Текст книги "В чертогах марсианских королей"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Список потерь

– Как бы там ни было, но придется признать, лейтенант Стэффорд, вас втянули во все это обманом.

Она до сих пор не хотела мне поверить, но со временем ей все же придется. Нелегко смириться с происходящим, когда, подписав контракт на работу горным инженером, в итоге оказываешься на Церере, где тебе приходится стрелять в незнакомцев. На Земле осталось одиннадцать миллиардов людей, которые даже не представляли, что подобное возможно с точки зрения закона; в то время как пятьдесят тысяч на Церере считали это просто противозаконным. В их числе был и я. Однако ни у кого не оставалось сомнений в том, что горнодобывающая компания «Внешние пределы» могла поступить с тобой подобным образом и обставить все так, что выбор у тебя будет небольшой: либо стрелять, либо быть убитым. При этом ты ничего не мог предпринять, разве что подать иск о возмещении ущерба. Если же кто-то отказывался стрелять, то я, как офицер, обязан был застрелить его. Но я не торопился выполнять свои обязанности, и в этом заключалась одна из многочисленных причин, по которой «Внешние пределы» до сих пор не одержали победу в войне.

– В данной ситуации, – продолжил я, – будет намного лучше, если вы не станете задумываться о противозаконности ваших действий. Сосредоточьте вашу энергию на том, чтобы остаться в живых. Возможно, вы еще этого не поняли, но вам очень повезло. Если все пойдет по плану, война закончится через несколько недель, и мы вернемся домой. Все могло сложиться намного хуже. Благодаря удачному стечению обстоятельств вы нашли себе неплохую работу. Так что вам повезло, чего не скажешь про лейтенанта Гарфилда.

Гарфилд был моим помощником до вчерашнего дня, пока не попал под обстрел и ему не снесло голову. Стэффорд должна была заменить его.

Выглядела она неважно. Честно говоря, меня это даже растрогало. Ей было двадцать пять, и она буквально вырвала себе диплом доктора философии в Калифорнийском технологическом институте. Не успели на нем высохнуть чернила, а ее уже отправили в первую захватывающую экспедицию на астероиды выполнять ответственную работу. Но в пути ее корабль обстреляли враги. Люди, находившиеся в соседней каюте, погибли страшной смертью; она говорила, что только успела с ними познакомиться, и глаза у них горели так же ярко, как и у нее. Когда же она наконец вышла из корабля, ей выдали униформу и винтовку, присвоили воинский чин и сказали, что теперь она в армии. Такой поворот любого выбьет из колеи.

– Я знаю, что вы правы, майор, – сказала она, причем слово «майор» было произнесено с видимым усилием. – Просто все это немного неожиданно. Я не понимаю, как подобное может происходить. Я не понимаю, как это все началось и как может продолжаться уже… вы сказали, семь лет? И при этом никто ничего не знает.

– Никто ничего не знает, потому что не существует ротации войск. Домой вы сможете вернуться в двух случаях: если вас убьют или если война закончится. Третьего не дано. Компания полностью контролирует связь и транспорт. Они приказали не пускать сюда представителей независимых геологов-разведчиков. Если же таковые появятся, они будут убиты. Никто ничего не заподозрит, учитывая уровень смертности в связи с использованием устаревшего оборудования.

– А что насчет тел, которые отправляют на Землю?

– Вы меня не так поняли. Тела не отправляются на Землю для погребения, их сбрасывают в атмосферу. Чистая работа.

– Невероятно чистая. – Она вздрогнула. До нее начало доходить, как просто здесь можно скрыть любую деятельность.

