Текст книги "В битве с исходом сомнительным"

Автор книги: Джон Эрнст Стейнбек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава 11

Бобы плавали в свином жире. Мак и Джим принесли из палатки свои жестянки и встали в очередь, ожидая, пока их наполнят месивом. Затем они отошли в сторону, Джим вытащил из кармана деревянную лопаточку и попробовал бобы.

– Мак, – сказал он. – Я не могу это есть.

– Привык к чему-нибудь получше, да? Не можешь есть, а надо. – Он взял в рот бобы из своей жестянки и тут же вывалил еду на землю. – Не ешь это, Джим. Стошнит. Что за гадость – бобы и жир этот! Парни скандалить начнут.

Они глядели, как люди, усевшись подле палаток, пытаются съесть ужин. Туча накрыла теперь все небо и поглотила звезды.

Мак сказал:

– Кое-кто, думаю, так и поваров прибьет, пожалуй. Давай-ка сходим к Лондону.

– Я что-то не вижу палатки Дейкина, Мак.

– Ее нет. Миссис Дейкин сняла ее. В город уехала и палатку с собой прихватила. Чудной этот Дейкин. Даже при смерти будет о деньгах думать. Лондона нам отыскать надо.

Они направились по проходу к холщовой палатке Лондона. Сквозь холстину просвечивал огонек.

Мак приподнял полотнище у входа. Лондон сидел на ящике с вскрытой банкой сардин в руках. На полу на тюфяке съежившись лежала темноволосая Лайза. Она нянчила младенца. При виде мужчин она прикрыла краем платка младенца и голую грудь и, бегло улыбнувшись вошедшим, вновь занялась ребенком.

– Как раз ужинать время, – сказал Мак.

Лондон выглядел смущенным.

– У меня тут осталось кое-что из еды…

– А месиво это скотское ты попробовал?

– Ну да.

– Вся надежда, что и у других кое-что осталось из еды. Необходимо раздобыть что-нибудь, иначе парни на нас накинутся.

– Похоже, провизию нам поставлять перестали, – сказал Лондон. – У меня еще одна банка сардин имеется. Хотите?

– Ты в самую точку попал! – вскричал Мак, жадно хватая банку и вертя ключ. – Давай свой ножик, Джим. Сейчас мы ее раскурочим!

– Как твоя рука? – осведомился Лондон.

– Как чужая.

Снаружи послышалось:

– Вот тут это. Где свет горит.

Холщовая складка приподнялась, и вошел Дик. Он был аккуратно причесан. Держал в руке серое кепи. Серый костюм был чист, хотя и не отглажен. Только по нечищеным, покрытым пылью башмакам можно было догадаться, что он добирался пешком и путь его был долгим. Остановившись у входа, он окинул всех взглядом.

– Привет, Мак! Здравствуй, Джим! И ты здравствуй, детка, как поживаешь?

Глаза у девушки блеснули. Щеки вспыхнули румянцем. Она кокетливо поправила платок на плечах.

Мак взмахнул рукой:

– Это Лондон, а это наш Дик.

Дик приподнял руку в полуприветствии.

– Как вы тут? – спросил он. – Послушай, мы этих молокососов в городе, кажется, неплохо проучили.

– Ты это о чем? И зачем вообще сюда заявился?

Из наружного кармана Дик вытащил газету и передал ее Маку. Мак развернул газету, а Лондон с Джимом, заглядывая через его плечо, силились прочесть текст.

– Это утренняя, – пояснил Дик.

– Вот черт! – воскликнул Мак.

Крупный заголовок гласил: «Правление решило подкормить бастующих». «На заседании вчера вечером правление единогласно проголосовало за предоставление еды бастующим сборщикам яблок».

– Да уж, проучили, нечего сказать, – заметил Мак. – И кормить уже начали, Дик?

– Начали, черт возьми!

– Не вижу причины артачиться, – вмешался Лондон. – Хотят угостить нас яичницей с ветчиной? Мы не против. Я уж точно!

– Конечно, – издевательски протянул Мак. – Если и вправду хотят! Газета умолчала о другом заседании правления, которое состоялось вслед за первым.

– И в чем же тут подковырка? – возмутился Лондон. – Что не так?

