Текст книги "Исколотое тело"

Автор книги: Джон Кэмерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава VI. Флеминг за работой

До ужина можно было успеть сделать еще один визит, и Флеминг после некоторых раздумий решил попытаться увидеть миссис Коллис. Контраст между ее коттеджем и громадным дворцом на холме, который инспектор только что покинул, был почти столь же значительным, как и контраст между двумя леди, живущими в этих домах. Узкий, пересеченный колеями от телег переулок, под прямым углом отходивший от главной деревенской улицы, пролегал между двумя рядами коровников. В конце его стоял небольшой деревянно-кирпичный коттедж с черепичной крышей. В маленьком садике перед ним росла старая узловатая яблоня, поэтому его называли «Яблочным коттеджем». Жилище выглядело аккуратным, красивым, удобным и по-домашнему уютным. Флеминг постучал, и горничная провела его через здание на лужайку за коттеджем, где, устроившись в гамаке, сидела миссис Коллис. Как «Яблочный коттедж» отличался от огромных комнат фамильного особняка де Гланвиль-Феррара, так и Ирен Коллис отличалась от Дидо Мандулян. Флеминг чувствовал себя так, будто на ковре-самолете перенесся с востока на запад.

Миссис Коллис было где-то от тридцати пяти до сорока лет. Быть может, она была слишком уж бледна, но у нее была идеальная форма лица, обворожительные глаза, сиявшие не столько живым выражением или яркостью, а скорее чистой, неизменной искренностью, и густые каштановые волосы, зачесанные назад и открывавшие гладкий белоснежный лоб – красота Ирен Коллис была истинно английского типа. Именно это сразу же поразило Флеминга. Она была англичанкой, настоящей англичанкой. Со всей очевидностью она была неспособна на грубое слово или подлый поступок, но в то же время она не страшилась всего того, что могло с ней случиться. Но относилась ли она столь же бесстрашно и к тому, что могло произойти с другими?

Когда Флеминг подошел, она встала с гамака и внимательно выслушала его объяснения.

– Я отвечу на любые вопросы и расскажу вам все, что смогу, – сказала она. – Вы присядете?

Сравнив, Флеминг подумал, что внешность, самообладание и идеальные манеры этой девушки, как и сама ее личность и внешне, и внутренне составляли полную противоположность той странной девушке, у которой он только что побывал. Эта была настоящим порождением цивилизации; другая – лишь видимостью. Но за плечами Флеминга был двадцатилетний опыт работы с мужчинами и женщинами самых разных типажей и классов. Он знал, что настоящие порождения цивилизации, как и любые другие люди, могут временами поступать странным и необъяснимым образом.

– Миссис Коллис, – он сразу перешел к делу, – как по-вашему, кто убил мистера Перитона?

Она спокойно встретила его взгляд и ответила:

– Вы думаете, что у кого-то есть право на собственное мнение по такому вопросу?

– Хорошо. Скажем иначе: вы знаете кого-то, у кого была причина убить его?

– Нет.

– Вообще никого?

– Вообще никого.

– Понимаю. Тогда, возможно, вы не возражаете против того, чтобы рассказать мне все, что вы знаете о нем, – я имею в виду его отношение непосредственно к вам.

– Что ж, я знаю его два или три года, – неторопливо начала она, – с тех самых пор, как я поселилась здесь. Я встречала его у Мандулянов, а также в других местах по соседству. Он был интересным собеседником и хорошим другом. Мне он нравился.

– Он часто приходил к вам?

– Лишь с недавних пор. Он вдруг стал каждый день навещать меня, причем дважды в день.

– Почему же?

– Он заявлял, что влюбился в меня, – миссис Коллис ответила без малейшего признака смущения или колебания.

– И он...

– Нет. Конечно, нет. Это была просто прихоть. Он был странным, своенравным созданием. Вы никогда не знали, что он собирается делать дальше. Был лишь один верный способ общения с ним – это смеяться над ним.

– Скажите мне, миссис Коллис... – Флеминг почувствовал, что ступает на опасную почву. – Что об этом думал мистер Маколей?

Девушка ненадолго заколебалась, прежде чем ответить.

– Почему бы вам не спросить об этом его самого?

