Текст книги "В битве с исходом сомнительным"

Автор книги: Джон Эрнст Стейнбек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Из тебя выйдет прекрасный оратор, Джим. Ты говоришь таким убедительным тоном. Господи, у меня даже явилась сейчас мысль, как чудесно было бы посидеть в церкви. Чудесно, представляешь? Вот что делает хороший оратор! Если ты сможешь, говоря, убеждать людей переходить на нашу сторону, это будет хорошо и ценно.

Он снял с гвоздя на бочке с водой висевшую там маленькую кружку, зачерпнул воды, выпил.

– Подойдем посмотрим, как там варево наше мясное. Горячее ли.

Люди двигались цепочкой, и когда подходила их очередь, повара накладывали им в их посудину фасоль и куски мяса. Мак и Джим встали в конец цепочки и в свой черед приблизились к котлам.

– Здесь вся еда? – спросил Мак у одного из поваров.

– Мяса и фасоли осталось еще на один раз. А вот соль закончилась. Нам надо еще соли.

Они отошли, жуя на ходу. Солнечный луч, мелькнув над яблонями, упал на землю, осветив поляну и палатки, которые на солнце выглядели теперь не так убого. Лондон беседовал с группой мужчин, стоявших перед строем старых машин.

– Давай посмотрим, что там такое, – предложил Мак.

Они направились к дороге, где и были выставлены машины. Радиаторы покрывал легкий слой ржавчины, у некоторых были спущены шины, и у всех без исключения вид был такой, будто простояли они здесь целую вечность.

Лондон приветственно взмахнул рукой:

– Здорово, Мак! Ты как, Джим?

– Отлично, – ответил Джим.

– Вот, смотрим с парнями колымаги эти. Разобраться хотим, какие выслать можно против скэбов. Все они, если честно, слова доброго не стоят.

– И много машин ты планируешь выслать?

– Пар пять. Они парами пойдут, так что если одна застопорит, другая заберет парней с нее – и вперед! – Он ткнул пальцем в конец ряда. – Вот тот старый «хадсон» еще ничего. Пять «доджей» четырехцилиндровых. Эти звери на брюхе поползут, если им шины выбить… Мой автомобиль тоже сгодится. Бегает пока, голубчик. Так. Посмотрим еще. Нет, с закрытым кузовом нам не надо: из такого камня не бросишь… Вот эта, тупорылая. Думаешь, она на ходу, еще бегает?

Вперед выступил человек:

– Бегает, да еще как бегает! Я на ней через всю Луизиану проехал. Зима, да еще горы, а ей хоть бы что, даже мотор не перегрелся!

Они прошли вдоль ряда, выбирая из никуда не годных те, что могли послужить задуманному.

– Эти парни – командиры отрядов, – объяснил Лондон. – Я каждому из них выдам по машине под его ответственность. А они уж пусть подберут себе людей, пять-шесть на машину. Тех, кому доверять можно. И чтобы побоевитее были. Ясно?

– На слух – просто роскошно, – усмехнулся Мак. – Не представляю, кто бы мог их остановить.

Один из мужчин резко повернулся к нему:

– Еще не родился тот, кто нас остановит!

– Силы так и кипят в тебе, да?

– А ты проверь, если хочешь. Тогда и увидишь.

– Мы пройдемся чуток по округе, Лондон, – сказал Мак.

– О, подожди минутку. От Андерсона ребята только что вернулись. Говорят, Андерсон всю ночь клял их на чем свет стоит. А утром в город двинул, все еще ругаясь.

– Ну, этого следовало ожидать. Как там Эл?

– Эл?

– Ну, сын его. Пострадавший.

– Ребята в дом заходили, видели его. Он хотел в лагерь к нам переехать, но они не решились его с места стронуть. Двое из них с ним остались.

Лондон подошел совсем близко и, понизив голос, чтобы другие не услышали, спросил:

– Куда, ты думаешь, Андерсон направился, а, Мак?

– Думаю, жалобу подавать в город поехал, просить, чтобы нас отсюда взашей выперли. Наверно, заявит, что мы его амбар сожгли. Он так напуган, что готов на все, лишь бы поладить с другой стороной.

– Угу. Считаешь, мы сможем здесь драться?

