Текст книги "Отравление в шутку"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Я… С ними все в порядке, Джефф? – запыхавшись, спросила она.

Ее лицо раскраснелось от холода. Большие зеленоватые глаза с длинными ресницами, которые я успел забыть, внезапно показались такими знакомыми, близкими, что я не сразу нашел слова для ответа.

Вирджиния быстро двинулась вперед. Мне казалось, что она бежала. Девушка сбросила коричневую шляпку, и ее пышные каштановые волосы рассыпались по щекам. Рот слегка изогнулся, словно в кривой улыбке. На воротнике пальто из верблюжьей шерсти поблескивали снежинки. Я взял ее за руки, чувствуя, как они дрожат.

– В полном порядке, Джинни! – ответил я наконец.

В ее глазах мелькнуло сомнение. Она смотрела на меня с мрачной нервозностью, как ребенок.

– Ужасно! Что же нам делать?

– Пока ничего, Джинни. Полагаю, Мэтт рассказал тебе?

Она попыталась усмехнуться.

– Да. Рассказал, что надо говорить, а что нет. Черт бы его побрал! Я вернулась домой, ожидая получить нагоняй от отца, и услышала… Могу я его повидать, Джефф? Я ведь очень люблю папу, что бы там ни болтали…

– Пока лучше не стоит. Он в хороших руках.

Девушка кивнула. Ее дыхание постепенно выравнивалось.

– Да, Уолтер знает свое дело. По-моему, он единственный здравомыслящий человек в доме… Но ты говоришь правду? Папа не при смерти?

– Боже мой, конечно нет! У него всего лишь сильное недомогание. Завтра он уже встанет. Нет абсолютно никаких причин для тревоги.

Я отпустил ее руки, и девушка медленно села на подлокотник кресла. Уставясь на пол, она нервно похлопывала по ноге шляпкой. Волосы отбрасывали тень на ее лицо, но я представлял его напряженным и решительным…

– Мэтт ведет себя как стряпчий по темным делам, – заговорила Вирджиния. – Он только твердит: «Ты не должна отвечать ни на какие вопросы». А ведь речь идет о его отце! Джефф, ты ведь не…

– Ты отлично знаешь, что нет.

– Тогда позволь задать тебе вопрос.

– Разумеется. Если я могу на него ответить.

Вирджиния водила по полу носком ботика. Слова давались ей с трудом.

– Папа… сделал это сам? Он… пытался покончить с собой?

– Я так не думаю, Джинни.

– Господи, я знала это!

– О чем ты?

– Я знала, что должно произойти нечто ужасное. Каждый раз, входя в дом, я покрывалась холодным потом, ожидая этого. А когда Мэтт начал рассказывать, я внезапно подумала…

– Слушай, Джинни, ты должна взять себя в руки. Сними пальто, возьми сигарету…

– Ты бы вел себя так же, – сердито отозвалась она, – если бы прожил здесь долго.

Девушка сбросила ботики, скинула пальто и перевесила шарф через спинку кресла. Между ее бровями обозначилась морщинка, но глаза лукаво блеснули, когда она посмотрела на меня.

– Я ведь даже не поздоровалась с тобой. После стольких лет… Да, дай мне сигарету. Ты выглядишь гораздо старше.

– Ты тоже. И гораздо красивее.

Последовала пауза. Вирджиния взяла из моего портсигара сигарету и снова посмотрела на меня.

– Я не возражаю слышать это от тебя. Но мне надоело сидеть в припаркованных машинах с придурками, которые рассказывают о своих успехах в бизнесе с недвижимостью и надеждах заработать целое состояние… – Она закурила сигарету и выпустила облачко дыма. – Пускай зарабатывают сколько душе угодно. Но почему я должна это выслушивать? Мне это неинтересно.

– Ты имеешь в виду, что выслушивала это сегодня вечером?

– Ну… Давай не будем об этом. Неужели мужчины воображают, будто женщинам интересен их бизнес?

– А как насчет влюбленных женщин?

– Это то же самое. Они просто думают о том, кого любят, – воображают его героически покупающим и продающим дома, играющим на бирже, или что там еще делают с недвижимостью… – Она задумчиво нахмурилась. – В любом случае дело в человеке. Предположим, я бы влюбилась в каменщика. Я могла бы часами слушать лекцию о кирпичах, но думала бы только о том, как он работает мастерком.

