Текст книги "Исколотое тело"

Автор книги: Джон Кэмерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Лоуренс улыбнулся.

– С выполнением этого условия не будет никаких трудностей, – сказал он. – Я хочу поговорить с молодым мастером Робертом так скоро, как только смогу.

– Очень хорошо, – сказал Флеминг. – Я пойду увижусь с судьями. Вы будете освобождены в течение часа или около того. Вам нужно будет самому добраться до Килби. Я не хочу, чтобы вы вообще связывались с нами.

– Желание, которое я полностью разделяю, – ответил Лоуренс.

Во второй половине дня деревня была потрясена: ужасный, невероятный, безумный слух оказался правдой. Незнакомец, который со всей очевидностью убил мистера Перитона, был освобожден. И, что еще куда хуже, ему действительно хватило наглости вернуться в деревню. Около половины третьего дня он дерзко заявился в «Три голубя» и попросил комнату на ночь. Хозяин хотел было ему отказать (по крайней мере, он так говорил), но почему-то ему не удалось этого сделать. Он не был уверен, имеет ли он законное право отказать этому человеку (по крайней мере, он так говорил). То, о чем он не сказал, хоть и прекрасно знал об этом – так это то, что каждая пинта пива, выпитого в деревне этим вечером, будет выпита в его баре и что, если бы он отказался впустить этого человека, то его наверняка впустил бы старый плут Джонас Олдекер из «Снопа пшеницы». Так что Джону Лоуренсу было разрешено оставить в «Трех голубях» свою сумку и выпить стаканчик виски с содовой (хотя бар в это время был закрыт), прежде чем он нанес визит в Перротс.

Роберт Маколей сидел в своем кабинете, занятый наведением порядка на своих книжных полках, когда пришел мистер Лоуренс. Небольшая, но тщательно отобранная библиотека по искусству и осуществлению фондовых операций была спрятана в шкафу, а места этих книг на полках заняла партия новых, которые, очевидно, были только что присланы: книги по торговле, крупным финансовым операциям, коммерческим возможностям в восточной части Средиземноморья, турецкие и армянские грамматики и словари, статистические отчеты Министерства торговли по импорту и экспорту, путеводители по Малой Азии, карты Малой Азии и история Турции. Мистер Роберт Маколей не был человеком, который тратит время впустую. Стать партнером через три года и руководителем фирмы через пятнадцать лет – таков был план.

Он поднял взгляд, когда доложили о приходе мистера Джона Лоуренса, и его тонкие губы сжались еще плотнее, чем обычно. Он ничего не говорил, пока его гость, как всегда невозмутимый, придвинул стул, не дожидаясь приглашения и аккуратно положил свою шляпу и трость на пол.

– Что ж, мистер Маколей, – сказал он, – вот я и здесь.

– Да, я вижу. Я рад.

– Рады? Вы? Если вы рады, я буду обязан, если расскажете мне, почему вы не предприняли никаких усилий, чтобы мне помочь.

Лоуренс говорил спокойно, но в его голосе звучала явная угроза. Но Роберт, по крайней мере, внешне, оставался невозмутим. Это было столкновение двух отличительных примеров самоконтроля.

– Кто сказал, что я не предпринял никаких усилий, мистер Лоуренс?

– Полиция, конечно. Этот инспектор.

Роберт с сожалением улыбнулся и поднял брови.

– А! Полиция, конечно, – пробормотал он. – Прекрасные ребята. Они не могут солгать.

– Что вы имеете в виду? – ровно спросил другой.

– Полно, полно, мистер Лоуренс, – сказал Роберт. – Разве это не вполне ясно? Вы были в тюрьме, загнанны в угол. Множество доказательств против вас. Я считаю, что у вас есть кое-что, что может быть ценным для меня. Я еду в Пондовер и предлагаю купить это за небольшое лжесвидетельство – лжесвидетельство, которое значительно подрывает дело против вас. Вы принимаете сделку. Вы передаете мне ценную информацию. Через два дня вы выходите из тюрьмы. Вполне ясно, верно? Причина и следствие?

