Текст книги "В чертогах марсианских королей"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Ты говорил с…

– А как ты думаешь, куда он в итоге попал? Он сказал, что надо выбрасывать белый флаг. А ведь я еще не сообщил тебе самого худшего.

– Есть что-то еще хуже?

– Данные экзитполов. То, ради чего все это затевалось. Месяц назад избиратели видели в тебе симпатичного аутсайдера. Теперь же ты в их глазах превратился в очередного политика. Твой рейтинг одобрения опустился ниже двадцати процентов.

– Это все из-за той чертовой рекламы! – упрекнул его Джо. – С Перл-Харбором.

– Вообще-то нет. Реклама им понравилась. Избиратели заявили, что не любят рекламные кампании, построенные на негативе, но их это развлекает. Реклама показала, что ты не дашь себя в обиду. Не станешь покорно сносить все нападки Пекема.

– Ну так давай зададим им жару! – Джо отбросил листы в сторону и стукнул кулаком по своей ладони. – Выпустим новые ролики. Много рекламы. Ударим этого ублюдка Пекема по его самым больным местам.

– Мы на мели, Джо, – признался Ник. – Мы не можем больше покупать эфирное время. У нас долги по избирательной кампании почти на миллион долларов. А средства, которыми мы располагали, я получил исключительно благодаря тому, что кое-кто из числа бывших членов ссудо-сберегательной ассоциации задолжал мне немного корпоративных средств.

– Тогда давай увеличим суммы пожертвований. Я не буду требовать от тебя, чтобы ты точно придерживался условиям договора. Возможно, нам даже удастся привлечь немного корпоративных средств.

– Замечательно. Ты думаешь, что люди выстроятся в очередь, чтобы снабдить тебя деньгами после сегодняшних результатов? Не будь идиотом!

– Ну тогда просто сделай деньги. Щелкни пальцами, и пусть прямо перед тобой появится пачка баксов. – Джо сердито стукнул по столу.

– Изыди, политик! Ты что, рехнулся? Сейчас, когда Федеральная избирательная комиссия дышит нам в спину, а налоговики рыщут повсюду и разнюхивают любую информацию?

– Но… ты ведь дьявол, черт тебя побери! С чего тебе бояться налоговой службы?

– Сразу видно, что ты никогда не сталкивался с аудитом, – сказал Ник, вздрагивая.

– Но Пекему же это сходит с рук, – фыркнул Джо после долгой паузы.

– Пекем все отлично организовал, Джо. Потратил время на то, чтобы отмыть деньги. Прикрыл все тылы. Так что в случае чего, к нему не подкопаешься.

Ник поднялся со своего места и принялся тереть лицо, затем посмотрел на Джо Харди, который стоял, ссутулив плечи.

– Иди домой, Джо. Отдохни. Все кончено.

Джо кивнул, развернулся и уже собрался уходить, но затем оглянулся через плечо.

– А что насчет моей души?

– Ты волен распоряжаться тем, что от нее осталось.

Никогда еще Сатана не впадал в столь глубокое уныние. Последнее столетие ему казалось, что он перестал поспевать за временем. Он старался приспособиться, делал все, чтобы модернизировать свою деятельность. Но люди вечно придумывали что-нибудь новенькое. Гитлера, водородную бомбу, глобальное потепление. Сброс токсичных отходов. Озоновые дыры. Вырубку лесов. СПИД. Хеви-метал. Джима и Тэмми Баккеров[42]42
   Одиозная пара телеведущих и проповедников-евангелистов. В течение долгого времени вели христианские программы на телевидении, которые пользовались огромной популярностью. В конечном итоге Джим Баккер был осужден на 45 лет за мошенничество и финансовые махинации.


[Закрыть]. «Почему мне самому все это не приходило в голову»? – спрашивал он себя, отчаянно пытаясь наверстать упущенное. Теперь еще и это.

Он и прежде проигрывал в схватке за чью-нибудь душу, хотя в среднем его показатели по душам были довольно высокими. Однако, черт возьми, он в первый раз проиграл из-за того, что не смог выполнить своих обязательств по сделке.

