Текст книги "Шустрая рыжая лисица"

Автор книги: Джон Данн Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Дорис, округлившаяся в ожидании очередного ребенка, отправила меня в лабораторию. При моем появлении Гейб что-то проворчал в знак приветствия. Я сказал, что хочу как можно больше узнать об имеющихся у меня фотографиях. Включив поярче свет, Гейб переместил свое тело на табуретку и разложил на рабочем столе в ряд все двенадцать снимков. По его реакции, а вернее, по ее отсутствию, можно было подумать, что я принес ему фотографии щенят или садовых цветов.

– Что ты знаешь о них? – спросил он. – Чисто технически.

– Они были сделаны полтора года назад в Калифорнии на 35-миллиметровой пленке. Заинтересованное лицо считает, что единственное место, откуда их можно было сделать, располагалось ярдах в ста, но это только прикидки. Моя клиентка видела другой комплект фотографий чуть больше года назад, кадры были те же, но эти снимки вроде бы более серые и нечеткие.

Ворча, Гейб достал большое увеличительное стекло и принялся тщательно изучать фотографии, одну за другой. Я добавил:

– Да, и еще, негативы уже уничтожены. На них было изображено больше, чем на многих из этих снимков.

Он продолжал внимательно рассматривать снимки. Наконец повернулся ко мне.

– О'кей, насчет расстояния в сто ярдов можно согласиться. Пожалуй, это был «Плюс-икс» с отличным телевиком, тысячемиллиметровым. Может, «Никкор» с относительным отверстием 6,3 и двухзеркальным отражателем. Он вот такой длины и весит фунта три-четыре. Стоял на треноге или на какой-нибудь другой основательной подставке. С 35-миллиметровкой такой объектив даст тебе увеличение раз в двадцать, значит, на расстоянии в сто ярдов – это все равно что снимать с обычным объективом с расстояния пятнадцать футов от объекта. Только на этих трех фотографиях кадры отпечатаны полностью. Если на позитиве – только половина кадра, это равносильно расстоянию в семь-восемь футов от снимаемого объекта. Большая часть снимков так и отпечатана. Только вот этот крупный план был сделан с четверти, а может, и меньшей части негатива. За счет этого женщина видна так, как если бы ее снимали с расстояния около трех футов, ну, конечно, менее четко. Поэтому и фон здесь такой глубокий. В общем, я согласен насчет ста ярдов. Пока все о'кей?

– Да.

– Если предположить, что парень, который фотографировал, сам же и печатал первоначальные снимки, тогда он, конечно, знаток своего дела. Прекрасная экспозиция, хорошая резкость.

Чувствуется, что и негативы, и первоначальные отпечатки были прекрасного качества. В чувстве композиции ему тоже не откажешь. Пожалуй, он отснял чертову кучу кадров – может, несколько сотен, а потом выбрал лучшие – четкие, яркие – и сделал глянцевые фотографии. Работал определенно профессионал – это мое твердое убеждение. А потом какой-то недоумок раздобыл у него пачку этих снимков и сделал с них новый комплект негативов, причем напортил как мог. Посмотри, засвечено здесь, и вот здесь, и тут тоже. А с освещением как напортачил! Новые фотографии отпечатаны на поганой бумаге, к тому же он напутал с растворами проявителя и закрепителя и со временем выдержки, но исходные отпечатки были настолько высокого качества, что в целом вышло не так уж плохо. У парня, сделавшего первоначальные снимки, не получилось бы так топорно, даже если бы он работал в привокзальном сортире. Ты должен знать, что, располагая негативами второго поколения, этот прохвост может сделать сколько угодно таких плохоньких снимков. Поэтому то, что твоя подопечная уничтожила оригинальные негативы, никакого значения не имеет. Ее безошибочно можно узнать на любом из этих снимков. Как я догадываюсь, на нее-то ты и пашешь.

– Да. А теперь скажи: нельзя ли кое-что сделать с этими фотографиями?

– Смотря что.

– Можешь сделать с них новые негативы и более четкие снимки?

– Слушай, Макги, из дерьма конфетку не сделаешь. Восстановить первоначальное качество я не могу. Попытаюсь сделать их более контрастными и подправить слегка эти засветки, но, если фокус был плохо установлен, четкости не прибавишь.

