Текст книги "Назло громам"
Автор книги: Джон Диксон Карр
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
– Все? – словно эхо прозвучал шепот Одри. – Все?
– По официальной версии – да.
– Но это все, что произошло, не так ли? Я хочу сказать, что это то, что реально произошло?
– Дай, пожалуйста, определение реально произошедшего события.
– Брайан Иннес, не будь циничным и не выводи меня из терпения. Ты прекрасно понимаешь, о чем я веду речь. Эти три свидетеля видели, как этот бедняга упал?
– Нет, они лгали. Никто из них даже не смотрел в его сторону.
– Но…
Брайан тряхнул головой, словно для того, чтобы как-то прояснить ее, и стоящая перед глазами картина исчезла.
Он снова был в салоне, устланном толстым ковром, душном, несмотря на распахнутые настежь высокие окна за кружевными занавесками и пыльными зелеными бархатными шторами. Теперь это снова был 1956 год, и его волновало физическое присутствие Одри Пейдж, как, должно быть, когда-то Гектора Мэтьюза волновала юная Ева Иден.
Одри стояла у стола, касаясь руками фарфоровой пепельницы. Она казалась такой невинной – даже слишком невинной, что моментами невольно наводило на мысль о ее распущенности. Не выдержав прямого и пристального взгляда Брайана, она отвела глаза.
– Послушай, – настаивал Брайан, – я не утверждаю, что это не был несчастный случай. Я лишь сказал, что они не видели, как все произошло. Никто этого не видел.
– Тогда зачем же они говорили?
– Не могу этого сказать. С медицинской точки зрения представляется очень маловероятным, чтобы человек, на какое-то мгновение потеряв сознание, мог упасть, перекинувшись через парапет высотой ему по грудь. Маловероятно, но все же возможно. С другой стороны, если он потерял сознание и она лишь ловко подтолкнула его…
Фарфоровая пепельница с грохотом пролетела через весь стол.
– В любом случае, – продолжал он, – будет лучше, если ты послушаешь, чем кончилось дело.
– Ее арестовали или что-нибудь в этом роде?
– Ну что ты, как можно! В прессе была опубликована официальная версия: английский турист мистер Гектор Мэтьюз погиб в результате несчастного случая во время восхождения в горах Баварии. Ни о Еве Иден, ни, естественно, об «Орлином гнезде» даже не упоминалось. Но поскольку мистер Мэтьюз был известен как «друг» Евы, к тому же у него не было живых родственников, ей позволили вывезти морем его тело на родину. Это – самое малое, что она могла для него сделать, – в конце концов, она была единственной наследницей его состояния.
Одри открыла было рот, чтобы что-то сказать, но промолчала. Ее собеседник стал мерить шагами салон.
– После этого, – продолжал он, – началась война, которая никого не оставила в стороне. Всякий интерес к делу Гектора Мэтьюза пропал. В Голливуд Ева Иден больше не вернулась, а ее контракт с «Рэдиант пикчерз» не был возобновлен, о чем она, вероятно, знала еще до поездки в Германию. С финансовой точки зрения это значения не имело. Как только завещание Мэтьюза вступило в силу, Ева унаследовала все его имущество, за исключением некоторой части, предназначенной на благотворительность.
Неожиданно Одри заговорила полным отчаяния голосом:
– Послушай, это просто ужасно и отвратительно. Раньше мне такое и в голову не приходило, но все равно это ужасно!
– Однако это лишь поразительное стечение обстоятельств.
– Вообще-то все это ничего не значит!..
– Нет. Успокойтесь, юная леди. И все же я вполне могу понять, почему твой отец не хочет, чтобы ты ехала к ней.
– А ты бы к ней поехал?
– Конечно, с удовольствием! Добродетельные люди никогда меня не интересовали, тогда как другие – всегда.
Одри обернулась и взглянула на него; странный блеск промелькнул в ее необычных раскосых глазах и тут же исчез, а может быть, это была просто игра света на ее обнаженных плечах.
– Брайан, что известно Де Форресту? И если так случится, что тебе придется ему это рассказать, как ты сможешь повторить все это? Ты что, был там? Ты лично видел, как все произошло?
