Текст книги "Отравление в шутку"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Наконец врач подбежал к тестю и склонился над ним. Когда он повернулся ко мне, то был смертельно бледным, но хладнокровным и деловитым.

– Судья пил из этого стакана? – осведомился доктор, указывая на стакан.

– Да.

– Вы пили из одной и той же бутылки?

– Нет. Я не успел выпить…

– Отлично. – Туиллс решительно кивнул. – Он еще в сознании. Помогите мне отнести его в мой кабинет. Я должен был сразу понять, когда он так рассвирепел. Его отравили. Берите его за плечи, а я возьму за ноги.

Глава 3
«ЭТО БЕГАЛО КАК ПАУК…»

Мы отнесли судью в маленькую комнату на задней стороне дома, оборудованную как приемная врача. Газовая лампа под абажуром горела на столе посредине, где лежали раскрытые книги, в одной из которых виднелась пометка карандашом. На полках у стены тускло поблескивали пузырьки, а в воздухе пахло дезинфекцией. Когда мы положили судью Куэйла на один из смотровых столов, Туиллс быстро повернулся ко мне.

– Думаю, вы знаете о таких вещах больше меня, – сказал он, кисло улыбнувшись. – Но с ним я могу справиться и сам. По-моему, я понимаю, в чем дело. Да простит меня Бог! – Внезапно он прижал кулаки к глазам. – Кажется, это моя вина. Ну, не важно… Проследите за этими двумя стаканами, чтобы никто их не подобрал.

Туиллс снял пиджак и закатал рукава рубашки.

– Ладно, – кивнул я. – Вы уверены, что вам не нужна помощь?

– Уверен. Можете позвонить в больницу и попросить прислать опытную сиделку.

– Дело настолько плохо?

– Для его жены – да. Она в скверном состоянии. Я до сих пор удивляюсь…

– Это тоже яд?

– Боюсь, что да. Постарайтесь найти поднос с ее ужином – может быть, тарелки еще не вымыли.

– А где остальные члены семьи?

– Думаю, Мэри на кухне. Мэтт наверху с матерью. Джинни и моей жены нет дома… Но вы ни на кого не обращайте внимания, понятно? – Мягкие глаза под толстыми стеклами очков свирепо уставились на меня, как будто у нас с ним была общая тайна.

– Слушайте, доктор, что за чертовщина происходит в этом доме?

– Какое-то безумие. Увидите сами. Вы прибыли в кульминационный момент. Поторапливайтесь!

Я оставил его включающим яркую лампу за ширмой, которой он закрыл от меня тело судьи Куэйла. Телефон, как я помнил, находился в нише под лестницей. Позвонив в больницу, я медленно направился в библиотеку.

Мой первый импульс поместить бутылку бренди и стаканы в безопасное место был чисто автоматическим. У меня не было никаких подозрений – только недоумение. Все это выглядело, как сказал Туиллс, чистым безумием. Но даже сейчас меня бы удивило слово «убийство». Такие вещи не происходят дома, где смерть приходит респектабельно, с рыданиями и черными одеждами. Когда дело касается других стран, мы воспринимаем убийство без особых сомнений, как прискорбный компонент цивилизации вроде кофе во Франции или сигарет в Германии, неотделимый от причудливого чужеземного менталитета. Но такое не случается в домах, которые мы знаем с детства, среди наших старых друзей, у которых мы вовсе не подозреваем наличие каких-либо из ряда вон выходящих эмоций.

Безумие… Род жуткого любительского спектакля, который, как мне невольно пришло в голову, с удовольствием поставил бы Том Куэйл. Том постоянно натягивал на проволоку простыню и ставил разные шоу – к тому же он был одним из лучших рассказчиков историй о привидениях, какие я когда-либо слышал. Я живо представлял себе Тома с отблесками пламени в камине на смуглом заостренном лице, со смаком произносящего зловещие фразы, и Джинни Куэйл, повизгивающую в углу. Все загадочные события этого вечера вновь пронеслись перед моим мысленным взором в тускло освещенном коридоре. Волнение судьи после моего стука, его вспышки, чередующиеся с молчанием, статуя с отсутствующей рукой… Каким образом она могла отломаться? Действительно, чистое безумие.