Глядя в зеленые глаза, всегда поглощенные тем, что занимало их обладательницу, и всегда казавшиеся обдумывающими какую-то сложную проблему, я чувствовал, что давно хотел поговорить с Джинни Куэйл. Она являлась одновременно посторонней и старым другом. Рядом с ней я испытывал возбуждение, словно при первом знакомстве с интересной девушкой, и в то же время приятную расслабленность, характерную для привычного дружеского общения. Раньше мы часто бродили с ней среди ив, серо-зеленых при свете луны, по арочному мосту, под которым бурлила вода, и смотрели на звездочку в промежутке между верхушками деревьев. Обычно наши беседы начинались с шуток, но переходили в долгий серьезный разговор о жизни…

– Пенни за твои мысли, – сказала Вирджиния.

Я с трудом вернулся в настоящее.

– Я думаю об этом доме. О том, как его обитатели вели себя сегодня вечером… Это чистое безумие…

– О чем ты?

– Ну, например. Что тебе известно о «чем-то белом», которое бегает по полкам буфетной или по подоконникам?

Вся интимность тотчас же разлетелась на кусочки. Больше не было контакта, освещенного звездочкой из прошлого. Осталось лишь слово «убийство». Вирджиния вскрикнула, потом начала истерически смеяться:

– Значит, мрачная тайна выплыла наружу! Это просто прекрасно, Джефф!

Я не был готов к такой реакции. Смех перешел в кашель, когда она поперхнулась дымом.

– Ты знаешь об этом, Джинни?

– Как же мне не знать? С этого начались все неприятности. Это повергло маму в такую депрессию, что она едва говорит, а папу довело до безумия.

– Но что это такое?

– Не знаю. Отец утверждает, – она усмехнулась, – что это белая мраморная рука.

Глава 5
НАШ ШУТЛИВЫЙ ОТРАВИТЕЛЬ

– По крайней мере, – быстро поправилась Джинни, – я знаю, что он так думает. Конечно, папа никогда об этом не упоминает, хотя было бы лучше, если бы он это делал. – Проследив за моим взглядом на статую Калигулы, она кивнула: – Да. Чистое безумие, верно? Я знаю, что папа немного повредился в уме, но нам от этого не легче. Если ему кажется, будто он видит ползающую по дому белую мраморную руку, то страдаем от этого мы. Хотя мы понимаем, что это всего лишь игра воображения, но когда он с криком просыпается среди ночи…

– Джинни, – прервал я, – ты уверена, что это только игра воображения?

Казалось, что комната вдруг стала гигантской, что самый тихий шепот отзывается в ней эхом и что тиканье часов исходит из бездны. Возможно, причина была в том, что Джинни внезапно съежилась. Только ее глаза оставались огромными.

– Потому что, – продолжал я, – мне рассказал об этом не твой отец, а Мэри. Она это видела.

– Мне такое приходило в голову. – Джинни говорила словно во сне, уставясь на сигарету. – Но это делает ситуацию еще хуже, не так ли?

– Хуже?

– Потому что, если папа действительно видел это все последние годы, значит, кто-то в доме играет с ним страшную шутку, пугая его до смерти, как ребенка. Ведь он в это верит. Это куда хуже, чем если бы ему все это чудилось, правда?

В ее голосе слышались интонации девочки, отвечающей на вопросы в классной комнате. Пряди волос опускались ей на глаза, и она откинула их странным сомнамбулическим жестом.

– Конечно, мы понимаем, Джефф, что тут нет ничего сверхъестественного. И я бы предпочла думать, что папе просто мерещится разная ерунда, чем что кто-то здесь… – Джинни поежилась. – Любой призрак лучше мысли, что кто-то, с кем ты обедаешь за одним столом, может вставать ночь за ночью и пугать твоего отца…

Так не пойдет. Нужно апеллировать к здравому смыслу.

– Давай будем благоразумными, старушка, – сказал я. – Твой отец – самый практичный человек в мире. Он не стал бы бояться темноты. Чего ради ему пугаться…

– Не знаю, – уныло отозвалась она.

