Текст книги "В чертогах марсианских королей"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Мейерсу не нравился этот разговор. Он уже собирался ответить что-нибудь старику, когда кто-то легко тронул его за плечо. Он поднял глаза и увидел склонившуюся над ним стюардессу.

– Сэр, командир экипажа хотел бы поговорить с вами в кабине для пилотов.

До него не сразу дошел смысл услышанных слов. Командир? Кабина для пилотов?

– Сэр, прошу вас, пройдемте…

Мейерс встал и посмотрел на старика, который улыбнулся и махнул ему рукой.

Сначала Мейерс почти ничего не смог разглядеть в кабине. Впереди самолета было ясное ночное небо, звезды, мерцающие огоньки маленьких городов. Затем он увидел пустое кресло бортинженера справа. Сделав шаг вперед, Мейерс задел ногой пустые банки. В кабине пахло пивом и сигарным дымом. Командир повернулся и жестом подозвал его к себе.

– Скиньте этот мусор и присаживайтесь, – сказал он, не вынимая сигары, которая была зажата у него в зубах. Мейерс убрал коробку с корками от пиццы с кресла второго пилота и уселся в него. Пилот отстегнул ремни безопасности и встал.

– Если я через тридцать секунд не попаду в туалет, то наделаю себе в штаны, – сказал он и направился в салон. – Просто держите прямой курс.

– Эй! Минуточку, черт побери!

– У вас какие-то сложности?

– Сложности? Я не знаю, как управлять самолетом!

– Что тут знать? – Пилот подпрыгивал на месте, но все равно стал указывать на приборы: – Это компас. Просто следуйте заданным курсом, три-один-ноль. А вот это – альтиметр. Высота полета – тридцать две тысячи футов.

– Но разве у вас нет автопилота?

– Вышел из строя, несколько недель назад, – пробормотал пилот и со всей силы вмазал кулаком по блоку с циферблатами на приборной панели, под которыми не горели лампочки. – Вот скотство! Послушайте, мне правда надо выйти.

И Мейерс остался один в кабине пилота.

У него возникла дикая мысль – просто встать и притвориться, будто ничего этого не было. Вернуться на свое место. Разумеется, пилот придет сейчас обратно. Все это было похоже на какую-то шутку.

Самолет вроде бы летел ровно и плавно. Мейерс слегка потрогал штурвал, почувствовал, как нос самолета чуть-чуть наклонился вниз, увидел, что стрелка альтиметра начинает медленно двигаться. Он потянул за штурвал, и громадная птичка снова вернулась на высоту в тридцать две тысячи.

Вскоре Мейерс понял, с какой проблемой приходится иметь дело пилотам во время долгих ночных перелетов, и проблемой этой была скука. Единственное, что ему нужно было делать – это смотреть время от времени на два циферблата. Он задумался и невольно вспомнил слова старика. Они показались ему какой-то бессмыслицей. Разумеется, самолет куда-то летел. Он видел огни, проплывавшие внизу. А те, еще более яркие огни на горизонте… возможно, это был Денвер? А по поводу того, что солнце не встанет, так это вообще бред. Земля вращается. Одно мгновение сменяет другое. В конце концов наступает день.

Пилот вернулся в облаке сигарного дыма. Он потянулся к открытому мини-холодильнику, достал оттуда банку пива и осушил ее залпом. Рыгнув, пилот смял банку и выбросил ее через плечо.

– Похоже, я лажанулся, – сказал он совершенно равнодушным тоном. – Позвал не того парня. Вы уж извините, дружище. – Он рассмеялся.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я думал, вы в курсе. Но, кажется, мне нужен был старик. Кто-то неправильно указал номер кресла. Кто вообще руководит этой гребаной авиакомпанией?

Мейерсу самому хотелось бы узнать ответ на этот вопрос.

– У вас нет второго пилота? И что вы имели в виду под быть «в курсе»?

– Со вторым пилотом ночью случилось небольшое происшествие. С ночной полицией. Сломали ему гребаную руку. Он сейчас в больнице. – Пилот пожал плечами. – Выйдет оттуда месяца через три или даже четыре.

– Из-за сломанной руки?