Я вошел в библиотеку. Комната была ярко освещена; один из газовых рожков слегка шипел. Ветер сотрясал оконные рамы и шевелил бархатные и кружевные занавеси; отсветы дрожали на темных стеклах. Лепнина на потолке выглядела очень грязной, а потускневший цветастый ковер протерся в нескольких местах. Сиденья кресел бугрились от выпирающих пружин. Сами кресла рассохлись и кренились в разные стороны; несколько кисточек на тесьме обивки были оторваны. При этом все оставалось солидным – книжные шкафы выглядели респектабельно, как матроны; скверные портреты в позолоченных рамах казались незыблемыми, как жареная говядина на обеденном столе…

Обычная библиотека… И тем не менее в ней ощущалось присутствие чего-то безобразного – какого-то белесого ужаса, подобного туману на фотопластинке. Потом я увидел свой стакан, полный темно-красного бренди, который я оставил на полу у кресла, и почувствовал легкую тошноту. Ведь я едва не выпил это бренди! По моей коже забегали мурашки. Я быстро поднял взгляд и увидел статую в углу…

Огонь в очаге почти погас. Каминная полка из щербатого коричневого дерева была такой же неухоженной, как и все в доме. Ее покрывала пыльная вязаная салфетка с красными кисточками. Рядом с часами стоял почти пустой стакан судьи.

Что же это был за яд? Я посмотрел на центральный стол, где стояли пыльная бутылка и сифон, потом подошел и обследовал их. В бутылке было шерри-бренди «Ферлак» 1870 года. Я понюхал горлышко, помня, что бренди могло скрыть запах горького миндаля, присущий цианиду. К тому же цианид вроде бы действует быстрее – почти моментально.

Если кто-то замыслил убийство… Чепуха! Я отмахнулся от этой мысли, как от назойливого комара, но она не отставала.

Было странно видеть бутылку с ядом на обычном столе, среди безобидных предметов. Рядом с ней, на потертой промокательной бумаге, лежали маленький железный пресс для скрепления юридических документов и несколько медных скрепок. Подставки для ручек, трубки, банка с табаком… Книги вокруг промокашки – очевидно, справочные издания, которыми судья пользовался при подготовке рукописи. Я прочитал несколько названий: «История округа Файетт» Эллиса, «Старая Мононгахила» Вича, «Старый Пайк» Спрайта, «Заметки о поселениях и индейских войнах на западе Вирджинии и в Пенсильвании в 1763–1783 гг.». Из всех книг торчали желтые закладки.

Это было пустой тратой времени. Подобрав бутылку вместе с обоими стаканами, я запер их в шкафчик, из которого судья их достал, и положил ключ в карман. Теперь надо найти поднос из-под ужина миссис Куэйл.

Как тихо было в доме! Судья Куэйл упал на пол – у меня в ушах еще звучал стук от его удара головой о каминную решетку, – но никто не прибежал и даже не забеспокоился. Туиллс сказал, что Мэри в кухне, а Мэтт Куэйл наверху с матерью. Лучше подняться наверх – вероятно, поднос еще там. Но как приступить к этой миссии? Пожалуй, пока что не стоит упоминать о яде…

Ступеньки были устланы плотным красным ковром, но скрипели при каждом шаге. Перила были шаткими. Перспектива встречи с Мэттом Куэйлом-младшим меня не радовала. Я думал о том, сильно ли он изменился за эти годы. Мэтт был вечным студентом даже до того, как поступил в колледж, и, по всей вероятности, остался таковым, покинув его. Он недурно играл на банджо, при этом экстатически покачиваясь из стороны в сторону, и сам походил на банджо, чьи струны пощипывала какая-нибудь небесная Поллианна[14]14
  Поллианна – чрезмерно оптимистичная личность, по имени персонажа, созданного американской писательницей Элинор Портер (1868–1920).


[Закрыть] с целью продемонстрировать, в каком счастливом мире мы живем. Если вам не приходилось мириться с его энтузиазмом, вы вполне бы могли сочувствовать его неудачам.

Комната миссис Куэйл находилась в передней части дома; дверь была открыта. Тусклая лампа с обернутым газетой абажуром горела у изголовья кровати, освещая обои с голубыми цветами и брачное свидетельство в рамке, скромно висящее над бюро орехового дерева.

