Текст книги "Чингисхан"

Автор книги: Джон Мэн

И все же, несмотря на значимость этого происшествия, вы не найдете в «Тайной истории» ни слова. Поскольку в ней рассказывается о событиях, происшедших до и после него, это определенно сделано не случайно. О причине мы можем только гадать. Возможно, это событие было опущено именно из-за своей значительности, чтобы облегчить узкому кругу посвященных сохранять свою тайну. Возможно, балджунианцы стали своего рода масонами, строжайшим образом хранящими свой особый статус и не желающими, чтобы о ней узнал весь мир. Я могу представить себе и другую, более альтруистическую причину. К тому времени, когда была написана «Тайная история», т. е. через двадцать пять лет, к императору пришло много отважных и верных людей, и автору «Тайной истории» могло показаться, что было бы неполитично публично отдавать кому-то дань восхищения, которым не удостоено столько не менее достойных людей.

Из Балджуны, где за лето 1203 года он с горсткой своих людей восстановил силы, Темучин посылает Тогрулу длинное и трогательное письмо, фактически предлагая национальное согласие – но на каких условиях? О чем говорилось в оригинале письма, можно только догадываться. Все, почему мы можем судить, – это версия, оставленная нам будущим Чингисом и «Тайной историей». Естественно, оно вы держано в духе высокой морали.

«Хан, мой отец, с горечью спрашивает: Темучин, почему ты пошел на меня? Неужели ты не помнишь, как мы присягали на верность? Разве мы не были как волы, тянущие в одной упряжке, или как колеса двухколесной повозки? Или это не мой отец Ейсуге пришел к тебе на выручку? Разве вы не были назваными братьями? Или не ты говорил: «Я отплачу твое добро детям твоих детей»? Когда ты был изгнанником, имел всего пять коз и пил кровь своих верблюдов, разве не я вернул тебе все? Когда тебя грабили найманы, разве я не послал четверых моих сильнейших людей, моих четырех «боевых коней» помочь тебе и спасти твоего сына? Так почему же, хан, мой отец, ты идешь на меня?»

С точки зрения морали позиции Темучина очень сильные, и Тогрул знает это. «О, мой бедный сын, – стонет он, – неужели мне суждено расстаться с ним?» С точки же зрения военной Темучин слаб и может рассчитывать на усиление только в разгаре лета, когда созреют на пастбищах травы и прибудут подкрепления от родственников жены, онгирадов и других местных кланов.

Выбрав выжидательную тактику, он не ошибается. В его отсутствие союз Тогрула распадается. Ямухай, как всегда, недовольный Тогрулом, строит планы убить старика. Тогрул узнает об этом. Заговорщики бегут к найманам. Темучин нападает на несчастного Тогрула и после трехдневного сражения – других подробностей этой битвы не имеется – одерживает победу. Ямухай и Тогрул с сыном бегут на запад, в земли найманов.

Там Тогрула убивает страж, который никак не мог поверить, что этот беглец – великий хан кераитов. Позже, когда его опознали, голову Тогрула доставили в ставку найманов, и княгиня-мать приказывает отдать почести бывшему союз нику найманов. Голову положили на белый войлок и устроили церемонию возлияния вином и игры на музыкальных инструментах. Найманский наследный княжич Бай Буха – обычно называвшийся китайским титулом «тайянг» – сидел как загипнотизированный необычной церемонией. Он не сводил глаз с отрубленной головы. Внезапно он издает вопль: «Она улыбается!» – и ударом ноги превращает голову в кровавое месиво. Его родители в ужасе, особенно отец тайянга. Когда шаман толкует собачий лай как предзнаменование беды, старый хан впадает в депрессию. «Я старею, – бормочет он, – мой сын уродился дураком и думает только о соколах и охоте». Хан боится за будущее своего народа, которым суждено править этому параноику и болвану. Что касается Нилки, то он бежал на юго-запад, оставив Ямухая у найманов. Нилку в конце концов убили в Кашгаре, земле уй гуров, на дальних западных окраинах Китая.