Впрочем, тут была одна большая загвоздка. В современном политическом мире, если ты не готов врать, жульничать и продаваться, то даже сам дьявол не поможет твоему избранию на важный пост. Сатана решил отправиться в ад ближайшим рейсом и немного взбодриться, выпоров несколько грешников, однако в этот момент сработал его пейджер. Он посмотрел на жидкокристаллический дисплей, достал свой сотовый телефон и набрал номер.

– Да, в чем дело, Астарот?[43]43
   Один из демонов в аду.


[Закрыть] – Выслушав ответ, он вздохнул и сказал: – Ладно, соедини меня с ним. – И после короткой паузы добавил: – Сын Хаоса слушает. Чем могу помочь?

– Конечно же я знаю, кто вы.

– Угу. Так-так.

Сатана немного распрямил спину.

– Поговори со мной, – сказал он.

«Ермаков и партнеры» занимали верхний этаж двадцатиэтажной башни из черного стекла, которая выделялась на фоне безликих офисных строений на окраине Бетесды теплым уютом черного монолита из фильма «Космическая одиссея 2001 года». Каблуки Ника гулко стучали по черному мрамору, пока он стремительной походкой направлялся из лимузина через фойе, отделанное нержавеющей сталью, к частному лифту из матового алюминия, который доставил его прямиком к стеклянному столику секретарши Ермакова. Она была одной из претенденток на звание «Мисс Америка», но судьи сочли ее слишком красивой. «Почему бы мне тоже не обзавестись такой помощницей?» – размышлял Ник, пока она вела его к большому угловому кабинету, откуда открывался потрясающий вид на реку Потомак и сельские пейзажи Виргинии. В кабинете было адски холодно.

Ермаков оказался маленьким толстым человечком с лысой головой, его рукава были закатаны, а по шее стекал пот. Он сидел перед большой чистой доской, и облако голубоватого дыма почти полностью скрывало его из вида. Ермаков наклонился из этого облака и указал на Ника своим коротким и толстым указательным пальцем.

– Вот почему я вам позвонил, – сказал он, взмахнув пачкой компьютерных распечаток. – Я тут изучал данные опросов и столкнулся с одной небольшой проблемой, которая возникла, когда я занимался кампанией «Харди против Пекема». – Он усмехнулся. – Это было нечто вроде фактора Росса Перо[44]44
   Бизнесмен и политик, участвовавший в президентских выборах 1992 и 1996 годов и набравший очень большое для непартийного кандидата количество голосов избирателей.


[Закрыть]. Дело в том, что вы проявили себя лучше обоих кандидатов.

– Как интересно.

– Так и думал, что вас это заинтересует. После шоу Опры данные опросов не на шутку всполошили моих сотрудников. Вы показали отличные результаты во всех демографических группах. Молодежи понравился легкий налет анархизма в ваших высказываниях. Бумеры сочли вас солидным. Благонадежным. Женщинам понравилась исходящая от вас угроза. – Ермаков встал, подошел к окну и пыхнул своей сигарой. Оглянувшись через плечо, он добавил: – У вас есть деньги?

– У меня много должников. Я могу кое-что из них вытрясти.

Ермаков кивнул.

– Разумеется, я предвижу некоторые проблемы, связанные с тем, что вы – Князь тьмы, Вельзевул, Искуситель, Лукавый… какие там еще прозвища приклеились к вам за все эти годы?

– Я предпочитаю, чтобы меня называли добрым старым Ником, – ответил Люцифер.

– Конечно, конечно, это звучит намного приятнее. И вам уже удалось сгладить негативный оттенок в его звучании. Так что при правильном подходе… вы ведь понимаете, к чему я клоню?

– Кажется, я уловил ход ваших мыслей, но не могу понять, что вами движет.

Ермаков пожал плечами:

– Мой бизнес строится на умении заранее предугадывать ситуацию. Если я возглавлю комитет Пекема по перевыборам, мне придется учить японский и видеться с ним я смогу строго в приемные дни. К тому же некоторые вещи даже я не способен выставить в выгодном свете. Кроме того, я предпочитаю ставить на лошадей, в которых хорошо разбираюсь.

Он отошел от окна и сел на краешек своего стола.

– Но может возникнуть одна проблема. Что у вас с гражданством?

– У меня есть американский паспорт.

– Этого недостаточно, если мы вознамеримся идти до конца. Вы должны быть гражданином страны по рождению.

Ник задумался.