В кровати лежала миссис Куэйл, при виде которой я ощутил болезненный укол жалости. Ее лицо было бледным и осунувшимся, с синеватыми губами; седые волосы растрепались; под закрытыми глазами темнели мешки. Хлопчатобумажная ночная рубашка приподнималась вместе с неровным дыханием. Даже во сне она выглядела усталой и ошеломленной. Она тоже недавно плакала. Ночной ветер стучал в окна.

Кто-то быстро поднялся со скрипучего стула возле кровати. В полумраке на меня уставилось недоуменное лицо. Оно принадлежало молодому Мэттью Куэйлу, но я не сразу посмотрел на него. Лицо на кровати причмокивало беззубыми деснами, что-то бормоча во сне; по темным мешкам под глазами продолжали стекать редкие слезы. Я почувствовал ком в горле. Мы все любили миссис Куэйл, которая позволяла нам шуметь сколько душе угодно.

Я вызвал Мэтта в коридор. Он был высоким, с каштановыми волосами, разделенными пробором посредине и начинавшими заметно редеть, выпуклыми голубыми глазами и румяным лицом. Я не сомневался, что Мэтт сейчас скажет: «Ну, Джефф, старый сукин сын!» – дружелюбно засмеется и хлопнет меня по плечу, хотя мы не виделись десять лет. Именно это он и сделал.

– Что привело тебя сюда? – осведомился Мэтт Куэйл, сунув в карман журнал. – Пошли в мою комнату. Мама немного прихворнула, но с ней все будет в порядке. Не видел тебя сто лет!

– Я пришел повидать твоего отца, – объяснил я. – Он неважно себя чувствует, и доктор Туиллс попросил меня подняться сюда узнать…

– О маме? – Мэтт удивленно посмотрел на меня.

– Он сказал, что миссис Куэйл съела что-то не то, и хотел узнать, куда унесли поднос, чтобы выяснить причину недомогания.

– Понятно. Да, ужин ей принесли, так как она неважно себя чувствовала. Джоанна – горничная – уже давно отнесла поднос вниз. Вероятно, ты найдешь его в кухне. Но какого черта, Джефф, ты делаешь из себя мальчика на побегушках? Пускай Уолтер сам пойдет за подносом.

– А как сейчас миссис Куэйл?

Мэттью с любопытством взглянул на меня. Должно быть, он что-то заметил, так как отбросил притворную сердечность и вновь стал самим собой – серьезным, осторожным, смышленым и нервным, несмотря на профессиональную сдержанность. Луч света из комнаты коснулся его беспокойных глаз, и он откинул со лба прядь волос.

– Послушай, Джефф, – сказал Мэтт. – Ты, часом, не сделался кем-то вроде частного детектива? Господи, мой старый товарищ по играм!

– Конечно нет! Чего ради?

– Ну, кто знает? – Он нервно усмехнулся. – Писатели – люди со странностями.

– Это не подлинная причина, верно?

Мэтт прищурился:

– Как много тебе известно?

– Достаточно, чтобы помалкивать об этом. И может быть, я сумею помочь.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.

– Стоит попытаться! – промолвил наконец Мэтт. – Мы все с ума сходим, Джефф… Ладно, сходи за подносом и возвращайся. Я подожду здесь.

– А где остальные?

– Кларисса отправилась в дамский бридж-клуб. У Джинни свидание с каким-то парнем из города. Они вернутся не скоро.

Я кивнул. Мэтт вернулся в комнату матери и закрыл дверь. Все в доме оглядываются через плечо, упоминая о неведомом пугале! Я снова спустился по лестнице и направился в кухню. Когда я открыл скрипучую дверь, послышался сдавленный крик. Мэри Куэйл соскочила с табурета у плиты, уронив разливательную ложку, и уставилась на меня, побледнев. Потом она опять села, провела рукой по покрасневшим векам и простонала:

– Не могу этого выносить!

Я обнял ее за плечи, чувствуя, как она дрожит. Правильные черты ее смуглого лица были искажены страхом.

– Мне нужно следить за овсянкой, – быстро сказала Мэри и выключила газ. – Это на завтрак – папа ее любит…

– Лучше расскажи мне все, – предложил я, – и тебе полегчает. – Я вспомнил, что у меня в бумажнике все еще лежит знаменитый трехцветный значок с выпученным глазом и надписью «Префектура полиции», который дал мне Банколен, когда я работал с ним над делом Телье в Довилле, и показал его Мэри. – И нет причин, по которым старый друг не должен оказать помощь.

