Текст книги "Отравление в шутку"
Автор книги: Джон Диксон Карр
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Глава 17
РУКА
– Я снова запер подвал, – сказал Росситер, закрыв за собой дверь библиотеки. Он выглядел возбужденным, а его волосы были дико взъерошены. – Где тот парень – Том?
– Пошел что-нибудь поесть. Он скоро вернется. Что вы обнаружили?
Я предложил ему свой портсигар, так как его руки слишком дрожали, чтобы свертывать сигарету. Под глазами у него пролегли тени, и я заметил, что он недавно вымыл руки.
– Немногое, – ответил Росситер и с облегчением наполнил легкие дымом. – За перегородкой было несколько ящиков, расколотых на дрова. Должно быть, топорик лежал среди них. Очевидно, убийца прятался там и подобрал топорик… Что говорит Том Куэйл?
Я передал наш разговор. Его взгляд вновь стал рассеянным, его долговязая фигура развалилась в кресле.
– Ящики с вином находятся в противоположной стороне подвала. Эту свечу принесла Кларисса?
– Нет. По словам Тома, она уже горела на верстаке, когда он впервые увидел Клариссу.
– Я нашел банку с мышьяком в куче угля, – сообщил Росситер. – Не требовалось много усилий, чтобы спрятать ее там…
– Думаете, она была там все время?
– Нет. Любой, подбирающий лопатой уголь сегодня утром, наверняка ее бы заметил. Нет, я подозреваю, что банка находилась где-то еще и убийца спрятал ее в угле, разделавшись с Клариссой… Но там не оказалось бутылки с гиосцином. Боюсь, что убийца еще не закончил свою работу.
Хотя я ожидал этого, его слова обдали меня ледяным холодом.
– А почему он не закончил? – осведомился Росситер, выпрямившись в кресле. – Это самая дьявольская часть всего дела. Все так очевидно и так ужасно, что у меня большое искушение убраться отсюда, взяв с собой Джинни…
– Почему?
– Потому что если я останусь, – странным тоном произнес Росситер, – то буду вынужден сказать им правду.
Я уставился на него. Выражение пьяного гадальщика вернулось вновь – он выглядел еще более нескладным и нелепым, разбрасывая по креслу сигаретный пепел, но в его затаенной нервозности было нечто, от чего у меня пересыхало в горле.
– Вы думаете, что знаете…
– Боюсь, что да. Боже мой, почему этого не видит кто-нибудь другой?! – воскликнул Росситер, хлопнув ладонью по подлокотнику. – Почему этого не видите вы, Сарджент или еще кто-то, кроме меня? Ведь это бросается в глаза! Почему именно я должен все объяснить?.. Но рано или поздно мне придется это сделать.
– Это выглядит скверно для судьи Куэйла, – заметил я.
– Да, – кивнул он. – Очень скверно.
– И если Сарджент сможет доказать, что он это сделал… По-моему, Сарджент уже его подозревает.
Росситер вскочил как ужаленный и уставился на меня с идиотским видом:
– Судья Куэйл? Кто сказал, что он виновен?
– Разве не вы?
– О боже! – Он раздраженно махнул рукой. – Я никогда не говорил ничего подобного. Черт возьми, почему все понимают меня неправильно? У меня и в мыслях не было, что это дело рук старика. А что вас заставляет так думать?
Я вытер лоб.
– Но послушайте! Я думал, вы…
– Вы имеете в виду, – прервал меня Росситер, – что он специально отравил себя, чтобы отвести подозрения?
– Я не говорил, что я так думаю, – резко отозвался я. – Но вероятно, так думает Сарджент… Предположим, весь план с самого начала был нацелен на Туиллса и Клариссу. Отравление миссис Куэйл и самого судьи были всего лишь его обманным ходом. Судья дал миссис Куэйл мышьяк, зная, что Туиллс обнаружит это и не даст ей умереть. Он принял гиосцин, не сомневаясь, что Туиллс окажется рядом, немедленно распознает яд и спасет его. Помните: он лишь изредка потягивал бренди, которое налил себе, и аккуратно оставил почти полный стакан на каминной полке. Если бы он проглотил большую дозу, то наверняка бы умер…
– Погодите! – взмолился Росситер, подняв руку. – Каким образом судья отравил молочные тосты миссис Куэйл? Он не имел к ним доступа!