– Вы не хотите ответить на мой вопрос?

– Нет, дело в другом. Никто не может точно знать, что думает кто-то другой.

Флеминг понял, что сложно поддерживать диалог с человеком, отвечающим на все вопросы избитыми фразами и клише. Он попытался зайти с другой стороны.

– Мистер Холливелл... простите за прямой вопрос… был ли он... или, быть может, влюблен ли мистер Холливелл в вас сейчас?

– Нет.

– Вы так уверены?

– Вполне. Всегда считалось, что если он и влюблен в кого-то – что сомнительно, – то это Дидо Мандулян.

– Понимаю. Есть ли еще что-то, что вы хотели бы рассказать мне? Что-то такое, что, по вашему мнению, может как-то помочь расследованию?

Миссис Коллис задумалась, а затем покачала головой.

– Не думаю, что могу чем-то помочь.

Флемингу пришлось удовольствоваться этой малоинформативной беседой, после которой он вернулся в отель.

В «Тише воды» его дожидался сержант Мэйтленд. До сих пор расследование не успело принести никаких результатов. Обыск берегов реки на предмет следов борьбы или того, что там было сброшено в реку тело, был приостановлен с наступлением сумерек. Но все же одна важная находка была сделана – в коттедже Перитона обнаружили часть письма.

Хоть Флеминг и не был экспертом в области почерков, сравнение этого отрывка с записью в регистрационной книге отеля убедило его в том, что письмо было написано исчезнувшим Джоном Лоуренсом.

Это открытие заставило сыщика сесть, заказать выпить и погрузиться в глубокие размышления. Связь между Перитоном и Лоуренсом могла означать, что они были сообщниками и вместе шантажировали Мандуляна. С другой стороны, рассказ Мандуляна мог быть правдив, – в таком случае Джон Лоуренс действовал от имени оскорбленной хористки и шантажировал Перитона. В наличии шантажа в этом деле инспектор был уверен, но никак не мог решить, связан ли он с убийством или же нет.

Всего он рассматривал три возможных мотива убийства, не принимая в расчет все еще неизвестного ему мистера Людовика Маколея, против которого выдвинула обвинение мисс Мандулян. Во-первых, мотив мог быть непосредственно связан с шантажом. Может быть, шантажируемый убил шантажиста или же шантажист убил шантажируемого в самообороне. Во-вторых, это могла быть ссора между Перитоном и викарием. И, в-третьих, самая простая и хорошо знакомая ему по службе версия – убийство с целью ограбления. Возможно, кто-то знал о том, что Мандулян собирается передать – или уже передал – Перитону крупную сумму денег в казначейских билетах. Этот человек мог напасть на Перитона и в борьбе убить его. Наличие тридцати фунтов в кармане убитого легко объяснялось тем, насколько большой была пропавшая сумма. Уходя с целыми шестью тысячами, преступник мог не заметить жалкие тридцать фунтов.

После ужина инспектор отправился в Перротс, чтобы взглянуть на семью Маколеев. Их словесный портрет он уже получил от услужливого молодого владельца гостиницы.

Прибыв в Перротс, он застал там самую обычную домашнюю вечернюю рутину. Людовик Маколей курил трубку и читал. Адриан растянулся на полу в холле, рассматривая луковицы гладиолуса с помощью микроскопа. Роберт работал в своем кабинете.

Людовик не скрывал ненависти к Перитону. Едва выслушав первый вопрос детектива, он почти перебил его, желая объяснить, почему и насколько он возненавидел умершего за последнюю неделю. Раньше этот человек интересовал и удивлял его, у него был занятный характер – такой поток слов, идей и причуд, хотя ему никогда не нравилось, что Перитон изводил священника. Он пробовал вмешаться в нескольких случаях, когда эти двое не ладили, но всякий раз абсолютно безуспешно. Как инспектор, вероятно, знает, в последние несколько дней их распри достигли кульминации.

Флеминг кивнул:

– Да, мне об этом рассказали.

– Кроме того в пятницу вечером обострились и мои отношения с Перитоном, – угрюмо добавил Маколей. – Он оскорбил леди... моего друга... я хочу сказать, миссис Коллис.

– В последнее время он ее часто навещал? Я слышал об этом в деревне.