Пилот устало посмотрел на него. Он указал большим пальцем назад на дверь в салон.

– Вали-ка ты отсюда, а? Выметайся. Когда-нибудь ты все поймешь.

Мейерс пристально посмотрел на него, затем встал.

– Все равно он умер, – сказал пилот.

– Кто умер?

Но пилот так и не ответил.

Мейерс пошел по проходу к своему месту. Старик казался спящим. Его глаза были слегка приоткрыты, как и рот. Мейерс протянул руку и слегка дотронулся до руки старика. Она была холодной.

Большая муха, спинка которой отливала синим металлическим блеском, выползла из ноздри старика и замерла, потирая свои омерзительные передние лапки.

Мейерс тут же вскочил со своего места. Пробежав пять рядов вперед, он рухнул на свободное сиденье, тяжело дыша. Во рту у него пересохло.

Позже он увидел, как стюардесса накрыла старика синим одеялом.

Денвер. DEN. Этой ночью в сравнении с этим местом даже Чикаго показался бы Бермудами. Небо было пасмурным, все в дымке, словно от сухого льда, и свинцово-серым, как разрывная пуля. Температура была где-то около ноля, но из-за промозглого ветра холод стоял такой, что следы резины от самолетных шин вмерзали во взлетно-посадочную полосу.

Огромные зеркальные стекла окон дребезжали и дрожали, пока Мейерс нетвердой походкой брел по залу аэропорта, а многочисленный багаж стучал ему по бедрам, ребрам и коленям. Холод поднимался от пола и окутывал ноги. Он поспешил в мужскую уборную и положил свою поклажу на пол. Открыв кран в раковине, ополоснул лицо. Шум воды эхом разносился в помещении.

Мейерс не мог смотреть на свое отражение в зеркале.

Нужно было найти стойку продажи билетов. Нужно было получить посадочный талон. Отыскать правильный выход на посадку, сесть в самолет, потом пересесть на стыковочный рейс. Он должен был вернуться домой.

Какой-то внутренний голос приказывал ему убираться отсюда. Все бросить. Уйти.

Он быстро прошел через почти пустую зону отлета и, выскочив за двери, оказался на покрытом льдом тротуаре. Быстрым шагом Мейерс направился к стоявшим вереницей машинам такси и выбрал самую первую из них. Это был старый желтый «чекер» – большая, громоздкая, но удобная машина. Он устроился на заднем сиденье.

– Куда поедем, приятель?

– В центр, в хороший отель.

– Как скажете. – Водитель такси завел мотор и осторожно выехал на покрытую утрамбованным снегом и льдом дорогу. Вскоре они уже мчались прочь от аэропорта по широкому шоссе. Мейерс посмотрел в заднее стекло. Аэропорт Денвера напоминал старинный фургон, выполненный в стиле кубизма – большое и ужасно дорогое временное пристанище для современных кочевников.

– Вот уродина, правда? – спросил таксист.

Мейерс увидел половину лица водителя, пока тот смотрел в зеркало заднего вида. Кустистые брови под старомодной желтой фуражкой таксиста с блестящим черным козырьком. Широкое лицо, подбородок, покрытый щетиной. Большие ладони на руле. На водительском жетоне было указано имя: «В. Кшивч». Жетон был нью-йоркским.

– Кши-вч, – пояснил водитель. – Виджил Кшивч. Мы, поляки, продали лягушкам все наши гласные. И теперь используем все согласные, которые не понадобились русским. – Он рассмеялся.

– Не слишком ли далеко вы заехали от дома? – поинтересовался Мейерс.

– Позвольте рассказать вам маленькую историю, – сказал Кшивч. – Давным-давно, лет, наверное, тысячу тому назад, я взял одного пассажира в Ля-Гуардии. И повез его в «Марриотт» на Таймс-сквер. Я подумал, что ночью лучше ехать через мост Трайборо, а дальше – по шоссе Франклина Рузвельта. Но тот парень взглянул на карту и сказал, чтобы я выехал на трассу Бруклин – Квинс, а потом через туннель до Мидтауна. «Ладно, – говорю я, – любой каприз за ваши деньги». И знаете, мы довольно быстро добрались до туннеля. Только когда выехали из него, как вы думаете, что я увидел? Никакого Эмпайр-стейт-билдинг, только один гребаный терминал. Я оказался в Денвере. Я никогда до этого не был в Денвере. И вот я оглядываюсь через плечо, – сказал Кшивч и подкрепил свои слова действием, обдав Мейерса отвратительным запахом изо рта, – а там – нет туннеля, только уйма машин сигналит мне, потому что я остановился посреди трассы. И вот с тех пор я здесь.