– Преисподняя – весьма обширное место. Думаю, я смогу убедить любой суд на Земле, что, когда меня низвергли, я нашел приют как раз под Нью-Джерси.

– Это бы многое объяснило. Где вы теперь живете?

– Я содержу один многоквартирный дом в Далласе в налоговых целях.

– Ну вот мы и договорились! Выборы губернатора Техаса в 94-м! А через шесть лет…

– Новое тысячелетие… – прошептал Ник, и на мгновение его глаза вспыхнули огнем. Когда же он опустил взгляд, то увидел, что Ермаков протянул ему руку. Ник пожал ее. Рука Ермакова была липкой, а рукопожатие слабым. Ник этого терпеть не мог. Но он глубоко вздохнул и сделал вид, будто не придает этому никакого значения.

Черт побери, это была слишком малая плата за Белый дом.

Примечание автора

Признаюсь, я внес в рассказ небольшое изменение относительно его первоначальной версии. Сначала я написал, что Ермаков предложил Нику баллотироваться в 94-м на пост младшего сенатора от Техаса. Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что такое изменение оказалось очень удачным[45]45
   Намек на Джорджа Буша-младшего, ставшего губернатором Техаса в 1994 году и 43-м президентом США в 2000-м.


[Закрыть]. Говорят, что у дьявола множество обличий. И вам не кажется, что…

А впрочем, может, и нет. Я думаю, что Ник стал бы куда более достойным президентом.

Летучий голландец

Когда три часа спустя самолет подлетел к аэропорту О’Хара, уже было темно. Над замерзшим взлетно-посадочным полем кружили белые вихри снега. Снегоуборочные бригады успевали расчищать только одну полосу. Самолеты выстроились в очередь на посадку до самого Нью-Джерси. Рейсы перенаправляли в Сент-Луис, Кливленд, Дейтон и другие города, куда не особенно-то хотелось лететь даже тем, кто туда направлялся.

«Боинг-727» плюхнулся на обледеневшую полосу с грацией толстухи на коньках, качнулся влево, но затем, когда нос опустился и заработал реверс тяги двигателя, все-таки выровнялся. После этого самолет минут тридцать еще рулил по полю.

Когда наконец подвезли телескопический трап и погасло табло «Застегнуть ремни», Питер Мейерс встал. В ту же секунду его толкнул обратно на кресло здоровенный мужчина, сидевший в кресле через проход. Кто-то наступил ему на ногу.

Мейерс предпринял еще одну попытку подняться и потянулся к ручной клади, находившейся у него под сиденьем. Он дернул за ручку, но сумка за что-то зацепилась. Сзади его постоянно теснили, он пнул сумку ногой и едва не упал на мужчину, занимавшего место В и ожидавшего, пока Мейерс выйдет. Он снова дернул за ручку и услышал звук, означавший, что на дорогой коже появилась новая глубокая царапина.

Едва он поднял глаза, как прямо в лицо ему с полки над головой полетел грязный брезентовый рюкзак. Откуда ни возьмись возникла еще более чумазая рука, схватила рюкзак за лямку, и он исчез среди сгрудившихся тел. Мейерс заметил неопрятного вида мужчину с бородой. «Как этот человек попал на борт самолета? – удивился он. – Или билеты теперь обменивают на продуктовые талоны?»[46]46
   Выдавались малоимущим американцам для покупки продуктов питания, в настоящее время заменены на дебетовые пластиковые карты.


[Закрыть]

Достав свой портфель и сумку с ноутбуком, Мейерс повесил их себе на плечо. Через десять минут он добрел до шкафа в носовой части самолета, где измученная стюардесса помогала пассажирам отыскивать их чехлы для одежды. Мейерс нашел свой, схватил его и тоже повесил на плечо. Затем, переваливаясь с ноги на ногу, он повернулся и направился к трапу. По дороге у выхода он поцарапал голень о сложенную сумку на колесиках с клюшками для гольфа. В конце концов он все-таки пробрался к трапу и направился в аэропорт О’Хара.

О’Хара. ORD. В снежную ночь с единственной работающей взлетно-посадочной полосой аэропорт напоминал один из последних кругов ада. Шаркая ногами, Мейерс брел по залу вместе с несколькими миллионами других потерянных душ, которым нужно было успеть на стыковочные рейсы. Те, кто оставил всякую надежду – по крайней мере, надежду улететь этой ночью, – сидели, ссутулившись на креслах или на полу у стен, или просто дремали стоя.

