Текст книги "Исколотое тело"

Автор книги: Джон Кэмерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Это был окончательный разрыв. Я порвала с ним.

– Если только все это не было иначе, – воскликнул Мандулян, и Дидо спросила скучающим тоном:

– Что ты имеешь в виду?

– Ваш отец подразумевает, что если вы, скажем так, порвали с мистером Перитоном, то все в порядке. Если же мистер Перитон… хм… порвал с вами… – Флеминг не окончил фразы, и отец снова подал дочери знак:

– Если это был окончательный разрыв, моя дорогая, надеюсь, ты дала бедняге отставку быстро. Для мужчины неприятно быть отвергнутым.

На этот раз дочь безошибочно ответила на знак.

– Я была мягка, насколько это было возможно.

– Но, конечно, – продолжил отец, – если разрыв был окончательным, как ты говоришь, то не могло быть и речи о том, чтобы увидеться с ним снова.

– Разумеется.

– Вы с ним больше ни разу не виделись? – спросил Флеминг.

– Ни разу.

– И в субботу, поздно вечером?

– Нет.

– Но вы не сказали отцу о том, что ваша помолвка была расторгнута. Довольно странно, что вы этого не сделали.

– В субботу отец весь день был на охоте. Я хотела сказать ему об этом после ужина, но он устал и рано отправился спать. На следующее утро я не видела его до обеда. Потом я рассказала ему.

– Нет, дорогая, – сказал Мандулян, – ты не сказала мне.

– О, что ж, тогда я забыла об этом.

– Забыли об этом? – спросил Флеминг. – Хотя вы знали, что ваш отец намеревается передать Перитону значительную сумму денег, чтобы тот вышел из затруднительного положения и смог жениться на вас?

– Я не знала. Я имею в виду, я не знала, что он собирается передать Перитону деньги в тот день.

– Понимаю, – быстро сказал Флеминг. – Что ж, я больше не стану вас беспокоить. Я сожалею, что пришлось задать так много вопросов, но вы знаете, что это такое. Вся наша жизнь состоит в том, чтобы задавать вопросы и пытаться получить ответы.

Он поклонился, быстро отправился в «Тише воды» и вызвал Мэйтленда.

– Быстро возьмите блокнот, запишите это! – воскликнул Флеминг, как только вошел сержант. – Я приму ваши отчеты потом. Но мы должны записать это, пока впечатления свежи. Примечания к разговору с Теодором и Дидо Мандулян.

1. Дидо ничего не знает о хористке и никогда не слышала о ней, пока Мандулян о ней не заговорил.

2. Мандулян не знает имени хористки.

3. Мандулян думает либо (а) что его дочь совершила убийство, либо (б) что у нее были мотив и возможность сделать это и (в) что если бы у нее были мотив и возможность, она почти наверняка сделала бы это.

4. Дидо солгала, когда она сказала, что ссора была окончательной, потому что она назвала Перитона «дуралеем» в конце разговора, но я не знаю, почему она лжет.

В воскресенье она сказала отцу о том, что разорвала помолвку и, следовательно, либо (а) Мандулян лжет, говоря, что дал Перитону деньги днем, либо (б) он дал ему деньги, но не для таинственной, почти мифической хористки.

– Вы все записали?

– Да, сэр.

– Очень хорошо, Мэйтленд. Вы видите, что мы имеем – веселенький запутанный клубок. Единственное, в чем я абсолютно убежден, это в том, что Мандуляны лгут. Имейте в виду, я не говорю, что они совершили убийство. Но я утверждаю, что они лгут. А теперь расскажите, что выяснили вы.

– Я был очень занят, сэр, но не обнаружил ничего действительно важного. Следов нет, сэр. Ни единого.

– Что ж, – добродушно ответил инспектор, – насколько я помню, большая часть заданий, которые я вам дал, должны были быть выполнены посредством телефонных разговоров, и тут не много возможностей для обнаружения следов.

– Это верно, сэр, – признал сержант Мэйтленд, слегка покраснев и открыв свою записную книжку. – Мне продолжать, сэр?

– Продолжайте.