Кшивч прибавил газу, когда светофор переключился на желтый, и стал подниматься вверх по обледенелому шоссе. Мейерс увидел зеленый знак, указывавший направление к центру. Прямо впереди над горизонтом висела полная луна. Машин на дороге было мало, но это неудивительно, ведь всю трассу покрывала корка льда. Впрочем, таксиста это совершенно не волновало, и его старенький «чекер» был непоколебим, как скала.

– Значит, вы решили остаться здесь? – спросил Мейерс.

– Мое решение тут ни при чем. Думаете, я был пьян или у меня случился провал в памяти, пока я ехал сюда? – Кшивч обернулся и посмотрел на Мейерса. Во всполохах света от уличных фонарей Мейерс увидел, что левая сторона лица у таксиста почернела и распухла. Левый глаз заплыл. На щеке виднелся длинный свежий шрам от пореза, который не был зашит. – Думайте что хотите, только вот ни одна из этих дорог не приведет вас в Нью-Йорк. И поверьте моему слову, дружище, я испробовал их все.

Мейерс не знал, как ему реагировать на это заявление.

– Что у вас с лицом? – спросил он.

– Вы про это? Повздорил немножко с ночными копами. Представляете, я ехал с выключенными передними фарами? Мне повезло. Стукнули по голове и отпустили. Черт, бывало и хуже. Намного хуже.

Пилот, кажется, тоже говорил что-то про ночных копов? Они еще отправили его второго пилота в больницу. Что-то здесь было не так.

– Почему вы сказали, что эти дороги не приведут в Нью-Йорк? Это ведь шоссе между штатами. И такие дороги все соединяются друг с другом.

– Вы пытаетесь во всем найти смысл, – сказал Кшивч. – Пора вам покончить с этим.

– Что вы пытаетесь мне этим сказать? – спросил Мейерс, чувствуя, как нарастает его раздражение. – Что происходит?

– Думаете, мы попали в долбаную Сумеречную Зону или что-то в этом роде? – Кшивч снова обернулся к Мейерсу, затем посмотрел на дорогу и покачал головой. – Вы меня раскусили, дружище. Нет, я считаю, что мы в Денвере, только это какой-то измененный Денвер.

– Мы в аду, – сказал голос по рации.

– Ой, Московитц, заглохни, тупой жид.

– Иначе все это не имеет смысла, – послышался голос Московитца.

– Да нет тут никакого чертова смысла! – прокричал Кшивч в свой микрофон. – Оглянись по сторонам. Ты видишь ребят с вилами? Рогами? Ты видишь горящие котлы, заполненные… как их там… миаз…

– Серой, – предположил Мейерс.

– Точно. Серой. – Он показал на микрофон. – Это Московитц – мой диспетчер, – объяснил он Мейерсу. – Вы видели какую-нибудь кричащую потерянную душу?

– Я слышал много криков по рации, – сказал Московитц. – Я сам иногда кричу. И я, ясен пень, ощущаю себя потерянным.

– Только послушайте его, – с усмешкой проговорил Кшивч. – Мне приходится выслушивать это дерьмо каждую ночь.

– С чего ты взял, что тут должны быть парни с рогами? – продолжал Московитц. – Ты думаешь, тот парень, Данте, рассказал всю правду?

– Московитц у нас книжки читает, – бросил через плечо таксист.

– Да и почему ад должен оставаться точно таким же? Ты считаешь, они тут ничего не перестроили? Посмотри, сколько здесь сейчас людей. Где они будут их всех содержать? В новых пригородных районах, вот где. Раньше в аду пользовались лодками и повозками, запряженными лошадьми. Теперь здесь самолеты и такси.

