Текст книги "Опылители Эдема"
Автор книги: Джон Бойд
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)
– Вы выиграли на мне пари?
– Не обошлось без споров. Некоторые заявили, что я играю нечисто, поскольку знают, что вы хотите поговорить со мной о Поле – докторе Тестоне, но я убедил их, что дело исключительно в моем итальянском шарме. Однако существовали подзаконные акты, принятые уже после того, как объединенный фонд был образован. Выигравший дает обещание представить описание мельчайших подробностей проведенной с вами ночи в мотеле.
– Вы прекрасно знаете, что никакого мотеля не будет.
– Конечно, – согласился он, – но они получат описание, за которое заплатили. Так что, поскольку ваша репутация все равно загублена, вы тоже можете расслабиться и веселиться целый вечер.
Когда он открыл перед ней дверь оранжереи, она сказала с притворным негодованием:
– Ваша оригинальная логика не поможет вам заманить меня в ловушку... Смотрите, Хал!
Он щелкнул выключателем, и с первого взгляда она поняла, что женский тюльпан мертв. Цветок упал на флюороэкран, выбросив при падении семена. Некоторые остались возле экрана, но большинство крошечных черных капелек рассыпалось по белому линолеуму.
– Она упала замертво, – сказал Хал.
– Собирайте семена и кладите эти останки в холодильник. Я хочу посмотреть флюороснимки.
– Сраженная красителем для растений, – с грустью в голосе продолжал Хал, собирая семена, – и дня не пробыв на Земле. Я всегда говорил, что этот мир жесток.
Фреда вынула ролик со снимками и пошла с ним к своему столу. На последних кадрах, полученных перед тем, как растение упало, была хорошо видна система хитросплетенных вен, очерченная рамкой флюороэкрана. Эти линии не были осмотическими каналами; было очевидно, что они противились проникновению красящего вещества. Сеть вен поднималась вверх от основания, разбегалась от стебля по отросткам и сходилась в нечетко видимом узле под воздушной камерой, затем вновь расходилась и поднималась вверх.
– Я насчитал тридцать семян, – сказал Хал, складывая их в увлажнитель на ее столе.
– Должно быть тридцать два, но я поищу потерявшуюся пару утром. Положите погибшее растение в холодильник. Завтра я отправлю его в лабораторию.
Хал поднял горшочек и величественно понес к холодильнику, скорбно напевая «Приими, Господи».
– Полно дурачиться, – сказала она, – вы заставляете меня чувствовать себя убийцей.
Хал захлопнул дверцу холодильника и повернулся к ней:
– Ваша теория, доктор? Краситель для растений не может убить цветок.
– У меня нет теории, но искать ее, вероятно, следует в клеточном строении тюльпана. Здесь какая-то сложно переплетенная сеть, напоминающая вены.
Он посмотрел вниз:
– Или нервную систему с ганглием... Пойдемте, доктор. Мы можем прозевать наш заказ.
Когда они собрались уходить, Фреда, прежде чем выключить свет, долго смотрела на мужской тюльпан.
– Если есть какой-то способ адаптировать этот цветок на Земле, я его найду. Карон-тюльпан будет наследством, которое я оставлю будущим Тестонам.
– Иногда, доктор Карон, в ваших речах одинаково много и от влюбленной женщины, и от ученого-биолога.
Как только они прошли ворота автомобильной стоянки, Хал сказал:
– Теперь вы – Фреда, ведь формально – мы вне пределов базы.
– Хорошо, пусть автостоянка – уже не станция… Но взгляните на это множество машин. После четырех месяцев отсутствия – вы, конечно, понимаете – холостяки из сектора Эйбл должны бы быть в городе.
– Когда мужчина сказал женщине, которую любил целых четыре месяца, «прощай навеки», проходит по крайней мере неделя, прежде чем у него снова появляется желание гоняться за шнурками.
– Что такое шнурок?
– Это термин двадцатого века для обозначения девушек-кокеток. Он происходит от выражения «шнурок для виселицы», смысл которого в том, что, поволочившись за шнурком, ты рискуешь оказаться на виселице брака с нею на шее.