– Что ж, сэр, в первую очередь – не обнаружилось никаких отпечатков пальцев на обрывках бумаги, но обнаружился четкий отпечаток большого пальца на рукоятке ножа.

– Несмотря на то, что он побывал в воде?

– Несмотря на то, что он побывал в воде, сэр. Этот отпечаток большого пальца идентичен отпечатку заключенного, Джона Лоуренса.

– А! – сказал Флеминг задумчиво. – Это интересно. Продолжай.

– Отчет о прошлом господина Мандуляна. Господин Мандулян сколотил свое состояние на общей торговле в Малой Азии в довоенное время. Он очень поспешно оставил страну в конце 1912 года и отправился в Париж, а затем в Лондон. Во время войны он сперва заработал много денег на поставках вооружения, а позже присоединился к Министерству обороны и блокады Средиземноморского региона, где его знакомство с Левантом высоко ценилось. После войны он вернулся к активной предпринимательской деятельности и снова стал председателем торгового банка «Мандулян Бразерс». Против него нет ничего с тех пор, как он приехал в Англию, но есть много довольно компрометирующих историй в начале его карьеры.

– Безусловно, – пробормотал Флеминг. – Охотно верю в это.

– О нем говорят, – монотонно продолжил Мэйтленд, – что он был способен на любое безрассудство или махинации, чтобы получить то, что он хотел, но со времени его прибытия в Англию его поведение было безупречным.

– Безусловно, – снова пробормотал Флеминг. – Другими словами, в высшей степени подвержен шантажу.

– Отчет о мисс Дидо Мандулян. У нее много друзей, по крайней мере четыре раза была помолвлена. Помимо этого ничего особенного.

Характеристика Палмера от полковника Хантера. Дважды осужден мировым судом за браконьерство. Больше за ним не числится никаких провинностей. Человек, который сторонится людей и не любит входить в столкновение с законом.

Военное прошлое Перитона. Активный пацифист; в 1914 году присоединился к организации международно-правовой защиты; выступления на Трафальгарской площади против милитаризма; арестован за сопротивление полицейскому на Вулвич Арсенал в октябре 1914 года, приговорен условно; выступил на митинге 24 октября 1914 года, митинг был разогнан полицией; Перитон арестован и приговорен к тридцати дням заключения; по освобождении отправился в Глазго агитировать против производства боеприпасов; внезапно передумал и вместо этого присоединился к Хайлендской легкой пехоте в качестве рядового. Получил офицерский чин в августе 1915 года; ранен под Контальмезоном, 14 июля 1916; Военный Крест за захват Маметц Вуд, 6 июля 1916 года; вернулся во Францию ​​в звании капитана в апреле 1917 года; орден «За боевые заслуги» за захват пункта Верховного главнокомандования, 31 июля 1917 года; ранен под Лангемарком 4 октября 1917 года; вернулся во Францию ​​21 февраля 1918 года; отказался от ордена «За боевые заслуги» за атаку на Камбре 29 сентября 1918 года; ушел в отставку в звании майора, 1 января 1919 года.

– Что за странная история, – прокомментировал Флеминг, пока Мэйтленд переводил дыхание перед следующей частью отчета.

– Военное прошлое Шустера. Мало что известно об этом человеке до 21 июля 1918 года, когда он прибыл в Лондон из Испании и объявил, что наткнулся на следы немецко-австрийско-турецкой шпионской сети в Леванте. Предоставленная им информация оказалась правдивой, и впоследствии он получил звание Кавалера Ордена Британской империи и пост в отделе контрразведки. Он достиг поразительных результатов в этом отделе. После войны выяснилось, что он был главой организации, которую он разоблачил, и что все его данные, паспорт, документы, удостоверяющие личность, и прочее были поддельными. К этому времени он исчез. Был замечен в Эрзеруме в январе 1921 года, а затем в Ангоре в 1922 году. Считалось, что он, возможно, был англичанином, личность которого не удалось установить и который был заключен в тюрьму в 1922 году в Тифлисе за неизвестное преступление против советских законов. С 1922 года о нем не было сообщений.