– Вряд ли. В 1939 году я был молодым художником, еще только пробивавшимся в жизни и значившим для окружающих гораздо меньше, чем сейчас. Рассказав тебе всю эту историю, я в каком-то смысле нарушил слово, но чувствую, что должен был сделать это. Да, меня там не было, но там был мой большой друг: Джералд Хатауэй.
Одри неожиданно вскрикнула.
– В чем дело? – испугался Брайан.
– Сэр Джералд Хатауэй? Директор какой-то галереи?
– Да, к тому же и замечательный художник. Я знаком с ним уже много лет. Правда, какое-то время мы не виделись.
– Тогда у тебя есть возможность встретиться с ним гораздо раньше, чем ты думаешь. Он здесь.
– Здесь?
– Да нет, не здесь, в отеле, и даже не в Женеве! Но завтра он будет здесь. Ева Иден его тоже пригласила.
Потрясенный, Брайан остановился у окна и обернулся к Одри.
– Но этого не может быть, Одри! Нет, погоди, послушай, – невероятно разумным тоном продолжил он. – Любопытство уже однажды подвело Хатауэя, когда он был приглашен на обед к Гитлеру в Берхтесгаден. Он очень стыдился этого; до последнего времени даже скрывал этот факт и рассказал о нем только мне, так как мы много беседовали с ним о разных преступлениях и детективных историях. Даже если у твоей подруги Евы хватило духу пригласить его, он ни за что не согласится приехать. Ты, должно быть, ошибаешься.
– Я говорю т-тебе лишь то, – воскликнула Одри, которая в моменты особого волнения начинала слегка заикаться, – о чем Ева написала мне в последнем письме: сэр Джералд Хатауэй охотно принял приглашение! Думаешь, она написала одно имя, а имела в виду совсем другое?
– Полагаю, что нет.
– Понимаешь, в этом может не быть ничего особенно таинственного. Может быть, как и в случае с обедом у Гитлера, все дело в его любопытстве?
– И тебя нисколько не смущают эти ужасные намеки, не так ли?
– А что, разве такого не может быть?
– Конечно, может. А может быть, так оно и есть на самом деле. И все же мне хотелось бы больше знать о мотивации поступков этой леди. – Пристально глядя в открытое окно, Брайан едва замечал уличные фонари и упорядоченный покой Большой набережной. – Погоди, Одри! Сколько человек должны приехать на этот прием?
– На самом деле это не обычный прием в загородном доме, когда гостей приглашают на несколько дней. Будет приглашен только еще один человек.
– Только один человек? И кто же это?
– Не знаю. Ева не говорила.
– Нет, я что-то ничего не понимаю. Не могу объяснить это внятно, но ситуация мне что-то не нравится. Почему бы тебе не послушаться отца и не вернуться в Лондон на ближайшем самолете?
– Послушаться? Опять слушаться! Ты что, будешь пытаться остановить меня, если я поеду к Еве?
– Нет, я не стану этого делать, – едва сдерживая гнев, вежливо проговорил Брайан. – Тебе уже больше двадцати одного года, ты вольна поступать по своему усмотрению.
– Благодарю за разъяснения. В таком случае мне хотелось бы сказать тебе…
Но Одри так и не смогла закончить фразу, если она вообще собиралась ее заканчивать.
Свет передних фар стремительно подъехавшего автомобиля ярко осветил кружевные занавески и бархатные шторы, и двухместный «бентли» остановился у отеля. Глубоко вздохнув, Одри подбежала к окну и встала рядом с Брайаном, но больше уже не смотрела на своего собеседника – она словно забыла о нем.
Из машины вышел темноволосый молодой человек в белом смокинге и без шляпы.
Одри резко отдернула занавеску:
– Фил! Фил, дорогой!
Молодой человек, который был не кем иным, как сыном Десмонда Ферье, резко остановился.
– Я здесь, – сказала Одри (и это было совершенно излишне). – Я жду тебя! Я здесь!
– Да-да, я тебя вижу. Кто это с тобой? – В голосе, хотя и довольно приятном, неожиданно послышались нотки враждебности и подозрительности.
Одри попыталась улыбнуться. Она по-прежнему не смотрела на Брайана, но он буквально физически почувствовал, как поднялись ее брови.