– Не тратили бы вы попусту время на откапывание всех этих несуразностей.
– Теперь вы – доктор Карон… Фреде было бы только приятно оттого, что кавалер вытащил ее из дома, несмотря на свежесть своих воспоминаний о Флоре.
– В таком случае благодарю за комплимент, Хал, – сказала она перед открытой для нее дверцей машины.
Усадив Фреду, Хал обошел автомобиль кругом и, сев на водительское место, выгнулся, чтобы забраться в карман за ключом зажигания. Мог бы достать ключи до того, как сел в машину, подумала она, но промолчала. В этот вечер ей надлежало быть просто Фредой.
– Обычно, – говорил он, как бы извиняясь, – когда я забираюсь в маленький автомобиль с красивой женщиной, во мне просыпается инстинкт осьминога, но из уважения к моему недавнему другу и наставнику – а также вашему жениху Полу Тестону – я намерен вести себя пристойно. Это мой способ выставить свою персону в качестве кандидата на роль близкого приятеля в связи с тем, что Нол переметнулся к Флоре.
– Вы действительно только шутите?
– Она могла бы его пленить. Но Пол – специалист, а специалисты, они вроде монахов, которые несут крест непорочности по отношению ко всему женскому роду. Флора – женская планета. Вы слышали болтовню Гектора. Неопытный мужчина видит в ней полную страсти безмолвную даму, а я – просто немую девку… С вами, Фреда, мне не приходится подбирать выражения – ведь ваши умственные способности признаны компьютерами.
– Благодарю, кандидат в близкие приятели.
– Зная женщин, я ступил на Флору, как мастер карате выходит на ковер. Но, если серьезно, я думаю, Пол в безопасности. У него нет слабостей, и у него есть вы.
– Спасибо, приятель.
Его голос понизился до хриплого шепота, а рука поползла по спинке сидения позади нее.
– Странные духи прячутся в цветах Флоры. Я-то знаю, потому что я – Зеленый Шершень.
– Спокойно, приятель, – сказала она, отодвигаясь. – Скажите-ка мне, Зеленый Шершень, что такое «Галатея»?
– Галатея была статуей, такой прекрасной, что ее создатель влюбился в нее, и его любовь вдохнула в нее жизнь. Но Венера Милосская оказалась ревнивой и превратила Галатею в камень…
– Все это из греческой мифологии. А вы – итальянец.
– Рим превзошел Грецию. Что бы ни сделал грек, итальянец сделает гораздо лучше.
– Еще вопрос. Что такое Гипотеза X, о которой говорит Пол?
Черты его лица, видимые теперь в неоновом сиянии деловой части Фресно, стали серьезными.
– Вы не готовы для этой идеи, Фреда. Сначала я хочу дать разминку вашему уму, позабавив более простенькими идейками. Гипотеза X – так высоко висящий и такой крепкий орешек, что он по зубам разве что Эйнштейну.
В намерение Фреды не входило проведение сравнительного исследования способностей греков и итальянцев, но она допускала, что лавры первенства принадлежат итальянцам во всем, что касается предварительных заказов в итальянских ресторанах. Фаланга центурионов проводила их к столику у окна, невообразимо елейный метрдотель усадил отдохнуть и полюбоваться видом огней Фресно, мерцающих пятьюдесятью этажами ниже и тянущихся к югу до самых высоких башен Бейкерсфильда, огни которого виднелись на горизонте. Но даже от такого зрелища ее внимание отвлек официант, разливавший вино; скорее всего, он учился своему делу, дирижируя Миланским симфоническим оркестром. Когда Фреда обмолвилась о духе товарищества его соотечественников, Хал охладил ее восхищение:
– Любой швед мог бы сделать это не хуже меня. Вам нравится вино?
– Необыкновенно. Как выглядел Пол, когда вы оставили его?