Регистрация на стыковочные рейсы в О’Хара происходила не в темных закоулках, где за наличку тебе предложат маленькие пакетики с сомнительным содержимым, а в конце бесконечных очередей, извивающихся, как змеи, окруженных с обеих сторон желтыми брезентовыми лентами, которые были натянуты между столбиками из нержавеющей стали и освещенных лампами такими же теплыми и по-домашнему уютными, как в операционной. Мейерс нашел нужную очередь и встал в ее хвосте. Через десять минут он подвинул носком ботинка свой чехол для одежды, сумку ручной клади, портфель и сумку с ноутбуком всего на три фута. Еще через десять минут он сделал то же самое. Ему захотелось есть.

Когда он дошел до стойки с билетами, ее сотрудница сказала, что он пропустил свой стыковочный рейс домой и сегодня ночью других рейсов не будет.

– Однако, – заметила она, с хмурым видом уставившись на монитор своего компьютера, – у меня есть одно свободное место на рейс до Атланты. Там вы сможете утром пересесть на нужный вам рейс. – Она подняла глаза и улыбнулась.

Мейерс взял переписанный билет. Выход на посадку был по меньшей мере в трех милях от того места, где он находился. Взвалив на плечи свою ношу, он отправился искать еду.

Все было закрыто, кроме одной забегаловки у зоны выхода на посадку. Профсоюзы сотрудников аэропорта бастовали. Меню на стене было закрыто куском оберточной бумаги, на которой от руки было написано: «Хот-доги – 4$, кола – 2$. Кофе нет». За прилавком стояли двое изможденных сотрудников: женщина за пятьдесят с клоками седых волос, торчавшими из-под бумажной кепки, и латинос двадцати с небольшим лет в фартуке, заляпанном горчицей и кетчупом.

Когда Мейерс был еще на приличном расстоянии от них, буфетчик неожиданно бросил свои щипцы для хот-догов, сорвал с головы кепку и смял ее в маленький шарик.

– Хватит с меня этого дерьма! – закричал он. – Я ухожу! No mas![47]47
   Довольно! (исп.)


[Закрыть]

Продолжая кричать что-то по-испански он бросился к двери позади прилавка. Женщина позвала его по имени, а звали его Эдуардо, но мужчина никак не отреагировал на ее слова. Он нажал на красный поручень на двери пожарного выхода и под рев сигнализации помчался вниз по лестнице.

Сквозь окно Мейерс успел разглядеть, что латинос был маленьким и крепким, к тому же хорошим бегуном. Он выскочил из здания и устремился прочь. Где-то внизу появились двое охранников аэропорта в форме и с пистолетами в руках. Эдуардо уже скрылся из вида. Охрана продолжала прибывать. Блеснули вспышки. Выстрелы? Из-за шума самолетных двигателей Мейерс не мог понять. Он поежился и снова повернулся к прилавку с закусками.

В очереди перед ним было еще десять человек, когда объявили посадку на рейс до Атланты. Впереди оставалось всего три человека, когда объявление прозвучало повторно. Седовласая женщина, все еще расстроенная из-за бегства Эдуардо, всучила ему хот-дог и пролила треть колы на прилавок, в эту минуту через громкоговоритель прозвучало еще одно объявление. Мейерс поспешил к сервировочному столику. Там не было ни лука, ни специй. Он выдавил немного горчицы из пластикового пакета, причем половина вылилась на его бежевое пальто. Ругаясь и вытирая горчицу салфеткой, Мейерс откусил кусочек хот-дога. Он оказался едва теплым с одной стороны и холодным – с другой.

Отхлебнув колу и с трудом проглотив холодную сосиску и черствую булку, Мейерс поспешил на посадку. Через телескопический трап – на «Боинг-727». Большинство пассажиров уже сидели, только некоторые отчаянно пытались втиснуть свои вещи на верхние полки для багажа. Мейерс добрался до места 28 В. На кресле 28 С сидела женщина, весившая фунтов триста, причем основной вес приходился на бедра. На месте 28 А расположился мужчина, чей вес приближался к тремстам пятидесяти, а все его лицо блестело от пота. Мейерс в отчаянии осмотрелся по сторонам, хотя уже знал, что это последнее, самое последнее место в самолете.