Он достал фотоаппарат и хорошую пленку. Принявшись за дело с видимой неохотой, он постепенно втянулся. Я с удовольствием наблюдал за ним. Всегда приятно следить за работой мастера. Когда он проявил негативы, Дорис пригласила нас поужинать. Гейб развесил негативы сушиться, и мы отправились в дом. Няня как раз укладывала детей спать. Старшие, едва державшиеся на ногах от усталости, заглянули к нам, чтобы как благовоспитанные дети пожелать доброй ночи. Дорис подала к столу традиционные блюда китайско-гавайской кухни собственного приготовления – бифштексы, печеную картошку и салат. Сидя перед большим камином, в котором неярко горел огонь, мы покритиковали Государственный департамент, обсудили необходимость упрощения системы налогообложения, прикинули, что неплохо бы снести половину построек во Флориде и застроить ее заново, с большим вкусом.

После ужина мы вернулись к работе. Гейб помещал каждый негатив по очереди в увеличитель и фокусировал его на основе, а потом выполнял мои указания: вырезал кусочек маскировочной бумаги, чтобы закрыть лицо Лайзы Дин, затем, манипулируя выдержкой, позволявшей ему что-то затенить, а что-то, наоборот, сделать ярче, он выделял лица других. И вот наконец в руках у меня оказались четырнадцать прекрасных снимков на плотной бумаге. Некоторые групповые фотографии пришлось продублировать с незначительными изменениями, по очереди выделяя каждого из изображенных.

Надо сказать, что в процессе работы над снимками я перестал воспринимать их как нечто похабное. Они превратились для меня просто в рабочий материал. Гейб поместил отпечатки в свой скоростной сушильный аппарат, потом под пресс, и наконец я смог рассмотреть их при ярком свете. Вместо лица Лайзы Дин белели пятна. Точный во всем, Гейб отдал мне негативы и неудавшиеся пробные снимки. Поспорив о цене, причем я старался ее повысить, мы сошлись на ста долларах.

Дорис уже легла спать. Гейб проковылял на костылях со мной до двери, и мы вышли в прохладу ветреной ночи.

– Придется тебе побегать, так я понял? – произнес он.

– Ага.

– Это, конечно, не мое дело. Но, пожалуй, кое у кого слишком разыгрался аппетит, а?

– Это уж как обычно.

– Побереги себя, Трев. Эта малышка, если вдруг найдет другой выход из положения, подставит тебя не задумываясь. У нее интересная мордашка, но ничего хорошего она не сулит.

Проезжавшее мимо такси замедлило ход, в свете фар мелькнул номер. Гейб вернулся на аллею. Оглянувшись, я увидел, что он все еще стоит там.

Глава 4

Возвратившись на «Битую масть», я заметил, что свет у меня по-прежнему горит. Было начало двенадцатого. Дверь в комнату отдыха заперта. Войдя, я обнаружил Мошку крепко спящей. Она лежала, уткнувшись лицом в желтую кушетку, все в том же сером мешковатом комбинезоне, тонкая рука с длинными пальцами свесилась до пола. Повсюду были разбросаны портреты Куимби, один другого забавнее. Я прямо-таки восхитился ими. На полу в центре комнаты валялся большой коричневый конверт с маркой, а рядом с ним записка для меня: «Привет! У меня от этого вшивого мыша крыша поехала! Ради Бога, положи его в конверт, запечатай и отнеси на почту. Пошли заказным письмом, авиа. Если я сейчас не посплю, то сдохну!»

Что ж, дело обычное. Одному Богу ведомо, сколько времени она провела без сна и когда в последний раз ела. Да, доконает она себя, фанатичка несчастная! Сроки – сроками, но ведь и о себе надо иногда вспоминать.

Я прошел на нос яхты и положил свои скабрезные картинки в потайной сейф. Может, профессионалу и не потребуется целая ночь, чтобы его открыть, но пусть он сначала его найдет. Собрав рисунки с мышонком, я сложил их в конверт и выключил часть лампочек.

Мошка пошевелилась и приоткрыла заспанные глаза. Спутанные волосы торчали во все стороны.