– Невероятно чистая, сэр. – Выражение моего лица немного смягчилось, а на губах появилась улыбка, она же смотрела на меня со смущением, что было вполне уместно в данной ситуации. Необходимость превращать наивных молодых мужчин и женщин в солдат вызывала во мне чувство глубочайшего протеста, но приходилось соблюдать дисциплину. Я понял это еще в самом начале войны. Безо всех этих милитаристских ритуалов трудно заставить людей совершать безумные поступки только потому, что тебе это приказали. Мне не нравилось, с какой готовностью я жертвовал жизнями остальных, чтобы уцелеть самому, но ничего не поделаешь. По меньшей мере трижды мне это помогало спасти свою собственную жизнь.

– Вы сами сможете узнать, как все это началось и продолжилось. Существует по меньшей мере четырнадцать гипотез, и я не хотел бы забивать вам голову еще и собственными версиями. А сейчас, солдат, вот вам мой первый приказ. Отнесите это полковнику Чамберс, сейчас она находится под траншеей «Дельта». – С этими словами я передал ей стопку письменных донесений.

– Что это такое? Сэр.

– Я мог бы назвать это «бумажным носителем». Но, честно говоря, компьютер не имеет никакого отношения к созданию этих документов. Возможно, вы удивитесь, но у нас здесь все довольно примитивно. Я думаю, что «Внешние пределы» давно могли бы выиграть войну, если бы просто наняли батальон аналитиков для оптимизации трудовых затрат.

Когда она направилась к двери, перед глазами у меня внезапно возникло лицо Наташи в момент ее гибели, с мертвым оскалом-улыбкой. Я машинально вскочил со стула и проговорил:

– Я лучше пойду с вами.

Я помог ей пережить первые и самые опасные минуты, когда она стала свидетелем сражения в безвоздушном пространстве. В эти первые мгновения погибало очень много народу. Им рассказывали о том, как ведутся бои, но, когда они оказывались на месте сражения и не могли ничего увидеть или услышать, новобранцы стремились высунуть голову из окопа и посмотреть, что там происходит. Стэффорд не стала исключением. Она уже собиралась выглянуть, когда я положил ей руку на плечо и остановил ее. Я указал на противоположную сторону окопа, где двухметровый холм из серой горной породы сотрясался от беззвучных ударов. Мы находились в окопе Альфа всего в двухстах метрах от врага, и битва была жестокой.

Сражение в безвоздушном пространстве – это настоящий кошмар. Я предпочел бы этой тишине привычный грохот боя. Здесь же ты мог услышать только сиплое дыхание по рации. Время от времени раздавался треск или звук удара, после чего слышался крик, постепенно стихающий по мере того, как из чьего-то скафандра медленно выходил весь воздух. А вокруг тебя постоянно разрушались горы, превращаясь в облака пыли, когда тысячи кумулятивных снарядов попадали в них.

Я повел Стэффорд через окоп. Мы шли медленно, чтобы она смогла немного понять, как ведется война.

Справа от нас находилась вражеская сторона. У края окопа на пустых ящиках из-под боеприпасов цепью выстроились солдаты. Ящики помогали им немного приподняться и оставалось лишь слегка присесть на корточки, чтобы верхняя часть их шлемов не оказалась на линии огня. Из окопа виднелись только их винтовки и оптический прицел «Пара глаз». Винтовки стреляли практически без перерыва, даже если у стрелка не было подходящей мишени. Обе стороны конфликта придерживались этого стандартного принципа: выпустить как можно больше свинца, чтобы у противника не было времени поднять голову и прицелиться в тебя.

«Пара глаз» были еще одним примером непродуманных действий со стороны командования на Земле. Идея заключалась в том, чтобы повысить точность попадания в цель каждой солдатской винтовке. «Пара глаз» закреплялись поверх шлемов солдат, так что сами «Глаза» находились примерно на расстоянии в 0,7 метра от стрелявшего. «Глаза» подключались к стереофоническим наушникам в шлеме с помощью оптоволоконных жгутов и позволяли в значительной степени улучшить фокусировку прицела.

Поэтому в итоге все сводилось к тому, что обе стороны не высовывали голов из окопов, а стреляли по «Парам глаз» противников. И то лишь в тех случаях, когда воюющие удосуживались целиться в направлении противника.