Женщина злобно зыркнула на него, когда вставала, чтобы пропустить. Мейерс убрал ручную кладь под сиденье, затем открыл верхнюю полку. Места там оставалось разве что для кошелька. Следующий отсек был таким же забитым. Стюардесса взяла его портфель и ноутбук и быстро ушла куда-то.

Мейерс протиснулся на свое место. Леди расплылась в своем. Мейерс почувствовал, как сжимаются его ребра. Справа пахнуло тошнотворным фиалковым парфюмом. Слева на него обрушилась волна затхлого ужаса.

– Это мой первый полет, – поведал толстяк.

– Да неужели? – спросил Мейерс.

– Мне так страшно.

– Не нужно бояться. – Толстая леди порылась в сумочке, извлекла оттуда пачку салфеток, а затем высморкалась так громко, что этим звуком смогла бы напугать даже моржа. Проделав все это, она скомкала свой омерзительный носовой платок и бросила его на ботинок Мейерса.

Их отбуксировали хвостом вперед, потом они долго катались по полю, потом ждали часа два, затем снова ездили по полю, к этому времени самолет покрылся льдом, и они еще час жали, пока его очистят. Словами не передать, как долго все это длилось. Наконец они все же поднялись в воздух. Толстяка сразу же вырвало в маленький белый пакет.

Атланта. ATL. Они приземлились в толстой пелене черного дыма. Где-то на западе, на значительной территории Джорджии из-за засухи начались лесные пожары. Международный аэропорт Харсфилд изнемогал от тридцативосьмиградусной жары, и копоть кружилась над взлетной полосой. Было темно как ночью.

Толстяк регулярно наполнял свои блевпакеты в течение полета. Несмотря на все это, он ел как голодная гиена. Мейерс есть не мог. Он был не в состоянии даже руку поднести ко рту. Он не отрываясь глядел на еду на своем выдвижном столике, не в силах пошевелиться, словно его приковали к сиденью, пока стюардесса не унесла поднос.

Перед самым выходом из самолета стюардесса забрала у толстяка последний пакет. Мейерс не сводил взгляда с его надутого дна, с ужасом думая, как бы его содержимое не просочилось ему на колени, но пакет не прорвался.

У выхода из самолета, жар ударил ему в лицо. Когда он проследовал в терминал, легче не стало. Воздух был густым и горячим, как сироп. Из-за лесных пожаров оборвало линии электропередачи и кондиционеры не работали. Так же, как и освещение. Тем не менее компьютеры и телефоны функционировали.

И кассы умудрялись продолжать работу, хотя Мейерс и не мог понять, как именно. Он встал в хвост длиннющей очереди и начал потихоньку продвигаться вперед. Так, едва волоча ноги, он провел следующие пять часов. К концу этого времени, когда Мейерс оказался на грани гибели от голода, кассир объявил ему, что сесть на стыковочный рейс до дома у него не получится, но он может продать Мейерсу билет на рейс до аэропорта Далласа – «Форт Уэрт», где у него будет больше шансов.

Мейерс побрел через здание аэропорта, напоминавшее огромную духовку. Все рестораны и закусочные были закрыты. Но это было и неудивительно, ведь из-за отсутствия электричества не работали ни холодильники, ни электроплиты. Бары были открыты и продавали теплое пиво, но никаких закусок, даже завалящих кренделей. Люди чахли в своих креслах, оглушенные жарой, и смотрели в окно на покрытый пеплом пейзаж. Мейерс подумал, что примерно так будет выглядеть мир после ядерной катастрофы.

Несколько ушлых барыг продавали ледяную воду по пять долларов за бутылку. Очереди к ним выстраивались громадные. Мейерс нашел свободное место у стены и уселся на свой багаж. Когда он наклонился вперед, капли пота скатились у него с кончика носа.

Он услышал шум и увидел, что к нему приближается человек с тележкой, нагруженной коробками. Завороженные пассажиры тесной толпой следовали за ним, как за Крысоловом Атланты.