– И это произошло благодаря вашему свидетельству? – Лоуренс неотрывно смотрел на Роберта, и Роберт также посмотрел в ответ.

– Да, это так, – сказал он.

– Вы клянетесь в этом?

– Конечно.

Лоуренс взял свои шляпу и трость и встал.

– Это нужно проверить, – сказал он. – Флеминг говорит одно, а вы говорите ровно противоположное. Я должен провести расследование.

– Одну минуту, – ответил Роберт. – Если это не благодаря моему свидетельству вы вышли из тюрьмы, то благодаря чему же? Доказательства против вас были убедительными еще в субботу. Почему они уже неубедительны сегодня, в понедельник?

– Полагаю, что полиция обнаружила что-то новое, что говорит в мою пользу.

– Именно. Мое свидетельство. А теперь, мистер Лоуренс, поделитесь информацией об этом четвертом письме, которое, как вы говорили, сейчас находится в Смирне, так?

– Если я смогу убедиться в том, что вы действительно выполнили вашу часть сделки, я подумаю об этом. Но не раньше.

– Очень хорошо, – сказал Роберт. – Дайте мне знать, когда убедитесь в этом.

– Если я буду убежден, – ответил Лоуренс, с подчеркнутым ударением на первом слове, – если я буду убежден, конечно, я дам вам знать.

Он помолчал, а потом добавил значительно:

– А если я не буду убежден, конечно, я тоже дам вам знать. До свидания, – и он вышел.

Десять минут спустя Флемингу сообщили по телефону, что Роберт Маколей покинул Перротс несколько минут назад и снова направился в поместье Килби, только на этот раз он двигался намного быстрее, чем обычно.

Следующий доклад последовал часом позже: Маколей отправился на мотоцикле в Пондовер. Он вернулся уже в седьмом часу вечера, сделав несколько покупок в магазинах в Пондовере, а затем еще преодолев тридцать пять миль до Солсбери. К багажнику его мотоцикла было привязано несколько пакетов. Содержание одного или двух пакетов было легко обнаружить, но, по крайней мере, в двух случаях было невозможно увидеть, что купил Роберт, не вызвав его подозрений. Он поехал прямо в поместье и оставался там до семи, а затем вернулся к Перротс, разгрузил свой мотоцикл, удалился со своими пакетами в кабинет и опустил там шторы.

Как только инспектор Флеминг получил этот доклад от своего шпиона, чьим заданием было выполнять быстрые передвижения по дороге, он отправил сержанту Мэйтленду срочное указание – узнать, что делает Роберт за опущенными шторами.

– Мы подбираемся к сути, Мэйтленд, – сказал он. – Что-то должно случиться сегодня. Идите. Я буду ждать новостей здесь.

В начале девятого сержант Мэйтленд позвонил из почтового отделения, и Флеминг бросился к телефону.

– Это Мэйтленд, сэр. Боюсь, это лишь частичный успех, сэр. Но кое-что забавное происходит в Перротс.

– Кое-что забавное? Что это? – нетерпеливо воскликнул Флеминг.

– Что ж, сэр, это связано не с Робертом Маколеем. Это другой, Адриан. Он лежит на газоне, рыдая и, насколько я мог рассмотреть, пытаясь вырвать траву зубами.

– Вы смогли выяснить, что послужило этому причиной?

– Нет, сэр.

– Вы заглянули в кабинет Роберта?

– Только после того, как он поднял шторы, сэр. Я не мог подобраться ближе зарослей лавра в углу сада.

– Таким образом, вы понятия не имеете, что он делал в своей комнате?

– Нет, сэр. Конечно, у меня с собой бинокль, и мне открылся хороший вид после того, как он поднял шторы, но единственная необычная вещь, которую я смог разглядеть, это птичья клетка на столе.