– Я расскажу тебе, как, мне кажется, это будет. Думаю, поначалу они пошлют группу – попробовать взять нас на испуг, чтобы мы отсюда смылись. Но мы выстоим. Тогда они на нас уже толпу науськают. Тут надо будет смотреть на настроение наших ребят. Если они озлятся, взбесятся, тогда мы будем драться. Ну а если струсят, мы постараемся убраться отсюда. – Он похлопал Лондона по плечу: – Коли так обернется дело, тебе, и мне, и Джиму придется удариться в бега – бежать быстро и подальше. Когда толпа жаждет крови, то ей безразлично, кто будет жертвой.

– Слейте все топливо из баков, – приказал Лондон своим командирам, – и заправьте машины, которые мы отобрали. Запустите стартеры и проверьте, все ли в порядке, но не газуйте без нужды. – Он вновь повернулся к Маку с Джимом: – Пойду пройдусь. Надо обсудить детали. Как тебе наши ребята? Те, кого я старшими на колымаги поставил, к драке готовы. А об остальных что думаешь?

– Если бы я мог заранее знать, как поведет себя та или иная группа, я бы давно уж президентом был! Но кое-что мне все же известно. Запах крови, по-моему, людей раззадоривает. Дай им убить кого-нибудь, пусть даже кошку, и их потянет убивать еще и еще. Если будет драка и наши ребята прольют первую кровь, завяжется настоящее сражение. Ну а если первая жертва будет с нашей стороны, не удивлюсь, если наши полезут на деревья.

– Верно, – согласился Лондон. – Возьми одного кого-нибудь, парня, которого ты хорошо знаешь, и ты всегда будешь знать, как он себя поведет, а если таких, как он, будет уже десять человек, то один черт будет знать, что они могут вытворить! Ну а планы-то у тебя какие? Ждать, а там смотря по обстоятельствам?

– Именно, – ответил Мак. – Если привык иметь дело с толпой, то можешь все-таки хоть на шаг, но что-то предугадать. Нюхом чувствуешь это в воздухе. И помни: если наши дрогнут и сломаются, беги, прячься, укройся под чем-нибудь и сиди тихо. Вот слушай: под мостом, что на Торгас-ривер, есть яма вырытая, сухими ивовыми ветками заваленная. Там еда припасена, одеяла. Туда и беги. На долгую ярость толпа не способна. А когда в город попадешь, отправляйся на Сентрал-авеню, сорок два. Скажешь, что от меня.

– Хорошо бы можно было как-нибудь и Лайзу с парнем вызволить. Не хочу, чтобы они пострадали.

– Вы так говорите, будто полностью уверены, что так оно и будет, – вмешался Джим. – Ведь пока еще ничего не произошло и, возможно, не произойдет. Может, Андерсон в город к кому-нибудь в гости отправился!

– Понимаю, что выгляжу паникером, – признал Мак, словно оправдываясь. – Может, и не произойдет. Только Лондон – человек ценный. Нужный нам человек. Не хотелось бы мне, чтоб погибали наши сезонники. Они хорошие парни. Но Лондон нам нужен. Он один стоит всей забастовки.

Казалось, Лондону эти слова доставили удовольствие.

– Ты много раз в забастовках участвовал, Мак. Скажи, всегда они так проходят?

– Да нет, черт возьми. Но здесь, в этом месте, хозяева отлично спелись. Собрались, сорганизовались. Другие рабочие нас не поддержали, не присоединились к нам. Нам перекрыли поставки еды, голодом морят. Если первую группу остановят, мы огребем по полной. Но ты ведь не поедешь с ребятами, правда же, Лондон?

– Поеду, конечно. Я же еще ни разу не бывал в драке.

– Не советую я тебе это делать, – сказал Мак. – Ты нам можешь понадобиться здесь. Они сегодня попытаются всеми правдами и неправдами вытурить нас отсюда. Без тебя ребята могут испугаться и побежать. Ты же все еще здешний главарь, Лондон. Командующий. А командующему полагается быть в центре самой большой группы и оставаться там до последнего. Пойдем, скомандуем, чтобы машины начинали движение, хорошо? Скэбов набралось полно, и они уже приступили к работе.

Лондон развернулся и поспешил назад к машинам.

– Давайте, ребята! Поторапливайтесь! Пора!

Командиры отрядов затрусили к палаткам – звать свои подразделения. Люди выходили, запасаясь камнями и палками. Мелькали и ножи. Отряды провожала целая толпа. Люди стояли на обочине дороги, шумя, громко разговаривая, давая советы.