– Ну, в таком случае…

– Доказывать бесполезно, Джефф, – прервала его Джинни. – Папа ведет себя так после ухода Тома. – Между ее бровями вновь обозначилась складка. – Такие шутки были бы вполне в духе Тома, но мы знаем, что его здесь нет.

– Что, если ты расскажешь мне обо всем?

– Ладно. Может, хоть кто-нибудь… – Отчаянным жестом она швырнула сигарету в камин. – Ну, ты знаешь, как мы здесь жили. Мы делали все, что хотели, а отец был слишком поглощен работой, книгой или еще чем-нибудь, чтобы обращать на нас внимание. Мама тоже не вмешивалась – только улыбалась, как будто нас вовсе здесь не было. Ее интересовал только Том. Она называла его «мой Малыш», на что он выходил из себя… Все неприятности начались именно с Тома. Ты не общался с ним в последнее время, верно? Я имею в виду, когда мы начали беспокоиться о том, чем заняться после колледжа? Я покачал головой.

– Том всегда был глупым дьяволенком. А потом стал еще хуже.

Я припомнил полную луну над туманом между деревьями, серебристые отблески на воде в бассейне, смех, крики и шутки. К Клариссе пришел ее приятель-футболист, которого Том ненавидел. Он ненавидел всех спортсменов, так как сам хотел быть таким, но не мог. Я помнил его в мокром купальном костюме, обхватившим руками смуглые колени на краю бассейна. Внезапно серебристая поверхность воды раскололась, как зеркало, когда две фигуры, Кларисса и ее гость, прыгнули в бассейн и поплыли, стараясь обогнать друг друга. Мелькающие руки и ловящие воздух рты пловцов, высокие тополя на фоне лунного света… «Чертов осел!» – ворчал Том. Оранжевые и желтые японские фонарики, мерцая, покачивались на деревьях. Граммофон «Виктрола» на веранде играл «Никто не лгал»…

– У него был скверный язык, – задумчиво продолжала Джинни. – Даже в детстве, когда он устраивал логово разбойников в каретном сарае, другие ребята ненавидели его… Потом ты уехал за границу и остался там. А остальные из нашей компании просто прозябали. Мы танцевали, немного пили, чтобы взбодриться, и считали себя влюбленными по уши после нескольких поцелуев. Да, прозябали – это самое подходящее слово… – Ее лицо казалось постаревшим. – Но Тома интересовало только одно. Знаешь что?

– Он хотел стать актером.

– Да. Но думаю, он чрезмерно упорствовал в этом. Главным образом, чтобы позлить отца. Папа хотел, чтобы Том изучал право, а Том и слышать об этом не желал. Они никогда не ладили, но папа не сомневался, что Том рано или поздно подчинится… Все было бы не так плохо, если бы Том не оскорблял отцовских кумиров. Бут,[19]19
  Бут Эдвин Томас (1833–1893) – американский актер.


[Закрыть] Барретт[20]20
  Барретт Лоренс (1838–1891) – американский актер.


[Закрыть] и Ирвинг[21]21
  Ирвинг сэр Генри (Джон Генри Бродрибб) (1838–1905) – английский актер.


[Закрыть] были для него всего лишь напыщенными ничтожествами, а Шекспир – глупым болтуном. И так далее.

Честно говоря, Джефф, я не понимала, насколько все осложнилось, до последнего вечера. Это было пять лет назад, во время пасхальных каникул и мартовской снежной бури. Я так и не знаю, что произошло, – папа никогда об этом не говорил. Я наверху переодевалась перед уходом и услышала жуткий скандал в библиотеке. Крики доносились даже в мою комнату. Думаю, папа ударил Тома. Во всяком случае, когда я прибежала вниз, Том выбежал из библиотеки и изо рта у него текла кровь. «Я убью этого старого черта!» – крикнул он и пошел наверх за оружием. Ты ведь знаешь, что у него было три медали за стрельбу из пистолета?.. Мама с плачем обнимала его, а потом повернулась и крикнула папе что-то мелодраматическое вроде: «Ты ударил ребенка!» Папа с серым лицом прислонился к столу в холле. Все что-то орали.