– Вы забыли, – возразил я, – что, когда Мэтт нес поднос наверх, судья Куэйл спускался вниз. Он остановил Мэтта, приподнял салфетку с подноса и просунул под нее руку…
– Понятно, – кивнул Росситер, наморщив лоб. – Продолжайте.
Когда я говорил, все мелкие детали складывались у меня в голове в единое целое. Покуда я отказывался признавать возможность виновности судьи, я мог закрывать глаза на эти детали. Но теперь, когда все было сказано, они представали передо мной с убийственной четкостью…
– Если мы согласимся, – продолжал я, чувствуя, что меня уносит бурный поток, – что Туиллс заподозрил наличие подобного плана, то все, что он говорил и написал, становится ясным. Прежде всего, вы знали, что судья употребляет морфий?
Росситер провел ладонью по глазам.
– Я не знаю, как вы это выяснили, – угрюмо отозвался он. – Джинни говорила мне, что подозревает это.
– Морфий вызывает фантазии, видения, искаженный взгляд на действительность. Это производное опиума.
Предположим, судья вообразил, что кто-то пытается до смерти напугать его белой мраморной рукой. Зная о морфии, мы вправе усомниться, что такая рука вообще существовала! Но галлюцинация была настолько сильной, что, хотя судья обсуждал, кто мог его отравить, он категорически отказывался обсуждать белую мраморную руку. Судья съеживался при одном упоминании о ней, и я сам видел, как его охватил детский страх из-за стука в дверь… Кто еще в этом доме видел руку? Никто. Мэри кажется, будто она видела что-то похожее, но это мог быть всего лишь кусок упаковочной бумаги, потревоженной ветром в буфетной.
Судья думает, что весь дом объединился против него. Он сам говорил нам об этом. К тому же он потерял свои деньги, и это не дает ему покоя. Если бы он смог вернуть деньги, то восстановил бы прежнюю власть над семьей, принудив всех к повиновению. И, наконец, последняя соломинка – судья думает, что они сожгли его рукопись. Возможно, кто-то действительно ее сжег. А может быть, это сделал он сам, так как, по-видимому, она его не слишком интересовала. Или же все это очередная наркотическая галлюцинация…
Росситер шевельнулся в кресле.
– По-моему, вы нагромождаете кучу смешанных мотивов. Значит, вы думаете, что судья замыслил план убить Туиллса и Клариссу и что Туиллс знал об этом?
– Вспомните, что Туиллс говорил в самом начале. Первые слова, которые я от него услышал, были: «Да простит меня Бог! Кажется, это моя вина». А потом его разговор с судьей за дверью библиотеки, который я не слышал, так как Туиллс отказывался говорить в чьем-либо присутствии. Что, если он сказал: «Я знаю, что это вы дали ей мышьяк»? Именно потому судья и вошел назад с диким взглядом, прежде чем яд подействовал на него…
– Продолжайте.
– Должно быть, он знал о морфии и его последствиях. Помните, что он не тревожился из-за опасности, грозящей другим. «Если они попытаются кого-то отравить, то это буду я», – сказал он Клариссе. А мне Туиллс говорил, что той ночью ждет посетителя. Он не ложился спать, ожидая его, но яд подействовал раньше таким образом, какого он не сумел предвидеть. Туиллс бодрствовал, защищая себя и Клариссу, но кто-то его все-таки посетил.
Что касается плана, то Туиллс мог подозревать о нем или же просто думать, что судья, находясь в состоянии безумной мстительности, вызванной наркотиком, хочет убить кого-нибудь в доме. Возможно и то и другое, но в любом случае Туиллс знал, что должен стать первой жертвой. Потому что он рассказал судье о действии гиосцина и даже показал, где хранится яд, когда больше никого в комнате не было.
– Кажется, я понимаю. Какой вывод вы собираетесь сделать? – спросил Росситер. – Последний ваш пункт трудно опровергнуть. Что-нибудь еще?
– Только психологический момент. Вы ведь знаете особенности личности судьи – его чопорность, его концепцию семейного долга, его взгляды на жизнь…
– Ну?
– Разрушение этой личности «неправильным» поведением семьи могло причинять ему нестерпимые муки и довести до жажды убийства. В основе всего могут лежать традиции, завещанные ему предками. И это решающий фактор.
– Почему?
Я поднял со стола томик стихотворений Гейне.