– Покажи им, что почем, Джо!

– Проломи им башку!

Заработали, преодолевая возраст, двигатели. Отобранные люди влезли в грузовики, заняли места. Лондон поднял вверх руки, жестом прекращая шум, и крикнул:

– Три пары пойдут в эту сторону, две – в другую!

На малой скорости машины переползли через придорожную канаву и встали в ряд на дороге. Участники акции, приподнявшись, энергично махали шляпами, потрясали кулаками и яростно рассекали воздух палками и дубинками. Машины медленно двинулись в двух направлениях, а толпа оставшихся в лагере кричала им вслед.

Когда машины уехали, крики мгновенно прекратились. Люди стояли в замешательстве и смущении. Они глядели в даль, куда устремились машины, и видели, как те исчезли из виду. Мак и Лондон с Джимом дружно побрели обратно в лагерь.

– Надеюсь, они сумеют нанести хоть какой-то ущерб, – произнес Мак. – Если страдать будем только мы и никто, кроме нас, то долго нам не продержаться. Идем, Джим. Пойдем, глянем, как там старик Дэн. А после, может, возьмем с собой пару-тройку ребят и попробуем навестить Эла. Я ему обязан, и надо бы его подбодрить.

– Пойду воды раздобуду, – сказал Лондон. – В бочке воды почти не осталось.

Джим первым достиг палатки лазарета. Полотнища входа были раздвинуты и подвязаны, чтобы впустить в палатку утренние лучи. Дэн лежал, омываемый солнцем. Лицо его было прозрачно-белым, будто восковым, на щеках вздулись темные вены.

– Как чувствуешь себя, Дэн? – спросил Джим.

Старик слабо пробурчал что-то невнятное.

– Что ты говоришь? – Мак наклонился над Дэном, вслушиваясь.

На этот раз губы старика с трудом выговорили:

– Мне есть не дали.

– Ах ты бедняга, – всполошился Джим. – Я принесу тебе чего-нибудь.

На выходе он замер.

– Мак! – крикнул он. – Они возвращаются.

Со стороны города подъехали четыре машины. Подъехали и встали на дороге. Примчавшийся Лондон протолкался через толпу.

– Какого черта! Что случилось?

Водитель первой машины глуповато улыбнулся.

– Мы не смогли прорваться. – И он снова улыбнулся. – Там баррикада посередь дороги.

– Я же, по-моему, велел вам разрушить баррикаду, если она там будет!

– Ты не понял, – уныло пояснил водитель. – Перед нами две машины шли. Мы подъехали к баррикаде, а там, за нею, человек двадцать с пушками. – Он нервно проглотил комок в горле. – Парень со звездой влез на баррикаду и говорит: «Пикетировать в нашем округе противозаконно. Поворачивайте назад!» Старый «хадсон» поехал было в объезд и сковырнулся в канаву. Ребята из него так и посыпались. Они, как ты и велел, в тупорылую тут же взобрались.

Люди рядом с водителем с важностью кивали, подтверждая его слова.

– Продолжай, – голос Лондона звучал теперь тихо, подавленно.

– И тупорылая попробовала вдарить по баррикаде. И как только она двинулась, парни за баррикадой пустили слезоточивый газ и принялись стрелять по шинам тупорылой. Наши ребята кашлять начали. Столько газу было, что глаза не видели ничего. Те парни противогазы нацепили и наступают, а в руках у них – наручники. – Он снова улыбнулся. – Ну, мы и повернули назад. Что мы могли? У нас даже и камней порядочных не было, чтобы бросать. Тех ребят, что в тупорылой были, они всех похватали. Господи, в жизни я столько газа не видел!

Он поднял взгляд.

– Там и вторая группа едет, – с безнадежным видом произнес он. – Наверно, они с обеих концов дорогу перекрыли.

Толпа исторгла вздох – долгий, странный. Некоторые, повернувшись, медленно побрели к палаткам, волоча ноги, опустив головы, словно погруженные в невеселые мысли.

Лондон повернулся к Маку. Вид у того был озадаченный.

– Как думаешь, может, машинам стоит через сад попробовать проехать, по бездорожью? Ведь дороги-то все могут оказаться перекрыты, – предложил Мак.

Лондон покачал головой:

– Слякотно слишком. Машина и десяти футов не пройдет, как в грязи застрянет.