Многие новички удивлялись тому, как при полном отсутствии героизма возможны были жертвы. Ответ на этот вопрос они находили сами, причем довольно жестоким образом – гравитация.

Ускорение свободного падения на поверхности Цереры составляло всего 0,5 м/сек², или примерно 0,05 g. Стоило лишь слегка пошевелить пальцами в своем сапоге, и ты мог подняться на пять или шесть сантиметров над поверхностью. А если при этом напрячь мышцы ног – то ты уже отрывался на пару метров и мог увидеть, как все вражеские винтовки целятся прямо в тебя. Внезапное неконтролируемое движение могло подбросить тебя в самое небо, где ты зависал на бесконечно долгие секунды, и у противника появлялась масса времени, чтобы отправить тебя в путешествие в загробный мир.

Поэтому ветераны были очень осторожны и, заступая на вахту, обязательно привязывали себя к ящикам. Ветеранами считали всех, кому удалось прожить первые две недели на передовой; за это время мы теряли примерно двадцать процентов новобранцев.

Стэффорд произвела на меня впечатление человека, который не пасует перед трудностями, хотя я старался избегать особенно панибратского общения с ней, по крайней мере, пока она не докажет свое умение выживать в течение нескольких месяцев. Надевая свой скафандр, она продемонстрировала знакомство с этим видом экипировки, хотя и была немного скованной. Большинство новобранцев даже не знали, куда им засовывать ноги. Это означало, что, еще находясь на корабле, она уже поняла всю важность снаряжения, позволяющего находиться в безвоздушном пространстве, и заранее с ним ознакомилась. Оказавшись в окопе, она только один раз совершила оплошность, проявив излишнее любопытство, но после уже не позволяла себе никакой напускной самоуверенности, из-за которой новички так часто оказывались на линии огня.

Полковник Чамберс сильно сдала со времени нашей последней встречи. Ей было где-то лет пятьдесят пять, и, несмотря на наше первоклассное медицинское обслуживание, она уже стала выглядеть на свой возраст. Выпивка была ее главной проблемой или, если взглянуть на это с другой стороны, ее единственным спасением. Она хлестала алкоголь в одиночку тошнотворно огромными дозами. Ее глаза всегда были налиты кровью и окружены клубком морщинок. Чамберс называли Старой служакой Цереры. Она попала сюда за четырнадцать лет до начала войны и до сих пор отказывалась надевать униформу. Она носила все подряд, смешивая разные элементы одежды, и было видно, что даже это вызывало у нее недовольство. Эта привычка осталась у нее еще от старых времен, когда скафандры были настолько неудобными, что, оказавшись в помещении, ты сразу же срывал все с себя и чесался потом еще часа два.

– Полковник Чамберс, это лейтенант Стэффорд. Она только что с Земли.

Стэффорд неуклюже отдала честь и передала полковнику стопку донесений. Взгляд Чамберс рассеянно скользнул по лейтенанту, но не задержался на ней. Она смотрела с абсолютно равнодушным видом, как будто Стэффорд здесь и не было вовсе. Когда же Чамберс перевела взгляд на меня, бормоча что-то себе под нос, ее глаза снова заблестели.

Я вдруг осознал, что смотрю на Стэффорд точно так же – по долгу службы мне приходилось обращать на нее внимание, но на самом деле я словно и не видел ее. Это был защитный рефлекс. Я не хотел ни с кем близко знакомиться до тех пор, пока этот человек не проживет хотя бы несколько месяцев на передовой.

Но теперь я глядел на нее, пытаясь увидеть сквозь туман, который застилал мне глаза, поскольку в глубине души по-прежнему боялся ее разглядеть. Она была хороша собой, обладала грацией совсем еще молодой женщины, но в ее внешнем облике не было ничего такого, за что мог бы зацепиться мой взгляд, который я с такой неохотой обратил на нее. Когда я отвернулся, то не смог даже сразу вспомнить ее лица. В память врезались лишь светлые волосы, которые напомнили мне о Наташе, но это было глупо, ведь Наташа была шатенкой.