– А еще ночные копы и больницы, про них не забудь.

– Заткнись, польский недоумок! – закричал Московитц. – Ты же знаешь, я не хочу ни с кем обсуждать это по рации.

– Прости, прости, – усмехнулся Кшивч, оглядываясь и пожимая плечами. – Ну что тут поделаешь?

Мейерс слабо улыбнулся в ответ.

– Только так можно все объяснить, – продолжал Московитц. – Моя жизнь – ад. Твоя жизнь – ад. Все, кого ты сажаешь в свое долбаное такси, живут в аду. Мы умерли и попали в ад.

Кшивч снова разозлился.

– Умерли? Ты помнишь, как ты умер? Ответь, Московитц? Ты сидишь в своем офисе, жрешь пиццу, запивая ее соком «7-Up», и в этой грязной дыре месяцами ничего вообще не происходит. Уж что-что, а свою смерть ты бы точно запомнил.

– Сердечный приступ! – крикнул Московитц. – У меня наверняка был сердечный приступ. Моя душа выплыла из тела, и меня отправили сюда… Как раз туда, где я и прежде находился. Только теперь я останусь здесь навсегда и не смогу выбраться. Это либо ад, либо лимб[49]49
   В католицизме – место, где находятся души безгрешные, но не способные попасть в рай. Например, некрещеные младенцы или дохристианские праведники.


[Закрыть].

– Катись ты куда подальше со своим лимбом. Что вообще еврей может знать о лимбе? Или аде? – Он выключил рацию и посмотрел на Мейерса. – Думаю, он имел в виду чистилище. Если хотите узнать про ад, спросите у поляка-католика. Мы знаем про ад.

Мейерсу все это уже порядком надоело.

– Я думаю, что вы оба психи, – дерзко заявил он.

– Ага, – согласился Кшивч. – Сложно не свихнуться, когда проторчишь здесь столько времени. – Он стал внимательно рассматривать Мейерса в зеркало. – Но вы, приятель, так и не поняли. Я-то сразу, как вы сели ко мне в такси, догадался. Вы один из тех, кого отрыгивают самолеты. Летаете по кругу, таскаете за собой свои чемоданы от Гуччи, которые стоят как моя выручка за месяц. Меняете аэропорты, самолеты, и так по кругу, и все думаете, будто происходящее до сих пор имеет какой-то смысл. Вы все еще надеетесь, что после сегодняшнего дня наступит завтра и что все дороги куда-нибудь ведут. Вы думаете, что, если солнце село, оно обязательно должно снова взойти. Что два плюс два всегда будет равно трем.

– Четырем, – поправил его Мейерс.

– Хм?

– Два плюс два будет четыре.

– Знаете, дружище, иногда два плюс два равняется тому, что отсюда вам никогда не удастся выбраться. Иногда два плюс два – это удар ногой по яйцам и дубинкой по голове и туннель, который больше не ведет на Манхэттен. Не спрашивайте меня почему, потому что я и сам не знаю. Если это ад, значит, мы были плохими при жизни, верно? Но я не был плохим парнем. Я ходил в церковь на службу, я не совершал преступлений. Но вот я здесь. У меня нет дома, только это такси. Я покупаю еду в забегаловках, мимо которых проезжаю, и писаю в бутылки из-под пива. Я в какой-то момент оступился, выпал из того мира, где после рабочей смены ты можешь вернуться домой. Я превратился в одного из ночных людей, как и вы.

Мейерс не стал возражать, что он вовсе не один из «ночных людей», кем бы они ни были. Безумный таксист немного пугал его. Но он не мог уловить логику в его рассуждениях, и это породило в нем дух противоречия.

– Так вы хотите сказать, что мы попали в другой мир?

– Не-а, мы все еще в нашем мире. Мы здесь, мы всегда здесь были, ночные люди, только нас никто не замечает, потому что мы как будто отгорожены от всех. Вон та шлюха, которая разгуливает про тротуару, все думает, что, когда солнце взойдет, она вернется домой вместе со своим сутенером на фиолетовом «кадиллаке»? Никуда они не попадут. Улицы, на которых они находятся, не ведут домой. Так же и тот одинокий диджей, которого вы слушаете по радио. Машинист в метро, где всегда ночь. Водитель-дальнобойщик. Уборщики. Вахтеры.