Мак вспрыгнул на подножку одной из машин.

– Слушайте, ребята! – крикнул он. – Нам остается единственный способ прорваться. Давайте всем скопом отправимся и снесем эти баррикады! Не имеют они права нас запирать здесь, и будь они все прокляты!

Он сделал паузу, ожидая какого-нибудь отклика, оживления. Но люди отводили глаза, и каждый ждал, что ответит кто-нибудь другой.

Наконец кто-то один произнес:

– Нам драться нечем, мистер. Голыми руками газ и пушки не победить. Дайте нам ружья, тогда поборемся.

Слова эти вызвали у Мака ярость.

– Они убивают наших парней, сжигают дома и строения наших друзей, а вы не хотите драться! Даже крыса паршивая, попав в капкан, и та борется!

Безнадежность повисла в воздухе, подобно слезоточивому газу.

– Не можем мы, мистер, драться с газом и пушками голыми руками! – повторил все тот же мужчина.

От ярости голос у Мака срывался.

– А со мной драться голыми руками вы, сволочи трусливые, сможете? – Губы его беспомощно дрожали. – Вот и пробуй вам помочь, пробуй сделать для вас что-нибудь… – Он осекся.

Лондон потянулся к Маку и стащил его с подножки. Глаза у Мака сверкнули безумным блеском. Он попытался вырваться.

– Убью этих подонков трусливых! – вопил он.

Джим вспрыгнул на подножку с другой стороны и взял Мака за другую руку.

– Мак, – успокаивал он. – Мак… Ради бога, ты сам не знаешь, что несешь!

Подхватив Мака с двух сторон, Лондон и Джим повели его сквозь толпу. Люди стыдливо опускали головы, не смея глядеть им в лицо, и перешептывались, втихомолку повторяя: «Голыми руками пушки и газ не победить».

Участники акции молча спрыгнули на землю из своих машин, оставив их на дороге.

Мак обмяк и, больше не сопротивляясь, позволил увести себя в палатку Лондона и усадить там на тюфяк. Джим смочил тряпку водой из ведра и хотел умыть ему лицо, но Мак отнял у него тряпку и умылся собственноручно.

– Я в порядке, – тихо произнес он. – Не гожусь я никуда. Гнать меня из партии надо.

– Ты ж не спал совсем, – возразил Джим.

– Знаю. Но дело не в этом. Они сами не хотят себе помочь. А я ведь видел, как люди безоружные на пулеметный огонь шли. А эти сегодня с горсточкой зеленых помощников шерифа не хотят сразиться! Испугались до смерти! – И он продолжил: – Знаешь, Джим, я не лучше их. Надо было мне голову включить. Когда я прыгнул на подножку, то всего лишь подзадорить их хотел, но это проклятое трусливое стадо овец меня взбесило… Нельзя было впадать в неистовство, не имел я права на это. И выгнать меня надо из партии взашей.

– Я и сам часто в бешенство впадаю, – сочувственно произнес Лондон.

Мак разглядывал свои пальцы.

– Бежать бы отсюда без оглядки, – горестно заметил он. – В стог сена заползти и уснуть там, и пропади они пропадом, вся эта шайка.

– Вот отдохнешь ты, – сказал Джим, – и к тебе вернутся силы. Ляг и постарайся уснуть, Мак. Мы позовем тебя, если ты понадобишься, правда, Лондон?

– Конечно, – сказал Лондон. – Ты ляг и вытяни ноги. Сейчас ты ничего сделать не можешь. Пойду с командирами отрядов переговорю. Может, подберем несколько смелых ребят – пробраться и глянуть на эти баррикады.

– Боюсь, что на этот раз они приперли-таки нас к стенке, – сказал Мак. – Сумели напугать наших еще до того, как те выступили. – Он лег на тюфяк. – Что им нужно, так это кровь, – пробурчал он себе под нос. – Толпе надо кого-то растерзать… О господи, как же это меня угораздило все испортить с самого начала! – Он закрыл глаза и тут же снова их открыл. – Слушайте, очень скоро они к нам заявятся – шериф или еще кто-нибудь. Не робейте и разбудите меня. Не давайте им спуску ни в чем и меня призовите на помощь.

Он потянулся по-кошачьи и, уткнувшись головой себе в руки, задышал размеренно и ровно.

Солнце погрузило в тень распорочные веревки палатки и нарисовало квадратик света на убитой шагами земле возле распахнутого входа.