– Итак, если Лоуренс – это Шустер, то старый Мандулян прав, – сказал инспектор. – Это очень интересно. Что-нибудь еще?

– Поиски второго ножа все еще ведутся.

Сержант Мэйтленд закрыл свою записную книжку, обтянул ее эластичной лентой и сел в ожидании дальнейших распоряжений.

– Спасибо, – сказал Флеминг. – Следующим заданием будет отслеживание телефонного звонка. Этот человек, Лоуренс, говорит, что в воскресенье утром до того, как было совершено убийство, ему позвонил Мандулян и сказал прийти в поместье тем вечером. Мандулян говорит, что у него с Лоуренсом не было никаких дел, что он никогда не говорил с ним, ничего не знал о нем. Вы посмотрите, есть ли что-то такое в истории Лоуренса? Я отправлюсь к священнику. И узнайте, может быть кто-то из слуг что-то заметил в воскресенье вечером.

Флеминг застал викария сидящим в кабинете и разговаривающим со священнослужителем, который оказался его преемником в приходе. Представив их, Холливелл с нетерпением повернулся к детективу.

– Вы пришли, чтобы сказать о моем освобождении? Я могу ехать? Я свободен отбыть?

Флеминг покачал головой.

– Я боюсь, нет, – сказал он. – Еще нет.

Нетерпение ушло с лица Холливелла, и единственное, что еще оживляло его – тусклые огоньки, тлеющие в его глазах. Его щеки побледнели и запали больше, чем когда-либо, и Флеминг был огорчен изменениями, которые в нем произошли. Даже его широкие плечи и грудь, казалось, ввалились. Он казался меньше ростом и более хрупким.

– Полагаю, вы пришли, чтобы задать еще вопросы, – устало сказал он. – Отлично. Задавайте.

Второй священник незаметно удалился и оставил их одних.

– Мистер Холливелл, – сказал Флеминг, – в прошлое воскресенье вечером вы вышли, как вы сказали, на долгую прогулку, бесцельно. В ходе этой прогулки вы поцарапали лоб о ежевичный куст. Вы помните, в какое время в тот вечер вы оцарапались? Это довольно важно.

– Нет, – равнодушно ответил Холливелл. – Я не помню. Я ничего не помню об этой прогулке.

– Кроме того, что вы шли бесцельно?

– Да.

– И в какой-то момент вы запутались в зарослях ежевики и оцарапали лоб?

– Да.

– Это все, что вы можете сказать мне?

– Это все.

– Будет вполне справедливо сказать вам кое-что, мистер Холливелл. Есть человек, который готов поклясться, что видел вас в половине одиннадцатого стоящим на каменном мосту сразу за воротами в поместье.

Викарий провел рукой по лбу и сказал:

– Возможно, я был там. Я действительно ничего не могу вспомнить. Все было настолько расплывчато и запутано.

– Мистер Холливелл, – сказал Флеминг уже более сурово, – так не годится, знаете ли. Это действительно ни в какие ворота не лезет. Как послушать ваше заявление – все что вы помните – это то, что вы бесцельно бродили и оцарапались о куст ежевики. Это вы помните четко. Но вы не можете вспомнить, действительно ли вы бродили по этому мосту в половине одиннадцатого. Попробуем снова. Начните с ежевики. Поблизости не так-то много ежевики – на мили и мили вокруг растет вереск. Думаю, вы могли ходить всю ночь и не встретить ни одного куста ежевики. Но, мистер Холливелл, – Флеминг постучал по столу указательным пальцем, – много ежевичных кустов растет в подлеске вокруг поместья.

Священник выглядел ужасно смущенным, но с минуту ничего не говорил. Когда он заговорил, он только покачал головой и сказал:

– Я был как в тумане.