– Слушай, Лондон, – сказал Мак. – Этот трюк хотя и старый, но действенный. К Дику толпой валят сочувствующие, тащат нам еду, одеяла, деньги. И вдруг объявляют это. Дик начинает очередной сбор пожертвований. А сочувствующие ему говорят: «Какого черта! Вас же теперь власти штата кормят!» «Кормят они! Как же!» – говорит Дик. А на это ему: «Я в газете видел. Помощь вам теперь посылают, еду. Ты, видать, с помощи нашей себе кое-что отщипнуть вздумал»! Вот как это работает, Лондон. Видал ты сегодня еду, от властей штата присланную, а?

– Нет, ко…

– И Дик тоже ничего собрать не смог. Теперь-то ты понял. Они нас вздумали голодом морить. И, ей-богу, им это удастся, если нам никто не придет на помощь. – Он повернулся к Дику: – У тебя ведь отлично получалось.

– Конечно, – согласился Дик. – А то, что произошло, – это мелочь. Дайте мне малость времени, и я все налажу. Только мне нужна бумага от вашего главного здесь, в которой говорилось бы, что никакой еды вы в глаза не видели. И чтоб подпись председателя вашего была, ответственного за забастовку.

– Ладно, – кивнул Лондон.

– В Торгасе полно сочувствующих, – продолжал Дик. – Но после того как правление Союза садоводов так хорошо подсуетилось, сочувствующие попрятались, в щели заползли, как сверчки. Но никуда они не делись, и я до них доберусь.

– У тебя это отлично получалось до всей этой заварухи, – сказал Мак.

– Конечно, получалось. Правда, вышла загвоздка со старой дамой одной. Уж так рвалась она нашему общему делу помощь оказать, что я даже испугался.

Мак засмеялся.

– Вот уж не думал, что ты из скромности можешь на шаг отойти от кормушки! А если она всерьез хотела всю себя отдать нашему общему делу?

Дика передернуло.

– Всю себя весило полтонны!

– Ладно. Подготовим тебе бумагу. И сматывайся отсюда поскорее. Надеюсь, тебя не засекли?

– Не знаю, – отвечал Дик. – Подозреваю, что могли засечь. Так что я Бобу Шварцу отписал с просьбой приехать. У меня такое чувство, что вскорости мне придется опять ноги в руки и уходить отсюда. Боб тогда меня заменит.

Порывшись в ящике, Лондон извлек оттуда клочок бумаги и карандаш. Мак взял их у него и написал требуемый документ.

– Красиво ты пишешь, – с восхищением произнес Лондон.

– Что? О, ну да, конечно. Хочешь я за тебя распишусь, Лондон?

– Ясно, хочу. Действуй.

– Господи, я и сам бы мог все это проделать, – сказал Дик, беря бумагу и аккуратно складывая ее. – Да, Мак, я слыхал разговор, что парня одного шлепнули.

– А ты и не знал? Это был Джой.

– Черт!

– Ну да. Он с группой скэбов прибыл и пытался их сагитировать, чтоб к нам переметнулись, когда в него пулю пустили.

– Бедняга!

– Он быстро концы отдал. Может, с минуту мучился, не больше.

Дик вздохнул.

– Джою на роду так было написано. Раньше или позже, но это бы случилось. Похороны готовите?

– Завтра.

– И все парни участие примут?

Мак покосился на Лондона.

– Конечно. Может быть, нам удастся вызвать этим общественное сочувствие.

– Ну, Джою бы это радость доставило. Он был бы на седьмом небе. Жаль, что не увидит. Ну, пока. Пора мне. – Дик повернулся, чтобы уйти. Лайза подняла на него глаза. – Пока, детка. Еще пересечемся, может быть. – Щеки у девушки опять запылали. Губы чуть приоткрылись, и, когда борта палатки перестали уже колыхаться за ушедшим, она еще глядела ему вслед.

Мак сказал:

– Господи, как же у них здесь все схвачено. Дик работу знает как никто. Если уж он не может достать еды, стало быть, это просто невозможно.

– А с трибуной, чтоб речи говорить, что слышно? – спросил Джим.

Мак повернулся к Лондону:

– Ты обеспечил это, Лондон?

– Ребята поставят ее завтра утром. Удалось достать только штакетины старые. Так что помост будет совсем небольшой.

– Не важно, – сказал Мак, – каким он в длину будет. Лишь бы высокий, чтобы Джой каждому был хорошо виден.

На лице у Лондона промелькнула озабоченность.

– А что же я ребятам-то скажу? Ведь ты велел мне с речью выступить.

– Да у тебя достаточно накипело, – сказал Мак. – Скажешь им, что парень этот жизнь за них отдал. Что если он это сумел, то разве не смогут они сами за себя постоять?