– Прямо все?

– Откуда мне знать, все или нет? Я что, должен подъезжать к каждому офисному зданию и просить, чтобы мне позвали уборщиков, а потом поинтересоваться у них: «Эй, вы тоже застряли в чистилище, как и я?»

– Но только не я.

– Да, вы один из них, самолетная отрыжка. Знаем мы таких, как вы. У некоторых из вас едет крыша. Только и делают, что таращат глаза, которые у них становятся большими, словно сусличьи норы. Но знаете, когда проведешь здесь достаточно времени, то уже перестаешь верить, что тебе удастся найти туннель, ведущий к дому? Только вот вы, «пассажиры», вы не такие. Как там говорили по телевизору? Вы…

– Отрицаем очевидное?

– Точно. Отрицаете очевидное. Взгляните вперед.

Мейерс посмотрел в лобовое стекло, и прямо перед ним под желтой луной возник он. Раскидистый шатер аэропорта Денвера, похожий на какую-то экзотическую ядовитую гусеницу из джунглей. Он не сводил с аэропорта взгляда, пока таксист, сбросив скорость, ехал по направлению к нему.

– Над Денвером всегда полная луна, – усмехнулся Кшивч. – Оборотни любят такую. И все дороги ведут в аэропорт. Только это не сулит ничего хорошего для самолетной отрыжки.

Мейерс распахнул дверь такси и вывалился на обледенелую дорогу. Поднявшись, он услышал крик водителя. Вскарабкавшись на насыпь, Мейерс перебежал шоссе, уворачиваясь от мчавшихся по нему машин, и перебрался на другую сторону. Большинство заведений там были закрыты: склады, парковки, но одно работало – магазинчик у заправки. Он побежал к нему, уверенный, что тот сейчас исчезнет словно мираж. Однако когда Мейерс толкнул дверь, та чудесным образом оказалась абсолютно прозаичной и твердой. За прилавком стояли двое сотрудников: высокий черный парень и белая девушка-подросток.

Мейерс стал бродить между небольших полок с продуктами, надеясь, что он ни у кого не вызовет подозрений. Услышав, как на двери звякнул предупреждающий звонок, он взял коробку с хлопьями и сделал вид, будто изучает ее.

Он увидел, как мимо прилавка прошли двое полицейских. «Это за мной», – подумал Мейерс.

Но полицейские удалились вглубь магазина. Один из них открыл холодильник с пивом, другая взяла коробку и стала складывать в нее пончики.

Оба полицейских прошли в десяти футах от Мейерса. Один сжимал рукой в черной перчатке упаковку с шестью банками пива «Корс», а второй рукой придерживал большое черное ружье, напоминавшее винтовку, но с толстым круглым магазином, как у автомата Томпсона. У второго офицера на поясе было два автоматических пистолета. Она посмотрела на Мейерса и улыбнулась ему наглой и сексуальной улыбкой. У нее была ярко-красная помада.

Полицейские направились к продавцам, которые были чем-то заняты и стояли к копам спиной. Офицеры вышли за дверь. Мгновение стояла тишина, а потом послышался оглушающий грохот.

Мейерс видел, как разлетается на осколки зеркальное стекло. На улице мужчина-полицейский палил из своего ружья по магазину, едва успевая передергивать затвор. У его напарницы были пистолеты в обеих руках.

Мейерс упал на пол, запорошенный, словно снегом, кукурузными хлопьями и обрывками туалетной бумаги. Оба копа продолжали опустошать свои магазины, а патронов у них было много. Наконец все закончилось. В тишине он услышал, как полицейские рассмеялись, после чего открыли двери своей машины. Мейерс встал на колени и выглянул из-за разрушенной витрины.

Патрульная машина отъезжала задним ходом. Он заметил, что женщина пила пиво из банки, когда полицейская машина свернула на дорогу. Через секунду на парковке затормозило желтое такси, и Мейерс заметил сквозь лобовое стекло избитое лицо Кшивча. Тот увидел Мейерса и лихорадочно замахал руками.