– Птичья клетка? – удивленно воскликнул Флеминг.

– Да, сэр. Пустая птичья клетка.

– Пустая птичья клетка, – Флеминг задумался. – Пустая птичья клетка… Боже мой, Мэйтленд! – вдруг воскликнул он. – Отправляйтесь в «Три Голубя». Быстро. Бегите так быстро, как никогда раньше.

Он бросил трубку, бросился вниз по лестнице и сел в полицейскую машину. Через три минуты он добрался до «Трех голубей» и бросился в маленькую гостиницу. Мэйтленд, сильно запыхавшийся, явно только что прибыл. Он лишь начал расспрашивать хозяина, не случилось ли чего-нибудь.

– Что вы имеете в виду под «чем-нибудь»? – настороженно осведомился хозяин гостиницы, когда внутрь ворвался Флеминг.

– Мистер Лоуренс! – закричал он. – Мистер Лоуренс здесь?

– Нет, сэр, – ответил хозяин, радуясь, что ему задали вопрос, на который он может так легко ответить. – Нет, сэр, его здесь нет. Он вышел.

– Вы знаете, какой дорогой он пошел? Как давно он вышел?

– Он вышел около часа назад, сэр, на прогулку по пустоши. Он сказал, что его ноги нуждаются в разминке после недели, проведенной в тюрьме.

– По пустоши? По какой пустоши?

– Что ж, сэр, он направился к Садку, так что, полагаю, он имел в виду пустошь у Старого леса.

– Спрашивал ли его кто-то еще? – перебил Флеминг.

– О да, сэр. Молодой мистер Маколей – мистер Адриан – был здесь всего десять минут назад, задавая тот же самый вопрос.

– И вы сказали ему, так?

– Сказал. И мистер Адриан выглядел крайне странно, сэр. Весь белый и растрепанный, и галстук висел криво.

– Спасибо, спасибо! – воскликнул Флеминг, снова выскочил наружу и сел в машину; сержант следовал за ним.

– Вы понимаете, что это значит, Мэйтленд! – воскликнул он, выжимая сцепление. – Этот негодяй Роберт заставил Адриана думать, что Лоуренс жестоко обращался с канарейкой. Самое время потихоньку убрать Адриана в сторонку.

– И Роберта тоже, – пробормотал сержант.

– О да. Разумеется, мы его поймаем.

Больше не было сказано ни слова, пока они не достигли края пустоши. Начали опускаться сумерки, а пурпурное вересковое поле окрасилось в рыжевато-коричневый цвет. Сыщики постояли минуту, глядя на обширное пространство неровной болотистой местности, и услышали крик припозднившегося кроншнепа, скорбно прозвучавший вдали. Тогда Флеминг поймал Мэйтленда за руку и указал на фигуру человека, который появился на возвышенности и на мгновение стал виден на фоне вечернего неба, прежде чем снова скрылся на темном фоне вереска. Сержант снял с плеча бинокль, который он всегда носил с собой, работая в сельской местности, и ждал еще одной возможности увидеть фигуру. Возможность представилась через полминуты, когда человек широко зашагал по другой возвышенности.

– Да, это Лоуренс, – сказал он после быстрой проверки. – На нем его шляпа, и он повернулся лицом к солнцу.

– Тогда вперед, – сказал Флеминг и спокойно двинулся по направлению к приближающемуся человеку.