Найманы не были покорены и, хотя жили на далеком западе, теперь представляли угрозу, так как у них нашел приют их новый союзник Ямухай. Темучин отдавал себе отчет в том, что рано или поздно, но решающая схватка должна произойти. Готовясь к ней, он снова отошел на восток, к реке Халха, чтобы перегруппироваться и спланировать предстоящую войну. Когда все было готово, в середине мая 1204 года он двинулся вверх по Керулену в сторону гор Хентей, где стояли лагерем найманы под командованием бездарного Тайянга. Когда монголы наконец вышли к позициям найманов, значительно превосходивших их численностью, их лошади бы ли тоже измотаны длинным переходом. Изучив ситуацию, один из вновь назначенных командиров предложил встать лагерем, чтобы восстановить силы и одновременно обманным маневром предупредить нападение врага: каждый воин должен разжечь не один, а пять костров. Это сработало. В ту ночь выставленные на окрестных возвышенностях дозорные найманов доложили своему князю, что у монголов «костров больше, чем звезд на небе».

Тайянг, человек слабодушный, занервничал и предложил отойти и отложить сражение на следующий день. Здесь мы впервые слышим о Кучлуге, неистовом сыне Тайянга, которому в тот момент, полагаю, было около двадцати. Кучлуг и слышать об этом не хотел, он сказал, что от отца толку, что от спутанного теленка или «беременной бабы, которая носа не высовывает дальше места, где оправляется». Его поддерживает один из военачальников Тайянга, говоря, что, знай мы, что ты такой трус, мы бы лучше послали за твоей матерью, ты, кусочек говяшки… В гневе Тайянг отдает приказ вступить в бой.

В предшествующих стычках на равнине, километрах в 200 от нынешнего Улан-Батора, авангард Темучина обратил в бегство передовые отряды найманов. И теперь «Тайная история» смакует предстоящую победу. Когда Тайянг поинтересовался, почему бегут его воины, Ямухай напоминает князю, что у Темучина четыре великих соратника: военачальники Джебе, Джелме, Субудей и Кублай (не путать с внуком Чингиса, будущим ханом). Они вскормлены человеческим мясом, у них

 
Лбы из кованой меди,
Не носы, а зубила,
Не языки, а шила.
Сердца из железа,
Не мечи, а плетки.
Они поедают росу
И мчатся по ветру.
 

«Ах ты, – занервничал Тайянг, – давай держать этих варваров на расстоянии». И отступил в предгорья.

«А кто это там, – спрашивает Тайянг, перебравшись в безопасное место, – тот, что похож на голодного ястреба?»

«Тот, чье тело в литой меди и кованом железе? – отвечает Ямухай. – Это Темучин, мой названый брат».

Тайянг молчит.

Потом отвечает: «Опасный человек. Давай поднимемся повыше и останемся там».

Теперь Ямухая понесло: «Видишь Касара, брата Темучина? Мать кормила их человечьим мясом. Он сжирал быка-трех летку. Может целиком проглотить человека вместе с колчаном и вообще со всем и глотки не поцарапает. Он пробивает стрелой десять, а то и двадцать человек, пусть они даже будут по другую сторону горы».

Так продолжается, пока Тайянг не забирается на самую вершину горы. Тогда Ямухай посылает гонца к Темучину и сообщает ему, как он, верный Ямухай, нагнал на князя такого страху, что тот отступил. «Что до меня, – изворачивается он, – то я расстался с найманами».

Как бы ни происходила эта эпическая битва, заканчивается она победой Темучина. Тайянг умирает от ран, а Кучлуг бежит на запад (к кара-китаям, где начнет новую жизнь, ожидая случая снова сразиться с Темучином).

Ямухай тоже бежал в горы, с ним пять уцелевших воинов, они ищут убежища у меркитов, которые двадцать лет назад умыкнули Буртэ. Последовала еще одна война, и меркиты были окончательно разгромлены. Люди Ямухая выдают его, и он схвачен. Как сообщает «Тайная история», Чингис казнит людей Ямухая за то, что они пошли против своего хана, затем дает Ямухаю шанс покаяться, призвав вспомнить их старые клятвы. «Мы должны, – говорит он, —

 
Напомнить друг другу, что Мы забыли,
Разбудить друг друга от сна.
Когда ты ушел и отделился от меня,
Ты все равно был моим счастливым,
благословенным названым братом,
Ведь правда, в дни, когда ты убивал и убивали тебя,
Под ложечкой и в сердце твоем сосало по мне?
 