– Вспомните все, что мы только что обсудили. Это отвечает на все вопросы, записанные Туиллсом:
«Уверен ли я, что знаю отравителя? Что сожгли в камине и почему?
Могли ли особенности личности оставить такой отпечаток? Возможно ли подобное с медицинской или психологической точки зрения? (Да. См. Ламберт, Графштейн.)
Была ли это надежда получить деньги или прогрессирующая болезнь?
Как насчет C17N19NO3 + Н2O? Влияние?»
Я медленно положил книгу.
– На вопрос номер три – о корнях мотива – дан единственный утвердительный ответ со ссылкой на авторитет двух знаменитых психологов.
Последовала долгая пауза. Росситер снова взъерошил волосы.
– Вы ведь сами этому не верите, не так ли? – осведомился он.
– Я не говорил, что верю. Я сказал, что этому, вероятно, верит Сарджент. И Рид тоже. Рид – старый друг судьи… – Я поколебался, вспоминая утро. – Очевидно, Рид заметил следы инъекций на предплечье судьи, когда заглянул повидать его. Думаю, он пришел к выводу, что судья совершил все это в состоянии наркотического опьянения. Несомненно, Рид пытался защитить судью и старался изо всех сил убедить всех, что смерть Туиллса была самоубийством. Вот что в первую очередь вызвало у Сарджента подозрения.
Мы умолкли, услышав, как кто-то спускается по лестнице. Женский голос что-то протестующе бормотал, а судья Куэйл ворчал в ответ. Поднявшись, Росситер бросил сигарету в камин и подошел к окну. Он рассеянно смотрел наружу, когда вошли судья Куэйл и Мэри.
Судья выглядел постаревшим и осунувшимся; его глаза мигали при свете газа.
– Я в полном порядке. Отпусти меня, слышишь? – Он стряхнул руку Мэри и посмотрел на нас, прикрывая глаза ладонью. – Боюсь, джентльмены, некоторое время назад мне нездоровилось. Позвольте присесть.
Судья опустился в кресло. Его голова подергивалась.
– С нервами трудно справиться, джентльмены. Немногим доводилось видеть то, что увидел я…
– Не говори об этом, папа! – воскликнула Мэри, бросив на меня злобный взгляд.
– Это меня сломило. – Судья неуверенно протянул руку. – Полагаю, джентльмены, вы были в подвале?
Покрасневшие глаза встретились с моими. Я кивнул:
– Были, сэр.
– Самое странное, – продолжал он, – что я не могу вспомнить, как там оказался. Я помню, как вышел из этой комнаты. Направился в столовую и сел… – Его рука прижалась ко лбу. – А в следующий момент я уже спускался по лестнице в подвал. Я чувствовал, что если поработаю руками… – он посмотрел на свои руки, судорожно сжимая и разжимая их, – то мне станет лучше. Пилой, рубанком или топо…
Мэри стиснула его плечо, когда он приподнялся.
– Не важно, – пробормотал судья, снова садясь. – Я нажал кнопку выключателя, но свет не зажегся. Мне даже не показалось это странным, джентльмены, – я счел это само собой разумеющимся. Впереди горела свеча. Потом я споткнулся обо что-то на полу и наклонился, чтобы пощупать это…
– Значит, это вы кричали? – быстро спросил я.
Склонившись вперед, судья шевелил руками в нескольких дюймах от пола, словно увлажняя их в луже. Кровь начала заполнять голубоватые вены у него на лбу. Услышав вопрос, он поднял взгляд:
– Что-что? Не знаю. Может быть.
Мои прежние теории рушились, как песчаные замки. Судья даже не думал, что его могут подозревать. Он не заявлял о своей невиновности, как должен был делать человек, которого застали с испачканными кровью руками. Ему это и в голову не приходило. Могли ли все эти ужасы происходить в момент провалов в его сознании, не оставляя о себе никаких воспоминаний? Я представил себе его долговязую фигуру, спускающуюся по лестнице и бредущую в сумраке подвала…
– Когда вы спустились туда, судья? – спросил я. – Перед тем, как мистер Росситер и я увидели вас в холле?
– Должно быть. Мне кажется, я пробыл там всего минуту.
– И вы никого не видели в подвале?