– О, Фил, не надо так. Мне он никто! Совершенно никто!
Брайан не сказал ничего.
– Фил, я хочу сказать, – громко говорила Одри, выворачивая запястье, – что тебе совершенно не стоит о нем думать. Это всего лишь старый друг нашего дома, Брайан Иннес, и я не знаю, зачем… – Она снова замолчала.
Произнесенное имя Брайана оказало довольно любопытный эффект на кое-кого на этой тихой улице.
Филипу Ферье оно ни о чем не говорило; он просто кивнул и вошел в отель. Однако для кое-кого другого это имя имело вполне определенное значение. На противоположной стороне улицы, в тени английского сада, по тротуару шел невысокий коротконогий и толстый человек, погруженный в собственные мысли, и словно разговаривал с самим собой. Вдруг он остановился, огляделся и, пересекая улицу, направился к отелю «Метрополь».
– Ага! – выдохнул толстяк.
У него было довольно примечательное лицо, обрамленное коротко остриженной, с проседью бородой и шляпой с остроконечным верхом, очень похожей на ту, в которой обычно изображают Гая Фокса. Поношенная темная шляпа контрастировала с парадным вечерним костюмом.
Последние вспышки вечерней зарницы тускло озаряли небо над озером. Одри, казалось бы поглощенная собственными мыслями, все же не могла не обратить внимание на этого человека.
– Брайан, взгляни, какой странный человек в шляпе! Кажется, он направляется прямо сюда!
– Да, ты права, хотя этот, как ты сказала, странный человек вовсе не такой уж и странный; он всегда отдает себе отчет в том, что делает. Это – Джералд Хатауэй.
– Сэр Джералд Хатауэй?
– Собственной персоной.
– Но что ему здесь нужно? Что он делает в Женеве так рано?
– Понятия не имею. Хотя… помнишь, я говорил тебе, что на знаменитом обеде в Берхтесгадене помимо Евы Иден и Гектора Мэтьюза было еще двое гостей из Англии?
– Да, ну и что?
– Одним из них был Хатауэй, а второй – некая журналистка по имени Паула Кэтфорд. Когда ты упомянула о Хатауэе, я подумал, не повторяется ли история заново и не появится ли Паула Кэтфорд тоже.
Новая вспышка зарницы осветила неподвижные деревья, но нашим героям было не до того, чтобы заметить ее. За дверью раздался голос, и в салон энергичным, широким шагом вошел молодой человек в белом смокинге. Это был Филип Ферье.
Брайан отметил, что Ферье-младший не похож на отца. Легендарный Десмонд Ферье был таким же высоким и худощавым, как сам Брайан; он отличался громовым голосом и, к сожалению, легкомысленными и даже несколько фривольными манерами. Его же двадцатичетырехлетний сын казался слишком серьезным, на грани напыщенности, да и ростом был пониже, однако от всей удивительно красивой внешности Филипа – начиная с темных вьющихся волос и заканчивая классическим профилем с широко вырезанными ноздрями – веяло кипучей энергией и большой жизненной силой.
Одри так и устремилась к нему:
– Мистер Ферье, позвольте вам представить мистера Иннеса.
Единственный внимательный взгляд, брошенный на Брайана, убедил Филипа, что ему не стоит опасаться соперника, и его враждебность тут же исчезла.
– Как поживаете? – спросил он. – Э-э-э… Од и я обедаем в «Ричмонде», а потом идем в ночной клуб. Вы не против, если мы пойдем?
– Да, конечно, не против.
– Благодарю вас. Мы очень опаздываем. – Он с облегчением выдохнул через широкие ноздри. – Од, извини меня за опоздание. Наши два гения снова демонстрировали свой буйный нрав.
– Фил, прошу тебя, не говори так. Это нехорошо.
Филип прикусил губу.
– Может быть, и так – не знаю. Я обожаю моего старика, да и Еву тоже, но тебе не следует нянчиться с ними.
Нечто совершенно новое, очень человечное и внушающее симпатию послышалось в словах, прозвучавших из уст этого напыщенного на вид молодого человека. Какая-то тревога, словно аура, окружала Филипа Ферье.
