Текст книги "Шустрая рыжая лисица"

Автор книги: Джон Данн Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава 6

Ей удалось перенести заказ на среду. В серый февральский полдень, прорвавшись сквозь вихри снега, мы совершили посадку в Олбани и вскоре снова взлетели. Когда снегопад прекратился, небо посветлело. Мы летели над северной частью штата Нью-Йорк. Белые поля перемежались с черными пролесками – черно-белая гравюра, величественно спокойная, являвшая собой разительный контраст с назойливо ревущим самолетом, тупо пробивавшим себе дорогу по небу.

Дэна сидела, откинувшись на спинку кресла и отвернувшись от меня, и я не знал, то ли она смотрит в окно, погруженная в свои мысли, то ли дремлет. Ее руки, довольно крупные, с длинными сильными пальцами и овальными узкими ногтями, гладкой девичьей кожей и тяжеловатой ладонью, неподвижно лежали на коленях. Они напоминали мне лапы какой-то симпатичной зверушки. По-моему, каждый человек внешне похож на какое-то животное. Да и животные инстинкты в людях еще очень сильны. И конечно, при таком ходе размышлений я мысленно опять оказался на террасе на берегу Тихого океана, где группа молодых повес дала полную волю своим низменным инстинктам.

Классифицировать людей, думал я, можно по любому признаку, в том числе и по степени моральной устойчивости. Ведь соблазны преследуют нас постоянно, но большинство из нас успешно им сопротивляется. В той компании я пока знал только двух людей, чей образ жизни в общем-то неуклонно вел их к этой террасе. Лайзу Дин и Нэнси. Одна из них всю свою взрослую жизнь провела словно на сцене, подстерегаемая ненасытной жадностью к ощущениям, эмоциональной неустойчивостью, стремлением быть замеченной. Ее привычка надевать чужую личину превратила для нее недавние события лишь еще в одну сцену, казавшуюся ей не слишком реальной, пока она принимала в ней участие. А другая, более молодая женщина, увязла в трясине порока задолго до того момента, когда Абель и Макгрудеры привели ее на эту террасу, ставшую, как и Мехико-Сити, как поездка с Сонни Кэттоном, только очередной вехой на пути к ее саморазрушению.

Впрочем, вероятно, я услышал бы что-нибудь вроде того, что бабы – есть бабы и, если они наваливаются целой кучей, вместо того чтобы степенно расходиться по разным комнатам, ему это до фени. Есть о чем говорить! Привез с собой одну, махнул ее на другую, ну и что?

Должен сказать, что у меня старомодные взгляды, и свои ценности выбрал для себя сам. Может быть, со стороны я и выгляжу рыцарем в жестяных доспехах, молотящим мечом из фольги по равнодушным подлецам и защищающим честь жен-шины, которая этого не заслуживает. Действительно, мое понимание любви далеко не всегда приносило мне удачу. Отношения между мужчиной и женщиной, а интимные особенно, должны основываться на доверии, привязанности и уважении, а не диктоваться желанием засчитать в свой актив очередную победу самоутвердиться, иначе как раз и получается подобная «групповуха». Я и правда не понимаю, как можно интимную близость превратить в развлечение, оправдывая это биологической необходимостью. Конечно, я не излагаю свое кредо каждому встречному и не пропагандирую претенциозные банальности типа: любой человек – ценность сам по себе, и женщина в том числе. У меня самого есть подозрения, что я в какой-то мере идеалист. Однако с удивительной для меня горячностью продолжал мысленный спор с Сонни. Я думал о том, что мы превратились в надувных кукол с гидравлическим приводом. Пусть не Элоиза и Абеляр или Ромео и Джульетта! Но должна же быть хоть крупица любви! Только любовь наполняет объятия такой восхитительной нежностью, а очаровательные глупости, которые так приятно нашептывать, когда улегся шквал страсти, – смыслом.

Неизвестно, до каких высот обобщений поднялся бы я в своих высокопарных размышлениях, если бы меня не выручила Дэна.

Она вдруг повернулась ко мне и с улыбкой сказала:

– Чуть не заснула. – Она зевнула, прикрыв рот рукой. – Знаете, когда все время думаешь об одном и том же, то и во сне не можешь от этого избавиться. Сон переплетается с явью совершенно невообразимым образом.

– Ну и что же вам приснилось?

