я постараюсь, чтобы она поняла их, – сказал Джеффри.
– Не говорите с ней резко. Надо быть очень терпеливым и осторожным с ней. Не торопитесь!
– Могу я остаться здесь на ночь? – жалобно спросил Баррингтон.
– Нет, – отвечал Реджи твердо, – это, право, больше того, что я могу вынести. Я говорил вам: истину или ложь, но мозг сохраняет запечатлевшуюся в нем картину. Соберите ваши вещи. Позовите кули. Вечерняя прогулка в Никко поможет вам больше, чем моя болтовня. Прощайте!
Слабое рукопожатие, и он ушел. Только тогда Джеффри внезапно понял, что он, хоть и неумышленно, но глубоко обидел этого человека, который был его лучшим другом и опорой в минуту испытания. Как на Иова, на него обрушились несчастья со всех сторон, чтобы он мог проклясть Бога и умереть. Теперь его друг отказался от него. Вероятно, он больше никогда не увидит Реджи Форсита.
Когда он шел по длинной дороге, ведущей вниз, мимо него пронесся автомобиль. Только одна машина поднималась в этом сезоне по обрывистому пути, ведущему с равнины. Он узнал автомобиль Яэ Смит. Проезжая мимо, девушка высунулась из окна и послала Джеффри поцелуй.
Она была не одна. Рядом с ней в автомобиле сидел низенький толстый мужчина-японец, с круглым нахальным лицом. С горьким предчувствием нового несчастья Джеффри узнал собственного своего слугу Танаку.
На следующее утро Реджи Форсит переехал через озеро, как всегда, для служебных занятий в посольстве. Он встретил жену посла на террасе ее дачи.
– Доброго утра, леди Цинтия, – сказал он. – Поздравляю вас с успехом вашей мастерской дипломатии.
– Что это значит? – Ее обращение с прежним любимцем стало в последнее время очень холодным.
– В полном согласии с вашими гениальными проектами, – сказал Реджи, – мой брак расстроен.
– О, Реджи! – Ее холодность сразу исчезла. – Я так рада…
Он предостерегающе поднял руку.
– Но вы разбили жизнь человека, который лучше меня.
– О чем вы говорите?
– О Джеффри Баррингтоне. Он узнал, кто такие Фудзинами и откуда идут его деньги.
– Вы сказали ему?
– Я не такая грязная скотина, чтобы сделать это, леди Цинтия.
Ее превосходительство обдумывала, что лучше сделать для Джеффри.
– Где он? – спросила она.
– Он оставался ночевать в Никко, теперь, вероятно, едет в Токио.
Если бы она была героем, настоящим театральным героем, каким, по-видимому, оказался Джеффри, она отправилась бы тоже прямо в Токио и, может быть, оказалась бы в состоянии предупредить катастрофу. А вернее, не смогла бы. Может быть, сделала бы положение еще худшим. В конце концов, лучше остаться в Чузендзи и заботиться о собственном муже.
– Реджи, – сказала она, – вы счастливо избегли опасности. Как вы узнали, что я приложила руку к этому? Вы больше девушка, чем мужчина. Неудачный брак сломил бы вас. Джеффри Баррингтон сделан из более крепкого материала. Для него наступили плохие времена. Но он научится многому из того, что уже знаете вы, и он справится.