– Беда в том, – продолжал он, – что никогда нельзя понять, что есть на самом деле, а чего нет. Ни тот ни другой не могут толком объяснить, да, пожалуй, и не знают. Ох уж эти люди театра и кино! А вы, случайно, не связаны с театром или кино, сэр?
– Никоим образом, – усмехнулся Брайан. – А что, я похож на одного из них?
– Вообще-то нет, – с серьезным видом ответил Филип, – но в вас что-то такое есть, а что – не пойму. Так вот, – он повернулся к Одри, – сейчас оба они пишут мемуары, пытаясь перещеголять друг друга перед издателем, откуда-то вытаскивают подшивки из газетных вырезок, в которых о них упоминается хоть словом, – просто сумасшествие какое-то!
– Д-думаю, это так, – согласилась Одри.
– Не сомневайся! «Видите, что Джеймс Эгейт написал обо мне в 1934 году?» – «Что-то не припомню: это не тот ли старик, который играл лорда Портеса в фильме «Круг» «Бинки Бомонт продакшн» в 1936-м?» – «Да, этот старик – крупная личность, прекрасный человек, и все мы очень любим его, но, между нами говоря, он самый отвратительный актер в мире». Ох уж эти актеры!
Брайан, продолжавший прислушиваться к приближавшемуся по фойе сэру Джералду Хатауэю, оглянулся. Одри облизала губы.
– Фил, ты хочешь сказать, что тебе это не нравится?
– Мне это никогда не нравилось. Я знаю, что это огорчает и раздражает меня.
– Почему ты мне об этом рассказываешь? Что-то произошло, не так ли?
– В том-то и дело, девочка моя, что в действительности никогда ничего не происходит!
– Тогда в чем же дело?
– Ты ведь собираешься приехать к нам, Од. Так вот, если старик скажет тебе, что Ева пытается его отравить, постарайся не воспринимать это всерьез. А теперь идем немного перекусим.
Звук шагов эхом отзывался в фойе, вымощенном мрамором; гудел лифт. Внезапно шаги замерли.
– Мистер Ферье! Одну минуточку! – резко попросил Брайан.
– В чем дело?
Филип уже взял накидку Одри со стола и держал ее в руках. Одри, как никогда яркая, женственная и привлекательная, подняла руку, словно для того, чтобы отразить удар.
– Ваш отец на самом деле считает, что мисс Иден пытается отравить его? Чем? Мышьяком, стрихнином или чем-нибудь в этом роде?
– Нет. Нет. Вовсе нет! Вот я и говорю: избави меня бог от этих истеричных людей! Поэтому-то я и здесь. – Филип явно пытался подобрать слова. – Я хотел предупредить Од…
– О чем?
– В последнее время это – любимая шутка старика, да и Евы тоже. Он начинает рассказывать, как она якобы хотела отравить, до смерти напугать или зарезать его, и описывает все это с кажущейся серьезностью. Пару раз и Ева отомстила ему тем же. Если не знать, что оба они просто развлекаются таким образом, то волосы могут встать дыбом. Одна женщина-репортер из «Вуман'з лайф» была настолько шокирована, что мне пришлось потом целый час беседовать с ней в аэропорту. Но вообще-то это вовсе не забавно, по крайней мере для меня. Вы что, не можете понять всего этого?
– Я-то могу понять это, мистер Ферье, но хотел бы знать, понимают ли они.
– Что вы имеете в виду?
В голове Брайана мелькнули догадки…
Краем глаза он наблюдал за дверью, открывавшей небольшой проход в фойе, тоже вымощенное мрамором. Света там не было, но благодаря зеркалам Брайан видел отражение манжета рукава, плеча и полей шляпы. Джералд Хатауэй, этот безупречный человек, стоял в фойе и откровенно, если не сказать нагло, подслушивал.
Снаружи просигналила машина.
– Мистер Ферье, не могли бы вы ответить мне на один вопрос?
– Да, если сумею.
– Помимо Одри к вам приглашены еще два гостя. Один из них – сэр Джералд Хатауэй. Вы не знаете, кто второй?
– Конечно знаю. Правда, я никогда не встречался с ней…
– С ней?
– Да. А что тут особенного? Она – какая-то журналистка, говорят, большая шишка. Пишет книги о знаменитостях, с которыми ей доводится встречаться, и обещала помочь Еве с ее мемуарами.