Мужчина остановился перед пустым торговым автоматом. Когда он открыл его, кто-то из толпы потянул за одну из коробок, другой схватил коробку с противоположной стороны. Коробка лопнула, и батончики «Сникерс» рассыпались по полу. Через мгновение все коробки были разорваны. Когда людской поток схлынул, разносчик остался сидеть на полу и осторожно ощупывать себя, удивляясь тому, что его не разорвали на части. Затем он встал и побрел прочь.

Мейерс успел ухватить пакетик с арахисом и шоколадный батончик «Три мушкетера». Он съел все до последней крошки, устроился поудобнее у стены и задремал.

Потерянная душа кричала. Мейерс открыл глаза и понял, что лежит, свернувшись калачиком, на своих вещах, и нитка слюны свисает у него изо рта. Он вытер ее и сел. В противоположной стороне зала какой-то мужчина в остатках костюма и галстуке находился в состоянии исступления.

– Воздух! – визжал он. – Мне нужен воздух!

Рубаха на его шее была порвана, пальто брошено на пол. Он размахнулся пожарным топором и стукнул им по окну. Топор отскочил, он размахнулся еще раз и разбил стекло. Высунувшись в разбитое окно, мужчина попытался вдохнуть дым снаружи. Он снова закричал и начали стаскивать с себя штаны. Его руки были все в крови – он сильно поранился об острые осколки, но, судя по всему, не обращал на это внимания.

Мужчина бросился прочь, почти голый, не считая волочившихся за ним брюк, в которых запуталась одна из его лодыжек, и голубого шелкового галстука, свисавшего с шеи как удавка.

На него набросилось с полдюжины охранников аэропорта. Они били его своими дубинками и прыскали перцовым баллончиком в лицо. Затем пустили в ход электрошокер, пока он не начал биться как рыба, скользкий от собственной крови. Его заковали в наручники, связали ноги и унесли прочь.

В Даллас летели еще одним «Боингом-727». Половине пассажиров было меньше десяти лет, они прилетели в Атланту на детский конкурс красоты. Мальчики были в смокингах, девочки – в вечерних платьях или, по крайней мере, в том, что от них осталось после всех тягот двадцатичетырехчасового пребывания в аэропорту без багажа. Некоторые детишки капризничали, другим хотелось играть, и все оказались настолько невоспитанными, что либо сидели на своих местах и кричали, либо носились по проходу, который превратили в импровизированный трек для гонок без правил. Надзор ограничивался кулачными потасовками между отцами семейств, когда кому-нибудь из детишек разбивали нос.

Мейерс сидел у окна рядом с одним из отцов, и весь полет выслушивал жалобы на судей конкурса. Сын того мужчин не прошел в финал. Этот самый сынок, которого, по мнению Мейерса, стоило бы сразу после рождения скормить волкам вместе с последом, сидел у прохода и постоянно ставил подножки пробегавшим мимо детям.

В полете не кормили. Обслуживание бортовым питанием не производилось по той же причине, по которой не работали закусочные в аэропорту. Мейерсу дали пакетик с соленым арахисом.

Даллас, аэропорт «Форт Уорт». DFW. Когда самолет приземлился, дождь шел уже сорок дней и сорок ночей. Взлетные полосы скрылись под потоками воды. Грязная жижа между рулежными дорожками была такой глубокой и густой, что самолеты смогли бы утонуть в ней как мамонты в смоляной яме. Мейерс заметил три самолета, увязших по самые крылья. Пассажиры, спустившись с трапа, оказывались по колено в грязи и с трудом пробирались к автобусам, которые не могли подъехать ближе, иначе бы просто застряли, и их уже не удалось бы вытащить.

Аэропорт выглядел пустынным. Он продолжал работу, несмотря на погоду, однако рейсов из других крупных аэропортов практически не было. Мейерс добрался до билетной стойки – маленькая очередь двигалась со скоростью айсберга, так как всего одному кассиру удалось добраться до аэропорта из-за наводнения. Когда подошла очередь Мейерса, ему сказали, что все рейсы до его дома были отменены, но он может вылететь в Денвер через шесть часов и там уже совершить нужную ему стыковку. Рейс обслуживала другая авиакомпания, поэтому ему необходимо было сесть в автоматический поезд и проследовать в другой терминал.