– Который час? – пробормотала она.

Я присел рядом с кушеткой.

– Ты ела что-нибудь?

– Что? Ела? Не-а.

Другого ответа я и не ожидал. Пришлось идти на камбуз. Открыть и разогреть банку грибного супа – минутное дело, но, когда я вернулся. Мошка уже снова спала. Я насильно усадил ее, сунул в руки миску и, только убедившись, что она ест, пошел на почту.

Когда, выполнив поручение, я снова вошел в каюту, Мошка уже спала в немыслимой позе, а пустая миска валялась на полу. Куда бы пристроить на ночь эту глупышку? Я взял ее на руки и вдруг почувствовал нежность к этому почти невесомому спящему существу. И вместо того, чтобы уложить ее в постель и укрыть одеялом, я почему-то присел на кровать с Мошкой на руках. Слабый свет судовых огней пробивался сквозь иллюминаторы. Волны мягко разбивались о корпус корабля. Поскрипывали швартовы.

В полусне она обвила рукой мою шею и произнесла:

– Я думала, мы с этим покончили.

– Конечно, покончили. А я думал, ты спишь.

– Я и спала, черт возьми! Что за душещипательная сцена? И чего ты такой печальный?

– Не знаю. Не обращай внимания.

– А с чего это ты меня держишь на руках? Господи, Тревис, мы же друг другу всю плешь проели и давно с этим завязали! С тобой что-нибудь случилось?

– Ну, допустим. А тебе-то это зачем?

– А затем, что я просто не смогу теперь заснуть!

– Ну, просто я столкнулся с мерзкой историей, вот и все. И не то чтобы потрясен, а скорее расстроен.

– Это связано с какой-нибудь паршивой бабой?

– Пока трудно сказать. Ладно, спи, тебе не до этого.

Она поудобнее устроилась у меня на коленях, и прижавшись щекой к моей шее, очень скоро заснула. Руки ее безвольно упали; дыхание стало глубоким.

Просто удивительно, какую нежность испытываешь к доверчиво спящему на твоих руках теплому беззащитному существу. Чувствуешь себя добрым и всемогущим покровителем. Я еще немного посидел, охраняя сон Мошки, свернувшейся у меня на коленях, потом решил снять с нее комбинезон и уложить наконец в постель. Ну и что особенного? Просто по-дружески. Почему бы и нет? – оправдывался я перед собой. Но услужливая память не позволила мне дальше дурачить себя. Я вспомнил, какое прекрасное и сильное тело под этим комбинезоном и как нам было хорошо в тот недолгий промежуток времени, когда мы еще не начали пилить друг друга и изводить придирками. Отгоняя от себя это наваждение, я встряхнулся, словно пес, вылезший из воды, поставил Мошку на ноги и придерживал, пока она не проснулась.

– Какого черта! – воскликнула она.

Я поцеловал ее, легонько шлепнул пониже спины и велел спать. Прикрывая за собой дверь, я услышал звук расстегиваемой на комбинезоне молнии.

Стоя под душем, я испытывал странное ощущение – будто смываю пот и масляный лосьон для загара после пребывания на залитой солнцем террасе, находящейся более чем в трех тысячах миль отсюда.

Надев халат, я вышел на палубу покурить перед сном. Присел на перила палубы. Ветер стих, но прибой по-прежнему шумел, словно товарный поезд. Прямо напротив, на «Алабамском тигре», казавшаяся бесконечной гулянка сбавляла обороты – изредка раздавались женские вскрики да кто-то неумело играл на барабанчиках бонго. На судне Мейера было темно.

Что ж, события сегодняшнего дня не давали мне покоя. Ведь это тебе сегодня кинозвезда Лайза Дин в брючках в облипку вешалась на шею, да еще рядом с этой здоровенной кроватью. Давай, Макги, не теряйся! Но вдруг по какой-то странной ассоциации я вспомнил, как однажды я мчался на велосипеде, выпустив руль из рук, налетел на камень и здорово содрал себе кожу в самом чувствительном месте...