Вероятно, они преодолели ярдов триста, около половины расстояния, когда увидели, что перед ними из зарослей вереска появилась темная фигура, и услышали пронзительный, взволнованный голос, кричавший что-то непонятное. В следующий момент Лоуренс появился в поле зрения и остановился. Крики прекратились, и человек, выскочивший из засады, внезапно выстрелил в Лоуренса. Тот повернулся и тяжело упал на землю, а затем снова поднялся на ноги. Теперь Флеминг был достаточно близко, чтобы видеть, что он отчаянно тянется левой рукой к правому карману своего пальто. Стрелявший снова скрылся в вереске, и вдруг из засады несколькими ярдами дальше выскочил второй человек, бросился к предполагаемому убийце и склонился над ним. Флеминг и Мэйтленд пробирались через вереск так стремительно, как только могли, но все равно двигались медленно. Тут не было тропы, а заросли вереска были густыми, высокими и жесткими. Им приходилось продвигаться не широкими шагами, а прыжками, и, прежде чем они подошли к месту засады ближе, чем на пятьдесят ярдов, склонившийся человек выпрямился и повернулся к Лоуренсу. Свет заходящего солнца на мгновение отразился в тусклом металле пистолета в его руке. Но Лоуренс тоже наконец достал пистолет левой рукой, и два выстрела прозвучали почти одновременно. Вышедший из засады медленно опустился на колени, а потом повалился вперед лицом, в то время как Лоуренс остался стоять с вытянутой левой рукой.

Детективы достигли места происшествия спустя несколько секунд и обнаружили Адриана Маколея лежащим на земле в глубоком обмороке. Роберт Маколей был мертв – пуля попала ему в лоб. Для него ничего нельзя было сделать, и они бросили свои усилия на приведение в чувство Адриана. Пока они были заняты этой задачей, на них упала тень; Флеминг поднял взгляд и увидел Джона Лоуренса, стоящего рядом с ними.

Тот прижимал носовой платок к своему правому плечу, его правый рукав был окровавлен.

– Как удачно, что я могу стрелять с левой руки, – спокойно отметил он.

Глава XXI. Реконструкция событий

Флеминг обнаружил Людовика Маколея и Ирен Коллис сидящими под большим буком на лужайке у Перротс. Людовик поднялся, и, когда он со спокойным достоинством пересек лужайку, глаза его были сухими.

– Адриан спит наверху, – сказал он, и Флеминг мягко ответил:

– Это лучшее, что он мог бы сделать.

Двое мужчин сели, Маколей медленно и спокойно, Флеминг – неожиданно тяжело. Он чувствовал себя подавленным и удрученным. Ему было отчаянно жаль человека, который едва не потерял обоих своих сыновей в один момент, и он не мог придумать способа выразить сожаление.

Пока он пытался подобрать слова, миссис Коллис заговорила спокойным, ровным голосом:

– Когда вы, мистер Флеминг, сказали нам вчера вечером, что, если случатся какие-либо неприятности, по крайней мере, мы будем поддерживать друг друга, полагаю, вы знали, каких неприятностей ожидать.

Тот медленно кивнул.

– И эти неприятности… больше, чем вы ожидали?

Флеминг заколебался перед ответом, а затем сказал, понизив голос:

– В некотором смысле они больше, а в некотором смысле – меньше.

– Вы имеете в виду… – сказала она, а затем остановилась и посмотрела на Людовика. Тот продолжил ее фразу:

– Вы имеете в виду, что Роберту лучше умереть, чем быть арестованным за убийство? Думаю, вы правы. И полагаю, вы имеете в виду, то, что он убеждая Адриана попытаться убить Лоуренса, сделал эти неприятности больше. Вы ведь это имеете в виду?

Флеминг снова кивнул.

– Думаю, что вы и тут правы, – сказал Маколей, глядя на лужайку. – Это означает начало новой жизни, – продолжил он вполголоса, – начало абсолютно новой жизни.

– И она будет счастливее, чем прежняя, Луи, – мягко прошептала Ирен Коллис, протягивая руку и касаясь его рукава.