– Очень хорошо, – резко ответил Флеминг. Он начинал немного злиться из-за этого абсурдного путаного рассказа. – Отлично. Мы ненадолго отложим это. Теперь, сэр, я хочу, чтобы вы очень внимательно выслушали меня. Я не хочу, чтобы вы запутались сейчас, что бы с вами не произошло в прошлое воскресенье. Есть человек… Вы слушаете? Хорошо! Есть человек, который сейчас обоснованно подозревается в возможном убийстве. Его отпечатки пальцев были обнаружены на ноже, окровавленном ноже, именно том, что оставил рану в груди Перитона. Есть и другие улики против него, все говорит против него. Он рассказывает весьма странную историю. Она настолько безнадежно плоха и никуда не годна в качестве ответа на обвинения, что я не могу не думать о том, что это должно быть правдой. Ни один глупец не может быть настолько глуп, чтобы придумать замысловатую историю, которая для него абсолютно бесполезна. Вот то, что я говорю себе. Поэтому, как я думаю, раз рассказ этого человека нелепый и невероятный, то он должен быть правдой. И все же нет никаких доказательств, говорящих в его пользу. Единственный человек, который мог бы подтвердить большую часть истории категорически, полностью ее отрицает. Но есть еще один человек, который может подтвердить небольшую часть этой истории. Если он ее опровергнет, позиция обвиняемого станет даже еще хуже, чем она есть сейчас; если он подтвердит ее, позиция обвиняемого немного, совсем немного улучшится. Он все еще может быть приговорен к повешению. Но, с другой стороны, это может стать поворотной точкой. Вы понимаете его положение? Теперь, мистер Холливелл, скажите, стоял ли кто-то на этом каменном мосту, когда этот человек проходил по нему?

Викарий слушал, будто бы находясь в трансе, опершись подбородком на руку, и его глаза были устремлены на детектива. Между вопросом и ответом не прошло и секунды. Он будто бы принял важное решение, пока Флеминг говорил, так как опустил руку и твердо ответил:

– Да. Я стоял на каменном мосту.

– Делал ли этот человек что-либо, в особенности, когда он проходил мимо?

– Да. Он посветил на меня фонарем.

– Вы подтвердили часть рассказа этого человека, – серьезно ответил Флеминг. – Не думаете ли вы, что вам лучше закончить и свой собственный?

Холливелл не выказал никаких эмоций при этом вопросе. Он ответил, тоже очень серьезно:

– Да. Думаю, что так будет лучше.

Он встал, подошел к окну, встал, глядя на деревню, которую он очень скоро должен был покинуть навсегда, и заговорил наполовину через плечо, очень тихо.

– Понимаете, я не мог не влюбиться в эту девушку, Дидо Мандулян. Я так старался не допустить этого. Она никогда бы не вышла за меня. А если бы и вышла, мы никогда бы не были счастливы. Это бы только привело к несчастьям, что бы ни случилось. И все же я ничего не мог с собой поделать. Я постепенно пошел по наклонной, вниз, вниз, все ниже. Конечно, она знала об этом, и это ей нравилось. Мне кажется, я первый священник, которого она когда-либо встречала. Однако на прошлой неделе ситуация начала меняться. Этот человек, Перитон, казалось, вдруг стал находить удовольствие в демонстрации привязанности к миссис Коллис – вся деревня знала об этом, здесь новости распространяются быстро. И тогда, тогда…

В первый раз его четкий, твердый голос дрогнул, но он снова взял себя в руки и бесстрастно продолжил:

– И тогда Дидо, казалось, стала расположена ко мне больше, чем раньше. Как-то она пришла сюда к чаю, а затем в субботу утром – около двенадцати часов – она пришла и попросила стакан воды. Я дал ей стакан воды, и мы поговорили. Казалось, она была чем-то немного взволнована. Затем попросила меня зайти и увидеться с ней в поместье. Я что-то вежливо ответил – мне пришлось бороться с собой, чтобы соблюдать приличия, – о том, рад прийти в любое время, когда она захочет. Она сказала: «Очень хорошо. Приходите ночью в полночь. Все, кроме нас двоих, будут спать; я буду ждать вас на террасе и впущу вас», и прежде, чем я успел сказать хоть слово, она ушла.

Холливелл умолк и сказал очень просто:

– Я думаю, что мне тоже нужен стакан воды. В горло пересохло.

На столике был графин, и Флеминг налил ему воды в стакан. Викарий выпил ее одним глотком и продолжил все тем же тихим голосом.

