Текст книги "Бангкокская татуировка"

Автор книги: Джон Бердетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Я снова остался с ним наедине – героем и человеком, больным наркоманией, преуспевающим адвокатом, мужем-неудачником и сбежавшим (по крайней мере в моем случае) от детей отцом.

Мобильник снова зазвонил.

– Будь любезен, сообщи, что ты намерен предпринять?

Признался, что послал Смиту киберверсию ее традиционного «Привет, морячок!» и назвал нашу фамилию. Мать вздохнула:

– Ты что, потерял свою магическую черепаху? Мог бы посоветоваться со мной. Неужели, Сончай, у тебя вовсе не осталось ко мне уважения?

– Он мой отец.

Нонг опять бросила трубку. Я пожал плечами и набрал номер авиакомпании «Бангкок эрлайнз». Мне ответили, что в Хатъяй летают ежедневно девять рейсов, а в Сонгай-Колок – всего два раза в неделю. Я заказал билет на ближайший рейс в Хатъяй.

ГЛАВА 12

К вашему сведению: приблизительный перевод названия нашей столицы звучит так: «Великий город ангелов, хранилище божественных камней, огромная земля, которую нельзя завоевать, величественный и выдающийся мир, полная достоинства, богатая девятью драгоценностями восхитительная столица, королевская обитель и монарший дворец, прибежище богов и место обитания претерпевщих реинкарнацию духов».

Фонетически это можно представить таким образом: «Крунгтеп маханакон бовон раттанакосин махинтара айютайа махадилок попноппарат ратчатани буриром-удомрат-чанивет махасатан-амонпиман-аватансатисаккататиявинукампрасит».

Никакого Бангкока в этом названии нет.

ЧАСТЬ II

ЮГ

ГЛАВА 13

Во время полета на юг я сидел рядом с двумя секс-туристами, которые до упаду хохотали над старой, как мир, историей.

– Так вот, заплатил я за нее пеню в баре и привел к себе в номер на всю ночь. Наутро просыпаюсь, иду в ванную, а там она – сидит орлом на толчке и по всей крышке следы ступней.

Этот рассказ всегда меня раздражал. По-моему, он прекрасно иллюстрирует, какая между нами культурная пропасть. Но не в том, что девушки привыкли сидеть в туалете на корточках, а в том, что человек с Запада придает этому такое большое значение и считает шокирующим. Мне кажется, туалет находится в самом центре мыслей европейца, там, где у нас Будда. Я не удержался и вмешался в разговор.

– Последние исследования доказали, что те, кто сидит на корточках, редко страдают раком толстой кишки, – сказал я парню в соседнем кресле (платок на голове, в носу пуссета, шорты длиною три четверти и майка).

Он недоуменно на меня покосился:

– В самом деле?

– Да. Скоро вы все будете восседать на корточках. Потребуется некоторое время, чтобы научиться. Будет организовано корточное страхование, людям придется посещать классы и покупать бестселлеры с картинками приемов и поз, в зарубежные страны отправится армия миссионеров.

– М-м-м…

Всемирное обучение – разве не замечательная идея? Я отвернулся к окну и стал смотреть на белые невесомые хлопья облаков. Но продолжал злиться, пока не вспомнил мсье Трюфо, несколько месяцев содержавшего в Париже мою мать, когда я был маленьким. Даже в его фешенебельной квартире в Пятом районе был педальный туалет. Мать его уважала и в силу этого – всех остальных французов. И я, и Нонг всю жизнь предпочитали позу на корточках и, если хочешь знать, фаранг, никогда не мучились кишечными расстройствами.

В Хатъяй я взял такси и поехал на вокзал.

Поезд. Должно быть, мы приобрели наш железнодорожный парк у британцев в рассвет империи. Какой-то англичанин из центральных графств в эпоху короля Эдуарда решил, что если оставить скамейки необитыми, то на каждое сиденье можно впихнуть на одного аборигена больше. Через полчаса езды рейки впечатались в мою задницу, и она один к одному стала напоминать калитку.