– Он был похож на голого южноамериканского индейца в вихрях ветра, поднятого вертолетом. Мне не удалось поработать с Полом на Тропике, потому что после того, как я помог ему поставить лагерь, Гектор дал мне назначение ка континент. Потом я навещал его всего дважды, первый раз, чтобы взять образцы почвы, а второй, чтобы захватить вам посылку. Эта почва, кстати сказать, напичкана редкоземельными элементами. Некоторые растения какое-то время после захода солнца пышут жаром, и во время второго визита я позволил себе заметить, что если растения способны испускать свет, то они могут и принимать его. Лично я знаю клены с психической приманкой, но Пол набросился на мою идею о приеме света. К тому времени он уже закусил удила опыления; он полагает, что цветки орхидей могут быть зрительной приманкой для других орхидей.
– Но это не объясняет назначение аромата, – сказала Фреда.
– Его нет. Всего лишь мускусный запах… Еще вина?
– Да, пожалуйста.
Пока Хал наливал, она вспоминала строки из письма Пола: «„орхидеи-женщины выделяют такое чарующее благоухание, что если бы я мог упаковать его во флаконы и отправить домой, то от земной экологии ничего не осталось бы за какие-нибудь девять месяцев“. Если Хал говорит правду, а у него нет причин лгать, его замечание означает, что он не видел женских орхидей. Как бы невзначай, она спросила:
– Где вы разговаривали с Полом, когда прилетали?
– Обычно около вертолета. Мы садились на коралловую площадку у кромки откоса.
– Вы хоть раз заходили с Полом в глубь заросли?
– Никогда. Если быть точным, однажды я высказал предположение, что у него в заросли самогонный аппарат. Он сказал, что там нет ничего интересного: увидишь одну орхидею и считай, что видел их все. А еще ему нравился вид с откоса, и это впечатляющее зрелище: тремястами метрами ниже края откоса и примерно в трех километрах на противоположном краю террасы поднимается другой откос, высотой около двухсот метров.
Хал сделал паузу – перед ними, как бы прилетев по воздуху, появились тарелки с министроне. Она стала есть суп и размышляла: если Хал каждый раз проводил с Полом какой-то час времени, он не мог оказать слишком сильное отрицательное влияние на своего педагога. Хал молитвенно склонился над супом, который действительно был восхитителен, но внезапно поднял голову:
– Почему вы спросили, брал ли Пол меня в заросли?
– О, мне просто все интересно. Вы начали что-то говорить о кленах.
– Ах да! – Он широко улыбнулся. – Вы знаете, у психологов есть какая-то теория о чем-то таком, что они называют состоянием нереагирования, находясь в котором парень как бы изгоняет из себя всякую робость. Они говорят, что такой парень, как я, хорошо разбирающийся в женщинах…
– Как мастер карате, выходящий на ковер, – перебила она, отчасти как Фреда, из чистого ехидства, а отчасти как доктор Карон, чтобы обратить внимание на непоследовательность мышления.
– Туше, – он почти ликовал, размахивая ложкой, зажатой в кулаке, и импульсивно тянулся свободной левой рукой, чтобы взять Фреду за руку. – Шутки в сторону, здесь вас двое – Фреда, пылкая и остроумная, и доктор Карон, не терпящая возражений поборница теории морального совершенствования. Никогда не оставляйте доктора Карон, Фреда, потому что она доставит вас на те вершины, где делается политика, а без ее совета в коридорах власти не обойтись; но и никогда не забывайте Фреду, доктор Карон, потому что с ней гораздо веселее.
Он убрал руку. Такая милая, такая импульсивная речь, подумала она, и он наверняка искренен. Но она благоразумно не поддалась его обаянию: чем привлекательнее Хал, тем опаснее Полино.
– Как бы то ни было, эта теория трактует, что пылкий любовник на самом деле латентно гомосексуален, но это не более заметно, чем, скажем, то, что вы стали ботаником, потому что подсознательно хотели пройти практику скотовода.
Всего лишь аспирант, думала доктор Карон, и осмеливается ополчиться на целую науку; но для Фреды его речь была полна смысла. Она слушала внимательно, не одобряя лишь его выразительное размахивание суповой ложкой. Плохие манеры за столом говорили ей об отсутствии сдержанности.