– Я не сильнее, чем кто-либо другой. Я не мог сидеть здесь, в своем кабинете, читая весь вечер и зная, что каждая секунда приближает полночь, зная, что моя воля будет сокрушена. Так что я упаковал рюкзак и поехал к другу, что живет за восемьдесят миль, близ Бата, и остался там на ночь. Мы сидели и говорили о крикете до часа ночи. На следующий день я вернулся рано. Она пришла в церковь. Перед службой она заговорила со мной. Она сказала: «Приходите сегодня вечером, в одиннадцать». В девять я бродил по окрестностям, по самым глухим местам. В десять я вернулся сюда. В четверть одиннадцатого я пытался снова бродить по окрестностям. Я намеревался пройти многие мили, но в половине одиннадцатого я очутился у ворот поместья. Тогда я понял, что это безнадежно. Я прождал до без пяти одиннадцать, а потом подошел к террасе. На одном из столов горел фонарь, и рядом с ним было письмо, адресованное мне. Я открыл его, и там было написано: «Тот, кто не хочет, когда может, уже не сможет, когда захочет», и я услышал серебристый смех за одним из темных стекол. Это была ее месть. Хорошая месть. Очень хорошая месть. Я сбежал. Тогда я и оцарапал лоб. На следующее утро рано я отправился к своему епископу. Вот и все.

Наступило долгое молчание, а затем Флеминг сказал: «Спасибо», и ушел.

Глава XIII. Роберт заключает сделку

Тем временем Роберт Маколей был крайне занят в своем самоназначенном офисе детектива-любителя. Он был неутомим и неразговорчив. Он много слушал и мало говорил, но было неизвестно, слышал ли он что-нибудь, имеющее хоть малейшее значение или ценность – он не был человеком, который повсюду трубит о своих открытиях. Поиск второго ножа поблизости от места, где было обнаружено тело Перитона, и поиски второго места борьбы, одновременно проводившиеся под руководством сержанта Мэйтленда, сильно его интересовали, и он потратил немало времени на собственные тайные поиски. Также он написал множество писем и отправил множество телеграмм своим клиентам и знакомым, которые могли пролить свет на связь между Лоуренсом и Мандуляном, но до сих пор это не принесло результата. Однако в его распоряжении был один факт, оцениваемый им очень высоко, который, как он думал, легко мог дать ему искомый ключ – ключ к богатствам Мандуляна. Совершенно случайно он обнаружил – армянин отрицал, что знает что-либо об этом человеке, Лоуренсе, кроме того факта, что тот некогда звался Шустером. Это открытие он сделал во время разговора с Флемингом.

Инспектор был серьезно обеспокоен. Отпечатки пальцев на ноже, возможно, означали бы завершение дела для менее добросовестного детектива. Но Холливелл подтвердил рассказ Лоуренса о том, что тот проходил мимо ворот поместья на территорию усадьбы в ночь на воскресенье, и это была отдельная головоломка. Если часть истории Лоуренса правдива, почему остальное не может быть правдой? В любом случае, зачем, черт побери, ему надо было идти в поместье, чтобы убить Перитона? Конечно, существовала возможность, что Лоуренс и Перитон отправились в поместье вместе, чтобы шантажировать Мандуляна, и впоследствии поссорились из-за полученных денег. Но если и так, то зачем он придумал смехотворную историю о наркотике? Если же это не выдумка, то Мандулян солгал. А если Мандулян солгал об этом...

Он решил поговорить с молодым Маколеем. Казалось, он был самым разумным человеком в этом месте. По счастливой случайности Роберт в этот момент находился в зале трактира, слушая сплетни, и он сразу поднялся в гостиную детектива.

– Дело продвигается хорошо? – выпалил он, тут же резко сжимая губы.

– И да, и нет, – ответил Флеминг. – Как вы знаете, я арестовал человека. Но я совсем недоволен. У меня в руках начало дела и его окончание, но нет середины. Беда в том, мистер Маколей, что не все говорили мне правду. На самом деле, я вовсе не уверен, что хоть кто-то сказал мне всю правду за исключением одного человека.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего, мистер Маколей. В любом случае, это не вы.