– Боюсь, что я не помню. У меня создалось впечатление, – он наморщил лоб, – что кто-то прошел мимо меня, задев мой локоть, когда я спускался. Но я не уверен…
Я повернулся к Мэри:
– Ты знаешь, что случилось?
Она кивнула, безмолвная и жалкая. Ужас и злость исчезли – Мэри застыла, положив руку на плечо отца.
– Ты слышала крик?
– Да.
– Где ты тогда была?
– В буфетной, чистила картошку. От страха я не могла сдвинуться с места.
– Дверь буфетной выходит на площадку лестницы в подвал, не так ли? – продолжал я. – Значит, ты могла все слышать лучше, чем кто-либо другой. Ты вышла посмотреть?
– Нет! Я не осмелилась. И я не знала, что крик донесся из подвала. – Она теребила складки клеенчатого фартука. – Я просто сидела там. Потом встала и положила картошку в раковину, но от страха рассыпала ее…
– Ты долго пробыла в буфетной?
– Минут двадцать. О, Джефф…
– И ты слышала, как кто-то спускается?
– Да. Я слышала отца, так как знаю его походку. Перед ним спустились еще двое.
Я возбужденно шагнул вперед, и она отпрянула.
– Но я не видела их, Джефф. Один спустился задолго до папы, а другой всего за несколько минут. Вероятно, это были Кларисса и…
– Но ты никого не видела?
– Нет.
– А где была Джоанна?
– Она полировала серебро на задней веранде, но часто заходила в столовую и могла кого-то видеть.
Я посмотрел на Росситера. Он рассеянно изучал стол, и я знал, что от него не дождаться помощи. Когда он хотел, то мог рассуждать здраво, но сейчас, казалось, всего лишь извинялся за свое присутствие.
– Мэри, – сказал я, – пожалуйста, позови сюда Джоанну.
– Но папа…
– С ним все будет в порядке.
Мне предстояла трудная задача. Судья Куэйл откинулся на спинку кресла – он выглядел бесстрастно, но было слышно его свистящее дыхание через нос. Я подошел к нему:
– У меня есть для вас новости, сэр. Можете послушать меня минуту?
В его полузакрытых глазах мелькнул слабый интерес.
– Пока что я в здравом уме, мистер Марл, – ответил он, пытаясь говорить резко. Но слова, казалось, причиняли ему боль.
– Ваш сын Том здесь, сэр.
Его руки вцепились в подлокотники. Минуту он не шевелился и не говорил.
– Вы не возражаете против этого? – спросил я.
Отрешенный взгляд медленно переместился с противоположной стены на меня.
– Нет, не возражаю. Должен признаться, что я даже рад.
Глаза закрылись полностью. Это был всего лишь шепот, чуть громче свиста дыхания. Но напряжение внезапно исчезло, морщины разгладились, и судья приобрел вид человека, который после ночи ужасов наслаждался отдыхом.
– Надеюсь, с моим сыном все в порядке? – осведомился он, не открывая глаз.
– Он побывал в больнице, сэр. Но сейчас ему лучше.
– Да. – Его пальцы слегка напряглись. – Он писал нам. Я был рад выслать ему деньги, в которых он нуждался. Мне это не составило труда.
Мелкая и жалкая ложь, судья Куэйл! Деньги послал Туиллс, потому что у вас их не было, и вы притворились, что отказываетесь выполнить просьбу сына, не желая признавать, что остались без гроша в кармане. Теперь я понимаю, почему вы закричали, когда вчера вечером я постучал в дверь библиотеки так, как обычно стучал Том. После его ухода вы считали, что выгнали его из дома, а после того письма представляли его себе больным и несчастным в чужом краю, думающим, будто отец ненавидит его. И вы не могли выносить это, судья Куэйл…
– Он скоро встанет на ноги, сэр, – сказал я. – Думаю, Том намерен остаться дома.
Старик кивнул, словно во сне. Больше не было сказано ни слова, пока не открылась дверь, впустив Джоанну и Джинни. Вздрогнув, судья открыл глаза и обернулся. Он все еще выглядел бесстрастным, но явно хотел увидеть Тома. Взгляд Джинни спрашивал меня: «Ты рассказал ему?» Я кивнул. Джоанна с восковым лицом мялась у двери.
– Я хочу поговорить с вами, Джоанна, – сурово сказал я, подражая манере Сарджента. – Слышите меня?
– Да. О чем? Я ничего не делать.