– Вернувшись на континент, – продолжал он, – я время от времени уходил в кленовую рощу почитать. Все эти танцующие желтые нарциссы только сбивали с толку, а рощица была тихим местом. В дереве нет ничего сексуального. Даже на Флоре они гермафродиты.
Ага, подумала Фреда, вот и нашелся источник „течки“ у цветов.
– …Прошла неделя, и я стал отдавать предпочтение одному дереву. Это же нормально! И у вас было, наверное, любимое дерево…
И в самом деле было, подумала Фреда. Ведь была когда-то вязовая роща, куда она – девочка – убегала успокоиться и отдохнуть, когда ссоры родителей доводили ее почти до истерики. Она навсегда полюбила вязы.
– Сначала я совсем ни о чем не думал. Просто было удобно сидеть между его корнями, привалившись спиной к стволу. Да, это был клен из кленов! – На мгновение он остановился, и его глаза сделались мечтательными. – И он был по-мужски красив. Крепкий, с сильными ветвями. Это был тот род дерева, которому доверится любая сорока.
Как-то днем я сидел под моим кленом и читал, когда на меня случайно набрел какой-то флотский нижний чин. Ни на одном из нас не было одежды, но я определил, что он флотский, по переводной картинке на руке. Он бродил в поисках желудей… На Флоре они большие и съедобные… Он как раз раскалывал один, сдавливая ладонями, и нагнулся полюбопытствовать, что я читаю. Он стал присаживаться на один из корней моего дерева, но я приказал ему убираться. Подбирая весьма специфические выражения, я сообщил ему, что сделаю, если определенная часть его тела коснется дерева. Он пошел прочь, оглядываясь на меня и приговаривая: „Ладно, приятель! Ладно!“, – как если бы был совершенно уверен, что имеет дело с бельчонком.
– Как интересно, – заметила Фреда, трогая вилкой лазане, которое поставил перед ней официант. Блюдо было воздушным и нежным, как суфле, без намека на запах чеснока, и кьянти великолепно его дополняло.
Хал сменил суповую ложку на вилку и повысил передачу своего размахивающего механизма.
– Когда я понял, что мог убить матроса за то, что он околачивался возле моего дерева, меня охватила паника и я удрал из рощи, воображая себя вполне годящимся для массовок в Голливуде. Позже, думая об этом, я сообразил, что эти охотники до содержимого чужих черепов ошибались и ошибаются по сей день, но главное в том, что напутали меня именно они.
Его вилка болталась, как метроном.
– Я позволил земным фрейдистам запачкать мне мозги. Своим страхом я осквернил рощу!
– М-м-м, да! Я не вполне улавливаю смысл ваших слов, – сказала Фреда.
– Вот что я имел в виду; то, что дает дерево, не обязательно только фрукты, и я почувствовал».
– Вы правы, Хал, – заметила она вскользь, отчасти соглашаясь, но главным образом, чтобы сбить ритм вилки. – Дерево дает еще и орехи.
– То, что я чувствовал к кленам, было духовной общностью. Вот и все! Голый зад матроса осквернил бы мою обитель, потому что, совершая обряды вне всякой ритуальности, я достиг взаимопонимания с духом рощи. Фреда, вы видите перед собой последнего живого священника-друида.
Она видела и нечто большее. «Логика за пределами логики» – это еще одна легковесная фраза, заимствованная Полом у этого малого. По духу Харольд Полино был вроде лазане ресторана «Наполи», думала она, но, как говорил Пол, он выдает годные к употреблению интуитивные догадки.
– Вы думаете, на Пола это произвело бы такое же впечатление?
– Нет. Пол – морфолог. Он изучает строение растений. Стержень его интереса не в их духовных качествах или их индивидуальности. Он мог бы предпочесть одну орхидею другим в заросли. Так же, как могли бы вы. Как мог бы я. В масштабе эволюции растений, орхидеи – что полубоги в сравнении с деревьями. Я не говорю, что он совершенно безразличен к растениям. Но должна наступить очень темная ночь, чтобы старина Пол смог отважиться вступить в любовную связь с корнем мандрагоры.