– Я не могу рассказать тебе, Джефф! – в отчаянии воскликнула она. – Я имею в виду о… Но несколько минут назад меня что-то напугало, и я не осмелилась выйти из кухни, так как в холле и в буфетной темно…

– Что ты видела, Мэри?

– Что-то белое. Клянусь Богом, Джефф, я говорю правду!

– Надеюсь, не привидение?

– Нет-нет! Это было что-то очень маленькое – размером с твою руку.

Моя улыбка непроизвольно увяла.

– Посмотри через дверь в буфетную, – продолжала Мэри. – Отсюда виден выступ шкафа. На нем стоит банка кофе. Так вот, что-то белое пробежало взад-вперед по выступу, как будто на ножках.

Я похлопал ее по плечу и шагнул к двери буфетной. Мне уже приходилось играть в подобные игры той жуткой ноябрьской ночью в лондонском клубе «Бримстоун», когда Банколен и я при участии Скотленд-Ярда приготовили ловушку преступнику. Но это выглядело куда ужаснее. Прозаичная обстановка, овсянка на плите, кухня, выложенная белым кафелем… Я включил свет в маленькой буфетной. Деревянные полки над выступом шкафа, холодильник, раковина и сушильная доска с головкой латука на ней – все как обычно. Окно над раковиной было распахнуто. Я закрыл его и вернулся.

– На выступе лежит оберточная бумага, которую шевелил ветер, проникающий в щель окна, – сказал я Мэри. – Вот что ты видела.

– Надеюсь. – Она смотрела на меня большими черными немигающими глазами, теребя пальцем нижнюю губу. – Должно быть, Джефф, так оно и было…

– Что, если тебе подняться к матери и Мэтту? Она нуждается в уходе, и он может не справиться. Но сначала скажи, – остановил я Мэри, когда она поднялась, – поднос, на котором относили твоей матери ужин, еще здесь? Доктор Туиллс хочет взглянуть на него и выяснить, что вызвало недомогание.

– Поднос? Да, Джефф, он в буфетной. Разве ты его не видел?

– В буфетной?

– Да, на табурете. Я собиралась мыть тарелки. У Джоанны сегодня свободный вечер.

– Но ты их еще не мыла?

– Нет. Их не трогали.

Я снова пошел в буфетную и увидел накрытый салфеткой поднос в углу, где на него не падал свет. Он выглядел так, словно чья-то рука недавно передвигала салфетку.

– Этим вечером миссис Куэйл ела то же самое, что и все вы?

– Нет, Джефф, она плохо себя чувствовала и ограничилась молочным тостом и чаем. Не понимаю, почему Уолтер считает, что это могло вызвать недомогание.

– Кто готовил ужин? Джоанна?

– Нет, я. Крепкий чай, как мама любит.

– Ты сама относила его наверх?

– Нет, Джефф, Мэтт. Он болтался около кухни, поддразнивая Джоанну, и предложил… – Внезапно ее глаза затуманились, как будто от слез, и она заговорила так быстро, что я едва мог уследить за словами: – Боже мой, Джефф, неужели тут что-то не так? Ты подозреваешь… – Ее пальцы судорожно сжимались и разжимались.

– Конечно нет, Мэри! Я просто хотел все выяснить… Иди наверх. Твоей матери может что-то понадобиться.

– Мэтт так беспечен! – сердито сказала Мэри, вставая и приглаживая платье. – Но, Джефф, почему ты бродишь по дому? Я оставила тебя с… Где папа?

– Судья не хочет, чтобы его беспокоили. Он просматривает рукопись, прежде чем я заберу ее.

Мэри вздохнула:

– Понятно. Я сама печатала ее для него. О, Джефф, это просто чудесно! Но они не дают папе покоя! Я иногда так выхожу из себя, что могла бы убить Клариссу и Джинни – хотя они, конечно, не имеют в виду ничего плохого… – Она быстро посмотрела на меня, словно думала, что я считаю ее виновной в нелояльности к родственникам, потом улыбнулась и последовала за мной, когда я взял накрытый поднос.

Я до смерти боялся, что доктор Туиллс может окликнуть меня из своей комнаты и выдать все, прежде чем я отправлю Мэри наверх, но я проследил, как она поднимается по лестнице, а потом отнес поднос в его кабинет.