Джим и Лондон потихоньку вышли.

– Бедный парень, – заметил Лондон. – Соснуть ему надо. Никогда не видел еще, чтобы настолько не хватало сна человеку! Говорят, копы иногда так делают: не дают спать задержанному, и тот с ума сходит.

– Проснется и будет как новенький, – сказал Джим. – Господи, я ведь обещал Дэну принести ему поесть чего-нибудь, а тут как раз машины эти приехали. Надо сейчас ему еды принести.

– А я пойду Лайзу повидаю. Может, она согласится поухаживать за старым греховодником.

Джим направился к печкам, зачерпнул там фасоли в жестянку и понес еду в больничную палатку. Слонявшиеся без дела люди собирались в кучки. Джим заглянул в палатку. Треугольник солнечного света стал короче и, переместившись, погрузил койку Дэна в тень. Старый Дэн лежал с закрытыми глазами и медленно, слабо дышал.

Странный затхлый гнилостный запах заполнял палатку – запах искалеченной, медленно умирающей плоти. Джим склонился над койкой:

– Дэн, я принес тебе поесть.

Дэн медленно разомкнул веки.

– Не хочу я ничего. Жевать сил нет.

– Надо поесть, Дэн. Без еды не поправишься. Слушай, я тебе под голову подушку подложу и покормлю тебя.

– Не хочу я поправляться. – Голос у Дэна был тягучим, медлительным. – Хочу лежать здесь и больше ничего. Я лесорубом-верховым был – верхушки срубал. – Глаза его вновь закрылись. – Лезешь по стволу все вверх, а внизу малые деревья остаются, лес второго, третьего сорта. А ты закрепляешь на себе пояс безопасности…

Он глубоко вздохнул и перешел на невнятный шепот. Пятно солнечного света заслонила чья-то тень. Джим поднял глаза.

При входе в палатку стояла Лайза с завернутым в платок ребенком на руках.

– Мне с ребенком одним хлопот хватает, а он говорит, чтобы пришла сюда и за каким-то стариком смотрела…

– Ш-ш!.. – прервал ее Джим и поднялся с койки, чтобы Лайзе было видно осунувшееся, со впалыми щеками лицо Дэна.

Она скользнула внутрь и присела на свободную койку.

– О-о, я не знала… А что вы хотите, чтобы я делала?

– Ничего. Только чтобы побыла с ним.

– Не люблю я таких. Запах у них особый. Знаю я этот запах! – Она нервно поежилась и прикрыла платком круглое личико ребенка, словно оберегая его от этого запаха.

– Ш-ш… – зашипел Джим. – Может, он еще оклемается.

– С таким-то запахом? Нет! Я знаю этот запах. Если так пахнет, значит, часть его уже умерла.

– Вот несчастный! – воскликнул Джим, и немудрящие эти слова чем-то тронули девушку.

Глаза у Лайзы наполнились слезами.

– Я останусь. Побуду здесь. Видала такое и раньше. Вреда от такого никому не бывает.

Джим сел возле нее.

– Мне хорошо с тобой рядом, – ласково произнес он.

– Не надо этого всего.

– Хорошо. Не буду. Я только удивился, почему рядом с тобой так тепло.

– Потому что и мне не холодно.

Глядя в сторону, он сказал:

– Я хочу поговорить с тобой, Лайза. Ты не поймешь, но это не важно. Совсем не важно, ни чуточки. Все рушится и разлетается. Но это лишь маленькая часть целого. И это ничего, Лайза. Ни ты, ни я, если брать все это в целом, большого значения не имеем. Понимаешь, Лайза? Я это сам себе говорю, но сознаю яснее, когда ты меня слушаешь. Ты догадываешься, о чем я говорю, да, Лайза?

Он увидел, как лицо ее от шеи вверх заливает краска.

– У меня ребенок новорожденный, – сказала она. – А потом, я не такая. – Она взглянула на него, и в глазах у нее был стыд. – Не говори таких слов. И брось ты этот тон, – умоляюще добавила она. – Ты ведь знаешь, что я не такая!

Джим протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но она отпрянула от него.

– Нет!

Он встал.

– Не обижай старика. Ясно? Вода и ложка на столе. Давай ему пить понемножку время от времени.