– Ешьте ваше лазане, пока не остыло!
Огорошенный ее тоном, он принялся за лазане, и, медленно попивая кьянти, она не мешала ему спокойно есть. Она выпила сегодня больше, гораздо больше, чем обычно выпивала за обедом, но это не повредило ее рассудительности. Вино только расслабило ее, сделало восприятие более открытым Когда он почти покончил с едой, она сказала:
– Не думаете ли вы, что мой мозг получил достаточную разминку; я чувствую, что созрела для Гипотезы X.
– Позвольте снова наполнить ваш бокал, – сказал он. – У вас будет в нем необходимость.
– Вам виднее, доктор, – ответила она отрывисто.
– Пристегнут ли привязной ремень вашего кресла, Фреда?
– Ремень пристегнут.
– Все в норме, вот она, Гипотеза X. – Едва ли не ухмыляясь, он медленно и членораздельно выговаривал каждую фразу: – Ваш Пол верит, что эти орхидеи ходячие. Он убежден, что орхидеи-мужчины по ночам сооружают маленькие полянки для ухаживаний. Он думает, что они там прогуливаются при луне.
Глава третья
Широкая улыбка Хала не могла унять боль от ударов этих слов, каждое из которых буквально выбивало из нее радостное настроение.
Весь вечер она забавлялась догадками, создавала теории, строила умозаключения, многие из которых заслуженно могли бы быть отмечены скаутскими значками; однако мысль, на которую наводили слова Полино, ей и в голову не приходила: ее жених помешался на бредовой идее!
– Вы подали Полу эту идею?
– Я не смею приписывать эту заслугу себе полностью, – он явно скромничал, – но во время моего последнего визита Пол не переставая дудел в дуду опыления, и когда он показал мне раздвоенную корневую систему, я сказал ему, что если тамошнее солнце живет уже достаточно долго, то у орхидей могли бы отрасти и ноги. Пол, как одержимый, ухватился за эту мою догадку, и его понесло еще дальше, как гончую, почуявшую след.
Она знала, что Хал говорит правду; и это знание не было обычным пониманием очевидного, оно было чем-то более глубинным, засевшим не только в нейронах мозга, но и в кончике каждого ее нерва – знанием за пределами знания. Этот удивительный парень затащил ее сюда, убаюкал волшебными сказками, поддразнивал и шокировал ее, восхищался ею, но все это – более для оживления ее эмоций, чем разминки ума, с единственной целью – подготовить к этому финальному удару.
Она нужна Полу на Флоре!
Без обиняков сделанное ей Полом предложение прибыть на Тропику было мольбой о помощи.
Пол нуждается во мне, думала она. Нет, не то! Пол только думает, что нуждается во мне. На самом деле ему нужен самый обычный уход… В письме он пытался намекнуть ей, что если она не прилетит за ним, ему останется выбор только между Флорой и Хьюстоном.
Любой, в ком сохранилась хоть толика здравого рассудка, предпочел бы Флору Хьюстону, так разве беспокойство Пола не было проявлением здравомыслия? Она сама предпочла бы сейчас сернистое зловоние палимой солнцем Венеры любому – какой ни назови – уголку Техаса, лишь бы вернулось ее радостное настроение.
Она резко подвинула свой пустой бокал Халу и сказала, тыча пальцем в бутылку:
– Напьюсь до чертиков!
– Мы допьем ее вместе и закажем другую.
– Так наливайте!
Он налил вина, которого осталось еще на два полных бокала. По принятому, как сказал Хал, в Италии обычаю они переплели через стол руки и сделали по глотку, при этом сплетенные руки мягко облокотились одна о другую, и Хал сказал:
– Чао! – Не отпуская ее руки, он добавил: – Ваши глаза – голубые озера. Как бы мне хотелось сбросить одежду и нырнуть в их глубину.
– Я выпью за это, – сказала она и, выпив, добавила: – Чау-чау!
Ее восклицание заставило его высвободить руку.
– Что это за чертовщина, чау-чау?