Доктор прикрыл стол ширмой из белого полотна. Благодаря яркой лампе я видел причудливо искаженный силуэт Туиллса, суетящийся над неподвижным телом со свисающей со стола рукой. Я слышал звяканье инструментов о фарфор и ощущал резкий медицинский запах, который не мог опознать. Раздался стон, и повисшая рука сжалась в кулак…

Вскоре доктор Туиллс вышел из-за ширмы, выключил лампу и медленно спустил закатанные рукава. Лицо его оставалось бледным, а уголки рта были опущены.

– Он будет жить, – сообщил врач. – А, вижу, вы нашли поднос! Поставьте его туда. У вас есть сигарета? Старик был на волосок от смерти.

Он устало сел, наполняя легкие дымом.

– Это был… – начал я.

– Да, яд. К счастью, именно тот, что я думал. Необычный и чертовски опасный, мистер Марл. Если бы я ошибся… – Туиллс махнул рукой, и его глаза прищурились под стеклами очков. – Гидробромид гиосцина. Смертельная доза – от четверти до половины грана. Сначала он вызывает возбуждение и нечто вроде бреда, потом зрачки парализуются, рот и горло пересыхают, далее наступают сонливость, обморок, полный паралич и смерть через несколько часов.

– Никогда не слышал о таком яде.

– Естественно, ведь это не обычное лекарство. В медицинских целях его никогда не применяют перорально – только в виде подкожных инъекций в очень маленьких дозах, как мощное успокоительное при маниакальном состоянии, менингитах или белой горячке. Не более двух сотых грана.

Он уставился на кончик сигареты.

– Тогда как…

– Каким образом кто-то в доме получил доступ к яду? Понимаете, – вздохнул доктор, – у меня имеется пять или шесть гран.

Глава 4
ГИОСЦИН В СИФОНЕ

Мне казалось удивительным, что это тот самый робкий и рассеянный человечек, который недавно приходил в библиотеку поговорить с судьей Куэйлом. Внешне он не изменился, но мышиные глазки за толстыми стеклами очков в роговой оправе смотрели на меня насмешливо. Наморщив лоб, отчего светлые, коротко остриженные волосы двинулись взад-вперед, доктор Туиллс весело улыбнулся:

– Разумеется, я невиновен, мистер Марл. В противном случае стал бы я так быстро оживлять его? Я только имел в виду, что яд принадлежал мне. Когда я работал в больнице Бельвю, то часто пользовался им в психиатрическом отделении. Конечно, его может раздобыть только врач. Насколько я знаю, ни один аптекарь им не торгует.

– И ваш запас…

– Исчез. Я обнаружил это только сегодня вечером. Произошло то, чего я опасался. – Он тяжко вздохнул.

– Почему?

Доктор Туиллс сделал нетерпеливый жест. В его голосе послышалось почти детское раздражение.

– Бросьте, мистер Марл! Вы не хуже меня понимаете, что это означает, верно?

– Итак, – промолвил я, – будем смотреть в лицо фактам. Это выглядит как попытка убийства.

– Да. Но, слава богу, пока можно обойтись без полиции. Не вижу причины, по которой мы не могли бы сами во всем разобраться. Кто-то проник сюда – не знаю когда, так как я уже несколько дней не заглядывал в этот шкаф…

– Кабинет никогда не запирают?

– Нет. – Он добавил с внезапной горечью: – Ведь в доме нет детей. И я не практикую – это просто лаборатория. Как я сказал, кто-то проник сюда и взял пузырек, содержащий шесть гран смертельного яда. Вдобавок по дому циркулируют два других яда.

– Два других?

– Да. Я подозреваю, что произошло со старой леди, и лечу ее соответственно, ничего не говоря остальным, иначе они бы перепугались до смерти. Когда я взгляну на содержимое подноса, то буду знать точно. Кто-то в течение нескольких дней давал ей мышьяк. Я заподозрил это сегодня вечером, когда обнаружил пропажу гиосцина. Как вам известно, отравление мышьяком не бросается в глаза, если у вас нет оснований его подозревать.

– А третий яд?

Доктор Туиллс погасил окурок, попросил другую сигарету и зажег ее.

– Это я не хочу обсуждать, – ответил он, нервно хмурясь на ширму. – Кто-то имеет планы в отношении старой леди и… но я сначала должен убедиться. Ради бога, давайте обойдемся без скандала!

Он встал и начал ходить по комнате, размахивая руками.