– Корабль ООН прилетает завтра, – сообщила мне Чамберс, – в четыре утра. На борту будет находиться лицо, уполномоченное вести переговоры, и корабль должен получить свободный допуск. «Объединенные силы» утверждают, что они не будут стрелять по нему, а я, черт побери, уверена, что и мы не станем этого делать.

Именно это я и хотел услышать. Я широко улыбнулся Стэффорд, но затем понял, что она, возможно, не понимала, о чем мы говорим.

– Это означает конец войны, – пояснил я. – По крайней мере, мы все на это надеемся. Нет никаких причин, по которым следовало бы продолжать ее. – Сказав это, я вдруг почувствовал себя настолько беззащитным, что у меня на глаза навернулись слезы. – Правда ведь, Мари?

Полковник посмотрела на меня своими розоватыми глазами. Она уже хорошенько разогрела себя спиртным, и в тот момент ей было совершенно все равно, даже если эта война продлится еще много лет. Но мы с ней всегда поддерживали друг друга; она помнила о тех временах, когда попадала в серьезный переплет, а я помогал ей выпутаться.

– Разумеется, – поддержала она меня. – Тебе нужно только дооформить все юридические документы и отправить адвокату, и в течение месяца ты станешь владельцем одной пятидесятитысячной доли от горнодобывающей компании «Внешние пределы».

Мы, вояки поневоле, любили фантазировать на этот счет. О Большом и великом дне, когда война закончится и мы поимеем «Внешние пределы» точно так же, как они в свое время поимели нас. В своем иске я указал сумму в 100 000 000 000.00 доллара. Каждый раз, когда убивали кого-нибудь из моих близких друзей, я увеличивал сумму в десять раз. За исключением Наташи. За Наташу я бы лично разворотил кувалдой все «Внешние пределы» и поубивал бы всех их директоров. Компания об этом пока что не знала, но теперь у нее не было уже никаких шансов на прибыль.

Единственное, что сдерживало нас до поры до времени, это обстрелы со стороны «Объединенных сил». В противном случае мы бы давно уже разнесли Цереру на миллиард осколков.

Я вдруг понял, что бормочу все это себе под нос. Стэффорд смотрела на меня с удивлением. Я разжал кулаки и попытался взять себя в руки.

– Ему понадобится телохранитель, – сказала полковник. – Штаб поручил мне подыскать достойную кандидатуру, но я пока еще не приняла решение. – Она в задумчивости посмотрела на меня.

Я тут же решил проявить инициативу.

– Я этим займусь.

– Ты уверен? Это может быть опасным. – Она знала, что я не привык рисковать своей шкурой.

– Возможно. – Я дал, как мне казалось, абсолютно логичный ответ. – Но я просто никому больше не смогу доверить эту работу.

Корабль переговорщика от ООН был обстрелян при подлете к планете и упал; все, кто находился на борту, погибли. Я утешал себя, воображая, что из мирных переговоров все равно не вышло бы никакого толку. Но когда эти утешения не помогли, я пошел в офицерский клуб и напился так, что свалился с барного стула.

На следующий день я отвратительно вел себя со Стэффорд. Впрочем, не только я один переживал из-за случившегося. Полковник Чамберс обращалась со мной так же ужасно. Она послала меня через поле боя, чтобы я доставил секретное поручение генералу Муди, которое ему было совершенно не нужно. Генерал слег с симптомами церерского гриппа. Понятия не имею, что это за болезнь, но думаю, заразиться ею можно было от бутылок.

Я страшно злился на Чамберс. Я мог погибнуть, выполняя это бессмысленное поручение на передовой, если бы не проявил дальновидность и не отправил вместо себя Стэффорд. Впрочем, это означало, что Стэффорд тоже могла погибнуть, а мне она, вопреки всему, начала нравиться. К счастью, Стэффорд проявила осторожность и вернулась целой и невредимой.