– Рубленые зеленые помидоры. Но мы здесь не для обсуждения рецептов. Пол нуждается в нашей помощи. Проблема вот в чем: как нам ухитриться тайно устроить на Флоре медицинскую палату со всем необходимым для самого заботливого ухода за душевнобольным, но так, чтобы о нашей затее не стало известно Национальному Космическому Управлению?
– Он пока не безумен, Фреда, – успокаивал ее Хал. – Его помешательство еще только начинается. Если бы ему удалось решить эту треклятую проблему – как опыляются орхидеи, – он был бы таким же нормальным, как вы и я, разве что орхидеи действительно гуляют. Но тогда безумны мы, а он в здравом рассудке; и он, может быть, прав.
– Он хочет, чтобы я помогла ему на Тропике, – сообщила она подчеркнуто твердо.
– Не могу представить себе лучшего места! – сказал Хал.
– Если бы не эта наша злосчастная свадьба, я с радостью отправилась бы на Флору и, думаю, смогла бы показать Полу один-два приема опыления.
– Не уверен. – Хал с сомнением покачал головой. – Пол так безнадежно непорочен. Почему бы нам обоим не отправиться на Флору и не показать ему, как это делается?
– Нет, Хал. Вы еще не получили вашу ученую степень, а мы с Полом еще не поженились.
– В моих кругах оба эти препятствия считаются чисто академическими.
– Но вы не понимаете, Хал. Я – девственница.
– Если вы этим хвастаете, то я с удовольствием пошучу с вами на эту тему. Если вы жалуетесь, то мне хотелось бы убедить вас в том, что между сексом и моралью не существует противоречия, – когда одна девушка лишается девственности, это знаменует собой расцвет другой.
– Вы все еще не понимаете, Хал. Это не вопрос этики. Мой психиатр говорит, что во мне глубоко затаился страх перед вступлением в близкие отношения с мужчинами.
– Фреда, я терпеть не могу делать обобщения, но то, что говорит вам какой-то психиатр, вероятнее всего, – пустая болтовня. Я могу доказать, что у вас нет этого страха. Только подождите, пока я допью эту бутылку вина.
– Нет, мы допьем ее вместе, – запротестовала она, – вы же за рулем.
Пока Хал разливал вино, она сидела, откинувшись на спинку стула; ее мозг был совершенно ясен и работал превосходно. Она, например, знает, почему скатерти в итальянских ресторанах всегда с красными отметинами: экспансивные итальянцы расплескивают на них вино.
Лишь стоило ей вспомнить о загвоздке с тюльпанами, как она – благодаря нынешней ясности ума – сразу же сообразила, что веноподобные переплетения, которые она увидела на флюорограмме, только венами и могли быть. Если это так, то эти растения хотя бы чуточку еще и животные. Даже чуточку животные должны обладать инстинктами. Пол говорил, что мужские тюльпаны живут вперемешку с женскими. Вполне вероятно, что тюльпаны могли научиться непосредственному опылению – с тычинки прямо в яйцевод, – ведь научились же подсолнухи вертеть головой за солнцем.
Идеи, конечно, сыроваты, но они воодушевили ее, и курс, которым она должна следовать, вдруг лег перед ней так же отчетливо, как большая окружная дорога от Фресно до Уитуотерсренда.
Она наклонилась вперед и, понизив голос, заговорила:
– Мы здесь строим слишком много догадок, имея слишком мало информации. Я решила опылять эти тюльпаны собственными руками, надо только поймать начальный момент бракосочетания и обеспечить возможность контроля за оплодотворением. Если у них это получается с помощью коала-землеройки на Флоре, то должно получиться и на Земле с помощью Фреды Карон! Я буду загружать в компьютеры все данные о том, что у них будет получаться, вплоть до седьмого колена, и решу все проблемы Пола прямо здесь, на Земле. Когда он приземлится, я преподнесу ему отпечатанную и переплетенную диссертацию «Способы опыления, используемые орхидеями Флоры». Моя диссертация послужит сразу двум целям – вернет ему здравый рассудок и покажет, кто из нас босс.