Проснувшись утром, я обнаружил, что Мошка уже ушла, не застелив постель и выпив весь кофе из кофейника. А в раковине оставила рисунок – мускулистая мышь, смахивающая на меня, сидит и держит на руках спящего мышонка, похожего на Мошку. Надпись внизу гласила: «Злодей решил смилостивиться и пощадить невинную жертву. Подозревается, что дело в недостатке витаминов».

Позавтракав, я позвонил ей. Она поблагодарила меня за все и сказала, что запах краски у нее в квартире стал гораздо более сносным.

– Макги, послушай, а что, если нам просто дружить? По-моему, это было бы замечательно, а?

– В любом другом качестве с тобой слишком опасно иметь дело. Что еще за ерунда насчет витаминов?

– Нет, ты только представь: сплю я себе спокойно. И вдруг над моим ухом жуткое сопение! Потом раз – и я уже стою на ногах. А ты выскочил как ошпаренный.

– Но ведь друзья поступают по-честному, Мошка.

– Ладно, к черту. Не знаю. А вечером я вообще ничего не соображала. Ты был, кажется, чем-то расстроен. Прости меня. Я вообще-то очень отзывчивая, всегда готова всем помочь. И мне ужасно стыдно, что вчера я так бессовестно заснула. По правде говоря, я была жутко измочаленной.

– Куимби – милый мышонок.

– Трев, милый, я посплю дня три, а потом можешь пригласить меня на рыбалку.

– Идет, – согласился я, и она повесила трубку. Славный человечек. Жаль, что у нас с ней не сложилось, и мы так садистски изводили друг друга булавочными уколами.

В одиннадцать часов Дэна Хольтцер, торжественно неприступная, словно враждебно настроенный дипломат, вручающий ультиматум, привезла деньги – пять тысяч наличными. Она протянула мне на подпись квитанцию, составленную в форме декларации о намерениях. Деньги якобы предназначались на «расходы, связанные с необходимостью провести кое-какие изыскания для будущего фильма, пока не имеющего названия...»

– Декларация исходила якобы от некой «фирмы Лайзы Дин».

Дэна подала мне копию, предназначавшуюся для меня. Она сидела на одном из ящиков, расставленных вдоль стены комнаты отдыха, чуть пониже иллюминаторов. Без головного убора, в строгом костюме цвета морской волны; накрахмаленная белая блузка заправлена в плиссированную юбку. Жесткая линия рта, внимательный, выжидающий взгляд темных глаз. Если бы я не помнил, как она отреагировала на мышонка, нарисованного Мошкой, я бы определенно поставил на ней крест.

– Это все для налоговой инспекции, – пояснила она.

– Да-да, конечно, – отозвался я и подписал её экземпляр.

Она поспешно свернула его и убрала в сумочку.

Я же мысленно полюбопытствовал, возможно ли чем-нибудь пробить эту суровость. Миссия ее была окончена, и я рассчитывал, что она поднимется и уйдет. Но у девушки что-то еще было на уме. Интересно, почему она ко мне так прохладно относится. Наверное, привыкла иметь дело с солидными организациями, прекрасно оборудованными, с кондиционерами и компьютерами. Возможно, она и права. Если у Лайзы Дин неприятности, ей следует обратиться к Дж. Эдгару Гуверу, а не к какому-нибудь задрипанному лентяю с пляжа, бродячему моряку, имя которого даже не значится в картотеке ЭВМ. Видимо, по мнению мисс Хольтцер, я мог только усугубить возникшие неприятности. Я мысленно взглянул на себя со стороны. Мой вид едва ли внушал доверие: вылинявшие штаны, когда-то цвета хаки, старые, разношенные ботинки и голубой спортивный свитер, давно протершийся на локтях.

Ну что ж, каждый вправе иметь свое мнение. Я опустился в кресло, перекинул одну ногу через подлокотник и стал спокойно наблюдать за мисс Хольтцер. Надо сказать, что ей удалось довольно долго выдерживать мой взгляд, но наконец краска стала приливать к ее лицу.

– Есть еще кое-что... – проговорила она. – Конечно, лучше бы об этом вам сказала сама мисс Дин...

– Сказала о чем, радость моя?