В сущности, он ищет предлога простить Ямухая. Он говорит, что Ямухай, возможно, и говорил что-то про меня, но «я не слышал, чтобы он думал угрожать моей жизни». Но Ямухай знает, что он конченый человек, ведь он разоблачил себя как обманщик и лицемер, интриган и предатель. «Теперь, когда перед тобой лежит весь мир, какая тебе польза от того, что я стану твоим товарищем? Совсем наоборот, мой названый брат, я буду преследовать тебя в снах, а солнечным днем донимать твои мысли».

 
Я был бы вошью в твоем воротнике,
Я стал бы щепкой в подкладке твоей шубы
 

«Дай мне умереть, не пролив моей крови. Или убей меня и положи мои кости на высоком месте. Тогда я буду вечно охранять и благословлять семя твоего семени».

Во всяком случае, так выглядят эти события в изложении «Тайной истории». Согласно ей Ямухай – это человек, сбившийся с пути, заблудшая овца, но под конец нашедший в себе силы вспомнить о благородстве, что и объясняет доверие, которым он на первых порах пользовался у Темучина. А Темучин мудрый и щедрой души вождь, который ни за что не нарушит узы названого братства. Ямухай сам выносит себе приговор, и ему даруется не позорящая его смерть через удушение, его тело не выставляется на позорное обозрение как преступника, а хоронится подобающим его положению образом.

Темучин теперь стал господином практически большей части сегодняшней Монголии, человеком, который «объединил народ войлочных юрт».

В 1206 году национальное собрание – курултай, так же называется сегодня монгольский парламент – на Голубом озере провозглашает его вождем вновь объединенной нации и удостаивает титула Чингисхана.

По поводу этого титула нет единого мнения. Существовало много традиционных титулов, некоторые щедро раздавали правители Ляо или юрченов, государств на севере Китая. Правитель Кара-Китая был Гуром, или «Вселенским ханом», этот титул взял себе Ямухай, Тогрул был Ваном (по-китайски – «княжеский», «благородный») Хан. Но ни традиционные титулы, тюркские или монгольские, в данном случае ничего не объясняют, ибо ни одному монголу до этого никогда не удавалось достичь таких высот. Другим – да, но не монголу.

«Чингис» был заново придуманным титулом, и ни до, ни после – никто не получал его, и о его происхождении много споров. Одна традиция сводилась к тому, что его дал Темучину верховный монгольский шаман или самый почитаемый и самый старый из старейшин, но это не проливает света на его значение. Возможно, оно имело какое-то отношение к слову «море» – тенгис. Океаны и озера являлись предметом особого поклонения, и когда позже, в шестнадцатом столетии, хан Алтан пожелал превознести высшего буддийского сановника, то придумал монгольскую версию тибетского ламаистского титула и назвал его далай-лама, что также означает океан или большое озеро. А может быть, слово Чингис должно было напоминать слово, обозначавшее Небеса или Небо – Тенгер, которое делало бы нового императора Небесным правителем, сравнимым с китайскими императорами, которые правили по «Мандату Небес». Версия очень привлекательна, если бы только в слове «Чингис» имелась буква «р» или звучал этот звук и если бы имелось какое-нибудь грамматически приемлемое окончание «ис» для «Тенгер», чего категорически нет. Или, возможно, оно является атавизмом и уходит корнями на несколько веков назад, к уйгурскому правителю по имени Денгис или даже к сыну Аттилы Дензиху, что может иметь то же значение, что и современное монгольское тенгисих («море-великий»). Но даже если принять, что в народной памяти сохраняются такие теряющиеся во мгле времени предшественники, все равно возникает вопрос: почему в таком случае не обратиться к самим первоисточникам, Огузу и Аттиле? Это ничего не дает. В те времена, если кто-то и знал происхождение и значение титула, то все хранили молчание. Никто не видел резона объяснять это. Вот для того, чтобы дожить до такого момента, работали, воевали, ждали верные соратники Темучина. Они были щед ро вознаграждены, о чем с самыми подробными деталями сообщает «Тайная история», делая обзор смелым предприятиям и походам, которые привели их к такому итогу. Те, кто шел с ним до конца – список заслуженных ветеранов содержит 88 имен, – получили командование одной или несколькими «тысячами». В целом это создает армию из «95 тысяч хозяйств», хотя, если принять во внимание истинную вели чину «тысячи», это могло составлять всего 50 тысяч.