– Он немало постарался, чтобы об этом узнала вся деревня. Он всегда приходил в половину первого и без четверти шесть – как раз тогда, когда все заканчивают работу и на улице многолюдно.

– Он делал это, чтобы просто досадить вам?

– Да. Я уверен в этом. Хотя должен признать, что в пятницу он сказал мне, что делает это, чтобы позлить викария – он считал, что мистер Холливелл влюблен в миссис Коллис. Но Перитон солгал об этом. De mortuis nil nisi bonum¹⁴, инспектор, но мне трудно сказать что–либо хорошее о Сеймуре Перитоне. Вне всяких сомнений он был лжецом.

На мгновение Флеминг задумался.

– Так мистер Холливелл не был влюблен в миссис Коллис?

– Нет. Кроме того случая я никогда об этом не слышал. Кстати, Перитон выкрикнул мне вслед, что узнал об этом от моего сына, Роберта. Но это тоже была ложь. Честно признаюсь вам, – добавил он, – недавно вечером я сказал Роберту, своему второму сыну, что хотел бы убить Перитона.

– Но вам не выпало такого шанса? – спросил Флеминг так серьезно, что поэт улыбнулся.

– Нет, не представилось. Но не буду притворяться, что я сколько-нибудь сожалею о его смерти. Это было бы полнейшим лицемерием.

– Исходя из этого, могу ли я предположить, мистер Маколей, что вы вполне симпатизируете человеку, убившему его?

Маколей несколько вызывающе взглянул на детектива.

– Полностью симпатизирую, – ответил он. – Особенно если он убил его по той же причине, по которой его хотел убить я.

– И я буду прав, если скажу, что вы не горите желанием помочь мне найти убийцу?

Маколей заколебался, а затем медленно сказал:

– Этого я не знаю. Я из принципа не терплю убийства. Если я не стану помогать, то, конечно, не стану и препятствовать.

– Понимаю. Что ж, мне лучше осознавать, чего от вас ожидать. А теперь, мистер Маколей, что касается этой ссоры между Перитоном и викарием: как я понимаю, ее причиной, прежде всего, была неприязнь со стороны Перитона. Он сделал это, чтобы просто досадить викарию.

– О нет, вовсе нет, – энергично возразил Маколей. – Перитон был полностью откровенен на этот счет. Он действительно верил, что религия – это бедствие для человечества. Он полагал, что поступает единственно правильно, противодействуя всякому и всему, что только способствует распространению религии.

– В сущности, настоящий фанатик.

– Настоящий. Они оба были такими. Вернее, конечно же, я хотел сказать, один из них был, а второй все еще остается.

– Верно. Теперь, сэр, смотрите: вы довольно хорошо знали их обоих. Между нами, считаете ли вы абсолютно невозможным то, что Перитона мог убить викарий?

– Нет, – поразмыслив, признался Маколей.

– А то, что Перитон мог напасть на викария и был убит в драке?

– Нет.

Флеминг наклонился к Маколею.

– А то, что Перитон мог совершить самоубийство, обставив все так, чтобы убедить всех, что его убил викарий?

Маколей удивленно смотрел на детектива несколько секунд; затем он подскочил и принялся ходить взад-вперед по комнате.

– Да! – горячо воскликнул он. – Да, это было бы полностью в духе Перитона. Такая странная, причудливая мысль вполне могла прийти ему в голову. Его далеко не так удовлетворило бы убийство собственными руками, как если бы священник англиканской церкви был повешен, подобно Аману¹⁵, за преступление, которого не совершал. Это бы полностью соответствовало представлениям Перитона о по-настоящему занятной шутке.

– И вы думаете, что он пошел бы на самоубийство ради подобной шутки – ведь он не смог увидеть ее кульминацию?

– Нет. Но я думаю, что он бы не возражал. Я действительно считаю, что он пошел бы на что угодно, лишь бы уничтожить клерикализм. Он был весьма несдержан в этом вопросе.

– Понимаю, – ответил Флеминг. – Могу я теперь увидеть ваших сыновей?

– Конечно, – поэт позвал Адриана и оставил их с детективом одних.