Он вдруг вскинул голову, напряженно вслушиваясь в гул голосов в лагере, постепенно нараставший шум. А потом поверх басовитого гула вверх взвился и тут же сердито упал чей-то страстный выкрик.

– Мне пора, – сказал Джим. – Береги его. – И поспешил прочь.

Возле кухонных печек теснились люди, облепившие некий предмет в центре. Лица у людей были сосредоточены, обращены внутрь. Сердитый голос исходил из центра. Вглядевшись, Джим понял, что толпа перемещается, влекомая к пустому маленькому возвышению, помосту, сооруженному для похорон Джоя. Толпа двигалась к помосту и, достигнув, обтекала его со всех сторон. Но какой-то человек, вдруг вырвавшись из толпы, вскочил на помост. Джим подбежал к собравшимся. Теперь он видел четко. На помосте стоял Берке, хмурый и злобный. Он бурно жестикулировал, а голос его гремел над головами толпившихся внизу. Джим заметил Лондона, примчавшегося со стороны дороги.

Берке ухватился за поручень перекладины.

– Вот и он наконец, – выкрикнул Берке. – Полюбуйтесь на него! Это тот парень, от которого вся порча пошла! Чем, черт возьми, он тут у нас занимался? Сидел себе, посиживал в своей палатке, жрал персики консервированные, когда мы мокли под дождем и питались дрянью, от которой и свинья рыло воротит!

Лондон даже рот открыл от изумления.

– Что здесь происходит? – рявкнул он.

Берке перегнулся через поручень.

– Я скажу тебе, что происходит! Происходит то, что мы хотим над нами другого старшего. Такого, который не станет нас продавать за банки с консервами!

Лицо у Лондона побелело, плечи напряглись. Он с ревом ринулся в податливо расступавшуюся перед ним массу людей; расшвыривая замешкавшихся направо и налево, буравя собой толпу. Пробравшись к помосту, он ухватился за поручень и уже подтягивался, когда Берке, целя пяткой ему по голове и не попав, ударил в плечо и оторвал от поручня одну его руку. Лондон издал новый рев. Он стоял на помосте возле поручня. Берке хотел дать ему пощечину и опять промахнулся. И тогда с тяжкой стремительной силой большого и грузного человека Лондон сделал бросок левой, и, так как Берке увернулся, огромный правый кулак Лондона сбоку пришелся ему по челюсти, сильно зацепив ее. Ударом этим Берке был поднят в воздух и затем брошен вниз на помост. Голова у него безвольно свесилась с края помоста, сломанная челюсть была свернута на сторону, во рту виднелось крошево зубов. Изо рта Берке струей лилась кровь, заливая нос, стекая по глазу, и исчезала где-то в волосах.

Лондон стоял над ним, тяжело дыша, и глядел на распростертое тело. Потом медленно поднял голову:

– Ну, кто еще из вас, сукины дети, считает меня предателем?

Те, кто ближе всех стоял к свесившейся голове Берке, глядели на нее завороженно, не сводя глаз. Стоявшие по бокам помоста толкались, напирали, становились на цыпочки, чтобы лучше видеть картину, глаза их сверкали злобой.

«Совсем ему челюсть раздолбал, – произнес какой-то мужчина. – Эта кровь из мозгов у него идет». Другой истерически вопил: «Убил его! Порешил! Голову ему оторвал!»

Затесавшиеся в толпу женщины одеревенело глядели на свисавшую голову. Тяжелый звук приглушенного рыдания, изумленное пугливое «ах» поднималось над толпой. Плечи цепенели, руки грозно приподнимались. Лондон все еще тяжело дышал, но казался озадаченным и растерянным. Он оглядывал свой кулак, рассеченные, окровавленные костяшки пальцев. Потом окинул взглядом толпу, словно моля о помощи, и увидал стоявшего поодаль Джима. Тот поднял над головой сцепленные руки, потом указал на дорогу, на стоявшие там машины и вновь на дорогу. Лондон обернулся к глухо ворчащей толпе, и с лица его слетело выражение растерянности. Он сердито нахмурился.

– Ладно, ребята! – крикнул он. – Знаете, почему я до сих пор ничего не сделал? Да потому что вы мне не помогали! Но теперь-то, видит бог, вы готовы. Вас теперь ничем не остановить!

Толпа исторгла из себя вопль – долгий, хриплый, звериный вопль был ему ответом. Лондон поднял обе руки.