– Не мастак я по части речей, – жалобно возразил Лондон.

– Да и не надо речей. Просто поговоришь с ребятами. Как часто делаешь. И это, уверяю, будет лучше любой речи.

– Если так, тогда ладно!

Мак повернулся к Лайзе:

– Как ребятенок твой?

Покраснев, она плотнее укутала плечи платком. На щеки легли тени от ресниц.

– Ведет себя очень даже неплохо. Спокойный. Не плачет совсем.

Борт палатки, резко дернувшись, впустил доктора. Быстрые, порывистые движения Бертона не соответствовали по-собачьи грустным его глазам.

– Я молодого Андерсона навестить иду, Мак, – сообщил он. – Хочешь со мной?

– Конечно, док. – И он обратился к Лондону: – Ты караул усадьбу охранять послал?

– Угу. Не хотели они идти поначалу, но я все же заставил, пошли.

– Хорошо. Идем, док. И ты давай с нами, Джим, если сдюжишь.

– Я нормально себя чувствую, – заявил Джим.

Бертон взглянул на него в упор:

– Тебе лежать надо.

– Я боюсь его одного оставлять, – ухмыльнулся Мак. – Его на минуту одного оставишь, и он незнамо что вытворит! Пока, Лондон, после увидимся.

Снаружи царила тьма. Черная туча теперь покрывала все небо, и звезд видно не было. Глухая, боязливая тишина опустилась на лагерь. Люди, сидевшие возле редких костров, разговаривали тихо. Теплый, сырой воздух был неподвижен. Док, Мак и Джим, тщательно выбирая путь, вышли из лагеря и окунулись в темноту.

– Боюсь, дождь польет, – сказал Мак. – Если ребята промокнут, та еще морока начнется для нас. Струсят сильнее, чем от ружейной пальбы. Палатки-то, поди, протекают.

– Конечно, протекают, – подтвердил Бертон.

Они добрались до сада и пошли вдоль первого ряда. Было так темно, что идти приходилось на ощупь, вытянув вперед руки.

– Как ты оцениваешь положение забастовщиков? – осведомился док.

– Положение не ахти. Хозяева здорово сорганизовались здесь, в этой долине. Прямо что тебе Италия[10]10
  Италия под властью диктатора Муссолини часто приводилась в пример как образец эффективности авторитарных способов управления.


[Закрыть]. Каналы продовольственных поставок перекрыты. Если не достанем продуктов – мы погибли. А если еще и ливень хороший прибавится, этой же ночью парни покидать нас начнут. Сдрейфят они, док! Это точно! А вообще – забавная штука, док, – ты в наше дело не веришь, а сдашься, возможно, последним. Не пойму я тебя!

– Я и сам себя не понимаю, – мягко произнес док. – В дело я не верю, а в людей верю.

– Как это у тебя выходит?

– Не знаю как. Наверно, потому, что верю я в то, что это люди, а не животные. Может, окажись я даже в собачьем приюте, где собаки голодают и помирают от грязи и болезней, а я смогу им помочь, то стану помогать. Ведь не их же вина, что они такие. И не скажешь: «Такими их сделало отсутствие высокой цели и неумение позаботиться о себе. Собаки есть собаки, все они такие». Нет. Ты примешься мыть их, чистить клетки, кормить. Вот так и я, наверно, обладаю некоторым умением помогать людям и, когда вижу, что кто-то нуждается в помощи, эту помощь оказываю. Делаю свое дело, особенно не задумываясь и не рассуждая. Если живописцу попадается кусок холста и у него есть краски, у него возникнет желание писать на этом холсте. Он же не задается вопросом, почему у него возникло это желание.

– Ну да. Понимаю тебя. С одной стороны, это может показаться чем-то очень уже хладнокровным – держаться в сторонке, глядеть на людей немного сверху вниз и не сливаться с ними, а с другой стороны, док, это ведь чертовски здорово выглядит – порядочно, по-честному, чистая позиция!

– Ой, Мак, знаешь, у меня дезинфицирующий раствор кончается. Завоняет здесь все, если не достать еще карболки!

– Подумаю, как помочь тебе, – пообещал Мак.

Впереди, ярдах в ста от них, светился желтый огонек.

– Это, кажется, дом Андерсона, да? – спросил Джим.

– Похоже. Скоро нас должен остановить караульный.