Предупрежденный Карью о некоторых «странностях» старшего отпрыска Маколея, Флеминг начал разговор издалека – с замечания о микроскопе, стоявшем на столике. Адриан Маколей охотно подошел к своему драгоценному инструменту и начал длинными, нервными пальцами перебирать груду предметных стекол.

– Вы бы хотели взглянуть? – увлеченно предложил он. – Я могу показать вам нечто удивительное – вы о таком и не подозревали. Вот стекло с каплей воды из Килби-ривер. А вот питьевая вода из Лондона. Взгляните на различие!

Флеминг с мнимым энтузиазмом осмотрел оба образца, а затем, стремясь предотвратить рассмотрение и изучение других экспонатов, вскользь заметил:

– Мистер Маколей, я полагаю, вы знали этого несчастного мистера Перитона?

После этого вопроса Адриан внезапно повернулся к Флемингу, и его бледное лицо исказилось. В темном углу за освещенным светом микроскопом он походил на призрака.

– Да, я знал его, – тихо ответил он. – Он был безобидным человеком. Мне жаль, что он мертв.

– Безобидным человеком? Что вы имеете в виду?

– Он не причинял вреда животным. Не калечил птиц, не охотился на лис, не убивал бабочек с мотыльками. Карью убивает бабочек. Я попытался его убить – наверное, вам об этом рассказывали.

Он был так отчаянно серьезен, что Флеминг с трудом подавил улыбку. Пустяковые царапины и удары, которыми наградил владельца гостиницы этот бледный юноша, вряд ли тянули на попытку предумышленного убийства. Как ему сказали, парню было двадцать шесть – двадцать семь лет, но Флемингу казалось, что тот едва вышел из мальчишеского возраста.

– Перитон всего лишь пытался навредить душам, – продолжил Адриан, – но, конечно, этого сделать нельзя. Это глупо. Пустая трата времени. Холливеллу это не нравилось, но тогда он не понимал, – юноша замолчал и снова повернулся к микроскопу.

– Чего не понимал Холливелл? – быстро спросил детектив.

– Он не понимал, что миру угрожают отнюдь не люди вроде Перитона. Ведь душа бессмертна и нетленна, а животные – нет. Поэтому опасность для мира представляют люди вроде Карью с его силками и колбами и вроде Мандуляна, развлекающиеся на большой охоте.

Это пылкое и красноречивое выступление Адриана резко контрастировало с его прежней неуверенностью, его черные глаза сверкали.

– И как это согласуется с вашим желанием убить Карью? – спросил Флеминг, который подобно почти всем шотландцам всегда был готов вступить в дискуссию на тему этики или религии. – Это не очень-то логично.

– Это не логично, – повторил Адриан. – Я знаю это. Но люди могут позаботиться о себе. По крайней мере, у них есть такая возможность. А животные не могут. Если бы я думал, что смогу спасти всех бабочек и мотыльков в мире, погибающих от рук людей вроде Карью, просто убив Карью, то я бы подстерег его и врезал бы ему так, что он стал бы так же мертв, как и бедняга Перитон.

– А вы кровожадный юноша, – начал было Флеминг, но Адриан с жаром прервал его:

– Я не кровожаден. Но я бы предпочел пролить кровь один раз, чтобы избежать тысячи кровопролитий в будущем. Иногда о животных я беспокоюсь больше, чем о людях. Вот и все.

Он вновь погрузился в молчание, и Флеминг подумал, что он угрюм от непонимания.

– Тогда кто, по вашему мнению, убил Перитона? – спросил он. Ему пришлось повторить вопрос, чтобы получить ответ.

– Какой-то безумец, – наконец ответил Адриан.

– Безумец? – удивился Флеминг.

– Да.

– Вы имеете в виду человека, для которого души имеют большую ценность, нежели тела?

– Это определенно идеальное определение безумца.

– И вы имели в виду именно такое безумие? – упорствовал Флеминг.

– Нет. Я имел в виду, что некий человек, полагавший, что Перитона стоит убить, должно быть, сумасшедший или сумасшедшая.

Адриан впал в совсем мрачное настроение, и Флеминг решил оставить его и завершить свой визит в Перротс разговором с трудолюбивым младшим братом-финансистом.

Роберт как всегда погрузился в обучение, корпя над своими книгами.