– Мисс Куэйл сказала, что вы полировали серебро на задней веранде во второй половине дня. Это правда?
Она выпятила нижнюю губу.
– Да, правда. Я все время была там.
– И ни разу не выходили в передний холл?
– В передний холл? Выходить один раз. Мне показалось, что я слышать кого-то у парадная дверь, и я пойти посмотреть. Но это уходить окружной детектив и другой мужчина, а вы их провожать. Поэтому я вернулась.
– А вы никого не видели у двери на лестницу в подвал?
– Видела! Кто-то высунул оттуда голову – вот так. – Джоанна проиллюстрировала упомянутое действие.
Я шагнул вперед, едва не споткнувшись о ногу судьи Куэйла. Все сразу напряглись. Мой голос в наступившей тишине прозвучал неестественно громко:
– И кто же это был?
– А?
– Я спрашиваю, кто это был! Отвечайте!
– Вот она. – Джоанна кивнула в сторону Джинни.
Глава 18
УБИЙЦА
Первым звуком, который я могу припомнить после этого поразительного заявления, было гаргантюанское фырканье. Таким образом Росситер выразил свое презрение. Отойдя от окна, он выглядел весьма расстроенным.
– Я думал, что смогу остаться в стороне, – печально промолвил он. – Но, увы, это зашло слишком далеко. Вижу, мне все-таки придется дать объяснения. – Росситер посмотрел на Джинни, наморщив лоб. – Я радовался, что, по крайней мере, ты остаешься вне подозрений. Ты действительно сделала дурацкую ошибку, подойдя к той лестнице?
Джинни в упор смотрела на меня немигающими зелеными глазами, плотно сжав губы.
– Да, – ответила она. – Джефф, это первое, о чем я умолчала и на чем теперь споткнулась.
– Никто тебя не обвиняет, – отозвался я, чувствуя тошноту. – Что именно ты сделала?
– Можешь мне не верить, но я не спускалась в подвал. Я говорила тебе, что поднялась в комнату Клариссы и подумала, что она спустилась в подвал за виски. Поэтому я подошла к подвальной лестнице проверить. Я просто стояла наверху – идти дальше я не могла, сама не знаю почему. В подвале было темно и… – Она сделала неопределенный жест. – Потом я заглянула в холл и увидела уходящих мистера Сарджента и доктора Рида. Тогда я поднялась по черной лестнице к себе в комнату и не покидала ее, пока вы не позвонили в дверь.
– Но почему ты сразу не рассказала нам об этом?
В ее глазах мелькнула лукавая усмешка. Она кивнула на Росситера:
– Вот причина. Я думала, что, пока я не замешана в этих грязных историях, для нас все складывается хорошо… Конечно, с моей стороны ужасно говорить такое, но меня это не заботит. Я говорю, что думаю, и не пытаюсь ничего приукрасить. Я не хотела ни во что впутываться, раз уж до сих пор все шло как надо. Было бы чертовски неприятно, если бы подумали, будто я все это сделала. Понимаете?
– Я уже давно обнаружил, – мрачно заметил Росситер, – что именно невинные люди чувствуют себя самыми виноватыми и думают, что все за ними наблюдают. Это была глупая выходка, дорогая моя… Ты ничего не видела и не слышала? Я имею в виду, в подвале?
– По-моему, я что-то слышала, – ответила Джинни.
– Что именно?
– Звук, похожий на хихиканье. Я не была уверена, что слышу его, но очень испугалась. – Джинни дрожала всем телом и, казалось, была на грани нервного срыва. – Все это похоже на какую-то кошмарную бессмысленную шутку.
Судья Куэйл напрягся в кресле. Его глаза все еще были закрыты, но он поднял руку. Походя на старого актера, ослепленного огнями рампы, он заговорил двумя разными голосами:
– «Вы знаете содержание? В нем нет ничего предосудительного?» – «Нет-нет. Все это в шутку. Отравление в шутку. Ровно ничего предосудительного».[36]36
Шекспир У. «Гамлет». Перевод Б. Пастернака.
[Закрыть]
Склонившись вперед, Росситер стукнул по столу кулаком.
– Это должно прекратиться, – сказал он. – Я намерен остановить это, пока мы все не свихнулись. Вы говорите о шутках. Я объясню вам, в чем заключалась подлинная шутка. В том, что все это действительно началось как шутка.