Маколей поднял взгляд и безразлично сказал Флемингу:

– Прежняя жизнь была не слишком счастливой. С Адрианом было ужасно трудно, а Роберт… что ж, Роберт был одержим почти безумной страстью к власти и деньгам. Я вообще не уверен, что он полностью не сошел с ума из-за этого. Он был дико, безумно амбициозен с тех самых пор, как научился ходить. Он всегда должен был быть первым в каждом классе и выигрывать любую игру. Если он находил игру, в которой не мог отличиться, то уходил куда-нибудь один и тренировался, тренировался, тренировался, пока не добивался лучших результатов. Он привык работать, работать, пока не становился лучшим в каждом классе. И если он не оказывался лучшим после всех своих стараний…

Людовик Маколей замолк, опустил взгляд на лужайку, начертил носком своего ботинка схему в траве и, наконец, продолжил:

– Если так, то он просто жульничал. Вот и все. По крайней мере дважды он получал серьезный выговор за обман – во второй раз он почти был исключен, – а потом он понял, что использует неправильные методы и что ничего не добьется, если его исключат из частной средней школы. То, что он сделал, было характерно для него. Он рассказал мне об этом несколько лет спустя после того, как он покинул школу. Вместо того чтобы отказаться от обмана, он разработал непреложную систему, которую нельзя было раскрыть. Я не знаю, почему рассказываю вам все это, инспектор, разве что это какая-то смутная мысль в уголке моего подсознания – объяснить вам, каким человеком он был. Он обезумел от амбиций. Они были лейтмотивом его жизни.

– Обезумевший от амбиций, – пробормотал Флеминг. – Да, это опасная форма безумия.

– Мистер Флеминг, – вмешалась Ирен Коллис, – вы можете рассказать нам… вам разрешено рассказать нам что-нибудь об убийстве мистера Перитона? Как оно было совершено, почему был арестован мистер Лоуренс и почему место борьбы оказалось ниже по течению, чем место, где было найдено тело? Это сделал Роберт, верно?

– Да, это сделал Роберт. Но это не было преднамеренно. В этом я уверен.

Людовик Маколей резко прервал его:

– Непреднамеренно? Вы считаете, что это был несчастный случай?

– О нет, конечно, это не было несчастным случаем. Я имею в виду, что Роберт сначала не планировал убийства. В том случае он не привлекал Адриана в качестве убийцы, как он сделал это в случае с Лоуренсом. Я вполне убежден, что Роберт в ту роковую ночь вышел из дома, намереваясь не более чем собрать информацию и понять, можно ли что-нибудь из этого обратить себе на пользу.

– Я хотел бы так думать, – мрачно сказал Маколей. – Но люди не выходят собирать информацию с разделочными ножами в карманах.

– Но это не Роберт пришел с ножом, – сказал Флеминг. – Это был Адриан.

Мистер Маколей сжал руками виски и попытался обдумать услышанное. Это не продлилось долго – он откинулся на спинку стула и сказал:

– Я хочу, чтобы вы рассказали нам всю историю.

– Вся история никогда не будет известна, – ответил Флеминг, – но я расскажу вам ее, насколько смог собрать все воедино. Дело обстояло примерно так. Каждую субботу люди Мандуляна отстреливали птиц на пашнях у поместья, по другую сторону этой стены, и каждую субботу Адриан все больше и больше сходил с ума от ярости – до того дня, когда по эту сторону стены упала раненая куропатка, которая умерла у его ног. Это стало последней каплей. Он больше не мог этого вынести, и в ту ночь он взял разделочный нож из кладовой, взял мертвую куропатку и отправился в поместье, чтобы убить Теодора Мандуляна. Роберт увидел его и последовал за ним, чтобы узнать, что тот собирается делать. Как я полагаю, возможно, Роберт видел, что Адриан положил в карман нож и догадался, что тот собирается убить Мандуляна; в этом случае его главным мотивом в дальнейшем было заслужить благодарность Мандуляна за счет спасения того от убийцы. Вы должны помнить, что Роберт был одержим мыслью попасть в компанию Мандуляна и занять место в известной банковской фирме.

– Одну минуту, инспектор, – сказал Маколей. – Простите, что перебиваю вас, но здесь ошибка. Вы говорите о субботней ночи. Убийство произошло ночью в воскресенье.