Роберт был удивлен.

– Я сказал вам… – начал он, но Флеминг поднял руку.

– Вы не сказали мне, почему вы так заняты здесь на этой неделе, играя в детектива-любителя. Не стоит придумывать оправдание. На самом деле, мне не слишком интересно. Но мне интересно вот что: может ли быть доказана какая-то связь между этим человеком, Лоуренсом, и… хм… кем-то еще поблизости.

Роберт хранил молчание.

– Вы его не знаете, не так ли? – спросил Флеминг.

– Нет.

– Никто не признается в том, что знал его.

– Вообще никто?

– Вообще никто. Вы будто бы очень удивились, что никто этого не признает, мистер Маколей.

– Вовсе нет, – коротко ответил Роберт. Он был удивлен и ругал себя за то, что хоть как-то показал это.

– В таком случае я прошу прощения, – ровно сказал детектив. – Как я уже говорил, я не могу получить сведения о связи между этим Лоуренсом и кем-то в деревне. Но я полагаю, что рано или поздно получу их. Думаю, мистер Маколей, вы хорошо знаете мисс Мандулян.

– Достаточно.

– Она говорит мне, что в субботу утром разорвала свою помолвку с Перитоном, и я склонен сомневаться в том, что она на самом ли деле это сделала. У вас есть мысли по этому вопросу? У вас есть какая-то информация о том, действительно ли она порвала с ним, или же нет?

Роберт внимательно обдумал этот вопрос, прежде чем покачать головой и сказать:

– Нет, не могу сказать, что у меня имеется такая информация.

– Это может оказаться важным, – сказал Флеминг. – Предположим… заметьте, я не говорю, что это является верным предположением или верю я в это или нет, но в любом случае существует возможность, и мы должны принимать возможности во внимание. Предположим, мы допускаем, что Перитон был общеизвестным поклонником этой девушки, что в скором времени они должны были пожениться. Вполне возможно, что кто-то мог убить его либо из любви к этой леди, либо из любви к миллионам ее отца, которые, как убийца мог полагать, он имеет хорошую возможность заполучить, если Перитон выйдет из игры. Это весьма вероятный мотив для убийства и подводит под подозрение… несколько человек.

Флеминг пристально посмотрел на Роберта, который уверенно встретил его взгляд.

– А теперь предположим, – продолжил инспектор, – что в субботу утром помолвка была расторгнута – тогда не было особого смысла убивать Перитона в воскресенье вечером, если он уже был, так сказать, вне игры.

– Предположим, убийца не знал о том, что помолвка была расторгнута, – бросил Роберт.

– Предположим, конечно, – согласился Флеминг. – Вы знали об этом?

– Нет.

Детектив засмеялся.

– Во всяком случае, это честно, мистер Маколей. В таком случае в воскресенье у вас все еще мог быть очень хороший мотив для устранения Перитона.

– Безусловно. Как и у Холливелла. Как и у Адриана.

– Адриана? Вашего брата?

– О да. В отдельные моменты он колеблется между Дидо и Ирен Коллис. Адриан может атаковать любого, если его должным образом спровоцировать.

– Я слышал об этом. Что ж, мистер Маколей, вы относитесь к неприятному типу людей. Возможно, вы и не знаете больше, чем вы говорите, но определенно создается впечатление, что вы знаете. Просто позвольте мне дать вам небольшой совет. Не дайте мне поймать вас на вмешательстве в ход правосудия, или это плохо закончится. Вы понимаете?

– Вполне. Кстати, могу ли я увидеться с этим человеком, Лоуренсом? Потому что я не верю в то, что он виновен, и собираюсь предложить помощь с его защитой.

Флеминг задумался на секунду, а затем сказал:

– Хорошо. Я не возражаю против этого.

– Спасибо, – сказал Роберт, взял свою шляпу и вышел.

Флеминг вызвал Мэйтленда.

– Мэйтленд, позвоните начальнику тюрьмы и скажите ему, что мистер Маколей направляется туда, чтобы увидеться с Лоуренсом. Скажите ему: самое главное, чтобы пару минут во время их разговора Маколей считал, что его больше никто не слышит, и попросите начальника стенографировать то, что он скажет.