Джинни с негодованием повернулась к нему.
– Если ты опять станешь валять дурака, я убью тебя! – крикнула она. – Честное слово!
– Идите в кухню, – велел Росситер Джоанне, – и скажите этому парню, чтобы он пришел сюда.
В просторной комнате Росситер возвышался, как башня. Он был так близок к гневу, насколько позволяла его легкомысленная натура, а его жест был таким угрожающим, что Джоанна бочком выскользнула в холл.
– Если ты скажешь, что для разоблачения дурака нужен другой дурак, то будешь права, – обратился Росситер к Джинни. – Но во всем виноват твой брат Том.
Глаза судьи Куэйла широко открылись.
– Я не говорю, что он совершил убийства, – продолжал Росситер, – но он в ответе за белую мраморную руку.
Мэри вскрикнула. Сдвинув брови, Росситер взял ее за плечи и постарался легонько встряхнуть, но в результате у нее застучали зубы.
– Я хочу, чтобы вы успокоились и не издавали ни звука, – сказал он. – Сядьте на тот стул. Прошу всех соблюдать тишину. – Он слегка подтолкнул Мэри, и она повалилась на стул.
Затем появился Том, бледный, с резкими чертами лица, темными волосами, в броской, но потрепанной одежде, напоминающий не то гангстера, не то Джона Уилкса Бута,[37]37
Бут, Джон Уилкс (1838–1865) – американский актёр, убийца президента Авраама Линкольна. Брат знаменитого актёра Эдвина Томаса Бута.
[Закрыть] не то Франсуа Вийона,[38]38
Вийон, Франсуа (1431–1463?) – французский поэт, вёл жизнь бродяги.
[Закрыть] вызывающего и в то же время напуганного. Его глаза быстро моргали.
– Вот ваш отец. – Росситер указал на судью. – Подойдите и извинитесь перед ним за то, что вы сделали в ту ночь, когда он выгнал вас из дома.
– Я болен, – пронзительным голосом отозвался Том, выставив вперед руку, словно кого-то отталкивал. – Мне плохо! Отойдите от меня. Я могу говорить со своим отцом без того, чтобы вы встревали и…
Росситер схватил его за воротник.
– Джинни говорила мне, что той ночью была сильная метель. Вы бы не смогли пройти две мили до города в такой буран, да и не любили ходить пешком даже в хорошую погоду. Но вам нужно было достойно уйти со сцены, верно? Думаю, вы спали в каретном сарае.
Том испустил вопль, когда Росситер поднял его, как куклу чревовещателя, и пронес через комнату к креслу судьи Куэйла.
– Не знаю, сэр, – продолжал высокий англичанин, – почему вы так боялись руки, которую отломали от этой статуи, но ваш сын знал, что вы ее боитесь. У него мстительная натура, и он любит – во всяком случае, любил – истории о привидениях. В нем осталось много детского – я это знаю, так как того же немало и во мне. Когда он находился в каретном сарае, негодуя из-за того, как вы с ним обошлись, ему пришла в голову мысль напугать вас перед уходом…
Судья Куэйл сидел прямо – взгляд его был абсолютно бессмысленным. Том все еще болтался в воздухе, вереща, словно кукла чревовещателя. Наконец Росситер отпустил его, и он плюхнулся на ковер в сидячем положении, выглядя на редкость нелепо.
Росситер улыбнулся судье:
– Знаете, сэр, я настоящий чародей и экзорцист.[39]39
Экзорцист – изгоняющий бесов.
[Закрыть] Вы только что видели, как я изгнал дьявола и бросил его на пол. Вид у него довольно комичный, не так ли? Вот что пугало вас годами. – Его усмешка стала шире. – Как и большинство дьяволов, он выглядит глупо, если его схватить за шиворот или за штаны и вытащить на свет. Но если вы держите его в себе и никогда о нем не говорите, он становится опасным.
Судья попытался подняться, но не смог. Он посмотрел на сына. Рот Тома был измазан жиром, а порез на губе слегка кровоточил. Взгляд был вызывающим и одновременно жалким.
– Вы имеете в виду… – начал судья Куэйл.