– Нет, – сказал Флеминг, – тут нет никакой ошибки. Убийство произошло в субботу. Вы скоро поймете, что я имею в виду. Что ж, они подошли к поместью, Адриан с ножом впереди, Роберт следом за ним. Окно на террасе было открыто – Дидо Мандулян пыталась устроить сцену, которая была ей по душе: встречу с Перитоном и Холливеллом поздней ночью, оба они должны были прийти к ней, – и Адриан вошел и спрятался в гостиной. Роберт, вероятно, просто ждал снаружи. Затем в темноте крупный мужчина прошел на террасу, мимо Роберта, и вошел в гостиную. Адриан, ничего не зная о привычке Перитона приходить к Дидо поздней ночью и заходить так, как будто бы это место принадлежит ему, естественно, предположил, что крупный мужчина, который только что зашел в темную комнату, был Мандуляном. Поэтому он вышел из своей засады, как только Перитон включил свет, набросился на него и ткнул куропатку тому в лицо. Определяющим моментом в полусумасшедших рассуждениях бедного Адриана было то, что прямо перед смертью Мандулян должен узнать, что это был акт справедливого возмездия за его жестокость к птицам. Итак, он ткнул куропатку Перитону в лицо и попытался нанести удар ножом. Вы ведь знаете, какое телосложение у Адриана – и какое было у Перитона. Кроме того, Перитон был известным боксером-любителем. Для него было детской игрой удержать Адриана достаточно долго для того, чтобы тот понял, что ошибся. Все это заняло считанные секунды. Адриан понял свою ошибку, бросился прочь, уронив нож на террасе, и сбежал, оставив куропатку на полу гостиной. И тут Роберт увидел представившийся ему шанс.

Флеминг помолчал, а затем продолжил:

– Пока история проста и очевидна. Я не буду утомлять вас промежуточными звеньями цепочки размышлений, которая привела меня к тому выводу, что сцена в усадьбе должна была быть именно такой, какой я только что ее описал. Главное то, что сам Адриан подтвердил мои выводы три четверти часа назад. После того как мы окружили его там, на пустоши, он все это рассказал. Мне приятно тешить свою профессиональную гордость мыслью о том, что я был прав.

Он снова прервался, достал трубку и кисет и попросил у миссис Коллис разрешения закурить.

– В тот момент, – продолжил он, – Роберт увидел представившийся ему шанс. Нож лежал на террасе; человек, который стоял между ним и Дидо Мандулян, был в нескольких ярдах от него; никто не подозревал о том, что он находится в поместье; никто даже не подозревал о его желании убрать Перитона с дороги – ведь Роберт держал свои мысли при себе…

– Разумеется, он держал их при себе,  – мрачно сказал Людовик Маколей.

– Исходя из этого, я могу сделать вывод о характере вашего сына Роберта – у него не было недостатка в решительности. Он увидел представившийся шанс и сразу начал действовать. Подробности того, что последовало за этим, конечно, никогда не станут известны: оба человека, участвовавшие в этой сцене, мертвы. Но одно абсолютно точно: Роберт, должно быть, спрятал нож, вошел в дом и вежливо и дружелюбно заговорил с Перитоном. Действуя наобум Роберт мог бы навредить Перитону не больше Адриана. Он должен был сделать это неожиданно и – простите мне это слово, сэр – вероломно.

Мистер Маколей склонил голову и ничего не сказал.

– Очень хорошо, – продолжал Флеминг, – это часть истории, насколько она относится к вашим сыновьям. Роберт выскользнул из дома с ножом в руке и отправился домой. Он спрятал нож в Роще Килби по дороге. Адриан просто вернулся домой. Вы гораздо лучше меня можете себе представить, в каком состоянии он был, бедный мальчик.

Людовик Маколей кивнул и вздохнул. Ирен Коллис вновь протянула ему руку, и на этот раз он не позволил ей остаться поверх его рукава, а внезапно сжал ее.

– А после этого, – сказал он почти грубо, почти сквозь зубы, – что произошло после этого?