В тот день мы оказались на грани, как во времена Первой мировой, которую Церерская война напоминала больше всех остальных вооруженных конфликтов. И я бы лично поддержал всех этих рассерженных ребят и девчонок, чтобы они в приступе неконтролируемой ярости повыскакивали из окопов и бросились вырывать кишки тем жалким крысам, которые лишили их надежды на мир. Мы искали бы союзников не только среди тех, кто был на нашей стороне, но и среди тех, у кого эта война засела в печенках и кто мечтал поскорее вернуться домой. Они бы точно сделали это.

Однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что большинство разделяли мою жизненную позицию. То есть все были готовы подбадривать остальных, но никто не рвался идти в атаку самому. Ведь в таком случае был велик шанс погибнуть.

Вы знаете, что во время Первой мировой войны подобные атаки были в порядке вещей? Я видел в кино. Кто-нибудь кричал: «Да в чем дело, ребята? Вы же не собираетесь жить вечно?», и все выскакивали из окопов и умирали тысячами. Я даже не хочу знать, что делали офицеры с этими несчастными пехотинцами, чтобы заставить их совершить подобный бросок. Вероятно, патриотизм был в то время очень силен. Если бы я отдал такой приказ, то прожил бы ровно до того момента, пока солдаты не осознали, что я сделал это со всей серьезностью намерений.

Но мне и в голову не приходили такие приказы. Солдатам, которые находились у меня в подчинении, я лишь напоминал непрерывно стрелять из ружей поверх голов и время от времени смотреть себе под ноги, проверяя, не кончились ли у них патроны.

Я расслаблялся в компании Стэффорд и старого Разведчика Пита в офицерском клубе через несколько месяцев после катастрофы с кораблем посла Ортеги. Возможно, «расслаблялся» – не самое подходящее слово, ведь я был так напряжен, что постоянно выплескивал содержимое своего стакана. Беда заключалась в том, что теперь мы нигде уже не чувствовали себя в безопасности. В войсках появились провокаторы, эти подлецы распространяли идеи, что мы – офицеры – не имеем права спокойненько отсиживаться под землей, пока они – рядовые – вынуждены рисковать жизнями в окопах. Я должен был признать, что в этих рассуждениях присутствовало разумное зерно, поскольку еще несколько недель назад смертность среди офицерского состава была значительно ниже, чем среди рядовых.

Но теперь все изменилось. Кто-то решил возродить древнюю и почитаемую среди солдат традицию убийства командиров во время боя, и уровень смертности сравнялся. В итоге офицеры, которые высоко ценили свою жизнь, были вынуждены проводить большую часть времени вместе с солдатами, стреляя вместе с ними по врагам. Те же, кто этого не делал, рисковали найти у себя в койке гранату с выдернутой чекой. Со многими это уже произошло, и я хорошо понял намек.

Загвоздка заключалась в том, что невозможно было просчитать все варианты. В конце концов, если я, пытаясь спасти свою шкуру от какого-нибудь рассерженного рядового, поднимусь наверх и получу пулю в лоб, мне это не особенно поможет. Проблема вырисовывалась любопытная, и требовалось немало времени, чтобы выбрать наиболее безопасный вариант действий; поэтому я и волновался так сильно, пока мы отдыхали в почти пустом офицерском клубе.

Стэффорд выглядела абсолютно спокойной. Она знала, что в клубе небезопасно, но не переживала по этому поводу. Несколько недель назад на нее обрушилась вся реальность войны, и с тех пор она пребывала в глубочайшей депрессии. Я уже начал переживать, что ей не удастся выжить.