– Ей бы скорее удалось убедить вас. Дело в том, что меня временно заменят на службе у мисс Дин. Агентство пришлет девушку, и сегодня вечером я введу ее в курс всех дел. – Она глубоко вздохнула, будто собиралась прыгнуть в холодную воду. – Дело в том, что мисс Дин велела мне работать с вами, мистер Макги.

– Что за чушь!

– Поверьте, это не я придумала. Но, откровенно говоря, у этой идеи есть свои достоинства. Я могу держать постоянную связь с мисс Дин. Благодаря мне у вас не будет хлопот с организацией поездок, питанием и ночлегом, с финансами и ведением записей. Мисс Дин считает, что ей будет спокойнее, если я помогу вам.

– Дэна, я работаю один, самостоятельно. И поверьте, мне не нужна прислуга. Я просто не знаю, как себя вести, если вы станете таскаться за мной по пятам с записной книжкой и гроссбухом. В подобном деле мне, возможно, придется... играть самые разные роли.

– Я очень понятлива и находчива, мистер Макги.

Я поднялся.

– Но такого рода дела не для вас! Похоже, что в этой истории придется переворошить кучу грязи, если у меня вообще что-то получится.

Казалось, Дэна не приняла всерьез моих доводов, потому что сказала:

– Я уже дала согласие мисс Дин, но при одном условии. Я должна знать... не наняли ли вас, чтобы кого-то... убить.

– Что-что?! – Я изумленно уставился на нее.

– На такой риск я бы не пошла.

Я упал в кресло и расхохотался. Она позволила мне вдоволь насмеяться, терпеливо наблюдая за мной без тени улыбки, а потом произнесла:

– Что ж, такой ответ меня устраивает. Но спросить я была должна. Мне надо знать, на что я иду.

– Простите, мисс Хольтцер, не уверен, что смогу долго выносить вашу осуждающую мину.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы ведь хотели немедленно уйти от мисс Дин, когда вам случайно попались снимки, оставленные у портье в «Песках». Такая реакция о многом говорит. Стоит ли так строго судить людей? В жизни всякое случается, мисс Хольтцер, и порой она поворачивается к нам своей беспощадной стороной.

Она метнула на меня взгляд своих темных глаз.

– Да неужели?

– А вы разве не замечали?

С задумчивым выражением лица она достала из сумочки, сигарету, щелкнула зажигалкой и выпустила мне в лицо густое облако дыма.

– То, о чем я сейчас расскажу, разумеется, вас совершенно не касается. Но думаю, нам следует с самого начала хоть немного узнать друг друга. В моем активе – огромная работоспособность, достаточный ум, квалификация, такт и безраздельная преданность. За пятнадцать тысяч долларов в год я продаю Лайзе Дин весь этот комплект качеств. Поскольку меня уполномочили помогать вам, то и вы можете рассчитывать на них. Да, действительно, я просмотрела эти фотографии и прочитала записку. Мне нужно было оценить опасность, которую они несут. Вывод мог быть только один: Лайза Дин перестала быть надежным предприятием. Я подозревала об этом и раньше, когда вынуждена была участвовать в том тринадцатинедельном спектакле.

Когда она подносила сигарету ко рту, я заметил, что рука у нее чуть заметно дрожит.

– Я замужем, мистер Макги. Или была замужем... не знаю... Мой муж был талантливым писателем и получал очень неплохие заказы на телевидении. К несчастью, он страдал эпилепсией. Вступая в брак, мы шли на заведомый риск. У нас есть сын. Поначалу казалось, что мальчик совершенно нормальный, но постепенно мы поняли, что он настолько серьезно отстает в развитии, что единственный выход – поместить его в специальное заведение. С заболеванием мужа это связано не было. Устроив малыша, мы уехали. В нас он уже не нуждался. Нам сказали, что ребенок никогда не сможет узнать нас, да и никого другого. Билл тогда как раз заключил выгодный контракт, и это было даже приятное путешествие, насколько оно вообще могло быть таким для двух эмоционально истощенных людей. Наконец мы достаточно пришли в себя и решили возвращаться домой. Однажды ночью мы остановились в каком-то баре, чтобы выпить кофе. Внезапно у Билла случился припадок, как всегда непродолжительный, но довольно сильный. Полицейский офицер, оказавшийся там в свободное от службы время, решил, что Билл напился и буянит, и выстрелил ему в голову... Мой муж не погиб, мистер Макги. Он находится в состоянии постоянной комы. Через трубочки к нему поступает пища, через трубочки отправляются естественные надобности, его протирают спиртом, чтобы не было пролежней. Конечно, это чудо современной медицины. Случилось все это четыре года назад. И этих пятнадцати тысяч едва хватает, чтобы содержать мою семью. Если Лайза Дин, влипнув в грязную историю, вылетит в трубу, я просто обязана уйти от нее прежде, чем это случится, и найти себе применение в другом месте. А скандал может скомпрометировать и меня. Да, мистер Макги, жизнь порой поворачивается к нам не лучшей стороной.