– Кто пойдет за мной и разобьет в пух и прах эту чертову баррикаду?

Толпа быстро меняла облик. Глаза и мужчин, и женщин загорались воодушевлением. Толпа колыхалась, подхваченная единым порывом. Ее крики больше не были разрозненными одинокими криками одиноких людей. Все двигались сообща и вместе, лица приобретали сходство. И рев был единодушным – единый голос, порожденный глотками многих.

– Пусть кто-то сядет за руль! – крикнул Лондон. – Давайте, давайте! Пошли!

Он спрыгнул с помоста, пробился через толпу. Спешно завели моторы. Толпа вылилась на дорогу. Она больше не была разрозненной, вялой, безучастной. Она превратилась в отлично отлаженный и в высшей степени действенный механизм, некую грозную машину. Люди рысью двигались по дороге, сдержанные, целеустремленные, а за ними неспешно следовали машины.

Джим видел, как все начиналось. Он громко приказывал себе:

– Не увлекайся! Не лезь! Не давай себе увлечься! Сохраняй благоразумие!

Большинство женщин ринулись вперед вместе со своими мужчинами, но оставшиеся бросали на Джима странные опасливые взгляды, потому что, когда он глядел вслед удалявшейся грозной машине толпы, глаза его загорались тем же воодушевлением. А потом машина эта скрылась, и Джим, прерывисто вздохнув, отвернулся. Рука потянулась к раненому плечу и сжала его, на что плечо отозвалось приступом боли. Джим медленно побрел к палатке Лондона, а войдя, молча сел там на ящик.

Мак взглянул на него, с трудом разлепляя веки. Лишь тоненькая щелка между ними показывала, что он не спит.

– Сколько ж я проспал, Джим?

– Не так много. Еще полудня нет, по-моему, хотя дело идет к полудню.

– Мне такие сны снились… Однако я отдохнул. Думаю, пора мне встать.

– Лучше еще поспи, если получится.

– Зачем? Я вполне отдохнул. – Он широко открыл глаза. – И глаза больше не щиплет. Когда так устаешь, сон бывает тяжелым. Снилась всякая чертовщина.

– Лучше еще поспи.

– Нет.

Он сел, потянулся.

– Что-нибудь произошло, пока я спал? Тишина какая-то гробовая.

– Много чего произошло, – сказал Джим. – Берке попытался сместить Лондона, а тот вдарил ему, чуть не убил. Господи, я и позабыл о Берке!

Он ринулся вон, обежал палатку, кинул взгляд на помост. Затем вернулся.

– Кто-то перетащил его оттуда, – сказал он.

Мак был уже на ногах и взволнован.

– Расскажи мне!

– Ну, когда толпа увидела кровь, все словно обезумели, и Лондон повел их ломать баррикаду.

– А что я тебе говорил! – вскричал Мак. – Им кровь требуется, они крови жаждут! Вот что работает! Я же говорил! Ну а потом – что?

– Они сейчас все там, на дороге. Господи, Мак, это надо было видеть! Как будто все они исчезли, превратились во что-то… животное какое-то, что ли… зверя, бегущего по дороге. Все – как один страшный зверь. Меня чуть не втянуло туда, хотел идти с ними, а потом подумал: «Нет, ты не должен, не имеешь права. Будь благоразумен!»

– Верно! – одобрил его Мак. – Многие считают толпу безалаберной, никчемной, но я много раз ее наблюдал и могу утверждать, что толпа, когда она чего-то хочет, действует эффективно, умело, не хуже натренированных солдат, но вот в чем загвоздка: порушат они баррикаду, а что будет дальше? Дальше они захотят крушить еще и еще, пока не остынут. Ты верно сказал, – продолжал Мак, – насчет огромного животного. Толпа – это другое, чем каждый отдельный человек в ней. Это животное, этот зверь сильнее всех их, вместе взятых. И желания у этого зверя иные, чем у отдельных людей. Все как док говорил: мы не знаем, во что это выльется.

– Зверь разрушит баррикаду, – сказал Джим.

– Я не про это. Зверю вовсе не баррикада нужна. А чего он хочет – мне неизвестно. Беда в том, что ученые, рассуждающие о народе, думают, что народ – это люди. На самом деле – нет. Народ – это животное другой породы. Она так же отлична от породы человеческой, как, например, порода собачья. То, что мы можем как-то этим управлять, Джим, это прекрасно. Но знаний у нас маловато. Начавшись, все может обернуться чем угодно…

Он говорил оживленно, взволнованно и с некоторым страхом.