Он освободил стул для детектива, откинулся на спинку собственного и спросил:

– Итак?

«Слишком спокоен, как я посмотрю. Будто сорокалетний», – присев, подумал Флеминг. Вслух он сказал:

– Мистер Маколей, я интересуюсь мнением людей о смерти мистера Перитона. Мои подчиненные же выполняют более сложную работу, собирая конкретные доказательства, – добавил он с улыбкой. Инспектор ждал ответа и немного удивился, не получив его. Он еще не подозревал о способности Роберта к умалчиванию.

– К этому моменту мне назвали несколько вероятных мотивов убийства и нескольких возможных убийц, – продолжил инспектор. – Больше всего меня интересует возможность того, что в этом деле имел место шантаж. Скажите мне: были ли у вас, человека, знакомого с участниками этой – не побоюсь этого слова – драмы, подозрения о наличии шантажа?

– Как по мне, миллионеры всегда подозрительны.

– Значит, вы думаете, что мистер Мандулян мог быть жертвой шантажа?

– Нет. Я скорее говорил о миллионерах в общем. Большинство из них когда-то были мошенниками.

– То есть вы не имели в виду ничего конкретного?

– Нет.

– Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Джон Лоуренс?

– Джон Лоуренс? Да. На прошлой неделе Карью говорил мне о постояльце «Тише воды» с таким именем.

– Вы ничего о нем не знаете?

– Абсолютно ничего.

– Вы его никогда не видели?

– Насколько мне известно – нет.

Флеминг сменил тактику.

– Ваш отец влюблен в миссис Коллис, я полагаю?

– Был влюблен.

– И Перитон пытался отбить ее у него?

– Нет.

– Прошу прощения?..

– Я сказал «нет».

– Но со слов вашего отца Перитон провел всю прошедшую неделю в попытках отбить ее у него, – возразил Флеминг.

– А я знаю со слов Перитона, что он пытался отбить ее у Холливелла.

– Погодите, – воскликнул детектив. – Я сбит с толку. Мне казалось, что мистер Холливелл влюблен в мисс Мандулян.

– Об этом я ничего не знаю, – ответил Роберт. – Я говорю вам то, что сказал мне Перитон.

– Он сказал вам, что Холливелл влюблен в миссис Коллис?

– Да.

– И он сказал вашему отцу, что знает об этом от вас.

– По словам отца – да.

– Но вы не говорили ему этого?

– Нет.

Флеминг поднялся.

– Последний вопрос, мистер Маколей: как вы думаете, кто убил Перитона?

– Я не знаю.

– У вас нет мнения на этот счет?

– Нет.

– Ну что же, – заключил инспектор. – Тогда я больше не стану отвлекать вас от вашей работы. Доброй ночи, мистер Маколей.

– Доброй ночи.

Вернувшись в гостиницу, Флеминг сделал еще несколько записей в своем блокноте. После записи о разговоре с Людовиком Маколеем инспектор пометил: «Подскочил при мысли о возможном самоубийстве». После беседы с Робертом он записал: «темная лошадка».

Последней беседой этого вечера был разговор с добродушным хозяином гостиницы – капитаном Гарри Карью. Они провели его в отдельной гостиной за парой порций виски с содовой. Владелец гостиницы смог внести различные дополнения в ту важную общую информацию, которую сыщик почерпнул из сплетен завсегдатаев «Трех голубей». Например, Карью заинтересовался вопросом братьев Маколеев. Адриана он немедленно отмел как сумасшедшего. Карью не мог понять его и выказывал безразличие к тому, что никогда не понимал Адриана. Он добродушно посмеялся над нападением юноши.

– Это произошло субботним утром, где-то в половине десятого, – рассказал он. – Парень влетел сюда так, будто за ним гнались сорок тысяч чертей – дикий взгляд, побледневшие щеки, весь дрожит. Заявился прямо сюда, ворвался без доклада и без стука и затараторил что-то непонятное, как чертова обезьяна. Наконец он смог выдавить что–то про мотылька, которого я поймал предыдущей ночью недалеко от их дома, ну вы знаете – Перротс, что на другом конце деревни.

– Да, знаю, – вставил Флеминг. – Я был там сегодня вечером.