– Не знаю. Возможно, я чересчур впечатлительный. Понимаете, я не могу ужиться с этой компанией! По непонятной причине они внушают мне страх. С другими людьми я могу общаться нормально. Дайте мне интересную медицинскую проблему, которой я мог бы заняться, не чувствуя, что за мной все время наблюдают, и я спокойно ею занимаюсь, расслабившись и глубоко дыша. Но они смотрят на меня, словно говоря: «Какой от тебя толк?» Я не умею играть в гольф и в бридж, чему очень рад, не танцую, не умею вести светские беседы, да и одежда висит на мне мешком… Вы знакомы с Клариссой? – внезапно осведомился он.

– Да, – кивнул я. – Она красавица.

– Еще какая, – с горечью отозвался Туиллс. – Вы не возражаете, что я сбрасываю груз с души? Я говорю вам все это, потому что надеюсь на вашу скромность и потому что вы в состоянии делать все то, что хотелось бы мне. Я учился в Вене и хочу вернуться туда, чтобы продолжить работу. Я хочу пить по утрам кофе с булочками, смотреть на герб Габсбургов на крыше собора, нюхать герань на подоконнике. Хочу весь день работать в лаборатории, а вечером пить пиво и слушать вальсы в саду, прежде чем вернуться домой и работать дальше… – Он прекратил шагать. – Ладно. Надо заняться подносом.

– Но разве вы не можете вернуться в Вену? – спросил я. – Клариссе там бы понравилось. А поскольку вы… не нуждаетесь в деньгах…

Туиллс медленно покачал головой. В его взгляде вновь мелькнула странная усмешка.

– Похоже, я немного забылся. Простите. Поговорим позже. Я собираюсь уложить судью здесь, на кушетке, – сам я часто сплю в кабинете, и тут есть одеяла. Сообщите новости остальным. Сейчас он практически вне опасности… Да, сиделка прибудет с минуты на минуту. Пришлите ее сюда, ладно?

– Погодите, – остановил его я. – У меня есть пара вопросов. Если вы не возражаете…

– Не возражаю. Спрашивайте.

– По-вашему, кто-то в этом доме хочет… избавиться от судьи и его жены?

Туиллс задумался.

– Пока что я этого не утверждаю. Отвечу вам позже. У меня есть кое-какие идеи…

– Тогда другой вопрос. Кто-нибудь знал, что судья пригласил меня сюда сегодня вечером? Ни Мэри, ни Мэтт вроде бы не знают, хотя, если бы судья звонил по телефону, они были бы в курсе дела.

– Едва ли. Думаете… у него была какая-то определенная цель?

– Не уверен… Судья всегда оставался вечерами в библиотеке?

– Да. – Туиллс выглядел озадаченным. – Каждый вечер, с половины седьмого до десяти, он работал там регулярно, как часы.

– И выпивал при этом?

– Да, но не слишком много. Стакан-другой. Ему это не вредило.

– И всегда бренди?

– Бренди или виски – больше ничего. Кстати, где эти стаканы?

Я сказал, что они заперты в шкафу. Меня все еще интересовало, каким образом яд добавили в бренди. Конечно, если у судьи Куэйла вошло в привычку выпивать стакан каждый вечер, то это упрощало задачу преступника. С другой стороны, я помнил его мрачный комментарий по поводу несломанной печати на бутылке: «С этим они, по крайней мере, ничего не могут сделать!» Значит, он подозревал яд? Или всего лишь имел в виду, что никто не может попробовать бренди без его ведома? Но если судья приготовил коллекционную бутылку вместо обычной, для особого случая встречи со мной, то убийца никак не мог этого предвидеть, даже если обитатели дома знали о приходе гостя (что казалось невероятным). Пыль на бутылке указывала, что ее извлекли из погреба в тот же день – возможно, даже сегодня вечером…

Когда я вышел в холл, в дверь позвонили. Толстая, деловитая на вид женщина в пальто поверх крахмального одеяния сообщила, что она сиделка из больницы и что ее зовут мисс Херрис. Я послал ее к доктору, а потом наверх к Мэри и Мэтту. Теперь они могли оставить больную, так как сиделка собиралась их сменить, и я отвел их вниз, в библиотеку.

Объясняя, что произошел несчастный случай и что их отец вне опасности, я наблюдал за их лицами. Как только я упомянул, что Туиллс присматривает за судьей в своем кабинете, Мэри пулей вылетела из комнаты. Я слышал, как она кричит: «Уолтер! Уолтер!» – и как негромко хлопнула дверь кабинета Туиллса.