Они зашагали на огонек, но их никто не окликнул. Они подошли к самым воротам – по-прежнему никого.

– Да где же, черт возьми, эти караульные, которых Лондон сюда прислал? – воскликнул Мак. – Войдем во двор, док, поищем. Интересно, может, их вообще здесь нет!

Бертон, пройдя по дорожке к дому, вошел в освещенную кухню. Мак с Джимом направились к амбару, где и обнаружили стражников. Лежа на низкой копне сена, парни курили папиросы. Висевшая на вбитом в стену крюке керосиновая лампа освещала желтым светом ряд пустых закромов и большую груду упакованных в ящики яблок – подготовленный к отправке урожай Андерсона.

Мак вспыхнул яростью, но тут же взял себя в руки, и, когда заговорил, голос его звучал мягко и дружески:

– Послушайте, ребята, это вам не шутки, мы узнали, что «бдительные» готовятся поквитаться с Андерсоном за то, что он предоставил нам место на ранчо. А знаете, что было бы, не пусти он нас сюда? Они бы к этому времени из нас котлету сделали. Андерсон – хороший человек. Нельзя допустить, чтоб кто-то его тронул.

– Так никого нет, – возразил один из стражников. – Господи, мистер, не всю же ночь нам взад-вперед ходить. Мы весь день в карауле проторчали!

– И продолжайте в том же духе! – рявкнул Мак. – Если они нагрянут, Андерсон вышвырнет нас отсюда. И куда нам тогда деваться?

– Могли бы подальше у реки расположиться!

– Придумал, нечего сказать! Да нас в таком случае под зад коленкой и погонят из этих мест с такой скоростью, что опомниться не успеешь! Да что я говорю, ты и сам это отлично знаешь.

Один из мужчин медленно поднялся.

– Парень прав, – сказал он. – Убираться нам лучше отсюда, вот что. В лагере старуха моя. Не желаю я в беду ее впутывать.

– Ну так огради ее, – сказал Мак. – Поставь посты сторожевые. И пусть ни одна собака не пролезет! Знаешь, что они с сыном Андерсона Элом сделали? Сожгли его фургон-закусочную, а самого избили до полусмерти.

– Вкусно он мясо готовил, Эл этот, – мечтательно заметил один из стражников.

Они устало поднялись и вышли. Когда амбар опустел, Мак загасил керосиновую лампу.

– «Бдительные» любят стрелять на свет, – пояснил он. – Так мы им в руки козырь даем. Надо сказать Андерсону, чтобы и в доме окна зашторил.

Караульные друг за другом исчезли в темноте, и Джим спросил:

– Думаешь, теперь они станут сторожить?

– Хотелось бы так думать. Но, по правде говоря, я считаю, что минут через десять они опять в амбаре спать завалятся. В армии, если в карауле засыпал, так и к расстрелу приговорить могли. А здесь что мы можем, кроме как убеждать и уговаривать. Господи, как же тошно мне от такой беспомощности! Если б только можно было оружие применить! Наказать ради поддержания дисциплины.

Шаги караульных стихли в темноте.

– Я еще разок их подстегну до ухода, – сказал Мак.

Они направились в сторону кухни, поднявшись на крыльцо, постучали. Ответом им были собачий лай и рычание. Слышно было, как собаки прыгают внутри, а Андерсон их успокаивает. Дверь приоткрылась, образовав щель.

– Это мы, мистер Андерсон!

– Входите, – хмуро произнес он.

Пойнтеры вились вокруг, виляя тонкими твердыми хвостами и подвывая от радости. Наклонившись, Мак по очереди потрепал собак и потянул за поводки.

– Вам хорошо бы на дворе их разместить, мистер Андерсон, – сказал он. – Там такая темень, что караул не видит ничего. А собаки мигом унюхают, если кто заявится.

Эл лежал на койке возле печки. Он был бледен и выглядел ослабевшим. Казалось, он похудел и спал с лица, щеки обвисли. Он лежал навзничь на спине, и одна рука его, забинтованная, висела впереди на перевязи. Рядом с ним на стуле сидел док.

– Привет, Эл, – негромко поздоровался Мак. – Как дела, мальчик мой?

Глаза у Эла радостно заблестели.

– Все идет как надо, – ответил он. – Болит, правда, здорово, и доктор говорит, что полежать придется некоторое время.

Наклонившись, Мак пожал Элу здоровую руку.

– Полегче, – быстро отозвался Эл. – У меня ребра с этой стороны сломаны.