Пейзаж. Черные маленькие птички, напоминающие очертаниями скрипку, пели на телефонных проводах, по полю бродили серебристо-серые буйволы, голые ребятишки играли в ручье, трава казалась зеленой, будто сукно на карточном столе, на заливных полях пробивались нежные ростки второго в этом году урожая риса. Все неимоверно страдало от жары. От Хатъяй к югу пейзаж разительно менялся, но не по географическим причинам. Работающие на полях женщины как по волшебству все оказались в мусульманских платках и длинных юбках. Многие в черном с головы до пят. Не в привычках наших женщин закрывать лицо и сильно скромничать. Вывод однозначен – здесь другая страна. Мужчины тоже носили мусульманские головные уборы: либо тюбетейки, очень напоминающие еврейские кипы, либо шапочки в виде плотно сидящего на голове цветочного горшка, нечто вроде фесок. Начинался вечер, солнце спускалось к горизонту, и с невидимых из окна вагона сельских мечетей в сгущающихся сумерках разносился голос невидимых муэдзинов. За долгий путь у меня в душе появился страх. В этой части страны могло произойти что угодно.

Когда поезд прибыл в Сонгай-Колок, было уже темно. Инстинкт подсказал мне, что сначала надо обследовать город и только потом связаться с Мустафой.

На главной улице каждый второй дом выглядел так, словно в нем располагался платный приют. Меня посетила мысль: не остановиться ли мне в память прошлых лет в самом убогом? Я мог бы составить энциклопедию притонов, в которых жили мы с матерью, пока она перебивалась между клиентами. Но передумал: все равно расплачиваться придется какому-нибудь мусульманскому боссу. И выбрал самый большой и лучший на вид. Он назывался по-тайски, малайзийски и английски «Добрый дворец» и представлялся одновременно большим, дорогим, залитым светом, выцветшим и неряшливым. В холле меня снабдили полотенцами, мылом и тремя презервативами. Ничего не скажешь, в этом месте серьезно подходили к борьбе с вирусом иммунодефицита.

Через полчаса я принял душ и переоделся (как обычно, в черные брюки, черные нефирменные ботинки и белую рубашку). И вот я иду по улице и начинаю изучать здешние реалии. Что мне понравилось больше всего – так это полицейский участок. Огромное, величественное здание по всему периметру окружала стена, к которой притулилось не менее трех сотен маленьких бамбуковых хижин, и в каждой – одна, а то и две девушки. Хижины, разумеется, не были борделями – не вышли для этого размером. Девушки делали вид, будто продают еду и напитки. Кое-где я даже заметил холодильники с пивом. Но никто не сомневался, чем они торговали на самом деле.

Девушки в большинстве своем были не из местных мусульманок – эти буддистки приехали из разных районов страны, в основном с беднейшего севера, решив занять здешнюю нишу рынка. Их услуги оплачивались не так щедро, как тех, кто работал в Бангкоке с фарангами, но зато местный рынок считался надежнее. По выходным и в большинство будней сюда из Малайзии рвались многочисленные орды правоверных молодых мусульман, оставляющих благочестие по другую сторону границы. Они приезжали на дорогих внедорожниках, на дешевых мотоциклах «хонда», на рейсовых автобусах и микроавтобусах. Некоторые даже крутили педали велосипедов или шли пешком. Вот и теперь город наводнили охочие до развлечений южные соседи. Все девушки выучили малайзийский язык и принимали в качестве оплаты ринггиты. В каждой хижине стояли или сидели юноши и ворковали, обольщая хозяек. В каком-то отношении они были более цивилизованы, чем фаранги. Приезжали не только для того, чтобы перепихнуться, – наоборот, хотели оттянуться по полной программе; со спиртным и многолюдными дискотеками с караоке. А секс оставляли на последний момент, пока еще вовсе не нализались.