– Да, сэр.

– Мэйтленд, этот молодой человек – отъявленный лжец, до мозга костей.

* * *

Лоуренс встретил посетителя без интереса или недовольства. Казалось, ему было все равно, пришел Роберт или не пришел. Надзиратель остался на посту у двери камеры.

– Я должен объяснить причину своего визита, – сказал Роберт. – Я считаю, что могу помочь вам в покрытии расходов, очень крупных расходов на вашу защиту.

– Что вы получите взамен?

– Удовлетворение от помощи невиновному человеку.

– Офицер полиции, да? – Тон Лоуренса не оставил никаких сомнений по поводу того, как он оценил незаинтересованность Роберта.

– Называйте это так, если вам хочется, – невозмутимо сказал Роберт. – Вы можете не верить, но в стране еще осталась пара человек, которые заинтересованы в том, чтобы с невиновными людьми обращались справедливо.

Это была одна из самых длинных речей, которые Роберт поизносил за последнее время, и, повернувшись спиной к надзирателю, он закончил ее подмигиванием. Лоуренс, обращенный лицом к надзирателю, сразу понял его, но ничем не выдал того, что что-то видел.

– Если вы скажете мне, что вам нужно – конечно, я имею в виду деньги, – продолжил Роберт, – я буду только рад сделать то, что в моих силах. И, пожалуйста, поймите, что я не хочу ничего взамен.

Пока он говорил, он медленно вертел свой котелок в руках, пока Лоуренс не увидел подкладку, к которой был приклеен клочок бумаги с крупными печатными буквами: «СЕКРЕТ МАНДУЛЯНА».

Лоуренс прочел это, глазом не моргнув, и ответил:

– Мне нужны не деньги. Деньги не могут ни спасти невиновного человека, ни повесить виновного. Это сделает свидетельство. То, что мне нужно – это показания, мистер... мистер…

– Маколей.

– Мистер Маколей, если вы хотите спасти невиновного, вы не станете предлагать деньги, чтобы заплатить чванливым адвокатам. Вы будете действовать, пока не найдете кого-то, кто подтвердит мою историю, кого-то, кто видел меня в поместье, одурманенным наркотиком на этом диване, со старым Мандуляном под наркотиком на другом диване, где-то с одиннадцати до четверти второго. Вот чего я хочу. Подкрепляющее свидетельство. И я не могу получить его.

Тут раздался вызов из глубины коридора. Надзиратель встал по стойке «смирно» и сказал: «Сэр!», а затем спешно удалился по коридору.

Лоуренс собирался заговорить, когда Роберт предупреждающе поднял руку и покачал головой. Затем он сунул карандаш и бумагу в руку обвиняемого. Лоуренс быстро написал «Геноцид армян, 1912. Есть еще одно письмо, думаю, оно находится в Смирне», и сунул бумагу и карандаш назад; Роберт в это время спокойно и естественно говорил о подкрепляющем доказательстве.

– Время вышло, сэр, – сказал надзиратель, вернувшись, и Роберт поднялся, чтобы уйти.

– Я сделаю для вас все, что в моих силах, – таковы были его прощальные слова, – будь то финансовая помощь или сбор доказательств. До свидания.

Он быстро возвращался на мотоцикле из главного города графства в Килби-Сент-Бенедикт, когда начальник тюрьмы говорил с Флемингом по телефону.

– Я посылаю вам дословную запись разговора, – сказал он, – но боюсь, вы будете разочарованы. Когда мы оставили их одних, они просто продолжали разговаривать также, как и раньше. Вряд ли нужно говорить, что в зале был микрофон. Тем не менее, вы можете извлечь из этого нечто стоящее. Запись вскоре должна быть доставлена.

Роберт Маколей был человеком, который верил в использование нечестных методов, когда таковые требовались, и дерзости, когда требовалась дерзость. И мало кто мог быть настолько изворотлив или настолько смел. Он приехал на мотоцикле прямо в поместье Килби и спросил мистера Мандуляна.