Конечно, Том успокоился, но не простил отца и объявил, что уходит из дома. Он стал укладывать вещи в чемодан, а Мэри с плачем уговаривала его: «У нас гости! Пожалуйста, не делай глупостей!» А Кларисса сказала: «Пускай уходит и строит из себя дурака, если хочет». Когда он направился к двери, мама пыталась удержать Тома, хватаясь за фалды его пальто. Помню, как Том надвинул шляпу на глаза и обратился к папе, который сидел на стуле, прикрыв рукой глаза: «Я тебя предупредил. Увидишь, как это придет к тебе среди ночи». Потом он вышел и отправился пешком в город. С тех пор мы его не видели.

Джинни пошарила в кармане жакета и достала пачку сигарет. Она выглядела озадаченной и судорожно глотнула, прежде чем взять сигарету из пачки.

– Папа был вне себя. Мама молча посмотрела на него и ушла в свою комнату. Той же ночью она пыталась отравиться вероналом, но доза оказалась недостаточной…

– Куда пошел Том?

– Мы не знаем, хотя звонили повсюду. Думаю, он хотел повидать в городе своего друга, старого адвоката Марлоу, который учил его латыни перед колледжем, и раздобыть у него немного денег. Но Марлоу ничего нам не сказал. Папа его так и не простил. Я знала, что Том не вернется. Он был слишком упрям и тоже никому ничего не прощал.

Я зажег спичку и поднес ее к сигарете Джинни. Она искоса посмотрела на меня поверх пламени:

– Остальное выглядит сплошным кошмаром. Среди ночи…

– Той же самой?

– Да. Мы легли поздно, так как застали маму… – Она вздрогнула. – В общем, ей не удалось покончить с собой. Как я сказала, среди ночи мы услышали крик. Я подумала, что это опять мама, но я ночевала в ее комнате, и, когда открыла глаза, она спала. Я выбежала в верхний коридор. Светила луна, и я увидела папу, стоящего в коридоре в ночной рубашке. Потом вышли Мэтт и Мэри, но папа сказал, что с ним все в порядке. Однако он весь дрожал и что-то бормотал о…

Джинни умолкла, и я спросил:

– Где он спал?

– Внизу, в библиотеке. Мама отказалась делить с ним комнату. Он выбежал оттуда и помчался наверх… Папа бормотал о «чем-то белом с пальцами», которое пробежало по библиотечному столу при луне.

Ветер за окнами не унимался. Джинни прислушалась и бросила сигарету в камин. Эмоции бушевали вокруг нас, как крылья летучих мышей, сбившихся в стаю. Вошедший Мэтт Куэйл не мог этого не заметить.

– Похоже, Джинни, ты распустила язык, – проворчал он.

– А тебе какое дело? – лениво отозвалась она.

– Полоскать грязное белье на людях…

– Мэтт, ты становишься поэтичным. Слышать от тебя метафору…

– По-моему, я просил тебя этого не делать. – Мэтт пытался впечатлить ее тем, что, по-видимому, воображал угрожающим спокойствием. – Полагаю, ты хочешь, чтобы это разнеслось по всему городу?

Джинни взяла меня за руку и задумчиво промолвила:

– Не надо, Джефф. Это все равно что бить пачку масла… Мэтт, как тебе удается добывать клиентов?

Мэтт не ответил. Мгновение он тупо смотрел на нас, потом опустился в кресло и вдруг начал всхлипывать.

– Не обращайте внимания, – пробормотал он. – Я не подхожу для таких вещей. У меня вообще ничего не получается. Боюсь, я буду следующим. Я только что говорил с Туиллсом. В маминых молочных тостах было полным-полно мышьяка, и если бы она съела все… Перестаньте на меня пялиться! – сердито крикнул Мэтт. – Я ничего не сделал!

Джинни выглядела смущенной.

– Ладно, Мэтт, не раскисай. Мы с тобой. – Она встала и неловко похлопала его по спине.

Я боялся, что Джинни тоже расплачется, поскольку ее глаза заблестели. Мне стало ясно, какое напряжение и какой страх таятся в их сердцах.

– Знаете, что сказал мне Туиллс? – продолжал Мэтт. – «Теперь я отвечаю за все. Ваши жизни зависят от меня». И показал мне какое-то молокообразное вещество в пробирке. «Это мышьяк, и я знаю, кто добавил его в молочные тосты…» Ладно, Джефф. Забудь, что я наговорил. Боюсь, маленькая очкастая крыса думает, что это сделал я. «И я знаю, – добавил он, – кто добавил гипо… что-то в сифон». Займись этим, Джефф, и сделай что-нибудь!