– Конечно, это всего лишь предположение, – прервал его Росситер. – Но думаю, Том обошел вокруг дома и попытался заглянуть в окно. Он вскарабкался вон туда. – Росситер ткнул пальцем в сторону окна, сквозь которое он сам осуществил выход на сцену, столь внезапно появившись в библиотеке. – Джинни говорила мне, что позже взошла луна и что вы спали здесь на кушетке. Вероятно, Том увидел вас. Я проверил, какой эффект произведет моя собственная рука в этом окне, и здорово напугал мистера Марла и окружного детектива. А среди ночи, при лунном свете, эффект, очевидно, был еще более впечатляющим. Особенно если Том покрасил перчатку белой краской и использовал ее, вероятно, вкупе со старым черным чулком, чтобы скрыть остальную часть руки. Если у окна стоял стол, вам могло показаться, будто рука ползет по нему в комнату…
Росситер говорил беспечным тоном и с сочувственной улыбкой, как будто объяснял ребенку, что напугало его в темноте. Остальные молчали. Сцена была предоставлена Росситеру, и он наслаждался этим вовсю. Потом ему пришла в голову новая мысль, и он виновато повернулся ко мне:
– Должно быть, мистер Марл, вы подумали, что я рехнулся, увидев меня шарившим в каретном сарае. Я подозревал, что произошло, но не был уверен в том, что за этим кроется. Я сказал вам, что расследую, вы спросили, что именно, и я ответил, что не знаю. Это была правда. Но я нашел ведро со следами белой краски, старый черный чулок и каретный полог, которым Том, очевидно, укрывался той ночью, и сказал вам, что все зависит от метели, что также было правдой. Джинни говорила мне, что вы использовали каретный сарай для игр…
Том начал подниматься, но Росситер снова схватил его за воротник и заставил сесть на пол. Джинни истерически засмеялась.
– Значит, – заговорил я, – кроме этого случая, не было никаких появлений… руки?
– Меня озадачивает то, почему вы, сэр, – Росситер снова взъерошил волосы и с сочувствием посмотрел на судью, – вообще боялись белой мраморной руки. Я знаю, что вы ее боялись, так как этот дешевый актеришка, который сейчас сидит на полу, упомянул об этом в ту ночь, когда вы вышвырнули его отсюда. Кажется, никто этого не знает, и я в том числе… Думаю, вам пойдет на пользу, если вы нам расскажете.
Но судья все еще не мог сосредоточиться. Он выглядел ошарашенным, как будто яркий свет был направлен ему прямо в глаза.
– Мой сын… – с усилием произнес он, – мой сын сделал это?
– Дайте мне подняться! – Том начал извиваться на полу.
Росситер отшагнул назад.
– Не понимаю, почему вы устраиваете такую суету! Да, я это сделал! Ну и что? Я уже давно обо всем забыл. Мне казалось, вы говорите о чем-то важном… – Он огляделся вокруг и при виде наших бесстрастных лиц побледнел еще сильнее. – Ради бога, не смотрите на меня так! С тех пор прошли годы, и это была просто шутка…
– Все в порядке, – сказал судья, поднявшись одновременно с Томом и озадаченно глядя на него. Потом он протянул руку и похлопал сына по спине. – Значит, в других случаях…
– Я знаю, что такое навязчивые идеи и как они действуют, – рассеянно произнес Росситер. – Знаю, как они преобразуют все, на что вы смотрите, в то, чего вы боитесь. Прошу прощения, сэр, но вы…
Судья Куэйл выпрямился:
– Я не могу ничего вам объяснить. – Он сжал кулаки и начал нервно озираться. – Чего вы на меня уставились? Вы все были бы рады, если бы я умер. Но я не доставлю вам этого удовольствия. Убирайтесь! Убирайтесь отсюда, все!..
Повернувшись, судья пнул ногой бутылку бренди, из которой ранее пил Том и которая все еще стояла на полу возле кресла. Бутылка покатилась по ковру, расплескивая содержимое, а судья смотрел на нее, словно недоумевая, откуда она взялась.
Росситер выглядел усталым. Он бросил взгляд на Тома, который попятился к Джинни.
– Ладно, сэр, мы уйдем, – сказал он. – Но предупреждаю вас…
– Благодарю вас, молодой человек. Едва ли я нуждаюсь в ваших советах, – проворчал судья. – Мои нервы в порядке. Но если вся ваша компания немедленно отсюда не уберется…
Его стиснутые руки вздрагивали. Мэри шагнула вперед, чтобы успокоить его, но он сердито махнул рукой. Я понимал, что следует ожидать очередной безобразной сцены, и присоединился к Росситеру, уговаривающему женщин удалиться. Том уже вылетел из комнаты.