Стоявший поодаль Андерсон сверкнул глазами.

– Сами видите теперь, – сказал он, – что из этого выходит. Фургон сгорел. Эл покалечен. Вот. Сами видите.

– Ради бога, папа… – слабым голосом запротестовал Эл. – Не начинай ты опять… Тебя ведь Маком зовут, так?

– Верно!

– Так вот, Мак, как думаешь, примут меня в партию?

– Ты хочешь сказать, что желал бы активно участвовать?

– Ну да. Думаешь, могу я быть принятым?

– По-моему, да, – медленно проговорил Мак. – Я дам тебе форму для заявления. Зачем ты в партию вступить хочешь, Эл?

Неподвижное лицо сморщилось в гримасе. Эл качнул головой взад-вперед.

– Я все думал… – заговорил он. – С тех пор как побили меня, я все думал и думал, не переставая. Не идут у меня из головы парни эти, фургончик мой, весь в пламени, и как пляшут они на мне, ногами топчут, а два копа на углу стоят, смотрят – и хоть бы хны! Не идет у меня из головы эта картина…

– И хочешь к нам теперь Эл, да?

– Я против них хочу! – выкрикнул Эл. – Хочу быть на другой от них стороне!

– Они тебя опять побьют, Эл, еще хуже побьют. Говорю это тебе как на духу, в кровь изобьют, до смерти.

– Ну и пусть! Наплевать! Лишь бы драться с ними. Ясно тебе? Ведь что я такое делал? Ну, фургон-закусочную держал, бродяг подкармливал иногда от случая к случаю, а они вот…

Он задохнулся, из глаз его брызнули слезы.

Доктор Бертон ласково коснулся его щеки.

– Не надо так много говорить, Эл.

– Я позабочусь о том, чтобы ты получил форму для заявления, – заверил его Мак и продолжил: – Смешно сказать, ей-богу, полицейские дубинки загоняют в наши ряды все новых и новых членов! Каждый раз, как копы хорошенько поработают дубинками, к нам поступает пополнение – целый ворох новых заявлений с просьбой о приеме. Один лос-анджелесский коп из Красной бригады вербует нам больше членов, чем целая дюжина наших активистов! А эти недоумки чертовы и знать не знают о такой своей миссии! Ладно, Эл. Получишь ты форму для заявления, не знаю точно, пройдет ли твоя кандидатура, но думаю, что сумею ее протолкнуть. – Он похлопал Эла по здоровой руке. – Надеюсь на это. Ты хороший парень, Эл. И не вини меня за историю с фургоном.

– Я не виню, Мак. Я знаю, кого надо винить.

– Спокойно, Эл, не волнуйся, – сказал Бертон. – Ляг, отдохни. Тебе отдых нужен.

Все это время Андерсон метался по комнате, и собаки кружили вокруг, задирая вверх только темно-каштановые носы, нюхали воздух и взмахивали, как кнутом, твердыми своими хвостами.

– Ну, теперь вы, надо полагать, довольны, – сказал Андерсон голосом убитым и беспомощным. – Порушили все, что я имел, все сломали и даже Эла у меня уводите. Радуетесь, как я думаю.

– Не волнуйтесь, мистер Андерсон, – вмешался Джим. – Вокруг вашего дома поставлен караул. И только у вас одного во всей долине собран урожай яблок.

– Когда вы собираетесь перевозить яблоки? – спросил Мак.

– Послезавтра.

– Охрану для грузовиков хотите?

– Не знаю даже, – смущенно отвечал Андерсон.

– Думаю, нам стоит обеспечить охрану грузовиков, – сказал Мак, – на случай, если кто-то попытается вывалить на свалку весь ваш урожай. А сейчас нам пора. Спокойной ночи, мистер Андерсон. Будь здоров, Эл. В каком-то смысле я даже рад, что так случилось.

Эл улыбнулся:

– Доброй вам ночи, ребята. Не забудь про форму для заявления, Мак.

– Не забуду. Советую вам опустить шторы, мистер Андерсон. Стрелять в окна они вряд ли станут, хотя и на это способны. В других местах бывали подобные случаи.

Дверь за ними моментально захлопнулась. Пятно света, падавшее на землю из окна, съежилось, а после, когда окно зашторили, скрылось, поглощенное темнотой.

Мак нащупывал путь к воротам и, как только они вышли, закрыл их.

– Подожди меня минуточку, – сказал он. – Пойду еще разок караульных проверю.