Борчу, Мухали, Борокул и Чилаган стали Чингисовыми «четырьмя боевыми конями», Кублай, Джелме, Джебе и Субудай – «моими четырьмя борзыми». Шорконшира, спасший новому императору жизнь, когда тот спасался от тайчиутов, стал императорским помощником, носителем колчана, как и его сыновья.

Новое общество, особенно таких размеров, нуждалось в новых правилах и новых формах управления. Особенно на значение на посты вносило новый элемент в систему управ ления империей кочевников. В прошлом единство монголов вечно подрывалось племенным соперничеством. Детство самого Чингиса оказалось отравленным клановыми распрями, они постоянно ставили ему западню на всех этапах прихода к власти. Теперь произошла революция, назначения делались не в зависимости от наследственного положения в племенной иерархии, а в зависимости от реальных заслуг.

Главным критерием была преданность. Шорканшира с сыновьями не были единственными, поднявшимися к власти из грязи. Пастухи, плотники, кожевенники были нередкостью. Джелме и Субудай были сыновьями кузнецов.

Новое общество, особенно если учесть его такие размеры, нуждалось в новых правилах и новых формах руководства. В особенности требовалось письменноеведение дел. С увеличением завоеванных земель Чингис стал понимать, что со временем такая потребность встанет. Об этом можно догадываться, исходя из того, что он приставил к делу одного из отбитых у найманов уйгура по имени Тататун, который в прошлом был высшим должностным лицом. У найманов он служил писцом и вел записи на уйгурском языке. Теперь Чингис велел ему делать то же самое для нового господина, а еще обучать письму молодых княжичей.

Этим зачатком канцелярии обязательно должен был ведать один из членов семьи – какой-то человек из ближайшего окружения, а не пленник-специалист. Выбор пал на Шиги, сводного брата Чингиса, которого вызволили из татарского плена за десять лет до описываемых событий. «Пока я навожу порядок во всей империи под покровительством Вечного Неба, ты стал моими всевидящими глазами и всеслышащими ушами, – сказал Чингис брату Шиги. – Раздели народ войлочных юрт на группы… наказывай тех, кто заслуживает наказания, и записывай раздел имущества, законы и решения «на белую бумагу в голубой книге». Это будут записи для будущих поколений, и всякий, кто попытается изменить их, будет наказан.

«Голубая книга» Шиги известна как «Великая Ясса» или джасагх (вариант транслитерации монгольского слова, означающего правительство или свод законов, которое звучит дзассаг). Оригинал книги утрачен, потому что в Китае она не получила легального статуса даже после монгольского завоевания, но отрывки из нее доступны из других источников, китайских и персидских.

В предыдущем абзаце прячется еще одно нововведение, наводящее на мысль о возрастающей уверенности Чингиса в предначертание свыше. Традиционно монголы поклонялись Голубому небу. Теперь, впервые, говорится о том, что Чингису покровительствует Вечное Небо. Сказать с уверен ностью, когда точно произошла эта подмена, очень трудно, но перед нами свидетельство того, что Чингис и его сторон ники находили все больше подтверждений исключительности судьбы Чингиса и превращения мечты в реальность. Переменчивое благословение Голубого неба может дать кратковременный успех клану, основание же целой нации предполагает нечто более основательное – а что может быть для построения империи основательнее поддержки вечного божества?