В холле я увидел его натыкающимся на стены, словно летучая мышь, как будто он искал выход. Силы Тома были на исходе, и его следовало бы уложить в постель. Но Джинни и Мэри сердито уставились на него. Он повернулся и ответил им жалким и одновременно презрительным взглядом.
– Сейчас мы с тобой поговорим, – сказала Джинни, взяв его за руку.
– Вы не имеете права выгонять меня из дома! Я не хочу уходить! Отец сказал, что все в порядке, значит, я могу остаться. Отпусти меня…
Мэри что-то лопотала, молотя кулаками по стене в приливе гнева, слабости и облегчения, пока Росситер ее не успокоил. Джинни мрачно улыбнулась Тому:
– Иди в гостиную, малыш. Там нас не побеспокоят.
Думаю, Росситер единственный среди нас сохранял хладнокровие. Он проводил нас в гостиную, чтобы женщины не поднимали шум, и зажег газовый светильник. Более, чем когда-либо, комната походила на морг. Том сначала смотрел по сторонам, как будто искал место, где можно спрятаться, потом стал всхлипывать.
Какое-то время мы молчали, и ветер сотрясал окна.
– Ты во всем виноват, – заговорила Джинни. – Ты превратил это место в сумасшедший дом. – Она скрестила руки на груди. – Теперь ты все нам расскажешь.
– О чем?
– Почему ты это сделал. Почему отец боялся руки.
Всхлипывания Тома сменились истерическим хохотом.
Он повернул руки ладонями вверх, и я почувствовал, что они такие же холодные, как у белых статуй на пьедесталах. Его била дрожь.
– Это самое забавное, – с трудом вымолвил он. – Никакой причины не было. Отец всегда над чем-то ломал голову и погубил себя, размышляя о том, что сделал в детстве.
– Если ты не скажешь правду…
– Я говорю правду! Страх сидел у него внутри. Он мог скрывать это от большинства людей, но я знал…
– Страх перед чем? – осведомилась Джинни.
– Перед всем. Господи, вы, кажется, не понимаете, о чем я говорю! Отец постоянно из-за чего-то беспокоился, но никогда об этом не говорил. Его тревожило все – чья-то речь, решение, даже случайное слово на улице. Он невротичен, как старуха, только вы никогда этого не замечали. Вот что забавно. – Том снова начал смеяться.
Джинни устремилась к нему, выпятив пальцы, как когти, но Росситер удержал ее. Мы все тяжело дышали.
– Его так воспитали, – продолжал Том. – Отец мог бы помочь себе, если бы говорил о своих проблемах. Но он считал нервозность недостойной мужчины слабостью, поэтому никогда о ней не упоминал. Ему казалось, что гоблины в голове могут быть только у женщин. В результате гоблины съели его.
– Том Куэйл, – выходя из себя, закричала Мэри, – если ты не прекратишь болтать вздор…
– Это не вздор, а правда. Так воспитывал папу его отец.
– Полегче, – сказал Росситер. Он говорил спокойно, но Том бросил на него испуганный взгляд. – Я тоже думаю, что это правда. Судья принадлежит именно к такому типу людей. А этот тип я знаю очень хорошо. Ведь у меня тоже был отец.
Росситер казался удрученным. Том облизывал засохшую кровь на губе.
– Отец отломал руку у статуи Калигулы, когда был ребенком, – продолжал он. – И с этого все началось. Правда, забавно? Я же говорил вам. И у него была няня-шотландка…
– Да, – кивнул Росситер. – Миссис Куэйл рассказывала мне кое-что об этой няне… – Он стремительно повернулся к нам. – Какой вздор только не писали и не говорили о людях, совершивших преступление и терзаемых угрызениями совести! Думаю, вы ожидали чего-то мелодраматичного вроде того, что ваш отец убил человека или осужденный им убийца поклялся ему отомстить. Но все оказалось куда более личным и более ужасным. Я убедился, что человека, которому хватает смелости или низости совершить преступление, редко мучает совесть. А вот пустые и мелкие страхи способны довести до безумия. Человек начинает бояться собственной тени. Повод может быть любым – деньги, зависть или просто какой-то фантом…