– Даже трудно рассказать такие бессвязные вещи! Кажется, я беспокоилась, прибудет ли заказанная мной машина вовремя, потом вдруг стала вспоминать, когда нам с вами в прошлый раз понадобилась машина, хотя наяву-то этого не было! Дальше, кажется, мы вышли из самолета, сели в нее, а она оказалась без колес. Вы пришли в ярость и твердили, что ни на кого нельзя надеяться. И я подумала, что в следующий раз надо мне лично проверить, все ли колеса на месте, прежде чем расписываться в квитанции, и только тут осознала, до чего же все это нелепо. Думаю, какой-нибудь психиатр здесь разобрался бы.

– Полагаю, он сказал бы, что мне не стоит обольщаться на ваш счет – ничего у меня не выгорит.

Я сказал это не подумав – просто сорвалось с языка. Она какое-то время продолжала смотреть на меня, а потом заметила, пожалуй, подчеркнуто небрежно:

– Не вижу связи.

Она снова отвернулась к окну, и я заметил, как краска вначале залила ее шею, затем щеку, лоб и медленно схлынула. До меня дошло, что, сам того не желая, я своими словами побуди;! ее удвоить бдительность, чтобы не допустить никакого, даже минимального эмоционального сближения со мной.

Пока я получал багаж, она уже разобралась с машиной, а едва мы разместились рядышком в кабине, как в руках у нее оказалась карта с пометками. Показав ее мне, Дэна сказала:

– Здесь отмечено только самое основное. Сейчас пойду еще кое-что выясню, – и открыла дверцу машины.

– Расположение закусочных? – спросил я.

– Пунктов автосервиса, – отозвалась она, направляясь к зданию станции. Молодец она все-таки! Вскоре на карте появились новые пометки, и мы двинулись в путь, нам пришлось на несколько кварталов отклониться от маршрута, ведущего в Северную Ютику, чтобы заехать в одну из итальянских автомастерских при мотеле. Называлась она «Дипломат». Восторгов у избалованных комфортом владельцев авто она не вызвала бы, но несколько порций антифриза оказались впоследствии прекрасной защитой от 35-градусного мороза. Горячие итальянские сосиски и даже недоваренные спагетти тоже пришлись кстати. Ели мы молча, и в этом почти физически ощутимом молчание была какая-то неловкость. И Дэна, похоже, не собиралась раз рядить обстановку. Если нам суждено много времени проводит! вместе, подобное явление может стать обременительным. Наде было срочно что-то придумать. Я решил рискнуть, хотя мог получить в ответ озадаченный взгляд и услышать нечто вроде: «Не понимаю. О чем это вы?» Ну да ладно, будь что будет!

И когда она стала наматывать спагетти на вилку, я обратился к ней:

– Господи, Майра, готов биться об заклад, что ты забыла переключить термостат!

Ее вилка со звоном упала на тарелку, но она тут же отозвалась:

– Это я, значит, забыла его переключить? Фрэнк, душечка, это же было в твоем списке дел! Ты что, не помнишь?

– Но я же перепоручил это тебе!

– Господи, ну почему на тебя ни в чем нельзя положиться? На сколько градусов он был установлен?

– На семьдесят пять, хотя для всех нормальных людей достаточно шестидесяти восьми. А тебе непременно надо семьдесят пять.

– Опять ты за свое! Что же делать? Может, позвонить Холлисбанкерам?

– И как же они попадут внутрь?

Мгновение она размышляла.

– Очень просто! Элен плоская как доска, так что Фред без труда пропихнет ее под дверь!

Я сдался. Победа была явно на ее стороне. Мой план блестяще удался. Мы хохотали, как парочка идиотов, но вдруг ее смех перешел в сдавленное рыдание и, выскочив из-за стола, она метнулась в уборную, а посетители за соседними столиками все как один уставились на нас... Отсутствовала она, пожалуй, не меньше десяти минут и вышла с покрасневшими глазами. Она тихо села и сказала, что есть больше не будет, хорошо бы только выпить кофе. Потом, извинившись и с трудом подбирая слова, она объяснила свое поведение.

– Я не думала, что так получится... Все вышло так неожиданно интимно. Простите меня. Это так напомнило мне... Другую игру, в которую я когда-то играла... Да не смотрите вы так озабоченно! Вы же не виноваты.

– Больше не стану так играть с вами.

– Да, так, пожалуй, будет лучше.

Принесли кофе. Воцарилось неловкое молчание. Когда мы уже собирались уходить, она вдруг посмотрела на меня с деланной улыбкой и, протянув дрожащую руку, дотронулась до моего запястья.

– Милый, ты не забыл отправить открытки матушке и сестренке?