Революция Чингиса охватила общество сверху донизу. Покончено с племенными отрядами, теперь полки присягают на верность своим командирам. Правда, некоторые пол ки остались племенными, но исключительно при условии, что они сохраняют безусловную преданность Чингису. Изменение статуса полка каралось смертной казнью, не проявившие себя в бою командиры смещались. Вся военная и социальная структура была поставлена на новый фундамент решением Чингиса сформировать собственный контингент личной охраны из 10 000 воинов, получивших особые привилегии. Это был гениальный ход, потому что в состав личной охраны брали сыновей полковых командиров, и они имели тот же ранг, что и их отцы, различие в их положении заключалось только в том, что за проступки отцов первыми несли наказание сыновья. Очень умно, в высшей степени оригинально, если не сказать уникально. Прежде чем нарушить клятву верности, командир десять раз подумает и вспомнит, что его сын в заложниках у хана и что предательство повлечет за собой санкции против обоих. Личная преданность стала пре выше всего, выше племенных уз, и это создавало совершенно новую и очень прочную социальную текстуру, подчиненную одной-единственной цели – завоеванию.

И завоевание было всем, так как это общество не знало денежной экономики. Войскам можно было платить только натурой. Власть сама по себе не давала ничего. Как только покоренные племена абсорбированы – мужчины распределены по полкам, молодые женщины розданы, дети обращены в рабство, шелк, чаши, седла, луки, кони и стада поделены, – воины вновь ждут нового приказа от вождя. Старая система сломана, новая выстроена – но как, реально, можно заставить ее функционировать? Только нацелив на источник богатств, захват которых открывал дорогу к новым походам и новым завоеваниям – землям, простирающимся к югу от Гоби.

Голубое озеро не единственное возможное место, где могла проходить церемония, во время которой Темучин стал Чингисханом, но его красота, географическое положение и сама местность придают этой версии особую убедительность. Мне очень хочется, чтобы Темучин выбрал для «коронации» именно это место. На высоте шести метров над озером красуется открытое плато, выстланное ковром сочной травы, почти пологие восточные берега – идеальные пастбища и естественная площадь для построения войск и разбивки военного лагеря. Если командующему было необходимо окинуть взором свою армию, он мог подняться на 100 метров на зеленую лужайку на склоне горы Черное Сердце, что расположена напротив.

Я не одинок в своем мнении. Монголы давно уже приняли эту точку зрения, считая, что это наиболее вероятное место для этого торжества, и соответственно почитают его. Грубое кольцо плоских, изъеденных лишайниками камней отмечает основу чего-то очень большого – может быть, временно го дворца, построенного неизвестно когда и с какой целью. Так и хочется допустить, что это и есть зал коронации, но где доказательства? Возможно, это остатки какого-то сооружения, возведенного позже в память коронации, подобного более позднему добавлению – небольшому мраморному столбу с разбросанными вокруг камнями и приношениями, на котором выбит портрет человека с суровым взглядом.

Трижды совершающие ритуальный обход памятника паломники проложили вокруг него еле приметную тропку. На шесте трепещет голубой шелковый стяг с надписью, нанесенной старым вертикальным письмом: «Здесь, на Голубом озере Черного сердца, был коронован Чингисхан».

На другом берегу озера гора Черное сердце гигантскими белыми буквами старым вертикальным шрифтом сама заявляет о причине собственной славы: «Чингис» и рядом меньшими: «Хан». Непонятно, как сделана эта надпись, возможно, траву соскоблили, чтобы проступила подстилающая ее белая меловая порода, как белые лошади на английских известковых холмах. Утром убедимся, так ли это.

Ночи там студеные, даже летние, и я провел жуткую ночь, без подушки, на голой земле и только в тоненьком, не рас считанном на такие тяготы спальном мешке. На заре я, жалкая, отбившаяся от стада дрожащая овца, выбрался из своей пропитанной росой палатки и очутился в мире совершенства. Восходящее солнце четко выписывало контуры гор. Его косые лучи поднимали с поверхности озера пелену тумана, которая театрально, словно сухой лед, плыла у подножия Черного сердца. Надпись «ЧИНГИС», обращенная, конечно же, к югу, подкрашивалась с востока в оранжевый тон. Я быстро зашагал, пытаясь отогреть неслушающиеся от холода ноги, и скоро вышел на полоску берега, изрытую норами сурков и мышей-полевок. Ни ветерка, высокие ели и вода застыли в полной неподвижности, ничто не колеблет зависшую над озером вуаль тумана. Единственными звуками, которые улавливали мои уши, были далекое-далекое «ку-ку» и песня невидимого в прозрачной голубизне жаворонка. Сур ки спали, спали, благодарение Всевышнему, и мухи. Единственными двигающимися предметами были я и рассеивающийся туман.