– Ее зовут не Паула Кэтфорд?
– Да, но оставим в покое Паулу Кэтфорд. Мы говорили с вами о Еве и старике. Они – артисты, а я не понимаю артистов. Но они также, слава богу, и человеческие существа. Что бы они ни говорили и что бы ни изображали, в реальной жизни они не делают того, что те люди, которых они играют в пьесах.
– Вы в этом уверены? Разве, к примеру, мисс Иден никогда не была замешана в деле, связанном с насильственной смертью при подозрительных обстоятельствах?
– Нет, конечно нет. Никогда.
– А если, предположим, была? Предположим, что для подтверждения этого я здесь и сейчас предоставлю вам свидетеля? Что вы тогда скажете?
– Не верю ни единому вашему слову. – Филип аж задохнулся от возмущения. – Вы говорите о моем отце и о порядочной женщине, на которой он женат уже много лет.
– Никто не имеет ничего против вашего отца. Наоборот! Мне будет очень неприятно, если с ним тоже произойдет «несчастный случай». А как быть с Одри?
– Одри?
– Ни вы, ни она не подумали об этом, поэтому я прошу вас сделать это сейчас. – Брайан говорил спокойно и уверенно, глядя прямо в глаза молодому человеку. – Предыдущий жених Евы Иден разбился насмерть, упав с террасы дома в Альпах, на которой он в тот момент находился вдвоем с невестой. Мисс Кэтфорд и Джералд Хатауэй находились в соседней комнате, когда все это произошло. И вот теперь, по прошествии многих лет, она приглашает их обоих на виллу на холмах юго-западнее Женевы. Мы не знаем, почему она послала эти приглашения; возможно, они тоже.
Но главное, что и Одри, которая была лишь ребенком в то время, когда погиб Гектор Мэтьюз, также приглашена туда. Для чего? Это, как и все остальные факты, можно посчитать подозрительными обстоятельствами, которые буквально «кричат», требуя объяснений. Каким образом Одри вписывается в эту схему? Неужели вы так рады видеть ее там?
– Послушайте… – начал было Филип.
– Минуточку!
Стало так тихо, что было слышно, как тикают часы Филипа.
– После смерти Мэтьюза Ева Иден унаследовала его состояние. Если это не был настоящий несчастный случай, тогда это – часть тщательно разработанного убийства. Хатауэй и мисс Кэтфорд могут быть здесь не случайно. Одри тоже. Если мне удастся вас в этом убедить, вы позволите ей остаться здесь и увидеть то, что произойдет? Что вы сделаете?
– Можно мне сказать?! – воскликнула Одри.
– Нет, нельзя. Мистер Ферье, так что вы тогда сделаете?
– Я отправлю ее домой, – ответил Филип, – и, черт возьми, сделаю это как можно быстрее.
– Тогда будет лучше начать ее готовить к этому уже сейчас. Свидетель, которого я могу вам представить, находится за дверью. Хатауэй!
Во время этой внезапно возникшей паузы Филип бросил накидку Одри на стол. Этот очень серьезный, даже величественный молодой человек с чрезмерным чувством собственного достоинства, как верно заметил Брайан, был глубоко и искренне влюблен в Одри Пейдж, а Одри (по крайней мере, тогда ему так показалось) была готова выполнить любую просьбу Филипа Ферье.
И даже когда Брайан думал об этом и когда звал своего свидетеля, он заметил то самое загадочное выражение ее голубых глаз, которое снова поразило и озадачило его.
– Хатауэй!
Никто не ответил. Брайан подошел к двери в фойе, но увидел лишь собственное отражение в зеркалах. Мраморный пол продолжался дальше вправо. Но обещанного свидетеля и там не было.
Глава 3Примерно двумя часами позже в модернистском баре совершенно другого отеля – на северном, а не на южном берегу озера – за столиком у двери на террасу, лицом друг к другу сидели двое мужчин.
Они уже пообедали в «Отель дю Рон» и перешли в бар. Их стаканы с бренди давно опустели; осадок холодного кофе застыл в маленьких чашечках. Однако хороший обед не принес мира и не прекратил горячего спора.