Мэтт остался в библиотеке. Я пытался определить, что таится под его самоуверенным обликом вечного студента. Он стоял у стола, медленно проводя рукой по лацкану пиджака; яркий свет падал на одну сторону его румяного бесстрастного лица. Мэтт по-прежнему носил костюмы от Розенберга и ботинки от Франка. Он всего лишь стал немного выше и толще того Мэтта, которого я знал ранее, подобно тому как здания его колледжа в псевдотюдоровском стиле были увеличенной версией псевдотюдоровских зданий его подготовительной школы. Розовые скулы торчали над воротничком. Голубые глаза, лишенные бровей, приобрели хитроватое выражение. Губы были плотно сжаты.

– До сих пор ты был не слишком откровенен, Джефф, – заметил он наконец.

– Лучше было помалкивать, – отозвался я, – пока опасность не миновала.

– О, я не беспокоюсь. – Рука продолжала поглаживать лацкан. – Я не имею к этому никакого отношения… Только чего ради ты строишь из себя ищейку?

– Убирайся к черту! – огрызнулся я.

– Ну-ну, Джефф! – Мэтт обиженно наморщил нос. – Я ничего плохого не имел в виду. Просто я не хочу, чтобы на мне пробовали детективные трюки. – Он достал шелковый носовой платок и вытер лоб, демонстрируя оскорбленные чувства. – Я ужасно расстроен, старина. Эта история меня доконает. Мы же друзья детства! Я не хотел тебя обидеть…

– Ты можешь вбить себе в башку, – перебил я, – насколько серьезно это дело? Если ты постараешься держаться естественно и оставишь на минуту этот покровительственный тон…

Он сел.

– Хорошо. Но повторяю: я расстроен. Эта история с ядом не касается мамы, верно? Я имею в виду… ее не отравили?

– Спроси у Туиллса. Я не знаю.

– Послушай, Джефф, ты ведь не станешь об этом болтать? Меня это уничтожит! Ты представить себе не можешь… – Он порывисто вскочил.

Я с трудом сдерживался.

– Ты хоть понимаешь, что кто-то в доме пытался отравить твоего отца и, вероятно, твою мать?

– Это невозможно! Что за нелепая идея! – Мэтт плюхнулся в кресло, скривив рот в усмешке. – Это отпадает! Разве только… почему я об этом не подумал? Конечно, это горничная. Она славянка или что-то в этом роде… – Теперь он выглядел серьезным и в то же время жалким. – Нет, это ошибка! Ты отлично знаешь, что никто не мог пытаться…

– Пожалуйста, успокойся. Ты ведь сам обещал поговорить об этом. Почему бы не теперь?

– Но о чем тут говорить?

Я протянул ему мой портсигар, и мы оба взяли по сигарете. Какое-то время мы молча курили под аккомпанемент тиканья часов.

– Ну, например, о домашней атмосфере…

– Вот еще! – фыркнул он. – Она такая же, как в других домах. Мне, во всяком случае, этот дом нравится!

– И отношения между всеми вполне сердечные?

– Слушай, Джефф, я разумный человек и пытаюсь держаться в стороне от любых дрязг. В этом мире лучше ладить со всеми… Конечно, Джинни, Кларисса и особенно мама ссорятся с отцом, но только не я. Я просто стараюсь не попадаться ему на глаза. Если он говорит: «Пойдем в библиотеку, Мэтт, и поболтаем, как раньше», я отвечаю: «Прости, папа, но мне надо выйти». И я действительно ухожу. Я ведь знаю, что он хочет почитать мне свою дурацкую книгу. О чем мне с ним говорить? Он даже никогда не посещал юридическую школу! – Мэтт произнес это серьезно, словно выдавая позорную тайну. – Можешь этому поверить? А ведь папа – судья!

«Я бы охотно свернул тебе шею, Мэттью Куэйл-младший! – подумал я. – В тени великих юристов, чьи голоса доносятся из прошлого, ты будешь заниматься мелкими тяжбами и грошовыми мошенничествами, а на твоей могиле напишут: „Он посещал юридическую школу“. Но сейчас я буду расспрашивать тебя тщательно и постараюсь поймать на слове».