Осколки стекла и хлопья хрустели под ногами Мейерса, пока он шел по проходу. Черный парень сидел на корточках за прилавком. Он практически не пострадал. Девушка лежала на спине в луже крови, придерживая вываливающиеся внутренности, и стонала. Мейерс замешкался, и тогда Кшивч нажал на гудок. Мейерс повернулся к девушке спиной и прошел через алюминиевую дверную раму, на которой больше не было стекла.

Кшивч медленно и аккуратно стал выезжать с парковки. Слева от них стояла полицейская машина с выключенными фарами, она была повернута в их сторону. Мейерс задержал дыхание, но Кшивч развернулся в противоположную сторону, а полицейская машина даже не двинулась с места.

– Они будут налегать на пиво со сникерсами, – сказал таксист.

– Та девушка… она…

– С ней все будет хорошо. – Кшивч указал на мигавшие впереди красные огни. Через мгновение мимо них в противоположном направлении промчалась машина «Скорой помощи». Он весь съежился на своем сиденье, пока они не проехали. – В конечном счете.

– А как тут обстоит дело с больницами? – спросил Мейерс. – Московитц ничего не…

– В больницах тебе делают больно, – ответил Кшивч. – В больницах болезни. Твои раны там воспаляются. Тебе дают не те таблетки, и ты блюешь своими внутренностями. Что угодно может пойти не так. А потом ты узнаешь про «эксперименты». – Он покачала головой. – Лучше туда не попадать. Эти ночные врачи и ночные медсестры, они не люди.

Мейерс попытался расспросить Кшивча, но он ничего больше не рассказал про «эксперименты».

Такси подъехало к терминалу. Мейерс вышел и бросился бежать.

В него стреляли, но он все бежал. За ним гнались, но он был уверен, что ему удалось оторваться. Он оказался на взлетной полосе. Наплывал туман, и терминала больше не было видно.

Это место не было предназначено для людей, даже летней ночью, не то что зимой. Мейерс шел дальше, уворачиваясь от гремящих, пронзительно ревущих серебристых китов, которые рулили по летному полю в темноте. Он замирал в лучах тусклого отвратительного голубого стробоскопического света, от каждой вспышки которого ему в глаза будто втыкали ножи для колки льда. Он не знал, где находился и куда идет.

– …помогите…

Это было скорее всхлип, чем человеческая речь. Он доносился откуда-то из-за ряда огней.

– …ради всего святого…

Кто-то полз к нему, пока постепенно не оказался в лучах света – какой-то человек подтягивался на окровавленных руках. Мейерс отступил назад.

– …пожалуйста, помогите…

Это был Эдуардо из закусочной в аэропорту О’Хара. Его белая рубашка превратилась в окровавленные лохмотья, казавшиеся черными в этом неземном свете. Брюк на нем не было. Одной ноги тоже. Ее оторвало, из обрубка торчал обломок белой бедренной кости.

Мейерс заметил и остальных. Подобно зверям, кружащим около костра в лесу, эти фигуры можно было различить лишь по проблескам синей стали и фрагментам бледных щек. Темные заплатки на черном покрывале ночи. На них были черные шлемы с визорами как у летчиков-истребителей, солнцезащитные очки, как у Терминатора, блестящие черные сапоги, пояса и куртки, скрипящие, как у мотополиции. Мейерс не сомневался, что где-то там стояли, выстроившись в ряд, их черные «харлеи». Он чувствовал запах оружейного масла и старой кожи.

Были и другие фигуры, другие существа. Тоже черные с оскаленными клыками, отливавшими в свете синевой. Они молча натягивали поводки.

Мейерс попятился. Если он не будет делать резких движений, они не бросятся на него. Возможно, они его даже не заметили.

Вскоре туман поглотил все вокруг, и больше он не видел человеческих фигур.

Что-то коснулось его ноги. Он не стал смотреть вниз и продолжал пятиться. Краем глаза он заметил на земле какие-то темные фрагменты, напоминавшие части тела. Только они продолжали двигаться.