– А! – Сказал Флеминг. – Что произошло после этого? Тут мы вступаем в ту область, которую мы, детективы, называем дедукцией, а все остальные – догадками. Опять же, я не собираюсь докучать вам промежуточными звеньями, но вот к какому заключению я пришел.

Он снова закурил трубку.

– Роберт убил Перитона около одиннадцати часов в субботу ночью. В половине одиннадцатого Теодор Мандулян был в полумиле от «Тише воды», ведя переговоры с Джоном Лоуренсом насчет некоторых изобличающих – весьма изобличающих – писем. Вероятно, он вернулся домой где-то около четверти двенадцатого. И вот он проходит в свою гостиную, вероятно, входит через окно, выходящее на террасу, и обнаруживает лежащими на полу два трупа: Перитона с ножевым ранением в груди и куропатку. До сих пор я основывался на убедительных фактах. Теперь я перехожу к чистейшим догадкам. Должно было быть что-то в обстоятельствах произошедшего, в теле Перитона, в самой гостиной – я не знаю, что или где, – но там должно было быть что-то, что заставило Мандуляна полностью поверить в то, что Перитона убила его дочь. Его последующее поведение можно объяснить только этим.

– Почему бы вам не спросить его? – поинтересовалась Ирен Коллис.

– Я собираюсь, – ответил Флеминг. – Но я очень сомневаюсь в том, что он ответит. Видите ли, Теодор Мандулян по горло увяз по обвинению в заговоре. Сейчас вы поймете, что я имею в виду. На чем я остановился? Ах да! Мандулян по какой-то причине был абсолютно уверен в том, что это Дидо убила Перитона. Он обожает Дидо – обожает ее больше, чем кого-либо во всем мире, насколько я могу судить. Поэтому поздним вечером в субботу он сел в гостиной с мертвым телом, в одиночестве, и придумал способ спасти свою любимую дочь.

Это, должно быть, стоило ему долгих хладнокровных размышлений, Маколей. На кону стояла жизнь его дочери – или, во всяком случае, он так думал, и он пытался придумать способ спасти ее. И вдруг такой способ, который позволял спасти ее и в то же время избавить себя от больших неприятностей, пришел ему в голову. Имейте в виду, я не могу это доказать, но я уверен в этом настолько, насколько это возможно. Этот человек сидел там в своей гостиной, с трупом перед ним – по пятам за ним следовал крайне опасный шантажист, а его дочери, насколько он мог судить, грозила серьезная опасность – и он сидел там и придумывал план, чтобы разобраться со всем этим одним махом. Великий человек, Маколей. Неприятный характер в некоторых отношениях, но, разрази меня гром, это великий человек! Я очень хотел бы знать, сколько времени у него это заняло. И я очень хотел бы знать, говорил ли он об этом с Дидо. Тем не менее, как я уже сказал, очень маловероятно, что он скажет об этом хоть слово. Во всяком случае, той ночью – ночью в субботу – он придумал свой план, чтобы разобраться со всеми своими неприятностями разом, а затем он перешел к предварительным подготовительным работам. Он снял одежду с тела, отнес всю ту, что не была изрезана или окровавлена, в коттедж Перитона, забрал воскресный костюм Перитона с безвкусным галстуком и носками… между прочим на обратном пути он выронил галстук, что тот носил по будням – после его обнаружил капитан Карью… Он также создал впечатление, что Перитон находился в своем коттедже той ночью. Представьте хладнокровие этого человека – сварить яйцо и, вероятно, даже съесть его, нарезать хлеб и масло, придать кровати вид, будто бы в ней спали. Затем он вернулся в поместье, одел труп в воскресный костюм Перитона, вероятно, сжег окровавленную будничную одежду и, наконец, где-то спрятал труп в ожидании следующего вечера.