– Говоришь, спрятался в телефонной будке? – спросил Брайан Иннес.
– Фактически, – признался Джералд Хатауэй, вынимая сигару изо рта, – фактически да.
– Так-так! И долго ты там сидел?
– До тех пор, пока молодые люди не поругались с тобой и не ушли, а потом – помнишь? – я встал, открыл дверь и сказал: «Добрый вечер!»
– Получилось довольно необычно, – едва сдерживаясь, отозвался Брайан. – Это-то я помню.
– Да ладно уж! И не надо…
– Нет, надо, обязательно надо. Оригинальность, – продолжал Брайан, – прекрасная вещь, но в данном случае тебе, по-моему, не очень удалось ею блеснуть. Если ты не хотел быть моим свидетелем, мог бы придумать какой-нибудь более интересный ход – к примеру, таинственно исчезнуть из «Метрополя», изменив внешность приставным носом или париком из гофрированной бумаги.
Коротконогий толстяк Хатауэй вскочил со стула.
– Сделай одолжение, – запальчиво произнес он, – воздержись от этого детского сарказма. Нам сейчас не до развлечений.
– Я тоже так думаю.
– Вот слушаю тебя – и ты все больше и больше напоминаешь мне твоего друга Гидеона Фелла.
– Фелла? Нет, чепуха! Ему не очень хорошо удается разгадывать таинственные преступления. У меня это получается лучше. Но какое отношение ко всему этому имеет доктор Фелл? Не мог бы ты объяснить все свои фокусы-покусы?
Где-то вдалеке часы на храме пробили четверть одиннадцатого. Огромный и в то же время элегантный «Отель дю Рон» – весь из стекла и хромированного металла, возвышавшийся над Башенным мостом на набережной Туреттини, – казался сонным, как и этот простой, без излишней роскоши бар.
– Дорогой мой!.. – начал Хатауэй.
Он достал большие часы и, взглянув на циферблат, внимательно оглядел зал, в котором, за исключением их двоих и молодого бармена в белом, дремавшего у стены, уставленной бутылками с яркими наклейками, никого не было.
Боковое освещение придавало лысой голове Хатауэя с коротко остриженной бородой и усами какой-то призрачный вид. Его островерхая шляпа и старый кожаный портфель лежали рядом. Нахмурившись, он загасил окурок сигары в пепельнице. Затем сэр Джералд Хатауэй – модный художник-портретист, дамский угодник и криминалист-любитель – окинул Брайана взглядом, в котором одновременно сочетались и дружеский цинизм, и крайняя поглощенность собственным увлечением.
– Дорогой мой, прости, что из-за меня ты попал в затруднительное положение, особенно, – он немного злобно подмигнул, – в присутствии мисс Одри Пейдж, но ты сам виноват.
– Это как же?
– А вот так. Ты не должен был отговаривать ее ехать на эту чертову виллу миссис Ферье. Ты слишком самодовольно и очень многословно запрещал ей там появляться, даже не признаваясь самому себе в том, что лично заинтересован в этом. Так вот, теперь, если в ближайшую неделю с ней что-нибудь произойдет, ты будешь нести ответственность.
Брайан стукнул кулаком по столу. Бармен открыл заспанные глаза, но не сдвинулся с места.
– Послушай меня! – тоже стукнув по столу, сказал Хатауэй. – Мы имеем дело с таинственным убийством, гораздо более загадочным, чем думаем, и с женщиной гораздо более умной, чем она кажется.
– Евой Иден?
– Предпочитаю называть ее миссис Ферье.
– Называй ее как тебе угодно. Ты уже определился, убила или не убила она Гектора Мэтьюза в Берхтесгадене?
– Ну конечно, она убила его, только не так, как мы думали.
– Не так, как мы думали? Если это было преднамеренное убийство, она, должно быть, каким-то образом подтолкнула или опрокинула его, когда ему стало дурно?
– Нет. Она опрокинула его, не прикасаясь к нему.
– О чем, черт побери, ты толкуешь? И кто теперь из нас говорит как Гидеон Фелл?