– Отправил, отправил. Твоей матушке послал открытку, изображающую оленей со сплетенными рогами.

На мгновение Дэна поджала губы, и я понял, что она подыскивает для меня подсказку, чтобы на сей раз смог выиграть я.

– А вдруг матушка воспринимает это как намек и расстроится?

– Детка, твою матушку волнуют только деньги и то, как бы их заграбастать побольше.

Она засмеялась, признавая свое поражение. Поистине наибольший успех имеют глупые шутки. Но главное – она смеялась! Смеялась, хотя глаза ее все еще блестели от слез. Я гордился тем, что она сумела взять себя в руки, но сам не мог избавиться от чувства вины за невольное вторжение под ее панцирь. И в то же время был ужасно рад, что она поддержала предложенную мной игру – теперь мы были Фрэнком и Май-рой. Однако от нового раунда я решил воздержаться, чтобы она не сочла себя обязанной поддержать игру. Пусть сама начнет в следующий раз. Кстати, у меня было такое чувство, что она понимает, о чем я думаю.

По шоссе номер восемь мы отправились к северу, в горы. Проехали деревушку под названием Польша, напоминавшую рождественскую открытку: идеально расчищенные дороги с высокими сугробами по сторонам. В таком местечке не особенно хочется жить, но приятно знать, что вы отсюда родом.

Выше, в заповедном лесу Адирондак, воздух стал чище и холоднее. В старом седане было тепло и уютно. Петляющая лента дороги, зимние озера; вечнозеленая растительность темнела на фоне снега; покрытые невысокими деревцами холмы – словно сгорбленные спины старых, вечно пасущихся зверей – все создавало ощущение покоя. И даже качество нашего молчания стало иным.

Спекулятор, куда мы прибыли почти в четыре часа дня, был размером с деревушку Польшу, но едва ли обладал и долей ее дикого очарования. Прогресс уже явно проник сюда, расцветив улицы неоновыми вывесками. Повсюду бродили лыжники, громко перекликаясь друг с другом и швыряя в сугробы пустые банки из-под пива. Я остановил машину напротив супермаркета. Светящаяся над ним вывеска вносила некоторое оживление в серый, унылый, облачный день. Дэна отправилась звонить к автомату, расположенному снаружи. Через несколько минут она вернулась и сообщила:

– Сказали, что Карл Абель отправился в Гловерсвилль, чтобы забрать прибывшую с экспрессом партию товаров – лыжи или еще что-то. Назад его ждут к шести.

– Значит, пока будем осматриваться. Хотелось бы взвесить все и выбрать подходящее время и место, чтобы заставить его наверняка раскрыться.

– Не забудьте, меня он узнает.

– Помню. Пожалуй, мы вас припасем напоследок, когда он чуть размякнет. Там видно будет.

– Вы говорите о нем так, словно он какой-то «черный ящик».

– Эти ребята и в самом деле такие, Дэна. И обычно конструкция у них плохонькая: швы с брачком, и замок куплен по дешевке на распродаже.

Однако надо было пристроиться куда-то на ночевку. Небольшой, сравнительно новый мотель вклинился в постройки почти под необычным углом в самом центре города. Я решил попытать там счастья. Пожилой джентльмен – тамошнее начальство – сообщил, что у них имеется лишь один двухместный номер, да и тот только потому, что кто-то неожиданно отменил заказ. Сдать его нам он может лишь на одну ночь, поскольку начиная с четверга и на весь уик-энд номер уже зарезервирован, и по всему городку аналогичная картина. Ведь снег хороший, прогноз погоды обнадеживает – похоже, это вообще самая удачная неделя сезона.

Я вернулся к машине, сел за руль и сказал:

– Дэна, прошу вас, поверьте мне и не подозревайте в низких уловках. Вы можете пойти и убедиться сами. – И рассказал ей обо всем, добавив: – Пожалуй, я поселюсь здесь, а вы поезжайте назад в Ютику, остановитесь там, а утром возвращайтесь сюда.

Несколько секунд она раздумывала, а потом сказала:

– Если бы ты, Фрэнк, хоть что-нибудь сделал наконец со своим ужасным храпом, к врачу сходил бы, что ли... тогда нам не пришлось бы каждый раз терпеть такие неудобства.

– Майра, я, конечно, готов признать, что дыхание у меня и правда тяжеловато, но...

– Тяжеловато?! Да когда ты начинаешь храпеть, соседи выскакивают их дома с криками: «Спасите, лев!»

– Но это ж только когда я на спине сплю.