Джим остался с доктором.

– Ты с плечом своим поаккуратнее, – посоветовал тот. – Оно еще может тебе кое-какие неприятности доставить.

– Плевать, док. Все равно я отлично себя чувствую.

– Наверно. Я догадывался о твоем настроении.

– Каком таком настроении?

– У тебя глаза теперь другие, Джим. В выражении их есть что-то даже религиозное. Я замечал подобное и раньше в ваших парнях.

– При чем тут религия! Не нужна мне никакая религия! – вспылил Джим.

– Не нужна. Понимаю. Не заморачивайся умными словами, Джим. Ты живешь хорошей правильной жизнью, как бы это ни называлось.

– Я счастлив, – ответил Джим. – Впервые в жизни я счастлив. Я выполнил что хотел.

– Знаю. Не дай угаснуть этому чувству. Это благословение свыше.

– Не верю я в благословление свыше, – упорствовал Джим. – В религию не верю!

– Пусть так. Оставим этот спор. Я мог бы сильно завидовать тебе, Джим, но не буду, потому что и сам порою испытываю к людям любовь не меньшую, чем испытываешь ты, только проявляется она несколько иначе.

– А вот бывает у тебя такое, док, когда кажется, будто вливаются в тебя сотни и сотни людей, что ты вмещаешь их в себя и как бы укрываешь, прячешь?

– Да, иногда я чувствую нечто похожее. Особенно когда люди эти делают какую-нибудь глупость. Когда человек совершает ошибку и идет на смерть за нее. Да, я это чувствую, Джим, и довольно часто.

Они услышали голос Мака:

– Где вы, ребята? Темнота эта чертова…

– Здесь мы!

Они подошли к нему и втроем двинулись по междурядью сада под темным древесным сводом.

– В амбаре караульных не оказалось, – сообщил Мак. – Стоят на страже. Возможно, на этот раз с постов не снимутся.

Вдали на дороге послышалось тарахтенье приближающегося грузовика.

– Жалко мне Андерсона, – негромко произнес Бертон. – Все, что он так уважал, чего боялся, ополчилось против него. Интересно, что с ним будет? Отсюда его в шею погонят, конечно.

– Ничего тут не поделаешь, док, – жестко ответил Мак. – Он стал жертвой, принесенной для общего блага. Когда масса всем скопом рвется из плена на свободу, кто-то непременно падает. Мы не можем брать в расчет беду каждого отдельного человека. Это жертва необходимая, док.

– Я не подвергаю сомнению ни ваших мотивов, ни целей, просто жалею этого старика. Он пал в собственных глазах. И это самое горькое для него. Ты так не думаешь, Мак?

– Недосуг мне размышлять о том, что чувствует тот или иной человек, – резко бросил Мак. – Моя забота – это массы!

– Вот тот коротышка, которого подстрелили, это дело другое, – раздумчиво продолжал док. – Он поступал так, как ему нравилось, и по-другому поступать не мог.

– Ты мне на нервы действуешь, док, – раздраженно парировал Мак. – Увяз в какой-то сентиментальной чуши! У нас имеется цель, жизненно важная, реальная цель, и незачем нам копаться в том, кто пал в собственных глазах, а кто – не пал! Людям жрать нечего, им надо хлеба дать – вот это важно, а не эти твои высокопарные идеи! Как там тот старик, что бедро сломал?

– Так и быть, сменим тему. Старик зол как черт. Поначалу он был в центре внимания, и это ему льстило, вот сейчас и бесится, что его навещать перестали и не беседуют с ним, не слушают его речей.

– Зайду к нему утром, – пообещал Джим. – Он хороший старик.

– Слышите? – воскликнул Мак. – Грузовичок, похоже, остановился.

– Кажется, и вправду остановился. В лагерь въехал.

– Какого черта! Идем скорее! Осторожно, на деревья не напоритесь!

Не успели они пройти совсем немного, как грузовик вновь взревел, послышался лязг, затем рокот, и грузовик отъехал. Шум мотора становился все тише, пока не растаял в воздухе.

– Надеюсь, ничего не случилось, – заметил Мак.