– Ага, – пробормотал Хатауэй, – сам поймешь. А что касается того, что я приехал сюда на день раньше, остановился именно в этом отеле и разработал (ты простишь меня за это?) план, который самодовольно оцениваю довольно высоко… – Тут Хатауэй снова посмотрел на часы и на дверь, ведущую в такое большое и высокое фойе, что голоса, раздававшиеся в нем, звучали приглушенно. – Кстати, – внезапно добавил он, – ты как-то говорил, что никогда не встречался с миссис Ферье и видел ее только в фильмах. А не доводилось ли тебе видеть ее на сцене еще до того, как она начала сниматься в кино?
– Нет. А что, она хорошо играла?
– О да, эта леди была очень профессиональной актрисой, особенно по части эмоций. Это ни о чем не говорит: каждая молодая многообещающая актриса Королевской академии драматического искусства мечтает сыграть в пьесах Ибсена и Чехова. И все надеются получить роль пленительной падшей женщины с сотней любовников и загадочной, никем не понятой душой. Господи Иисусе! Как же все они это любят! И любая женщина в зрительном зале, пусть даже среди самой респектабельной публики, тоже потенциально представляет себя именно в такой роли…
– Ну и что тут плохого?
– Я не говорю, что это плохо. Я только хочу сказать, что в душе миссис Ферье – вполне респектабельная женщина, которая, тем не менее, не станет долго раздумывать над тем, стоит ли совершать убийство, если это будет необходимо для достижения ее цели, и это – самый опасный тип женщин.
– Но послушай, ты что, изменил свое мнение с момента нашего последнего разговора об этом деле?
– Да, это так, – признался Хатауэй. – Ровно четыре недели назад она неожиданно прислала мне письмо на клуб «Сэвидж». Я не взял его с собой; возможно, когда-нибудь оно понадобится, но я могу точно передать тебе его содержание.
Это письмо – крик ужаса. Миссис Ферье писала, что недавно в Женеве до нее дошел слух, настолько потрясший ее, что она не поверила своим ушам. Каким-то людям нашептали, будто смерть несчастного мистера Мэтьюза в Берхтесгадене в 1939 году не была несчастным случаем и в этом грязном деле подозревают именно ее. Она никогда не думала, что по прошествии семнадцати лет такое может случиться.
Брайан уставился на Хатауэя:
– Она так и написала?..
– Да!
– Что даже не думала об этом?
– Полагаешь, нет? Хотелось бы знать. А теперь сделай одолжение, – он нервно взмахнул пухлыми руками, – позволь мне рассказать историю, изложенную ею в письме. В тот ужасный день (я цитирую ее собственные слова) она стояла, как минимум, в трех с половиной метрах от мистера Мэтьюза, когда он вскрикнул и упал. Шарфюрер Йогст и еще два человека тут же сказали, что видели, как все произошло. Ей и в голову не приходило, что могли возникнуть какие-то подозрения! Ведь все было именно так.
Теперь это в прошлом, и кому-то может даже показаться смешным, что ее волнуют появившиеся слухи. Тем не менее она написала письмо «той милой девушке» мисс Пауле Кэтфорд на адрес ее издателя и вот спрашивает меня, не могу ли я ее успокоить и рассказать, как запомнилось мне это несчастье. Далее энергичный росчерк пера – «Искренне ваша Ева Ферье».
Наступила пауза.
Хатауэй скорчил гримасу и развел руками:
– Так вот, я ничего не могу сказать по этому поводу. И сомневаюсь, может ли что-либо рассказать мисс Кэтфорд. Так я и ответил миссис Ферье.
– И что потом?
– От нее авиапочтой пришло второе письмо, написанное в более резком тоне. Она сообщила, что оказалась в ужасном положении и на карту может быть поставлено ее доброе имя. И спрашивала: не удастся ли мне приехать к ней на недельку, начиная с пятницы, 10 августа, чтобы обговорить проблему? А она постарается пригласить и мисс Кэтфорд.
На сей раз я сообщил ей, что принимаю ее предложение (а кто бы не принял?), воздержавшись от упоминания некоторых очевидных вещей. Когда ты являешься гостем буйного нациста, а вокруг тебя – его бандиты и он объявляет о том, что кто-то случайно свалился через парапет, самое благоразумное – молчать. Не станешь же ты говорить: «Дорогой шарфюрер, вы только не волнуйтесь, но кто-то из вас чудовищно врет». Во всяком случае, я этого не сказал. Не стал я также спрашивать миссис Ферье о том, что нам предстоит обговорить, однако предпринял некоторые действия.