– Значит, у тебя со всех сторон спина. А вообще-то, милый, на этом воздухе, наверное, так спится, что я тебя, пожалуй, сегодня не услышу. Но все-таки постарайся храпеть чуть потише.

– Послушать тебя – так можно подумать, что я сам получаю от этого удовольствие.

– Но, голубчик мой, ты храпишь так, словно действительно получаешь от этого удовольствие!

К мотелю подъехала какая-то машина, я испугался, что если мы продолжим игру, то лишимся и этой комнаты, поэтому поспешил в мотель и записал нас как «Т. Макги с супругой».

Две огромные кровати занимали почти всю комнату. Мы стали раскладывать вещи, то и дело сталкиваясь друг с другом и вежливо раскланиваясь. Электрический обогреватель, прикрепленный к стене, делал ее довольно уютной. Дэна сбегала к холодильнику за льдом, и вот уже, словно по мановению волшебной палочки, появился широкий, приземистый серебряный кубок, в который она плеснула нужное количество джина, положила лед и добавила пару капель горькой настойки.

– За своей знаменитостью вы так же ухаживаете? – нелюбезно заметил я.

– Не хочу потерять навык.

– Что ж... спасибо. Очень даже неплохо.

– Что вы, Тревис, не стоит благодарности.

Мы рассудили, что Дэне лучше всего остаться в мотеле, а я пока предприму попытку познакомиться с Карлом Абелем. Вигвам Мохок располагался милях в семи-восьми от Индейского озера, неподалеку от очень холмистой дороги. Участок вокруг дома освещали прожекторы, установленные среди сугробов. Само здание было демонстративно, до отвращения, новое; все из сосновых досок, покрытых лаком, в форме буквы "А", с двускатной крышей в швейцарском стиле. Рекламный щит предлагал к вашим услугам три подъемника, восемь маршрутов для скоростного спуска, прекрасный инструктаж, лыжню для начинающих, исландскую баню, превосходные мясные блюда и коктейли. Вокруг было шумно, со всех сторон доносились смех и крики, взад-вперед сновали люди.

Я вошел в комнату, судя по всему, служившую главной гостиной. На вертеле в камине можно было, пожалуй, зажарить и быка. Низкий потолок с громадными балками. Множество кушеток и стульев, на которых невозможно было найти свободное местечко, мягкие ковры под ногами. Даже на полу растянулось несколько молодых людей. Я заметил несколько рук на перевязи и загипсованных ног. Истекающие потом официанты разносили напитки от расположенной в углу стойки бара, обходя людей, перешагивая через них и попросту игнорируя вопли и просьбы обслужить. Из большого стереопроигрывателя-автомата гремел «Битлз», и несколько девиц пытались отплясывать твист, сменив лыжные костюмы на обтягивающие брючки.

Я протиснулся к официанту, засунул ему купюру в карман рубашки, за что удостоился нескольких секунд внимания.

– Мне нужен Карл Абель, – произнес я.

Мотнув головой, официант буркнул:

– Вон тот, в красном.

Абель стоял, прислонившись к стене, в красном спортивном пиджаке с олимпийской эмблемой на кармашке и с серебряными пуговицами; завершал наряд белый широкий шелковый галстук. Чуть склонив голову, он обнимал за плечи двух изящных лыжниц. Одна из них что-то нашептывала ему на ухо! С забавными гримасками, видимо, рассказывала скабрезный анекдот. Я дал ей возможность закончить, дождался переливов смеха обеих девушек и раскатистого хохота Абеля. Потом подошел.

Все трое посмотрели на меня с некоторой настороженностью, как на чужака. Одежда на мне была явно неподходящая для лыжника.

Девушки были совсем молоденькие; свежий воздух вызвал на их лицах прекрасный здоровый румянец. И странно было видеть на этих юных свежих лицах глаза с каким-то жестковатым многоопытным выражением. Карл же выглядел великолепно: загорелый блондин с белоснежными зубами и ясным взглядом. Но почему-то все это производило впечатление маски. А прекрасно сшитый костюм не мог скрыть уже начинающую расплываться талию.

– Абель?

– Да, слушаю вас.

– Меня просили кое-что вам передать.

– Да?

– Ваши друзья – Кэсс, Вэнс и Пэтти, Ли, Сонни, Уиппи, Нэнси – в общем, вся компания.

– Я знаю этих лютей?

Значит, он все еще продолжает имитировать немецкий акцент.