Я был уничтожен. Проповеди и назидания – явно не моя стихия.

– Будьте снисходительны ко мне, мисс Хольтцер, и простите меня.

– Ничего, вы не причинили мне боли. Едва ли что-нибудь вообще сможет причинить мне теперь боль. Я просто решила, что лучше рассказать о себе, пока вы не наговорили такого, о чем потом можете пожалеть. Мне жаль, что получилась такая мелодраматическая сцена. Я не считаю себя вправе судить людей, но Ли ужасно неразумна. Фотографии, конечно, произвели на меня впечатление, потому что они так вульгарны! И кроме того, представляют опасность лично для меня. Если вы не сможете все это уладить, мне придется ее покинуть. Думаю, она это чувствует.

Мы помолчали, наконец я сказал:

– Пожалуй, вы и в самом деле сможете мне помочь.

– Благодарю.

– Выпьете что-нибудь?

Она улыбнулась – чуть-чуть, едва заметно, вежливо и совершенно бесстрастно.

– Бурбон, если у вас есть. Послабее, побольше воды и льда.

Не думаю, что ей действительно хотелось выпить, а вот мне точно надо было прийти в себя и выбраться из галоши, в которую сам себя посадил. Я-то считал ее бесстрастной, холодной и нетерпимой. А она попросту перегорела. Короткое замыкание, и вся ее жизнь превратилась в бессмысленную череду дней, в тяжелейший груз, который необходимо дотащить до финиша... Я чувствовал себя болваном-подростком, которому вздумалось рассказать скабрезный анекдот в приличной компании.

Когда я вернулся с напитками, она стояла спиной ко мне и, подняв голову, разглядывала картину на стене.

– Нравится?

Она быстро, грациозно повернулась ко мне.

– Да, очень.

– Это Сид Соломон. Он живет в Сарасоте. Картина из багамской серии, написанной им несколько лет назад.

– Прекрасная работа. Вы коллекционер?

– Как вам сказать... На борту у меня пять картин и еще с дюжину в хранилище. Время от времени я меняю экспозицию.

Она пригубила бокал.

– Ну как! – поинтересовался я.

– Хорошо, спасибо. А вы что пьете?

– Плимутский джин со льдом и двумя каплями горькой настойки.

Готов поклясться, что она мгновенно зафиксировала это в голове – мне даже показалось, что я услышал тихий щелчок. Похоже, она действительно будет полезна, по крайней мере как специалист по приготовлению напитков.

Дэна вновь подошла к обитому материей ящику и села.

– Кстати, мои расходы не будут оплачиваться из тех денег, что я вам привезла. Я могу вам сегодня чем-нибудь помочь?

Я вышел, отправился к сейфу, вынул конверт со снимками и отобрал из них только те, что сделал Гейб. Возвратившись, я протянул их Дэне. Она просмотрела три штуки, потом подняла на меня глаза, в которых читалось легкое удивление.

– Вы сами это сделали или кого-то попросили?

– Попросил.

– Задумано неплохо. Кажется, теперь я понимаю, что у вас на уме. Эти снимки не могут ей навредить. А другие в надежном месте?

– Да. – Я подождал, пока она просмотрела всю пачку фотографий и отложила их в сторону. – Вы не могли бы записать кое-что?

С впечатляющей скоростью появились тетрадка и ручка с золотым пером. Я продиктовал ей фамилию и адрес Гейба.