– Прислушайся-ка, – сказал Джим, – по-моему, слышно… – Он бросился ко входу. – Возвращаются! – вскричал он. – И шум другой… Разрозненный какой-то, расползшийся…

Дорогу заполнила возвращающаяся толпа. Лондон вырвался вперед и тяжелой рысью направился в их сторону. Приблизившись, он прокричал:

– В палатку! Живо! Прячьтесь в палатке!

– Чего это он? – удивился Джим. Но Мак, ни слова не говоря, втолкнул его внутрь палатки и, отвязав тесемки, прикрыл вход.

– Он знает, что делает, – сказал Мак. – Сиди тихо и дай ему справиться с этим. Что бы там ни было, не высовывайся.

Они слушали похожий на дождь шелест шагов, крики. Потом увидели на стенке палатки приземистую темную тень Лондона, кричавшего:

– Угомонитесь, парни, хватит!

– Мы покажем ему, кто из нас трусливый подонок!

– Вы разобиделись, что вас поругали! – кричал Лондон. – Ну, пойдите, выпейте чего-нибудь, успокойтесь. Вы все проделали отлично, но друга моего я вам не выдам. Ведь он и вам друг! Он работал на вас до упаду, вот что я вам скажу, работал так, что с ног валился от усталости!

Сидя в палатке, Мак и Джим почувствовали перемену, напор толпы ослаб, истощился в сотнях разрозненных криков.

– Да мы знаем, Лондон!

– Ясно, только чего ж он нас трусами обозвал…

Мак дышал тяжело, прерывисто.

– Это было совсем близко, Джим. Совсем рядом…

Квадратная тень Лондона все еще маячила на полотнище палатки, но возбужденное многоголосье ослабевало, рассеивалось, теряя свой грозный смысл.

Лондон расширил тему:

– Если кто-то из вас, ребята, считает, что я прячу у себя банки персиков, можете войти и осмотреть палатку!

– К черту, Лондон! Никогда мы такого не думали!

– Это все сукин сын Берке нас натравливал!

– Он под тебя подкапывался, Лондон. Я слышал, что он болтает.

– А раз так, убирайтесь. Мне есть чем заняться.

Тень на стенке палатки оставалась там, пока голоса не стихли, а толпа возле палатки не рассосалась. Лондон приподнял полотнище входа и вошел усталый.

– Спасибо, – сказал Мак. – Ты не можешь знать, до чего близка была опасность, так, как это знаю я. Ты справился с ними, Лондон. О, как же ловко ты с ними справился!

– Я был напуган, – признался Лондон. – Но знаешь, не из-за этого ты можешь думать обо мне плохо. На обратном пути я поймал себя на том, что мне хочется прийти и собственными руками убить тебя. – Он осклабился. – Не знаю, почему это так.

– Никто не знает, – пожал плечами Мак. – Но факт остается фактом. Расскажи нам, что было на дороге.

– Мы смяли их, – сказал Лондон. – Набросились так, как будто и нет их там совсем. Они пустили газ, и некоторые ребята стали кашлять и вопить, но эти новоиспеченные копы не имели, черт возьми, против нас ни единого шанса. Кое-кто из них попросту бежал, думаю, даже большинство. Ну а те, кто остался, были разбиты в пух и прах. Ребята были злы как черти.

– Стрельба-то была?

– Нет. Не успели они. Постреляли в воздух, думали, мы остановимся. А мы все напирали и напирали. Есть копы, которых хлебом не корми, только дай пострелять в нас, но большинству это не нравится. Вот мы их и смяли. И баррикаду разрушили.

– Ну а машины-то прошли?

– Да, черт возьми. Восемь машин прорвались. С парнями, злыми, как сто собак.

– Копов поубивали? – спросил Мак.

– Что? Поубивали? Не знаю. Я не глядел. Может, и поубивали. Могло быть и такое. Думаю, даже пулеметный огонь нас бы не остановил.

– Здорово, – похвалил Мак. – Вот если бы можно было подогревать народ по желанию, как конфорку включают: надо – включаешь, не надо – выключаешь, тогда бы мы революцию эту чертову устроили завтра же, а к вечеру того же дня все было бы уже кончено. У наших настроение изменилось очень быстро.