Мне кажется, мертвая куропатка должна была озадачить его. И снова я задаюсь вопросом, спросил ли он об этом Дидо. Но сделал он это или нет, вероятно, он решил, что будет безопаснее объяснить появление куропатки, а не оставить ее лежать на прежнем месте, чтобы дворецкий обнаружил ее утром, и он сказал, что Перитон принес куропатку в воскресенье днем. Конечно, в воскресенье его главной задачей было заманить в ловушку и одурманить Лоуренса, и он проделал все это очень умело. Предположительно у него было и какое-то другое средство про запас, на случай, если Лоуренс отказался бы от виски, но ему не пришлось его использовать. После того как Лоуренс благополучно заснул, у Мандуляна была пара часов, чтобы осуществить задуманное. Он нашел разделочный нож, очень аккуратно сделал так, чтобы рана соответствовала его размеру, оставил на нем отпечатки пальцев Лоуренса, взял его туфли и обрывок его пальто, сунул роскошную, великолепную орхидею в петлицу Перитона и отправился на ночное дело. Остальное было сравнительно просто. Он оставил следы у Монашьей запруды, положил нож так, чтобы вода не смыла отпечатки пальцев на рукоятке, оставил фрагмент письма в коттедже Перитона, положил тридцать банкнот в карман Перитона, а затем сбросил тело в реку в первом подходящем месте недалеко от поместья, считая, что быстрое течение унесет его до плотины к утру.

Вот и вся история, насколько я могу ее воссоздать. Конечно, когда Лоуренс был освобожден, и Мандулян, и Роберт имели все основания почувствовать тревогу, и Роберт в особенности. Понимаете, он тревожился и за самого себя, и за своего нового покровителя. Если бы случилось что-то, что подорвало бы позиции Мандуляна как раз в то время, когда Роберт, наконец, получил место в фирме, это было бы для него – насколько я могу судить о его характере – куда большим ударом, чем если бы что-нибудь случилось с ним самим.

– Вы правы, – сказал Людовик Маколей. – Роберт не боялся бы за себя. Физический страх никогда никак не влиял на его замыслы. Но он пошел бы на любой риск, чтобы спасти Мандуляна с того момента, как он получил свое место в фирме.

– И когда он осознал опасность, то сразу предпринял меры – спланировал второе убийство, в общих чертах похожее на первое, только с небольшим, но важным изменением, заключавшимся в том, что на этот раз Адриан на самом деле должен был совершить убийство, а не Роберт.

Наступило долгое молчание, а затем Флеминг встал.

– Вот и все, – заключил он. – Я должен идти.

– Еще один вопрос, – сказала Ирен Коллис. – Что насчет господина Мандуляна? Что будет с ним?

Флеминг едва заметно пожал плечами.

– Я полагаю, официального наказания для него не последует. То, что я описал вам по поводу его действий в субботнюю и воскресную ночи – это цепочка событий, которые, вероятно, произошли. Это единственная цепочка событий, которая могла бы объяснить все эти факты и, следовательно, это должно было произойти. Но я не могу доказать вам или кому-то еще, что это на самом деле произошло. Не существует абсолютно никаких доказательств против Мандуляна, кроме свидетельства Лоуренса, что он отправился в поместье в половину одиннадцатого ночью в воскресенье и был одурманен, а так как Лоуренс, как известно, бывший шпион вражеской стороны и, по его собственному признанию, шантажист, я сомневаюсь, что его показания будут многого стоить в суде.

– Так Мандулян избежит ответственности? – сказал Людовик.

– Да, он избежит ответственности. Но вы должны помнить, что каким бы ни было его прошлое – а оно было настолько темным, насколько оно вообще может быть с человеческой точки зрения – его главным преступлением в этом деле было страстное желание спасти свою дочь. Вы можете обвинить его?

– Нет, – тихо сказал Людовик Маколей.

Выходя через ворота в Садок, Флеминг обернулся, бросив взгляд через плечо, и увидел двух влюбленных, стоящих рука об руку под величественной, медного цвета, кроной огромного бука.