– Выпишите чек на сотню долларов и пошлите ему – это за работу с фотографиями. Чековая книжка в ящике стола, вон там. Попробуйте что-нибудь узнать о Карле Абеле. Раньше он работал лыжным инструктором в Солнечной Долине, а теперь его, вероятно, надо искать в Вигваме Мохок под Спекулятором, штат Нью-Йорк. Позвоните ему. Если он там, выясните, как туда лучше добраться, и закажите нам билеты на вторник. Разговор надо вести так, чтобы он ничего не заподозрил.

– Мы что, остановимся в этом самом Вигваме?

– Решим это позже, сначала узнайте, там ли он. Затем попробуйте раздобыть какие-нибудь сведения о неких мистере и миссис Макгрудер. Возможно, они живут в Кармеле. Увлекаются парусным спортом. Это весьма узкий круг людей, так что надо действовать поделикатнее. – Я подошел и протянул Дэне свои записи. – Здесь имена всех действующих лиц, как Ли их запомнила. Кроме того, я их пронумеровал, чтобы можно было найти их на фотографиях. Все понятно?

– Да, сэр.

– Не сэр, а Трев. Идет, Дэна?

– Конечно, Трев.

– Когда вы окончательно освободитесь?

– Сегодня около полуночи. Новенькая девушка займет мои апартаменты в «Султане» в Майами-Бич. В понедельник утром я буду здесь, у вас. Скажем, часов в девять?

– Лучше в десять. Если хотите, можете переехать прямо сегодня ночью, как только освободитесь. Здесь есть свободная каюта. С дверью, запирающейся на замок.

Она кивнула.

– Да, проще переехать сегодня. А что касается замка, Трев, такого рода проблем я не ожидаю, а если они возникнут, я знаю, как с этим справляться.

Я подошел к ящику стола и перебросил ей запасной ключ. Она ловко его поймала. Это был ключ от двери в комнату отдыха на тот случай, если я буду спать, когда она придет. Следовало также показать ей судно. Она заметила, что яхта весьма комфортабельна. Я мысленно порадовался, что во время утренней уборки застелил кровать, разворошенную Мошкой. Вернувшись на камбуз, Дэна вымыла свой бокал и поставила его в сушку. Потом подошла к моему письменному столу, выписала чек для Гейба, подала его мне на подпись, подвела баланс и сказала:

– Может быть, вы хотите, чтобы я положила часть денег в банк завтра? Я записала номер счета.

– Пожалуй, половину. Завтра напомните мне об этом.

Я уже спал, когда Дэна приехала. Меня разбудил звук колокольчика. Он всегда звякает – один раз, если кто-нибудь поднимается на борт, так что врасплох меня застать трудно. Терпеть не могу неприятных сюрпризов. Горел свет, оставленный мной для Дэны. Раздетый, с пистолетом в руках, я прокрался к внутренней двери, ведущей в комнату отдыха. Через щелочку было видно, как Дэна открыла дверь, подхватила большой чемодан и вошла, неслышно ступая. Стараясь не шуметь, закрыла дверь. Было без десяти час. Я вернулся в каюту капитана и лег.

Через некоторое время на носу судна послышался шум льющейся воды... Потом полоска света под моей дверью исчезла, и мягко щелкнул замок ее каюты. Теперь ночную тишину нарушали только слабые звуки музыки какого-то судна. Прошуршал грузовик по шоссе. Вдали послышался шум реактивного самолета...

Заснуть мне не удавалось. Поневоле я думал о Дэне, женщине, совершенно не похожей на других. Какая удивительно волевая, просто несгибаемая женщина. Многие способны на благородные порывы, пока остается хоть крупица надежды на благополучный исход, но мало кто способен тянуть лямку, когда надежды нет вовсе. Ведь человек – существо весьма эгоистичное. Ни безнадежно больной ребенок, ни муж с погибшим мозгом никогда не узнают и, стало быть, не оценят, как она о них заботится. Если бы она лишила их поддержки, общество все равно не позволило бы им погибнуть. И никто ее ни в чем бы не обвинил. Но для нее было немыслимым поступить так с теми, кого она и сейчас считала своей семьей. Жизнь обошлась с ней жестоко, словно выжгла ее изнутри, но даже в том, что осталось, было гораздо больше от женщины, чем в Лайзе Дин.