– Да? И какие же?
– Что значит – какие, черт побери! – резко откликнулся Хатауэй. – Постарался связаться с тобой! Кстати, я пытался сделать это сразу же после первого письма, но тебя не оказалось в Женеве.
– Я был в Париже.
– Ну да, вскоре я это выяснил. Так вот, вопрос в том, кто же пустил слух о том, что она замешана в убийстве? Я отнюдь не горжусь тем, что был тогда в Берхтесгадене, и никому, кроме тебя, об этом не рассказывал. Выходит, это сделал кто-то другой. Скажи, скольким людям ты поведал эту историю?
– Только Одри Пейдж. Причем лишь сегодня вечером, по настоянию ее отца.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно. И то…
– И то, полагаю, рассказал ей ее только потому, что влюблен в эту юную леди?
Брайан улыбнулся, пытаясь скрыть свои чувства:
– Это не имеет значения.
– Неужели? Ну и сила духа!
– Я хочу сказать – это не имеет значения, даже если бы было правдой. Одри по уши влюблена в кое-кого другого.
– В юного Филипа? Гм. – Хатауэй стукнул пальцем по столу. – Так поэтому ты совершенно не тревожишься о ее безопасности?
– Для этого нет реальной причины. Письма миссис Ферье к тебе могут быть посланиями невиновной женщины, пытающейся защититься от клеветы и злословия. А Одри она приглашала к себе еще прошлой зимой. Это – всего лишь случайное приглашение случайной подруги, а примерно месяц назад она его уточнила, назначив ту же дату… – Брайан внезапно замолчал.
– Случайное приглашение, да? И миссис Ферье подтвердила его месяц назад, когда не могла думать ни о чем другом, кроме как только о слухах с ее причастностью к убийству? И ты не находишь в этом ничего подозрительного? Не смеши меня!
Сутуловатый Хатауэй, похожий на вопросительный знак с лысой головой на его конце, вскочил из-за стола. Брайан быстро поднялся вслед за ним. В наступившей тягостной тишине они грустно уставились друг на друга; было слышно, как щелкнула минутная стрелка на больших электронных часах. Хатауэй взял свою шляпу и портфель.
– Идем, – позвал он. – Идем, пора!
– Куда мы идем?
– Не задавай вопросов. Если ты не собираешься защищать мисс Пейдж, то я намерен сделать это. Мне надо еще получить кое-какую информацию, и тогда мы обойдем Гидеона Фелла в его игре.
– Ты, наконец, скажешь мне, – уже не сдерживаясь, спросил Брайан, – зачем ты впутываешь во все это доктора Фелла? Он ведь не в курсе этого дела, не так ли? Или Ева Ферье пригласила и его приятно провести недельку на ее вилле?
– Нет, – коротко ответил Хатауэй, – это сделал Десмонд Ферье.
Стулья шаркнули по эбонитовому полу.
– Представь себе, – продолжил Хатауэй, нахлобучивая свою островерхую шляпу и тут же снова стаскивая ее. – Все обстоит именно так, как я сказал: Десмонд Ферье действительно пригласил доктора. Он шепнул об этом твоему слоноподобному другу. Сегодня в полдень Фелл уже находился на вилле «Розалинда». А теперь оплати счет и иди за мной.
Брайан положил на стол банкнот, проделав это медленно, чтобы выиграть время на раздумье. Сквозь открытые двустворчатые двери, выходящие на террасу и набережную Туреттини, был слышен шум волн Роны, пенящихся в самой узкой ее части, где она огибала мост, соединявший набережную с островом. Этот шум, совершенно неслышный днем, громко звучал в эти тихие вечерние часы. Брайан вслед за Хатауэем направился в фойе.
Немногочисленные постояльцы отеля уже вернулись – кто из театра, кто из ресторана или ночного клуба. Ресторан еще работал. Хромированная стрелка на часах над регистрационной стойкой в фойе отсвечивала кремово-оранжевым и черным цветами, приближаясь к половине одиннадцатого. Хатауэй потащил своего спутника к лифтам.