– Ах да, конечно, вы были там. Итак, Адриан услышал о мотыльке от их садовника – я показывал ему мотылька. Парня это взбесило – он обозвал меня убийцей, Иудой, скотиной и Бог знает кем еще. Тогда я, как мне теперь кажется, совершил довольно глупый поступок – достал мотылька из ящика и показал ему. Он чуть было не вырвал его у меня. Набросился на меня как тигр, царапался и пинался. Сейчас это кажется довольно забавным, если подумать, но тогда я почувствовал себя нелепо – драться в своей собственной гостинице!

– А что насчет Роберта?

Владелец гостиницы заговорил совсем другим тоном голоса – насмешливость сменилась уважением.

– Роберт Маколей! Ох! Совсем другой тип – просто кошмар.

– Кошмар? В каком смысле?

– Возможно «кошмар» – не самое верное слово. Я имею в виду, что он умен как черт. Биржевой брокер; люди говорят, он получает уйму денег помимо той зарплаты, что ему платят в фирме. Трудится без устали, никогда и слова не скажет. Такими людьми я восхищаюсь, инспектор, но, честно говоря, они меня не интересуют. Он заходит сюда время от времени и спокойно сидит в углу, попивая тоник.

– Но зачем он приходит сюда?

– Бог его знает. Должно быть, чтобы узнать деревенские новости. Он нашел метод получать ответы, не задавая вопросов, не говоря ни слова – если вы понимаете, о чем я. Иногда он часами сидит и слушает, а сам больше десятка слов и не скажет. Следует методу абердинцев: не тратит впустую слова, время или деньги.

– Странный человек, – задумчиво заметил Флеминг, и молодой владелец гостиницы согласно закивал:

– Я вдруг вспомнил один случай, – продолжил он. – Маколей, Роберт Маколей, в начале прошлой недели заглянул сюда, как всегда заказал свой тоник, а затем вдруг поведал о двух событиях. Это было так не похоже на него, я не мог не удивиться. Хотя то, что он рассказал, вовсе не представляет интереса – во всяком случае, для вас. Всего лишь обычные сплетни.

– И все же расскажите мне об этом, – попросил Флеминг.

– Что ж, во-первых, он сказал, что Перитон повезет миссис Коллис в Лондон, чтобы посмотреть пьесу.

– И это все?

Карью заколебался.

– Это все, что он сказал. Но, конечно, он имел в виду нечто куда большее. Говоря о «пьесе», он подмигнул, и это выглядело ужасно неприятно. Было не трудно догадаться, что он имел в виду. Полдюжины выпивавших здесь фермеров просто умирали со смеху.

– Ясно. А второе?

– Он сказал, что пастор бегает за миссис Коллис. Поначалу никто ему не поверил, но я-то видел, что все они задумались и заинтересовались этим.

– Понятно, – глубокомысленно сказал Флеминг. – Не думаю, что это много дает.

Он запомнил эту информацию и сменил тему. Флеминг выяснял важные детали, как бы невзначай выведывая у незнакомцев обыкновенные, но стоящие внимания сплетни. Если незнакомец будет считать, что может быть полезен, от него ничего не удастся узнать. Это был один из принципов Флеминга.

– А теперь насчет этого Лоуренса, – сказал сыщик. – Он выходил по вечерам, а весь день оставался в гостинице?

– Совершенно верно. Чудак. Это напомнило мне... я вспомнил еще кое-что о нем, инспектор. Не знаю, имеет ли это хоть какое–то значение...

– Не думайте о значении. Я вас слушаю.

– Это произошло в одну из ночей на прошлой неделе. Пожалуй, было около одиннадцати часов вечера, и я возвращался с охоты на мотыльков, шел по направлению к Перротс и встретил Лоуренса там, где дорога сворачивает к поместью. Лоуренс шел со стороны поместья и, казалось, был в прекрасном настроении, так как энергично насвистывал. Мне показалось, что я узнал мелодию, но я никак не мог вспомнить, что же это за песня, пока вдруг не проснулся среди ночи и не понял, что вспомнил ее. Это была старая немецкая застольная песня, я выучил ее еще до войны, когда был в Гейдельберге. Она называется «Herr Bruder, nimm das Gläschen»¹⁶. Довольно веселая песенка. Конечно, наутро я рассказал об этом Лоуренсу, но он ответил, что никогда в жизни не был в Германии и не знает, что это за мелодия и откуда он ее знает. Вот и все. Есть ли тут что-то, что может вам пригодиться?