Разведчик Пит тоже был совершенно спокоен. Я не знал его настоящего имени, но на Церере он был подлинной диковинкой. Пит был гражданским. Именно благодаря ему я чувствовал себя в тот момент в относительной безопасности; я надеялся, что неизвестный диверсант не станет бросать бомбу в комнату, где находится Пит. Я постоянно переспрашивал его, и он спокойным тоном уверял меня, что это правда и у него был иммунитет против смерти.

Пит прилетел на пояс астероидов вместе с первой волной пожилых гражданских, которые все еще надеялись разбогатеть, в те славные времена, когда «война» ограничивалась наличием пограничных патрулей, охранявших территории от посторонних посягательств. Но он был здесь, когда началась стрельба, и Агент не позволил ему улететь. Это было еще до того, как мы убили того Агента во время Большого великого переворота в надежде, что это остановит войну. Однако ничего подобного не произошло.

Питу было уже почти сто лет, и он недавно освоил новую профессию. На Земле Пит работал юристом, а теперь стал геологом-разведчиком. Он считал, что война – всего лишь временное событие, которое просто нужно было пережить, а затем он снова начнет исследовать не имевшие особого стратегического значения астероиды между Марсом и Юпитером.

– Это хороший вопрос, – сказал он, и до меня постепенно дошло, что он обратился ко мне. Но я не мог вспомнить, о чем именно спросил его. – Наиболее реалистичная сумма – примерно миллион долларов, но тебе стоит запомнить, что если ты выиграешь все судебные процессы, то «Внешние пределы» обанкротятся. Они не смогут платить по долгам, и в лучшем случае ты получишь два или три цента с каждой сотни долларов.

Выходит, он говорил о моем иске по возмещению ущерба – Пит всегда заводил разговор на эту тему и с удовольствием обсуждал ее. Но меня это больше не интересовало. У меня начало покалывать в затылке. Я уже собирался набраться решимости и подняться наверх, когда полковник Чамберс неуклюже пробралась между столиками и уселась рядом с нами.

– К нам летит второй переговорщик, – сообщила она, достав из патронташа у себя на боку грязную флягу и протерев ее рукой. Она сделала большой глоток из нее. – Ее не хотели посылать сюда, похоже, она очень ценная, и они боятся потерять ее так же, как предыдущего переговорщика. Но она сказала, что ей давно уже известно о сложившейся ситуации, и она с легкостью сможет разобраться с ней. – Чамберс усмехнулась. – ООН просто кипит от ярости. Они должны были держать все в тайне, чтобы удовлетворить обе компании, но теперь об этом не может быть и речи. Они сделали все достоянием общественности, и народные массы настроены воинственно. Старый Совет распущен, большинству его членов предъявлены обвинения. Бьюсь об заклад, они страшно сожалеют о том, что теперь нет возможности сбежать в какую-нибудь Аргентину. – Чамберс снова усмехнулась, я тоже. Мне очень нравилось фантазировать о том, как всех членов Совета изрешетят разрывными пулями.

– Значит, судя по всему, ничто уже не помешает установлению мира? – спросила Стэффорд, не смея показать свою надежду. – Я хочу сказать, что у «Объединенных сил» больше нет повода обстреливать этот корабль?

Чамберс подняла брови.

– А какая у них была причина обстрелять предыдущий корабль? Я все еще считаю, что они люди такие же, как мы, однако, исходя из последних событий, в это сложно поверить. Но, как бы там ни было, в ближайшие шесть часов объявляется прекращение всех военных действий. И если все будет как обычно, то «Объединенные силы» нарушат режим тишины ровно через шесть часов и одну минуту.

Я тут же встал и направился в окоп Альфа.

– Шесть часов? – спросил капрал Кэмеди. Он связался по переговорному устройству со всеми частями: – Майор говорит, что мы должны прекратить огонь на шесть часов.

Не последовало никаких радостных возгласов, но солдаты сразу же отвязали себя от ящиков, положили свои винтовки рядом с ними и гуськом направились к коридору, ведущему под землю. Со стороны «Внешних пределов» не было произведено больше ни одного выстрела.