Мейерс услышал вой сирен вдалеке, увидел красно-синие проблесковые маячки. Подъехала белая, похожая на коробку «Скорая», на боку у нее была большая оранжевая полоска с надписью: «Неотложная помощь». Задние двери распахнулись. Свет внутри был приглушенный, красноватый. Машина встала наискосок от Мейерса, и он не мог разглядеть, что находилось внутри. В воздух поднялась черная туча мух. Он слышал их жужжание. Густая черная жижа растекалась по полу, переливалась через бампер и, дымясь, лужей расползалась по замерзшей земле. Мейерс понял, что при дневном освещении эта жидкость будет темно-красной.

Из глубины «Скорой помощи» стали появляться мужчины и женщины, одетые в белоснежные халаты или мешковатые синие костюмы хирургов. Все были в марлевых масках. Их маски, резиновые перчатки и одежда были испачканы кровью. Ни у кого из них не было рогов или вил. Вели они себя очень деятельно и профессионально.

Врачи и медсестры подняли Эдуардо и швырнули его в открытую дверь «Скорой», словно мешок с грязным бельем. Одна из сестер вынырнула из тумана, держа в руках ногу Эдуардо. Нога дергалась. Она бросила ее вслед за Эдуардо.

Мейерс продолжал пятиться, но теперь уже быстрее. Мужчина в синем костюме хирурга посмотрел в его сторону. Остальные поступили точно так же. Мейерс повернулся и побежал.

Мир перед его глазами снова закружился и на этот раз продолжил свое вращение не переставая. Он почувствовал себя так, словно все его тело разлетелось на части, а когда его снова собрали, не все фрагменты оказались на месте. Однако теперь Мейерс ощущал себя намного лучше. Он улыбался.

Мейерс снова отыскал здание терминала. Он ненадолго остановился около него на тротуаре, пытаясь отдышаться. Крупный мужчина с синяками на лице стоял, прислонившись к желтому такси с шашечками на боку. Мужчина поднял вверх большой палец. Когда же Мейерс с непониманием уставился на него, он сменил большой палец на средний и пробормотал что-то насчет «самолетной отрыжки». Мейерс стряхнул со своего пальто снег со льдинками и пригладил растрепанные волосы. Он вошел в терминал.

Внутри все было украшено огоньками рождественских гирлянд, мишурой и листьями остролиста. Здесь бурлило настоящее людское море, и лишь у немногих было рождественское настроение.

Мейерс посмотрел налево и увидел свой багаж, аккуратно сложенный у стены. Он поднял свои пожитки. Кто-то заклеил куском серебристого скотча царапину на его сумке ручной клади.

Мейерс продолжал улыбаться даже после того, как отстоял в очереди три часа. Измученная продавщица билетов улыбнулась ему в ответ и сказала, что этой ночью у него нет шансов улететь домой.

– Вам не удастся вернуться к утру Рождества, – сказала она, – но я могу достать билет на рейс в Чикаго. Самолет улетает через несколько минут.

– Было бы здорово, – с улыбкой ответил Мейерс.

Кассирша выписала ему билет.

– С наступающими! – сказала она.

– И вам счастливого Рождества, – ответил Мейерс.

Его рейс уже объявляли: «… до Чикаго с остановками в Амарилло, Оклахома-Сити, Топике, Омахе, Рапид-Сити, Фарго, Дулуте и Де-Мойне.

«Рождество», – подумал Мейерс. Всем срочно нужно куда-нибудь попасть. Жаль было тех несчастных, кому в эту пору нужно было ехать куда-то по делам. Приходилось совершать многочисленные стыковки почти во всех среднего пошиба городах Великих равнин. Настоящий ад для авиапутешественника. Но Мейерс собрался с духом. Еще немного, и он будет дома со своей семьей. Дома с любимой женой… и чудесными детьми… Мейерс был уверен, что через мгновение вспомнит, как их зовут.

Взвалив на плечи свою ношу, как призрак Марли[50]50
   Персонаж повести Чарлза Диккенса «Рождественская песнь», обреченный после смерти носить цепи за свою жадность и отсутствие сострадания к людям.


[Закрыть] свои цепи, выкованные при жизни, Мейерс поплелся на посадку вместе с медленно бредущей толпой. Совсем скоро он будет дома. Совсем скоро.