Она размахивала вилкой перед лицом Хала и, заметив это, поняла, что кьянти не только сделало ее мозг ясным.
– Обед окончен, Полино, – сказала она отрывисто. – Пойдемте.
По мере приближения к дому радостное расположение духа Фреды вовсе сошло на нет, зато рассудительность возвратилась на свое законное место. К тому времени, когда он остановил машину на подъездной дорожке перед жилыми корпусами для незамужних, у нее уже был готов контрплан по упреждению операции Хала «Анаконда».
Когда он, с затаенной угрозой в голосе, осведомился:
– Всего лишь «Спокойной ночи, доктор Карон», или Галатея ожила? – Она сразу же ответила:
– Не двигайтесь с места.
Легко выскользнув из машины, она энергично захлопнула дверцу, обошла машину спереди и, подойдя с его стороны, оказалась рядом с ним и над ним.
– Во-первых, вы не грек. Вы – латинянин, а латиняне – отвратительные любовники. У меня нет личного опыта, но я читала надписи на стенах дамского туалета… А сейчас, спрячьте руки под щиток управления.
Пораженный, он повиновался ее указаниям. Она обхватила его голову обеими руками сверху и снизу, наклонилась и поцеловала его так крепко, что он застыл, как в шоке. Быстро отпустив его, она сказала:
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – почти проскулил он в ответ.
Она взбежала по ступеням, повернулась, помахала рукой все еще сидящему в изумлении парню и вошла в здание. Реакция Полино ее позабавила, а собственная выдумка развлекла. Шалости ради она повела себя как распутница, но не ожидала повергнуть его в такую растерянность и уж никак не думала, что обратная волна его шока докатится до нее и заставит затрепетать ее собственное тело.
Завтра она, скорее всего, пожалеет о своей ребячливости, но нынче вечером ей удалось изобличить во лжи психиатра, который однажды сказал:
– Мисс Карон, вы питаете отвращение к физической близости. Это делает вас идеально подходящей для занятия науками о растениях, однако брак будет сопряжен для вас с затруднениями, если вы не встретите мужчину столь же строгого и дисциплинированного, как ваш отец.
Но может быть, он и не лгал, подумала Фреда. Она, не колеблясь, остановила свой выбор на Поле, потому что его формуляр очень точно совпадал с формуляром ее отца.
Фреда чистила зубы и улыбалась своему отражению. В Хале Полино она не обнаружила ничего такого, чего уже не знала до этого обеда. Парень ей нравился, но он – плохое влияние, и не только на методологию Пола. Еще шесть месяцев в компании этого студента, и Пола можно будет застать прокрадывающимся вместе с ним в Старый Город с целью на практике доказать отсутствие противоречия между сексом и моралью. Теперь Хал Полино подвергнут испытанию, он изобличен, а проведенное судебное дознание успокоило ее совесть. С трудом забравшись в постель, Фреда громко пробормотала:
– Черт с ним, я же не нарушаю его конституционные права!
После трех чашек черного кофе на завтрак Фреда отправилась в оранжерею и предприняла две попытки найти потерянные семена. Первый поиск строился на логике умозрительного восстановления траекторий полета других семян с учетом возможного рикошета от флюороэкрана. Второй она вела, методично просматривая один участок пола за другим, и явившийся на службу господин Хокада, ее полевой бригадир, застал Фреду на четвереньках. Она поднялась, сказала ему, что ей требуется два акра вспаханной земли между оранжереей и оградой, и попросила отнести в лабораторию мертвый тюльпан для химического анализа. Она решила, что два семени, должно быть, прилипли к подошвам обуви Полино, когда тот собирал их товарищей по стручку.
Она села за стол и стала тщательно формулировать свою рекомендацию о ротации студентов-аспирантов на базе семестрового, а не годового срока. Основание: «Чтобы дать им более широкое и более общее представление о всех взаимосвязях внутри и между различными подразделениями Бюро Экзотических Растений – с административной точки зрения; и обеспечить возможность более глубоко понять задачи наук о растениях как некоего целого, но и отдельного субфилюма полного спектра биологических наук, их методологии, научных подходов и исторической роли в становлении технологически развитого общества – с образовательной точки зрения».