По дороге к поезду он остановился около телефонной будки. В трубке гудка не было. В соседней будке оказалась такая же картина. Все таксофоны в аэропорту не работали. Наводнение смыло телефонные линии. Мейерс знал, что его жена уже, наверное, беспокоится. Он не успел позвонить из О’Хары и Атланты, а теперь в Далласе телефонная связь не работала. Но об этой ситуации наверняка сообщили в новостях. И она знала, что он где-то застрял. Как же здорово было бы вернуться домой к Энни. К Энни и двум любимым дочкам: Кимберли и…

Мейерс замер, и паника охватила его. Сердце заколотилось в груди. Он не мог вспомнить, как звали его младшую дочь. Зал аэропорта закружился перед его глазами, готовясь рассыпаться на миллион осколков…

Меган! Ее звали Меган. «Боже, наверное, у меня в голове помутилось», – подумал он. А у кого бы не помутилось! У Мейерса закружилась голова от голода. Он глубоко вздохнул и направился к вагону.

Когда дверь за ним закрылась, он заметил, что в другом конце вагона на полу лежит мужчина. Больше в вагоне никого не было.

Мужчина весь скрючился в луже рвоты и разлитого бордового вина. На нем была грязная куртка, а у ног валялся брезентовый рюкзак. Он был похож на человека, которого Мейерс увидел по прилете в Чикаго, хотя вряд ли это был он.

В вагоне прозвучало несколько объявлений, и поезд отъехал от перрона навстречу дождю. За окном была кромешная тьма. Дождь стучал по крыше. Вдалеке сверкала молния, пронзительно завывал ветер. Вагон подъехал к следующему перрону и остановился.

Внутрь ворвались трое охранников в форме цвета хаки. Один из них без предупреждения ударил спящего бродягу ногой по лицу. Мужчина закричал, а охранники принялись избивать его дубинками и ногами. Кровь и гнилые зубы полетели изо рта и носа мужчины. Питер Мейерс сидел не шелохнувшись и крепко сжав ступни и колени, словно пытаясь таким образом защитить себя.

Один из охранников схватил вопящего мужчину за клок волос, а другой – за брюки сзади, и они оба выволокли его через заднюю дверь на платформу. Третий охранник посмотрел на Мейерса, улыбнулся, дотронулся дубинкой до козырька своей фуражки и последовал за остальными.

Дверь закрылась, и поезд поехал дальше. Мейерс рассмотрел, что трое охранников продолжали избивать мужчину, пока вагон отъезжал навстречу ночи.

Не успел он подъехать к следующей платформе, как свет замигал и погас, и автопоезд остановился. Дождь безжалостно молотил по крыше. Порывы ветра швыряли в окна потоки воды. Мейерс встал и начал ходить по вагону, стараясь не приближаться к находившейся в противоположном конце луже вина, мочи, крови и всего остального. В свете далеких уличных фонарей это пятно казалось черным. Он подумал о только что увиденном, о своей семье, которая ждала его возвращения. Никогда еще ему так сильно не хотелось домой.

Несколько часов спустя свет снова включился, поезд тронулся и доставил его к нужной платформе. Ему пришлось поспешить, чтобы успеть на рейс.

На этот раз самолетом оказался широкий DC-10. Пассажиров было немного. Его место оказалось рядом с проходом. На взлете немного потряхивало, но, как только самолет выровнял курс, он стал двигаться плавно, словно «кадиллак» в шоу-руме. Ночью Мейерсу дали коробку, в которой был сэндвич с тунцом, пачка печенья и немного винограда. Он съел все это с чувством огромной благодарности. У окна сидел пожилой мужчина в пальто и фетровой шляпе.

– Все эти огни внизу, – проговорил старик, указывая на окно, – все эти маленькие города, маленькие жизни. Невольно задумываешься, правда?

– О чем? – поинтересовался Мейерс.

– Когда ты находишься здесь, перестаешь чувствовать себя частью мира, – ответил старик. – Те люди внизу живут своей жизнью. Но мы здесь оторваны от них. Они смотрят на небо и видят несколько мигающих огоньков. Это мы.

Мейерс понятия не имел, что этот старикашка имел в виду, но все равно кивнул.