Мой профессиональный взгляд остановился на одной красотке – таких изящных девушек редко встретишь за пределами Крунгтепа. Она оценивающе покосилась на меня – непосвященный вообще бы не заметил, – и, увидев, что я одет на тайский манер, сбросила со счетов. То, что такая женщина работает в этом месте, говорило о многом. Но еще больше могло рассказать расположение у полицейского участка. Каждый, кто знаком с Азией, ни на мгновение не усомнился бы, что копы взимают с девушек дань за соседство хижин со стеной правоохранительного участка.

Я шел и получал об окружающем все более точное представление. Повсюду торговали плотью – этот бизнес составлял основу экономики города, а другого здесь не было. Я подумал о Мустафе – какое для него оскорбление, какое мучение для его чистой души изо дня в день ходить по городу. В вестибюлях гостиниц, в каждом ресторане и кафе, на каждом углу я заметил кучки женщин от двадцати до тридцати лет. Они специализировались на малайзийцах и, как правило, скользили взглядами мимо меня, но большинство готовы были пойти навстречу, если бы я дрогнул. Не назвал бы этот город рассадником исламского фанатизма. Окажись тут проповедник от «Аль-Каиды», его бы обсмеяли и выгнали вон. Сам пророк Магомет не подвиг бы здешних ребят на джихад – они и без того жили, как на исламском небе.

Вспомнил убитого фаранга Митча Тернера – он месяцами болтался в Сонгай-Колоке. Но по крайней мере разок удрал на сой Ковбой. Я понимал почему. Даже если позабыть о проституции, этот маленький городок вызывает в человеке клаустрофобию.

Краем глаза я заметил, как молодой мусульманин достал мобильный телефон и стал разговаривать. Показалось или он на самом деле непроизвольно дернул подбородком в мою сторону? Пока парень говорил, я вытащил мобильник и набрал номер Мустафы – занято. По-настоящему обученный полицейский решил бы, что это ничего не доказывает, но полагающемуся на интуицию копу из третьего мира факт показался достаточно убедительным.

Как только юноша разъединился, я снова позвонил Мустафе. На этот раз последовали гудки вызова.

– Сончай, вы где?

– Вы знаете, где я.

Пауза.

– Иду.

Он пришел пешком через десять минут. Теперь я наблюдал молодого Джаэму в определенной обстановке – его обстановке. Мне хотелось понять, как этот серьезный поборник ислама реагирует на проституток, определяющих экономику города. Его города, его экономику. Но он как будто едва их замечал. Все воображение захватила некая предстоящая миссия. Усатый мрачно смотрел перед собой и шел, такой же высокий и прямой, как отец. Никто бы не взялся отрицать благообразие преданности Аллаху – и уж, во всяком случае, не тот, кто занимается серьезной медитацией. Но Будда предлагает нам срединный путь. В Мустафе же я не чувствовал золотой середины. Не будь сдерживающего влияния отца, он опустошил бы город бомбой и даже не заметил. Мы не стати друг другу кланяться. В отсутствие старика поздоровались сдержанно, как противники, на некоторое время объединенные общей целью, но готовые возобновить старинную вражду.

– У меня есть ключ. – Не глядя на меня, он принялся рыться в карманах.

– Не здесь, Мустафа. – Я завел его в кафе, заказал «Севен-ап», а он выпил воды. Парень чувствовал себя неуютно, хотя в кафе не подавали спиртных напитков. Думаю, он чувствовал бы себя точно так же в любом окружении, которое задумано, чтобы стимулировать духовную близость присутствующих. Я видел это в мучительно расплывчатых и ускользающих мысленных образах из давних столетий: даже в те времена он был наделен такой же целеустремленностью, которая является формой ограниченности мышления. Для него и тогда, и теперь буддизм оказался непомерно утонченной религией. Божественная мудрость Сиддхаратхи Гаутамы Будды подразумевает, что любое желание – это греховное извращение, даже желание приблизиться к Богу. Мустафа же – одна из тех страстных натур, созданных для ислама – религии воителей.