Ночные размышления о Дэне Хольтцер в конце концов повергли меня в уныние. Моя жизнь вдруг показалась мне совершенно никчемной. Кто я, собственно, такой? Спец по жуликам? Да, иногда мне удается решать кое-какие криминальные проблемки и даже неплохо этим зарабатывать. Некоторое время можно бездумно плыть по течению, проматывая денежки, пока счет в банке не примет угрожающего вида. Ну а чем лучше отсиживать на работе с девяти до пяти, как большинство благонравных обывателей, после работы развлекаться с секретаршей, иметь, согласно статистике, 0,7 новой машины в год и 2,3 ребенка. Это-то уж точно не по мне. И к накопительству меня никогда не тянуло. Конечно, мне нравится моя «Битая масть», мои магнитофонные записи и любовно собранные картины, но я вполне спокойно мог бы стоять на берегу и наблюдать, как все это идет ко дну и исчезает ко всем чертям, испытывая при этом лишь легкое сожаление. Ни одна добропорядочная американская жена не стерпела бы такого жизненного кредо.

Наконец я заснул, крайне недовольный собой и прожитой жизнью, а когда проснулся, на часах было девять утра, и яркое солнце пробивалось сквозь ворсистые шторы каюты. Разбудил меня запах свежесваренного кофе и приглушенный звон посуды, доносящийся с камбуза.

Приняв душ, я вышел из каюты. Дэна поздоровалась со мной приветливо, но безразлично, словно официантка в хорошем отеле. Да, спасибо, она спала хорошо. Действительно, день чудесный. Ветер прекратился. Стало гораздо теплее.

Она предложила мне яичницу. Глазунья ей явно удалась. Сок был холодным, кофе – ароматным, копченая грудинка – хрустящей. Она накрыла нам в маленькой каюте по соседству с камбузом. Наблюдать за ее движениями было очень приятно. Словно и неторопливые, они были столь четкими, что все у нее получалось пленительно быстро.

На Дэне были серые фланелевые слаксы и желтый свитер. В слаксах она выглядела лучше, чем я мог предположить, хотя не скажу, чтоб они ей очень шли. Для слаксов ее фигура с длинной талией была несколько тяжеловата в бедрах. Я думаю, что не существует идеальной фигуры, которой соответствовал бы любой стиль одежды.

Пожалуй, и на Венере Милосской джинсы в обтяжку сидели бы отвратительно. Они прекрасно смотрятся на долговязых, неоформившихся подростках или на такой, как у Лайзы Дин, тщательно отшлифованной упражнениями и массажем фигуре. Но как-то неловко смотреть на зрелую женщину, рискнувшую напялить их на себя. Уверен, что Дэна с ее вкусом не рискнула бы втиснуться в обтягивающие джинсы, но эти прекрасно сшитые, с чуть завышенной талией слаксы она явно могла себе позволить. В полном соответствии с одеждой были и босоножки на маленьком каблучке.

Наблюдая за Дэной, я понял, почему Лайза Дин платит ей такие большие деньги. Судя по всему, ее секретарша обладала профессиональным умением молниеносно ориентироваться в любой ситуации и действовать рационально и без суеты. И цену себе явно она знала. В ее поведении не было и намека на угодничество.

За завтраком я рассказал ей о том, как мне досталась «Битая масть». Это мой любимый способ развлекать гостей, и, по правде говоря, мне обычно удается рассмешить людей. Она же лишь иногда любезно посмеивалась.

Когда с кофе и сигаретами было покончено, она достала свой блокнот.

– Вчера у меня была возможность как следует посидеть на телефоне, Тревис. Карл Абель и вправду находится в Вигваме Мохок. Он заведует лыжной школой и держит ль1жный магазин. Остановиться там негде – все забито до отказа. Если вы все же решите сначала отправиться туда, я забронировала нам билеты из Майами в аэропорт Кеннеди. Прибытие завтра в 2.50. Дополнительным рейсом мы сможем прибыть в аэропорт Ютика-Ром в 4.10. Оттуда до Спекулятора миль шестьдесят по шоссе номер восемь, дороги там хорошие.