Мы находились далеко от огневых рубежей на посадочной площадке для транспортных кораблей. Посол Петерсен должна была прилететь через тридцать минут. Помимо меня, присутствовали Стэффорд, Чамберс и кучка генералов, включая толстенького коротышку генерала Эткинса – непосредственного командира Чамберс. Были там и жутковатые представители «Объединенных сил» с синей краской на шлемах. Я уже лет шесть не видел никого из них, и в тот момент они были для меня упырями, убившими Наташу. Я не мог смотреть на них. Вместо этого я не сводил глаз с громоздкой пусковой установки для ракет-перехватчиков, из которой мы обстреливали корабли «Объединенных сил».

Перехватчики были единственным техническим преимуществом «Объединенных сил» перед нами. Они были довольно капризными в использовании, результатом непростого компромисса мозгов, необходимых для создания оружия, способного поразить двигающиеся цели на расстоянии свыше миллиона километров, и сумасшедших денег для их производства. Наши перехватчики были не настолько хороши. Иногда нам удавалось попасть в цель, но обычно это происходило лишь в тех случаях, когда траектория движения ракеты представляла собой прямую линию. Если же ракетам для поражения цели нужно было облететь Цереру по дуге, то в дело вступала несовершенная система навигации, чрезвычайно уязвимая перед радиопомехами, которые создавали «Объединенные силы». Более того, пусковые установки «Объединенных сил» располагались прямо напротив наших, а между ними проходила линия фронта. Поэтому когда корабли противников оказывались в наиболее уязвимом положении, нам приходилось проводить сложные настройки для наведения ракет на цель, чтобы они все же поразили ее. Впрочем, наши ракеты попадали в цель нечасто.

Каким-то образом «Объединенным силам» удавалось справляться с этой задачей намного лучше нас. Несчетное число наших кораблей было сбито прямо над взлетно-посадочной площадкой, где их, по идее, должны были «защищать» планетоиды. Далеко не все попадания ракет были фатальными, и на этом основании мы пришли к выводу, что ракеты наших противников были оснащены бесконтактными датчиками присутствия объекта, которые выпускали множество небольших зарядов вместо одной огромной боеголовки; в этом плане они чем-то напоминали баллистические ракеты MIRV[7]7
   Разделяющаяся головная часть с блоками индивидуального наведения (Multiple Independently Targetable Reentry Vehicle) – тип головной части баллистических ракет, состоящий из нескольких блоков. Такие ракеты применяются для поражения сразу нескольких целей.


[Закрыть].

Генерал Эткинс беседовал с Чамберс, и я прислушался к их разговору.

– Мы выяснили, как головному офису удавалось производить все наше вооружение и при этом не допустить разглашения информации о войне, – говорил он.

Эткинс был наемником – военным, которого прислали сюда по контракту, чтобы выиграть войну. Но «Внешние пределы» лишь впустую потратили свои деньги, хотя ничего удивительного в этом не было. Эткинс оказался абсолютно некомпетентным, как, впрочем, и все мы. И все же мы отличались от него. В конце концов, мы не были профессиональными вояками, а он вроде как считался таковым. Он был одним из немногих «патриотов» среди нас, и мне кажется, его неудачи частично были связаны с тем потрясением, которое он испытал, осознав, что его войска не собирались устремляться в атаку на противника. После этого он много размышлял и время от времени производил на свет планы, требовавшие до идиотизма громадного риска, поэтому все его предложения немедленно отвергались. Я бы уже давным-давно прикончил его, но боялся, что на замену пришлют кого-нибудь менее сговорчивого.

– Индивидуальный инструмент для добычи урана, – сказал он, похлопывая по винтовке, висевшей у него на плече. Он единственный из офицеров никогда не расставался с оружием. – Хитрость состоит в том, что в скафандре довольно рискованно заниматься рытьем шахт, поэтому они сконструировали этот инструмент таким образом, чтобы мы могли соблюдать безопасную дистанцию и вскрывать породу, находясь на поверхности. Мы можем вырыть шахту в полкилометра глубиной, и когда все обломки породы спокойно осядут, мы живые и здоровые пойдем и соберем их. Ну а «Пара глаз» нам нужна для точности наведения.