– Расслабьтесь, – предложил я ему. – Раскройте свой мозг. Мне необходима информация.

– Какая информация? – испугался и насторожился он. Для Мустафы наша встреча была ограничена понятиями начала, середины и конца. Он представить себе не мог, насколько это по-западному таким странным образом суживать реальность.

– Как насчет адреса?

Он моргнул.

– Я собирался его показать, но вы привели меня сюда.

– Хорошо. Через минуту покажете, где жил мистер Митч Тернер, – это будущее. Но давайте задержимся в настоящем. Вам разве здесь не нравится?

Мустафа огляделся и пожал плечами:

– Кафе как кафе.

Мне никак не удавалось пробиться внутрь его железного черепа. Но когда-то я был его учителем, и он любил меня с той же свирепостью и слепотой.

– Мустафа, – начал я, – позвольте кое-что сказать: вы великолепно делаете свое дело. Даже в таком маленьком городе, как этот, не так легко следить за человеком и поминутно знать, где он находится. Ваши люди сели мне на хвост с того самого момента, как я прилетел в аэропорт. Но заметил это лишь недавно, когда один из них стал говорить по мобильному телефону. Догадка, оказавшаяся верной.

– И что из того? Моему отцу необходимо знать, что происходит в каждый момент времени. Я упомянул об этом еще в Крунгтепе. Это его сеть, а не моя. Отец учит… – Он умолк, испугавшись, что сказал слишком много.

– Так чему вас учит отец?

– Говорит, что в современном мире никто так не подвержен опасностям, как умеренный мусульманин. Фанатики нас ненавидят, считая еретиками и трусами. На Запале не любят – из-за нашей приверженности морали, там давным-давно утерянной. Многие фаранги, особенно в Америке, обращаются в нашу веру. Мне необходимо защищать отца.

– И вы руководите сетью, которую создал он?

– Да.

– Следовательно, должны знать о Митче Тернере больше всех остальных на земле. По крайней мере о том Митче Тернере, который в течение скольких-то месяцев жил в Сонгай-Колоке.

– Больше восьми месяцев. – Мустафа посмотрел мне в глаза и позволил себе некое подобие ухмылки. – Восемь месяцев и две недели.

– И все это время ваши люди ходили за ним, куда бы он ни направился?

– Мой отец объяснил вам, что мы старались сохранить ему жизнь. Это можно было сделать единственным способом – не сводить с него глаз.

– Он догадывался, что за ним следят?

Мустафа мотнул головой:

– Нет. Тернер был очень глуп. – Мусульманин взглянул на меня в упор и поправился: – Я употребил неверное слово: он был типичным фарангом – заблудшим, сбитым с толку, мечущимся в тысячу сторон, словно его обуревает демоны. Блуждал в собственном сознании и почти не замечал происходящего вокруг. Я мог бы послать за ним десяток людей, построив в шеренгу, – он бы все равно ничего не заподозрил. Фаранг до мозга костей, этот человек считал, будто шпионит он один. Американец деградировал в течение месяца. Время от времени к нему из Бангкока наезжала шлюха. Он употреблял наркотики. Шел по дурной дорожке, а решил, что находится на пути к Богу. В этот период Тернер как-то пришел повидаться с моим отцом. Это был всего лишь психоз. Почему белые вообразили, что Богу угодны ненормальные? Аллах любит железных мужчин.

– Шлюха? Вы знаете, кто она такая?

– Нет. Она ни разу не задерживалась настолько, чтобы нам удалось выяснить.

– Вы ее сфотографировали?

– Нет.

– Почему?

– Не было необходимости. Тернер хранил в своей квартире ее снимок. Если бы вы не настояли завернуть в кафе, теперь смотрели бы на ее лицо.

«О, Мустафа! – захотелось воскликнуть мне. – Как это знакомо!»

– Вы регулярно обыскивали его жилище?

– Не то чтобы регулярно… – Мой вопрос его немного смутил.