– Да, вы знаете этих лютей. – Продолжать я не стал – пускай сам пошевелит мозгами. Он и пытался сообразить, но явно был в этом деле не мастер. Лицо Абеля стало угрюмым, встревоженным.

– Ага, – наконец произнес он. – Вы говорите о мисс Эббот? И о Макгрудерах?

– А также о мальчиках из Корнелла.

– Пэрэтайте им мои лучшие пошелания, корошо?

– Но они просили передать вам еще кое-что, Карл.

– Что же?

– Не могли бы вы уделить мне пару минут?

Он крепко сжал своих куколок в объятиях, шепнул что-то и отослал их к камину, наградив каждую легким шлепком пониже спины.

– Ну вот, теперь мы мошем поковорить, мистер...

– То, что я должен вам показать, находится у меня в машине.

– Ну, так несите сюда.

– Прошу прощения, но я должен следовать инструкциям, полученным от мисс Дин.

Он сразу оживился, и лицо приобрело более самоуверенное выражение.

– Ах, так значит, вы работаете на нее! Милая крошка, а?

– Она шлет вам особый привет.

Он аж залоснился от самодовольства. Но затем вспомнил о других именах, которые я назвал. Думать он был не мастак, но животным чутьем обладал отменным и насторожился.

– Чем же таким неподъемным хочет меня порадовать эта милашка?

Я подмигнул ему с самим заговорщицким видом:

– Собой.

Он весь расцвел и просиял.

– Не может быть! – И слегка подтолкнул меня локтем. – Я не прочь ее повидать.

– Вернее, она, разумеется, не ждет там в машине, сами понимаете. Она в домике внизу, у озера. Узнала, что вы здесь, и сказала, что это очень приятный сюрприз. Она тут у старых друзей. Инкогнито.

– Она поручила вам привезти меня?

– Да, прямо сейчас. Ну что, поехали?

Он в нерешительности покусывал губы, хмуро сдвинув брови.

– Но мне потом надо будет вернуться: не могу пренебрегать обязанностями. Я, конечно, поеду, откладывать встречу неприлично.

Мы подошли к машине. Красный пиджак Карла красиво смотрелся в свете прожекторов, на фоне белых сугробов. Вид у него был значительный. Сзади, на шее, у него залегла глубокая складка, почему-то навевавшая ассоциации с тевтонским шлемом. Я мысленно усмехнулся: может, она образовалась как отклик на его фальшивый немецкий акцент? Я был выше его на два дюйма, но весил он по крайней мере фунтов на пятнадцать больше. Не стоило и пробовать в открытую мериться с ним силами. Толк в этом он, скорей всего, знает. Тут надо действовать наверняка.

Я вежливо распахнул перед ним дверцу машины, и Карл принял эту любезность с царственным достоинством. Но едва он нагнулся, чтобы залезть в автомобиль, как я покрепче уперся ногами в утрамбованный снег и самым лучшим ударом правой, на который способен, попытался вбить среднюю серебряную пуговицу на его пиджаке ему в позвоночник. Честно говоря, я не большой любитель участвовать в таких маленьких спектаклях. Но там, где важна скорость – уже не до размышлений. Такое внезапное, безжалостное, безобразное насилие мгновенно возвращает мужчину в далекое детство, полное ночных страхов, привидений и призраков смерти. Побежденный в честной схватке, он сохраняет остатки гордости и достоинства, но, внезапно повергнутый в беспомощное состояние, легко поддается внушению. Громко отрыгнув воздух, Карл согнулся пополам. Сложив руки вместе, я рубанул по тыльной стороне его шеи, а когда он рухнул на снег, запихнул его туловище в машину, пинками затолкал туда же его беспомощно свисающие ноги и захлопнул дверцу. На все у меня ушло, пожалуй, секунды три-четыре.

Я сел за руль. Пленник был напрочь вырублен, расслаблен, мне был слышен его хрип. Проехав сотню ярдов вниз по дороге, я остановился, усадил его на сиденье, стащил с него белый галстук, которым я связал его скрещенные запястья. Он ударился головой о дверцу и застонал. Поистине все в жизни зыбко и непредсказуемо. Еще минуту назад этот Аполлон в серебряных пуговицах был здоров, полон сил, уверен в себе и в том, что судьба благоволит ему. А теперь, обессиленный и обезображенный, он был жалок и смешон. Даже его красный пиджак теперь казался чересчур роскошным и даже нелепым: словно детская игрушка на пляже, после того как ребенок утонул. В глубине души мне было даже чуть-чуть жаль его: на воплощенное зло он явно не тянул. Просто глупый племенной жеребец, специалист по скоростным гонкам и эрогенным зонам.