Итак, Туиллс тоже догадался насчет сифона. Это меня разочаровало.

– Хорошо, – сказал я. – Джинни рассказывала мне о переменах в доме после ухода Тома.

– Рассказывать особенно нечего, – снова заговорила Джинни. – Хотя с того дня действительно все изменилось. Папа стал закрываться в библиотеке и пить – мы слышали, как он ходит взад-вперед. У мамы начались припадки безумия. Но я надеялась, что это пройдет. Первое предупреждение о переменах к худшему я получила однажды вечером, спустя несколько месяцев. Я сидела с парнем по имени… это не важно. Мы сидели на темной стороне веранды под окном библиотеки.

Она указала направление; место находилось под прямым углом к трем окнам, выходящим на горы.

– Мы сидели на качелях и курили. Было лето. Окна были открыты, но шторы опущены. Папа сидел в библиотеке и, должно быть, слышал нас. Внезапно он вышел на веранду со свирепым выражением лица и рявкнул: «Вынь изо рта сигарету! Ведешь себя как вульгарная шлюха!» Потом папа напустился на Дэла, который обнимал меня за плечи, и наконец приказал мне вернуться в дом, где прочитал мне лекцию, меряя шагами пол. Мне предоставляют слишком много свободы, я не уважаю ни родителей, ни Бога, ничего. Я поздно возвращаюсь домой и не говорю, где была. Именно избыток свободы погубил моего брата Тома.

Это явилось только началом. Папа устроил дикий скандал Клариссе, которая пошла на танцы в сельский клуб и вернулась слегка навеселе. Той осенью он ушел в отставку, по его словам, чтобы работать над книгой и присматривать за нами. Апеллировать к маме было бесполезно – она забрала все вещи, книги, картины, даже одежду Тома к себе в комнату и не позволяла никому к ним прикасаться…

– Слушай! – прервал ее Мэтт, вскинув голову и выпятив подбородок. – Ты изображаешь отца кем-то вроде тирана! Он не был таким, Джефф. Она просто затаила на него злобу.

– Очевидно, не был. – Джинни пожала плечами. – Во всяком случае, согласно его кодексу… Но тебя это не затрагивало, Мэтт. Ты всегда оставался маленьким светловолосым мальчуганом. Делал правильно складку на шляпе, ходил в правильный колледж, играл в гольф достаточно хорошо, чтобы считаться успешным бизнесменом. Художник мог бы аллегорически изобразить твою душу и назвать картину «Толпа».

– Это всего лишь болтовня, – отрезал Мэтт. – Я просто никогда не выпендривался, если ты это имеешь в виду. В отличие от Тома или этого придурковатого англичанина, от которого ты была без ума.

– Прекрати! – Джинни внезапно поднялась и отошла к окну.

Но Мэтт не унимался. Он обратился ко мне:

– Этого парня звали Росситер. Его выгоняли со всех работ. Кончилось тем, что он устроился в «Саммит» коридорным или кем-то вроде…

– Он уехал, как и все! – крикнула Джинни, отвернувшись от окна. Ее губы дрожали. – Папа выставил его. Все взрослеют и уезжают – кроме меня.

– Никто тебя не держит, – заметил Мэтт. – Если хочешь, можешь поступить как Том.

Джинни посмотрела в камин, потом в угол потолка, словно ища дверь. Ее покрасневшее лицо приняло разочарованное и циничное выражение.

– Куда уж мне! Я безвольная, как все Куэйлы. – Она стиснула спинку стула и закрыла глаза. – Я не уезжаю, потому что не осмеливаюсь. Я боюсь остаться наедине с собой. Так что не мне говорить. Мы все будем торчать здесь, пока папа не…

– Например, пока его не отравят? – осведомился Мэтт.

В дверях послышался голос:

– Из-за чего вся эта суета?