Крупный, вежливый миллионер всегда питал смутную симпатию к тихому, загадочному молодому человеку, насколько миллионер вообще мог питать какую-то симпатию к кому-то, кроме его обожаемой Дидо.

Он опустился в большое кресло напротив своего гостя, зажал конец сигары между большим и указательным пальцами, аккуратно зажег ее и сказал:

– Что ж, молодой сэр, что я могу предложить вам сегодня? Половины моего царства будет достаточно?

– Половины вашего царства? Нет, это слишком.

Миллионер приподнял тяжелые брови и улыбнулся.

– Не знал, что для ваших похвальных амбиций что-либо может быть «слишком».

– Я поднимаюсь ступенька за ступенькой.

– Мудро. Вы далеко пойдете.

– Да. Мистер Мандулян, положение таково, – Роберт сделал глубокий вдох перед исключительной ораторской речью. – Этот человек, Лоуренс, говорит, что провел определяющую часть воскресного вечера – с одиннадцати до начала второго – здесь, лежа одурманенным на диване.

– Я об этом слышал, – небрежно ответил армянин.

– Но у него нет подкрепляющего доказательства.

– Верно. Ему его очень недостает. Его не существует.

Роберт наклонился вперед.

– Оно существует. Я сам видел его.

Мандулян не выдал себя дрожанием рук и не моргнул и глазом. Он выдохнул длинное облако сигарного дыма и сказал:

– А! Вот как, вы сами видели его.

– Да.

– А почему вы не пошли и не сообщили в полицию? Я имею в виду: что вы собираетесь сказать полицейским в оправдание того, что не рассказали об этом раньше?

– Это мое дело. Я смогу уладить это – если придется, так придется. Вы меня понимаете?

– Прекрасно, – хладнокровно ответил миллионер. – Вы хотите, чтобы я выкупил ваше свидетельство. Что ж, я не стану этого делать. Вы можете пойти и выдать его им.

– Это также касается другого письма, – сказал Роберт, и на этот раз он явно попал точку. Господин Мандулян вздрогнул и воскликнул:

– Четвертого письма не существует. Их всегда было всего лишь три.

– Лоуренс уверяет меня, что оно существует, – пробормотал Роберт и будто бы вскользь упомянул: – Он сказал, что услышал о нем недавно в Смирне.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – ответил Мандулян, который к этому моменту уже полностью восстановил самообладание. – О каких письмах вы говорите?

– О письмах, которые свяжут вас с геноцидом армян 1912 года.

Наступило долгое молчание, в течение которого двое мужчин пристально смотрели друг на друга.

– Вы можете делать, что вам угодно, – наконец сказал Мандулян. – Для меня это не имеет значения.

Роберт стряхнул воображаемую пылинку со своей манжеты и сказал:

– Нехорошо выйдет, если Лоуренс не будет осужден.

– На это нет никаких шансов.

– Подкрепляющее свидетельство очень важно.

– Полиция не слишком-то оценит свидетельство, которое припозднилось на пять дней.

Роберт слегка зевнул.

– Я не знаком с уголовным процессом в Армении, но здесь не настолько важно то, что полиция думает о доказательстве свидетеля, как то, что о нем думают присяжные.

Наступила еще одна пауза, во время которой армянин размышлял над этой фразой.

– А биржевой маклер является таким ​​внушающим доверие, надежным свидетелем. – Несколько мгновений спустя Роберт добавил: – Если Лоуренс избежит осуждения, они должны будут найти кого-то другого, чтобы посадить его на скамью подсудимых, – и продолжил: – Интересно, кого они найдут?

Все это время миллионер молча курил, его тяжелые веки скрывали темно-карие глаза. Наконец он поднял взгляд и сказал:

– Вы же понимаете – вы не можете ожидать, что сразу станете партнером.

– Я ведь сказал, половина вашего царства – это слишком.

– У меня есть объекты в Восточной Европе. Вы начнете с путешествия в Смирну?

– Если я найду человека, у которого находится письмо, сколько я должен заплатить ему за него?

Мистер Мандулян посмотрел на молодого человека с невольным восхищением.

– Что ж, – сказал он, – никто не может отрицать, что вы быстро соображаете.