– Мустафа, – начал я. Он посмотрел мне в глаза. – Если вы хотите, чтобы я провел полноценное расследование и подготовил убедительный отчет, вы должны рассказать все.

Он ответил неохотно:

– Один из наших консультантов по электронике с той стороны границы снабдил нас специальным устройством, которое считывало и записывало удары по клавиатуре его компьютера. Разумеется, нам пришлось проникнуть в его квартиру, чтобы его установить, а затем еще раз – чтобы забрать.

Едва сдержал улыбку и немного расслабился, когда заметил след усмешки на лице Мустафы. Но он тут же взял себя в руки. Я состроил восхищенную мину:

– Устройство начинало регистрировать самые первые удары по клавишам, когда Тернер входил в Интернет. Другими словами, его пароль доступа. Вот почему вы не могли оставить устройство в квартире. Удалось проникнуть в базу данных ЦРУ?

– Не на все уровни. Код доступа только первый этап. Потом предусмотрено еще много проверок. Нам так и не удалось подняться выше сплетен. – В ответ на мой вопросительный взгляд он добавил: – Мы это так называли, потому что в основе своей это сплошная муть – белиберда, о которой там так любят поговорить.

Сначала я хотел дождаться утра и только тогда навестить квартиру Тернера. Но в этом городе, кроме того, что перепихнуться, заняться оказалось решительно нечем. Ситуация начинала меня интриговать, и я решил держаться Мустафы. Митч Тернер проживал буквально за углом того места, где мы сидели, в пятиэтажном многоквартирном здании неподалеку от полицейского участка. Когда мы вошли, консьерж, проживающий и работающий в комнате с односпальной кроватью, телевизором и видом на вход, отвернулся от Мустафы с каменным лицом.

– Буддист. Один из ваших, – объяснил мой провожатый.

– Вы его запугали, чтобы взять ключ?

– Ничего подобного. – И после паузы: – Не потребовалось.

Пока мы добрались до верхнего этажа, я задохнулся и вспотел от вечернего зноя. А на Мустафу подъем как будто никак не повлиял. Переступив порог квартиры, я был поражен тем, что увидел из окна: полицейский участок окружала плотная толпа юношей и девушек, и из сотен дешевых магнитофонов ревела смесь тайской и малайзийской поп-музыки.

Обменялся взглядом с Мустафой, и тот кивнул в сторону хозяйской спальни. Первое, что бросилось в глаза, – небольшая стопка книг; затем – на почетном месте рядом с односпальной кроватью фотография Чаньи в серебряной рамке.

Судя по всему, ее сняли в Штатах, потому что на ней была длинная куртка с капюшоном на подкладке, а сама девушка совершенно окоченела – так могут замерзнуть только наши соплеменники в северных краях. Но выглядела счастливой, и на лице сияла знакомая удивительная улыбка. Хотя под теплой паркой фигуры не было видно, смотревший на фотографию сразу понимал: перед объективом позировала на редкость привлекательная женщина. В фотографии угадывалось нечто особенное. Я решил, что камеру держал влюбленный в Чанью мужчина.

Какое жуткое упражнение на проницательность восприятия – словно со страниц учебника по буддизму. Прокрутил в мозгу тот момент в баре, когда Чанья соблазняла тупого, угрюмого культуриста-развратника, и поставил на его место в высшей степени здравого, образованного, нежного мужчину, давно ее знающего и, без сомнения, боготворившего. «Я так чертовски одинок», – сказал он ей. Почему красотка его убила? Почему надругалась над телом? Я заглянул в глаза Мустафе, но в них было пусто. Ни малейшего любопытства по поводу личной жизни фаранга. Меня заинтересовало, как обходится этот человек со своими мозгами, когда ему тошно – ведь даже у фанатиков случаются такие моменты. Наверное, они считают их просто отсрочкой положенного им рая.

– Вы знаете, кто она такая?