Как бы ужасно это ни звучало, но все это было правдой. Мы в самом деле рыли траншеи на Церере, только не добывали там уран, мы в них умирали. «Пара глаз» действительно помогала нам улучшить точность наведения, но стреляли мы не в землю. Добыча урана шла в шахтах под землей, и занимались этим преимущественно машины. Эткинс сказал, что существовала и другая версия, согласно которой у нас возникли серьезные проблемы с горными машинами, в том числе это было связано с тем, что песок стал забиваться в подвижные детали, а также с трудностями использования их в безвоздушном пространстве. У нас и правда были такие проблемы, но мы все их давно решили.

– Неужели они не понимают, что со здешней гравитацией они просто выбрасывают деньги в трубу? – поинтересовалась Стэффорд. – После того как пули попадут в породу, осколки разлетятся очень далеко… по параболической траектории и приземлятся на значительном расстоянии от места, где роют шахту. Некоторые из этих обломков могут даже выйти на орбиту.

Эткинс посмотрел на нее со снисходительным видом.

– Это вам известно, потому что вы инженер, но у большинства людей нет инженерного образования. И для них такое объяснение вполне обоснованно. Однако вы правы. Еще до того, как весь подлог вскрылся, некоторые консерваторы стали выступать за использование более эффективных с точки зрения экономики методов. Компании приходилось искать способы для противодействия этим выпадам. Но, разумеется, сейчас это все осталось лишь в теории.

– А как же радиолокационные и ракетные установки?.. – Чамберс уже предвидела ответ на свой вопрос, но все равно задала его.

– Средства защиты от метеоритов, – усмехнулся Эткинс. – Чтобы отстреливать камни, которые полетят в наш завод.

Кажется, мы сбили один такой камень, хотя впоследствии ходило много споров о том, мог ли он в действительности что-либо повредить.

Вторым переговорщиком оказалась доктор Марджери Петерсен. Она была наполовину шведкой, наполовину – швейцаркой, и никто не мог усомниться в ее непредвзятости и стремлении к нейтралитету. Докторскую степень она получила в области политологии и обладала большим опытом улаживания вооруженных конфликтов, начиная еще с тех времен, когда они были намного проще, чем в нынешние дни. Ей было уже около восьмидесяти, но выглядела она как подросток. Меня это не особенно волновало, но тут, как говорится, уже дело вкуса.

Петерсен считала, что без особых сложностей сможет завершить нашу войну. Ужасно хотелось верить ее словам, однако меня мучили некоторые сомнения. Мне было интересно, удастся ли Церере обмануть ее так же, как она уже обманывала многих ее предшественников. Война вообще не должна была начинаться и уж тем более продолжаться в течение семи лет.

Однако она явно обладала даром убеждения.

– В первую очередь вы должны осознать, – сказала она нам, пока мы сидели в конференц-зале и ждали прибытия остальных делегатов, – что, переговорив с главами всех ваших корпораций, я узнала об их искреннем желании положить конец всем военным действиям. Те, кто начал их, уже выбыли из игры, а новые члены правления стремятся побыстрее все уладить и вернуться к своему бизнесу.

Мы ждали, пока придет группа, прибывшая на посадочную площадку «Объединенных сил». Там происходила похожая церемония, связанная с прилетом еще одного корабля ООН. Ряд наших сотрудников находились на их территории, а несколько их людей были у нас. Они выполняли роль посланцев доброй воли, а еще – заложников на случай, если что-то пошло бы не так. Прибытие на другую посадочную площадку носило символический характер, а выбор корабля, на котором предстояло путешествовать доктору Петерсен, определялся жеребьевкой. Кажется, это называется дипломатией.