Это должно избавить Пола от Хала Полино! Ящик для предложений принес ей успех, и она чувствовала, что его львиная доля обусловлена четкостью изложения целей и ясностью слога ее предложений.
Она написала дополнительную служебную записку, в которой рекомендовала поставить шумопоглотители на компрессоры кондиционеров, работающих в оранжереях, поскольку создаваемый ими шум действует отвлекающе. В кабинете доктора Гейнора есть учетный листок, в котором указано количество предложений, поданных через ящик, и отмечается число предложений, принятых администрацией. Фреда обычно подавала по крайней мере два предложения к каждому административному совещанию. Сейчас она опережала всех остальных как по числу поданных, так и по числу принятых предложений Комитетом Ящика, который возглавляет сам доктор Гейнор.
В течение всего делового утра ей придавало силы и умиротворяло кудахтанье, воркованье и посвистыванье уцелевшего тюльпана. Когда подошло время отправляться на совещание в зал заседаний административного здания, от ее похмелья почти ничего не осталось, кроме пульсации в висках и ощущения, что все окружающее имеет склонность слегка расширяться и сжиматься.
Она задержалась в своей комнате, чтобы натянуть на себя строгий вязаный жакет – скромную одежду, в которой доктор Гейнор любил видеть женщин – руководителей подразделений – и подумать о дополнительных выгодах, которые может принести ей ротация студентов по ее программе. Вполне возможно, что ей удастся заполучить Судзуки Хайякуву и она сможет использовать ее ловкие руки для выполнения задуманного перекрестного опыления тюльпанов. Если прорастут все шестьдесят два семени, это будет еще та работа, но японские девушки понятливы, неутомимы и послушны. Ее нынешняя студентка-аспирантка, Мери Хендерсон, срок пребывания которой вот-вот истекает, не заслуживает доверия. Мери, если за ней не присматривать, может засадить марихуаной чужой участок с маргаритками.
Для Фреды это было утро триумфа. Доктор Гейнор открыл заседание чтением перечня запланированных на неделю семинаров, на которых побывавшие на Флоре специалисты должны сообщить о своих открытиях. Затем был поднят процедурный вопрос, касающийся жалобы земельной компании Сан-Джоакина на качество контроля за цветочной пыльцой. Во время последнего осеннего сбора урожая было обнаружено, что пыльца одного инопланетного злака попала за изгородь на поле Сан-Джоакинской компании и зерно получившегося гибрида повредило их мукомольное оборудование. Фреда поднялась и предложила снабдить насадки распылителя гликоль-карбюраторами для создания на пыльце пленки, которая предотвратит возможность ее переноса по воздуху. Предложение оказалось настолько удачным, что было встречено аплодисментами и прошло единогласно.
Потом, во время оживленного обсуждения вопроса о размещении бункеров для отходов, Фреда увидела, как секретарь доктора Гейнора подошла к его председательскому месту и подала записку. Он просмотрел ее, затем постучал по столу, требуя внимания, и поднялся, чтобы объявить:
– Наконец-то после двух лет полного затишья мой секретарь миссис Везервакс вручила мне предложение о семестровой, а не годовой ротации студентов-аспирантов. Поскольку это не создает препятствий продолжающейся внеаудиторной работе, я считаю такой переход в высшей степени разумным. Я долго не прибегал к политике директив, потому что мне хотелось получить предложение, которое привело бы этот механизм в действие, от моей команды руководителей, тогда это убедило бы меня в осознании вами того, что функция Бюро состоит не только в выполнении роли научно-исследовательского рычага Министерства Сельского Хозяйства, но в равной мере – и образовательного учреждения. Я буду рекомендовать Комитету Ящика Предложений незамедлительно поддержать данное предложение, чтобы приступить к ротации аспирантов с начала следующего семестра. Хочу выразить признательность доктору Фреде Карон за эту долгожданную рекомендацию.