Они поспешили вон из сада, пересекли луговину. В палатке Лондона все еще горел свет, и возле нее суетились люди. Мак рванул к палатке, торопливо приподнял борт. На земле стоял продолговатый, грубо сколоченный сосновый ящик. Сидевший поодаль Лондон бросил мрачный взгляд на вошедших. Лайза, казалось, совсем съежилась на своем тюфяке, и темноволосый бледный парень, сын Лондона, сидя рядом с ней, гладил ее по волосам. Большим пальцем Лондон ткнул в сторону ящика:

– Ну и что, черт побери, прикажете с этим делать? Она же боится его до смерти! Не могу я покойника здесь держать.

– Это Джой? – тихо спросил Мак.

– Он самый. Только что доставили.

Мак, задумчиво теребя губу, уставился на гроб.

– Мы можем вынести его. Или пусть дети твои переночуют в той палатке, где лазарет, а гроб здесь останется, если ты, Лондон, не боишься.

– Мне-то что, – отвечал Лондон. – Жмурик он и есть жмурик. Немало я их перевидал на своем веку.

– Ну, тогда оставим его здесь. А мы с Джимом возле него посидим. Ведь это товарищ наш. – За их спинами коротко хохотнул доктор. – Можешь считать, что твоя взяла, док, пожалуйста. Но дело в том, что коротышку этого я знал.

– Да я и слова не сказал, – возразил Бертон.

Лондон что-то шепнул снохе, Бертону и темноволосому своему сыну, те сразу же покинули палатку. Лайза куталась в одеяло и держала на руках ребенка.

Мак опустился на край длинного ящика и указательным пальцем провел по древесине. Дерево было обстругано плохо, неровно и оставляло занозы. Стоя за спиной Мака, Джим через его плечо глядел на гроб. Лондон беспокойно шагал взад-вперед по палатке, отводя глаза в сторону.

– Не очень-то ладный гроб власти выделили, – сказал Мак.

– Чего ж ты хочешь, если гроб бесплатный! – хмуро отозвался Лондон.

– Ну, – отвечал Мак, – для себя, во всяком случае, я хочу, чтобы сожгли, и дело с концом. Чтоб не валяться в ящике. – Встав, он нащупал карман и извлек оттуда большой перочинный нож. Одно из лезвий ножа оканчивалось отверткой. Он приладил отвертку к болту и принялся его выкручивать.

– Зачем ты хочешь открыть его? – вскричал Лондон. – Ни к чему это! Оставь как есть!

– Хочу увидеть его, – сказал Мак.

– Зачем? Он же мертвый – куча гнилья, и все!

– Иной раз мне кажется, – негромко заметил доктор, – что вы, реалисты, самые сентиментальные люди на свете.

Мак фыркнул и аккуратно положил болт на землю.

– Если ты углядел в этом сентиментальность, док, то ты просто сумасшедший. Я хочу решить, правильно ли будет показать его завтра ребятам. Нам требуется каким-то образом впрыснуть в них живительный сок. Они же спят на ходу!

– Странное развлечение – пляска с мертвецами, не правда ли? – пробурчал Бертон.

Но Джим от всей души поддержал Мака:

– Мы должны использоваться любую возможность, док. Тут пригодно любое оружие.

Мак одобрительно вскинул на него глаза:

– Вот именно! Это правильная идея. Если Джой после смерти может сослужить нам хорошую службу, он должен это сделать. И нам до чувств отдельных людей в толпе не должно быть дела. И до соблюдения правил хорошего тона – тоже. Не забывай об этом.

Лондон стоял, слушая, потом не спеша кивнул.

– Вы правы, парни, – поддакнул он. – Вспомните-ка Дейкина. Из-за чертова своего грузовика он последних мозгов лишился. Я слыхал, в суд его завтра потащат за нападение.

Мак быстро вывернул болты и положил их в ряд на землю. Крышку заело. Он пнул ее, чтобы открыть гроб.

Джой лежал в гробу низко, маленький, до боли чистенький, в чистой синей рубашке и промасленных синих джинсах. Руки чопорно сложены на животе.

– Все, чего он удостоился, это впрыскивания формальдегида, – заметил Мак.

Щеки у Джоя поросли щетиной, казавшейся очень темной на фоне сероватой, воскового цвета кожи. Лицо было сосредоточенно и спокойно. Горькая ожесточенность покинула его.

– Он выглядит таким спокойным, умиротворенным, – заметил Джим.

– Да, – согласился Мак. – В том-то и беда. Не стоит показывать его ребятам. Кажется, что ему так удобно, хорошо. У парней может возникнуть желание испытать то же самое.

Доктор, подойдя, секунду глядел на покойника, а затем отошел и уселся на ящик. Взгляд его больших, грустных глаз был устремлен на Мака. Тот все глядел на Джоя.