Хлюпающая под ногами грязь предупредила меня, что восточная оконечность озера заболочена. Я постарался держаться кромки старой береговой линии и поднялся чуть выше, отсюда мне открылась моя тень, невероятно вытянувшаяся к западу прямо вдоль речки, питающей озеро. Теперь от тумана не осталось и следа, и Голубое озеро отражало в своих безмятежных водах голубое небо – лучшего символа божественного благоволения придумать трудно.

При ближайшем рассмотрении надпись «ЧИНГИС» оказалась выложенной из больших камней, наверное 150, что-то в этом роде, и все камни были выкрашены белой краской. Начали донимать мухи, и я поспешил заняться делом и измерил надпись шагами – получилось 37 метров сверху вниз, насколько это мне удалось, учитывая, что шагать пришлось под уклон. Камни были разнокалиберные – от здоровых валунов, весом с тонну, до камней, которые я смог бы при желании поднять. Мне подумалось: интересно, кто бы это мог сложить такую надпись и когда. За ней ухаживают, краска еще не выцвела. Это значит, что ее сделали сравнительно недавно, тем более если взять в расчет, что воскрешение Чингиса про изошло только после падения коммунизма. Уже начинают оставлять следы мороз, дожди, талая вода и выпас скота, и не сколько камней скатились под гору. Один камень – верхний левый угол высеченной первой буквы – был недавно заменен. Невооруженным глазом видно отметину в траве, где он лежал. Если это делается по команде сверху, в чем я сомневаюсь, то все равно это делается с любовью.

И какой же это вид! Запыхавшись, я забрался на вершину и нашел там ово, кучу валунов, украшенную единственной полоской шелковой ткани, и валяющиеся повсюду пустые бутылки. Оглянувшись назад, на юг, я увидел бескрайние леса, перешагивающие через хребты и выделяющиеся густыми темными пятнами, которые разделяются зеленеющими склонами, как будто все это создано ландшафтным художником, располагающим неограниченными ресурсами, что бы изобразить армии на марше. Западные берега озера невысокие, зеленеющие и такие же заболоченные, как и восточная оконечность, там заиленная серебристая полоска травы, перемежаемая группами ив, отделяет основное озеро от образующего отдельный водоем заливчика.

Уже потом, в ответ на мою банальность касательно веко-вечности этого вида, Баатар обратил мое внимание на болота и ивы. «Вы смотрите на это сейчас и думаете, ничто не может изменить то, что вы видите? Когда я был молодым, все эти озера были больше». Дело в глобальном потеплении. Озера лежат в зоне вечной мерзлоты, пояснил он, и в этой пограничной с Сибирью области вечная мерзлота тает, в результате все озера мелеют. «Не пройдет много времени, и они исчезнут».

Черное сердце, Голубое озеро – загадочные цвета. Стоя на вершине околоово. я мог глядеть под более острым углом, и вода в озере не казалась мне голубой. Она была коричневой. Но вот теперь, когда я пишу эти строки и смотрю на фото, которое я снял, озеро получилось таким же чистым и голубым, как небо. По-видимому, тут дело не только в углах зрения. Фотоаппарат и человеческий глаз воспринимают волны разной частоты. Когда я спустился вниз и забрел в озерную воду, чтобы смыть пот, она была прозрачной и в деталях просматривалось темно-коричневое торфяное дно. Я зачерпнул руками воды и выпил – она была чистой и без каких-либо примесей, можно разливать по бутылкам. Этой странностью, вероятно, и объясняется название места. Голубое озеро с темным сердцем, так как словохар – «черный» означает также и «темный». Название вызывает в памяти древние противоположности: сверху и снизу, светлое и темное, небо и земля, божественное и земное, – что говорило о том, что вновь созданному Чингису было предопределено стать господином земной империи, в которой, если правильно видеть ее, отразится божественное.