Внезапно Мэтт хлопнул по подлокотнику кресла.

– Господи! – пробормотал он. – Яд… По-моему, я кое-что понял!

– Что именно?

– Хорошо бы вспомнить, кто это сказал… Менее недели назад мы говорили о ядах.

– Кто?

– Мы все. За обедом. Погоди, дай мне подумать – я многое забыл… – Он махнул рукой и нахмурился. – Да. В тот день мы ели жареную баранину. Кто-то рассказал историю о каком-то римском парне – Юлии Цезаре или Нероне; я вечно их путаю. Вроде бы какой-то родственник хотел его отравить, но он был умен. У него был дегустатор, который пробовал всю пищу. Однажды этому типу подали очень горячий суп. Дегустатор сказал, что все в порядке, но посоветовал охладить суп водой из кувшина с холодной водой. Они так и сделали, а потом оказалось, что родственник добавил яд в кувшин и своего добился… Не знаю, может ли это помочь…

– Кто это рассказывал?

– Не могу вспомнить. Кажется, одна из девочек. Вероятно, Джинни – она постоянно читает такую чушь. Да и какая разница? – Мэтт встал и встряхнулся. – Это ничего не значит. Я…

Он как раз сделал паузу, когда мы услышали звук мотора и увидели фары автомобиля, мелькнувшие на подъездной аллее.

– Это возвращается Джинни или Кларисса. – Мэтт щелкнул пальцами. – Им нужно сообщить о случившемся. Лучше я сделаю это сам. Ты мог бы… ну, ты понимаешь! – Он явно был возбужден, хотя причина была мне не понятна. – Оставайся здесь, а я обо всем позабочусь. Они могут разволноваться – от женщин всего можно ожидать. Если хочешь с ними поговорить, я пришлю их сюда. Просто подожди немного. Я закрою дверь, ладно?

Мэтт делано улыбался, пятясь боком к двери, и выглядел как человек, вынужденный срочно повиноваться зову природы. Он выбежал из комнаты, когда на веранде послышались шаги.

Но я думал о других вещах. Похоже, «одна из девочек» читала рассказ Светония[15]15
  Светоний, Гай Транквилл (75–150) – римский историк.


[Закрыть] о супе, которым Агриппина[16]16
  Агриппина (16?–59?) – мать римского императора Нерона.


[Закрыть] отравила старшего брата Нерона. В качестве застольной беседы это едва ли подходило для дома Куэйлов. Статуя Калигулы в углу, казалось, скривила в усмешке дряблые губы.

О да. Обитателям Золотого Дома были известны приемы, слишком изощренные для современного преступника. Когда Клавдий[17]17
  Клавдий (10 до н. э. – 54 н. э.) – римский император с 41 г.


[Закрыть] болел, окруженный телохранителями, его смогли убить, отравив перо, которое он просовывал в горло, чтобы вызвать рвоту. Но нынешний убийца не настолько изобретателен – он подсыпает белый мышьяк (давно известный, уже когда его использовал Олимпиодор[18]18
  Имя Олимпиодор носили несколько греческих писателей и философов. Неясно, кто из них имеется в виду.


[Закрыть]) в кофе жертвы или же, презирая столь деликатные методы, идет на дело с автоматом. Однако эта история Светония…

Господи! Я уставился на статую, а затем повернулся к столу, так как на меня снизошло предчувствие правды. До сих пор я спрашивал себя: как могли отравить бренди? На столе еще валялись кусочки сургуча, которым была запечатана пробка. Печать была слишком старой, чтобы подозревать какой-то трюк. Кроме того, отравитель не мог знать, что в доме будет гость, что судья Куэйл днем принесет бутылку из погреба, а если бы он даже был об этом осведомлен, то никак не мог угадать, какую бутылку выберет судья. Нет, отравитель хотел быть уверенным, что его жертва выпьет гиосцин независимо от того, какая бутылка и какой напиток будут использованы. А судья Куэйл никогда не пил бренди и виски без содовой…

Кто-то слишком внимательно слушал историю о смертоносном кувшине со льдом и добавил гиосцин в сифон.

Дверь открылась. Я виновато вздрогнул, положив руку на сифон. Использование древнеримской уловки в этом прозаичном доме возле гор под насмешливым взглядом лишенного руки Калигулы делало все еще ужаснее… Повернувшись, я увидел Вирджинию Куэйл, стоящую в дверях.