– В свое время я чувствовал примерно то же самое. Только тогда это было в поездах. Ночных поездах. Путешествуя, ты выпадаешь из жизни. Едешь из одного места в другое, сам точно не зная, где ты находишься. Ты можешь лежать на полке и смотреть в окно на ночное небо. На луну и звезды. Слышать сигналы переездов, когда проезжаешь мимо них, видеть ожидающие грузовики. Кто сидит в них за рулем? Другие потерянные души. – Он замолчал и уставился на лампочки наверху. Мейерс надеялся, что он не станет продолжать дальше.

– Теперь я всегда ношу шляпу, – продолжил старик. – У меня есть маленький галантерейный магазин в Оклахома-Сити, я открыл его сразу после войны. Неподалеку от того места, где потом взорвали здание[48]48
   Террористический акт в Оклахома-Сити в 1995 году, когда в результате взрыва заминированного автомобиля было уничтожено административное здание и погибло 168 человек.


[Закрыть]. Решил открыть мужскую галантерею как раз в то время, когда мужчины перестали носить шляпы, – усмехнулся он. – Еще в тысяча девятьсот сорок девятом шляпы носили все. Потом наступил тысяча девятьсот пятидесятый, и все, шляпы исчезли. Некоторые говорили, что все это было из-за Эйзенхауэра. Айк не особенно любил шляпы. Но дела у меня все равно шли неплохо. Я продавал много запонок, носков, шелковых платков. Теперь я путешествую. В основном по ночам.

Мейерс приветливо улыбнулся и кивнул.

– Вы когда-нибудь чувствовали нечто подобное? Эту оторванность? Будто вы оказались внутри чего-то непонятного?

Он не дал Мейерсу времени, чтобы ответить.

– Я помню, когда эта мысль впервые посетила меня. Я получил увольнение в Нью-Джерси в тысяча девятьсот сорок шестом. Сел на поезд, который ехал через реку. Вышел там, где теперь стоит Всемирный торговый центр. Скажите, его ведь тоже взорвали, да? Как бы там ни было, но я решил взглянуть на Таймс-сквер. Я пошел к будке, где продавались жетоны на метро. Она была немногим больше телефонной будки, и там внутри сидел маленький… гном. Окно было грязным и зарешеченным, а в деревянном прилавке – отверстие, чтобы класть туда деньги, которые потом проскальзывали под окошко. Ты отдаешь монетку, а назад получаешь жетоны. Казалось, что это отверстие было просто протерто в дереве. За годы, за столетия. Точно так же ледники разрезают скалы. Я опустил туда монетку в пять центов, а гном выдал мне жетон, и я спросил его, как добраться до Таймс-сквер. Он пробормотал что-то. Мне пришлось попросить его повторить, и он снова что-то пробормотал. На этот раз я понял и взял свой жетон. За все это время он ни разу не взглянул на меня. Не оторвал взгляда от протертого отверстия в дереве. Я еще немного понаблюдал за ним, но он так и не поднял глаз. Он ответил еще на несколько вопросов, и я подумал, что он, вероятно, знает все маршруты и расписание движения каждого поезда метрополитена. Где нужно выйти, куда пересесть.

И у меня появилась невероятно забавная мысль. Я решил, что он никогда не выходит из этой будки. Что он был там пленником, ночным созданием, троллем, живущим во тьме подземки, куда никогда не проникает дневной свет. Что он давным-давно смирился со своей участью – продавать жетоны. – Старик замолчал, глядя в окно и кивая своим мыслям.

– Что ж, – невольно проговорил Мейерс, – но знаете ли, и ночная смена подходит к концу.

– Правда?

– Конечно. Наступает рассвет. Кто-то приходит, чтобы подменить того парня. Он возвращается домой к жене и детям.

– Возможно, когда-то так и было, – сказал старик. – Когда-то. Но теперь он в ловушке. Что-то случилось… я не знаю, что именно… но он выпал из нашего мира, где солнце рано или поздно обязательно взойдет. А все же, должно ли оно взойти?

– Конечно же должно.

– Неужели? Мне кажется, я давно уже не видел солнца. Мне кажется, что я так долго нахожусь на этом самолете, что даже не могу сказать, прилетит ли он куда-нибудь. Может, и не прилетит. Возможно, этот самолет никогда не приземлится и продолжит следовать неведомо откуда неведомо куда. Как поезда когда-то.