– Может быть. Я не знаю, – сказал Флеминг и поднялся с места. – Что ж, капитан, я собираюсь отправиться в постель. У меня впереди трудный день. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, инспектор. И приятных снов, – ответил Карью.

Поднявшись наверх, инспектор Флеминг обнаружил, что его помощник, сержант Мэйтленд, ждет его в номере.

– Какие-то новости? – спросил он.

– Ничего конкретного, сэр, кроме того, что Джон Лоуренс отбыл в Лондон первым утренним поездом из Пондовера. У него был маленький чемодан. Насколько известно, ни на одной станции между Пондовером и Лондоном он не сходил. К тому же билеты до Лондона не сдавались на промежуточных станциях. Главное управление получило его описание и разослало предупреждение в порты.

– Хорошо! Я только что узнал о его возможной связи с Германией. Запросите информацию по коммерческим атташе и консульствам.

– Есть, сэр.

– И по частным детективным агентствам. Мэйтленд, мне кажется, что он с большой вероятностью может оказаться частным детективом, а не кем-то другим. Никто в здравом уме, собираясь совершить убийство, не стал бы вести себя, как он – селиться в ближайшем отеле, выходить каждый вечер, ни с кем не разговаривать, ничего не делать – не ходить ни на рыбалку, ни на охоту, не рисовать пейзажей, а потом вдруг исчезнуть ранним утром. Это невероятно. С другой стороны, предположим, что его кто–то нанял, чтобы следить за Перитоном и мисс Мандулян. Что насчет них?

– Лакей из поместья сегодня вечером выпил лишнего в «Снопе пшеницы», сэр, и дал понять, что Перитон проводил в поместье больше времени, чем все предполагали; он бывал там между полуночью и двумя часами утра.

– А! Разумеется, я подозревал это. Итак, возможно, работа Лоуренса заключалась в слежке за ними. Или же он попросту мог быть обыкновенным шантажистом. Кстати, Мэйтленд, позвоните утром в филиал «Домашнего и имперского банка» на Ломбард-стрит и узнайте номера казначейских билетов, выданных Мандуляну в пятницу. Затем свяжитесь с Ярдом и попросите отследить эти билеты.

– Есть, сэр. Много ли было билетов?

– На шесть тысяч фунтов.

Сержант Мэйтленд застыл с открытым ртом.

– Шесть тысяч?

– Да, и старый Мандулян уверяет, что отдал их Перитону в воскресенье, около трех часов пополудни. Есть что-то еще, Мэйтленд?

– Мистеру Хольту, школьному учителю, пришлось рассказать викарию об экскурсии...

– Да, я знаю об этом.

– И он говорит, что викарий был просто в ярости. Он схватил свою шляпу и большую шишковатую дубинку (это слова мистера Хольта) и помчался по направлению к коттеджу Перитона. Хольт действительно думал, что викарий собирается убить мистера Перитона.

Сержант Мэйтленд вытащил блокнот и пролистал несколько страниц.

– Думаю это все, сэр. Осталась лишь пара небольших деталей. Воскресная проповедь викария была на тему стиха из книги пророка Исаии: «Кто это идет от Эдо́ма, в червленых ризах от Восо́ра?»¹⁷ Все знали, что она обращена к Перитону, но самого Перитона на этой проповеди не было. Очень часто он приходил в церковь и садился в переднем ряду, одетый в голубую рубашку с оранжевым галстуком, – только чтобы досадить мистеру Холливеллу. Но вчера он не появился.

Сержант перевернул страницу.

– Мисс Мандулян состоит в дружеских отношениях с Робертом Маколеем, но не настолько дружеских, какие у нее были с мистером Перитоном. Роберт Маколей иногда обедает в поместье. Как и его отец. Популярный человек, этот Маколей-старший. Я имею в виду отца, сэр. Он всем нравится. Это все, сэр.

– Отлично, Мэйтленд, спасибо. А теперь пора спать. Проследите, чтобы меня разбудили в пять и подали чай.