Голос был тягучим и недовольным – его можно было охарактеризовать как вызывающее хныканье. Сразу можно было догадаться, что он принадлежит красавице, чары которой иссякли, не будучи оцененными в полной мере, и которая отлично это знала. Кларисса Куэйл стояла, держась за дверную ручку, вскинув голову и подняв брови. Это был выход на сцену, которому для полного эффекта не хватало только ударов часов, бьющих полночь. Он выглядел бы почти комично при других обстоятельствах и отсутствии остатков былого шарма. Темные волосы, разделенные пробором и завитые глянцевыми кольцами над ушами, выдающиеся скулы, голубые глаза Мадонны, окруженные длинными черными ресницами… Но под подбородком появилась пухлая складка. Несколько отяжелевшая голова горделиво приподнималась над белым меховым воротником…

Дюжину лет я думал о ней, читая романы, как об экзотической авантюристке. Не исключено, что и она думала о себе точно так же. Мысленно я спасал ее от многочисленных титулованных злодеев. Но сейчас она выглядела как недовольная оперная певица. Странно…

– В чем дело? – повторила Кларисса.

Она стянула перчатки жестом, каким бросают пенни нищему. Мрачное предчувствие подсказывало мне, что Кларисса стала членом какого-то литературного общества и только что вернулась оттуда. Ее блестящие глаза окинули нас лишенным любопытства взглядом, чем-то похожим на взгляд отца…

– Слушай, Кларисса… – Мэтт заколебался, облизывая губы. Она явно была его любимицей. – Это ужасно, но… кто-то пытался отравить папу.

В комнату вбежала Мэри и заговорила одновременно с Мэттом. Кларисса сохраняла величавую позу, хотя фразы летели к ней со всех сторон. Очевидно, она была встревожена и даже попятилась, как будто брат и сестра атаковали ее, но заговорила тем же тоном:

– Отравить отца? Какой ужас!

– О боже! – вздохнула Джинни. Кларисса с неприязнью посмотрела на нее.

– Прости, если я обидела тебя, дорогая, – фыркнула она.

– Ничуть, – отозвалась Джинни.

– Оставь ее в покое! – проворчал Мэтт. Он взял Клариссу за руку со слоновьей мягкостью. – Сейчас уже все в порядке. Папа вне опасности. Уолтер спас его.

– Ну конечно, Мэтт. Полагаю, он… выпил что-то по ошибке?

Теперь Джинни была самой хладнокровной из присутствующих. Она откинулась в кресле, свесив длинные волосы на его спинку и почти закрыв глаза.

– Это похоже на попытку убийства с помощью яда, который не принимают по ошибке.

Впервые кто-то из Куэйлов использовал слово «убийство» – оно прозвучало как непристойное ругательство, и все вздрогнули. Мэтт посмотрел на Мэри, потом на Клариссу и наконец на меня. Его лоб снова стал влажным. Я опять услышал тиканье часов.

– Не говори так, слышишь? – сердито сказал Мэтт. По какой-то причуде освещения каждое лицо в тусклой комнате казалось все более отчетливым. Лицо Мэри господством темных тонов напоминало картины Рембрандта. Она взяла накидку Клариссы.

– Мне это нравится не больше, чем тебе, – монотонным голосом ответила Джинни. – Но мы должны открыто это признать. Если продолжать увертываться от правды, мы все сойдем с ума.

– В таком случае это Джоанна, – заявил Мэтт, достав и уронив платок. – Или кто-то, пробравшийся в дом…

– Ты сам знаешь, что это чепуха, – четко произнесла Джинни.

Тик-так, тик-так…

Во время этого диалога Кларисса оставалась неподвижной; ее глаза и ноздри расширились.

– Это… это не был морфий? – неожиданно выпалила она. Мэтт повернулся к ней:

– Какой морфий?

Кларисса смутилась, сообразив, что допустила оплошность.

– Ну… – Она запнулась. – Ты сказал, что это не была ошибка. Я знала, что Уолтер давал маме морфий, чтобы успокоить ее, и, естественно, подумала, что он мог дать его и папе. – Она нервно усмехнулась. – Вам меня не испугать! С той минуты, когда вы начали об этом рассказывать, я поняла, что это не всерьез.

Туиллс говорил о трех ядах. И теперь, в придачу к гиосцину и мышьяку, мы услышали о морфии. Конечно, объяснение Клариссы было ложью. Она теребила браслет, вертела его на запястье и с упреком смотрела на нас.

– Что ты имеешь в виду? – с усилием заговорил Мэтт.

– То, что я видела папу стоящим у окна, когда вернулась.