Я продолжал ехать к Спекулятору, подыскивая укромное местечко. Из-за высоких сугробов это оказалось непростым делом. Повернув к западу по шоссе номер восемь и проехав с милю, я обнаружил справа темное строение, напоминающее склад. Подъездная дорожка к домику и стоянка позади него были изборождены шинами. Окна в соседних домах были темными. А в свете натыканных повсюду уличных фонарей близлежащей деревушки я не заметил никаких пешеходов. Машин тоже не было.

Я быстро подъехал к домику, развернулся на стоянке, упершись задним бампером в сугроб, и выключил фары. Машина стояла за домиком, готовая в любой момент тронуться с места. Я вылез, оглядываясь по сторонам, дабы удостовериться, что ничьего внимания к себе не привлек. Кругом было тихо. Где-то далеко залаяла собака. Ночное небо пестрело над головой серебристыми точками. Со всех сторон подступали голые силуэты деревьев. Проезжающие мимо машины бойко помигивали фарами. Градусов около двадцати, прикинул я. Ничего особенного, учитывая полное безветрие.

Я открыл дверцу с его стороны. Он вполне мог сохранить равновесие, но почему-то предпочел выкатиться прямо на грязную стоянку. Я нагнулся, поднапрягся и поднял все его двести двадцать фунтов,[2]2
  Примерно 100 кг.


[Закрыть]изо всех сил стараясь сделать вид, что мне это нипочем. Взрослого мужчину редко поднимают на руки. Это опять-таки вызывает у него ощущение детской беспомощности. Я сделал с ним на руках четыре больших шага и бросил его в пятифутовый сугроб, словно в кресло. Упав, он чуть откинулся назад, с торчащими вверх коленями и связанными руками – беспомощнее мужчину трудно себе представить. Вяло мотнув своей роскошной львиной шевелюрой, он произнес:

– Плохо. Мне очень плохо. Ради Бога...

Я подошел к нему поближе и взъерошил его светлую шевелюру – небрежно и покровительственно, словно мальчишке. Радостно хмыкнул, потом трижды похлопал его по щеке, а в четвертый раз ударил чуть сильнее – это была не пощечина, но уже и не похлопывание. Просто призыв: обрати внимание на учителя, детка!

Мои глаза привыкли к темноте. Теперь я видел его четко. События разворачивались для него чересчур стремительно. Он смотрел на меня заискивающе, с тупой готовностью снискать мое расположение. Значит, я выбрал верный тон. Он напоминал собой дешевую жестяную коробку с бутафорским замком, открыть который можно одним движением руки.

– Карл, детка. Ли находится за тысячу миль отсюда, и если бы она встретила тебя на улице, то даже не поздоровалась бы.

– Что вам...

– Она представляет собой крупный капитал. Люди, на которых я работаю, очень за нее беспокоятся. И ты, голубок, прекрасно понимаешь почему.

– Я не знаю, о чем вы...

– Ты их очень разозлил, голубчик. Ты слишком неумно повел себя, посягнув на их вклад в нее. Тебе не стоило связываться с людьми, пожелавшими осложнить жизнь Ли. Следовало бы понять, что рано или поздно тебя найдут, малыш.

– Но это какая-то ош...

– Не строй из себя идиота! Слишком поздно. Ты уже влип. Особой свободы действий мне не предоставили. В лучшем случае, Карл, мне придется слегка тебя побить – так, чтобы ты не смог подняться недельки две-три. А в худшем – я достану из багажника лопату и зарою тебя в снег.

Что-то в выражении его глаз насторожило меня, поэтому, едва он раскрыл рот, чтобы закричать, как я проворно залепил ему туда горсть снега. Когда он перестал кашлять, грозиться и браниться, от страха и холода по лицу текли слезы.

– Прошу вас! – выговорил он. – Я не знаю, о чем...

Я снова взъерошил ему волосы.

– О фотографиях, голубок! Об этих снимочках, о том, каким образом ее подставили. Вот, например, полюбуйся.

Из внутреннего кармана я извлек сложенную пополам фотографию и поднес к его глазам – так, чтобы на нее падал свет. Сандвич с Лайзой Дин. Когда он закрыл глаза, я убрал снимок.

– Ох, – еле слышно произнес он. – О Господи!

Я вкрадчиво спросил:

– Ну, а теперь, милок, сможешь убедить меня, почему тебе не стоит умереть молодым?