– Хороший он был, коротышка наш, – сказал он. – Ничего для себя не хотел. Знаешь, он не слишком-то умным был. Но засела у него все же в голове мысль о том, что неправильно в мире все устроено, что негоже выбрасывать еду, давать ей гнить, когда вокруг столько голодных. Бедный дурачок не мог охватить это умом, понять, почему это так. И решил он, что в силах помочь исправить ситуацию. Хотелось бы знать, помог ли и насколько! Чертовски трудно это сказать! Может быть, и вовсе не помог, а может быть, помог, и сильно помог. Неизвестно. – Голос у Мака задрожал. Доктор не сводил взгляда с его лица, и на губах у него играла странная полуулыбка, не то саркастическая, не то добродушная.

– Джой ничего не боялся, – вставил свое слово Джим.

Взяв крышку гроба, Мак поставил ее на место.

– Не знаю, почему мы говорим о нем «бедный коротышка», – сказал он. – Джой не был бедным. И он был больше, крупнее, чем казался. Сам он этого не знал, да и заботило это его не слишком. В нем горел восторг воодушевления, всегда горел, даже когда его били. И Джим правильно сказал – он не боялся.

Мак подобрал болт, просунул его в дырку, крутанул отверткой.

– Прямо речь у тебя получилась, – сказал Лондон. – Может быть, лучше ты завтра с речью выступишь. Я ведь не горазд говорить. А ты хорошо так сказал. Звучит хоть куда.

Мак виновато вскинул глаза и оглядел Лондона, ища на его лице признаки сарказма. Сарказма не было.

– Никакая это не речь, – тихо буркнул Мак. – Мог бы я и речь произнести, но не хотел. А хотел я только сказать товарищу, что недаром он жизнь свою прожил.

– Так почему бы тебе завтра не выступить? Говоришь ты хорошо.

– Нет, черт возьми. Главный тут ты. Ребята разобидятся, если я стану речь толкать. Они ждут, что ты слово скажешь.

– Да что же мне сказать?

Мак один за другим вкручивал болты.

– Скажешь то, что всегда говорят. Скажешь, что Джой за них жизнь отдал. Скажешь, что помочь им пытался, и лучшее, что они теперь для него сделать смогут, – это сами помочь себе, а для этого им надо объединиться, заодно быть. Ясно?

– Ясно. Понял.

Мак встал и окинул взглядом шероховатую древесину крышки.

– Надеюсь, кто-нибудь полезет к нам, чтоб нас остановить, – сказал он. – Надеюсь, «бдительные» эти чертовы встанут у нас на пути. Даст бог, они не дадут нам спокойно пройти по городу.

– Угу, понимаю тебя, – кивнул Лондон.

– Ребята тогда полезут в драку, – продолжал Мак. – Внутри у них закипит обида, и им захочется, чтобы порох вспыхнул. У «бдительных» не так много здравого смысла. Надеюсь, с них завтра станется заварить кашу.

Бертон устало поднялся со своего ящика, подошел к Маку, тронул за плечо.

– В тебе, Мак, – заметил он, – самым причудливым образом совмещаются жестокость с бабьей сентиментальностью, зоркость и ясность взгляда с прекраснодушными «розовыми очками», через которые ты смотришь на мир. Не понимаю, как в тебе может сочетаться все это.

– Чушь собачья, – огрызнулся Мак.

Доктор зевнул.

– Ладно, – сказал он. – Оставим это. Я иду спать. Вы знаете, где меня найти, если понадоблюсь, но хорошо бы я не понадобился.

Мак быстро взглянул вверх. На полотнище палатки падали ленивые, тяжелые капли. Одна, вторая, третья – и капли застучали, забарабанили. Мак вздохнул.

– Я думал, пронесет. А теперь к утру ребята будут мокрые как мыши. И храбрости у них будет не больше, чем у морских свинок.

– И все-таки я отправлюсь спать, – повторил доктор и вышел, опустив за собой складку полотна над входом.

Мак тяжело опустился на гроб. Барабанная дробь капель ускорилась. Снаружи люди перекликались, и шум дождя заглушал голоса.

– На весь лагерь небось ни одной палатки не найдется, чтоб не протекала – сказал Мак. – Господи, почему всякий раз, как только представится шанс, обязательно что-нибудь помешает и все лопается! Почему нам вечно по шее достается – только так и не иначе!