Мустафа пожал плечами. Какая разница? Приехавшая издалека шлюха, – для него она значила не больше пустого места. Ведь эта женщина не участвовала ни в одной из интересовавших его войн. Я позволил себе задержать взгляд на ее лице – вот она, знакомая улыбка. Мустафа никогда бы не догадался, как екнуло мое сердце. Я вынул фотографию из рамки и положил в карман. И, чувствуя, что неспособен больше размышлять о загадке снимка, стал разглядывать стопку книг. «Приключения Гекльберри Финна», Библия в черном переплете, биография шпиона ФБР Роберта Ханссена, написанная Норманом Мейлером и Лоуренсом Шиллером, перевод «Ада» Данте, Коран на английском языке и «Энциклопедия паукообразных: в помощь опытному энтомологу. Проблемы определения и классификации азиатских пауков». Пролистав яркие цветные таблицы – скорпионы красочно вспыхнули под ультрафиолетовым освещением, – я поднял глаза на Мустафу.

– Забыл вам сказать – он их собирал. Мы решили, что Тернер ненормальный, когда увидели его ползающим по темным улицам с маленьким сачком и склянкой.

Остальные книги были на японском, так что ни один из нас не мог понять, о чем идет речь. Хотя в одной из них имелись картинки – литографии, изображающие дуэли самураев на их знаменитых кривых мечах. Я решил, что это своего рода учебник. Фотографии самурайских мечей сопровождались иллюстрациями, которые рассказывали, как изготовлялось оружие.

– Он свободно владел японским, – объяснил Мустафа. – Мы предположили, что японистика – его специальность, благодаря которой он попал в ЦРУ. У него были друзья-японцы.

В конце концов Мустафа все-таки поддался чувству отвращения, которое испытывал с того момента, как попал в квартиру американца.

– Не понимаю я этой детской мечты командовать миром. Взгляните на эти книги, на его жизнь. Тридцатилетний подросток, ребенок-потребитель, он хватает культуру с полок супермаркета: самурайская ерунда, шлюха из Бангкока, немного христианства здесь, немного ислама там – и все только в свободное время, когда не ловит пауков и не курит опиум. – Губы Мустафы сложились так, будто он хотел сплюнуть.

– Курит опиум?

Мусульманин что-то проворчал, не желая продолжать.

Я шел за ним по квартире и замечал, как он бросает презрительные взгляды в каждый укромный уголок. На полке в глубине свободной спальни мы обнаружили аквариум. Мустафа всмотрелся внутрь и покачал головой:

– Их никто не кормил.

Там, за стеклом, валялись высохшие трупики покрытых волосками тарантулов, погибшая самка-скорпион с детенышами на спине, мертвые пауки висели в своей паутине – картина, словно после всемирного катаклизма.

В шкафу Мустафа нашел дешевый телескоп, вроде тех, что можно приобрести в обычном универсальном магазине. Наш обмен взглядами был классическим примером телепатии. Если Митчу Тернеру требовался телескоп, почему он не убедил ЦРУ снабдить его хорошей, современной моделью? И с какой целью использовал вот этот?

– Наблюдал жизнь вокруг полицейского участка, – хмыкнул мой провожатый.

Больше мы ничего существенного не обнаружили, во всяком случае, такого, что могло бы объяснить насильственную смерть Митча Тернера. Я не заметил в квартире портативного компьютера, но Мустафа объяснил, что каждый раз, когда американец покидал надолго жилище, он брал его с собой. Видимо, следовал обычным инструкциям и прятал в банковском хранилище – сейфе или ячейке для ценностей.

Больше мы в этот Вечер не могли ничего предпринять и ушли из квартиры. Мустафа запер дверь на ключ.

Ночь бурлила незатихающей жизнью. Город оглушал мелодиями диско, повсюду вспыхивали неоновые вывески дешевых гостиниц. Мимо прошел высокий, коренастый малайзиец с тремя девушками. Зачем ему целых три? Я покосился на Мустафу. Но мусульманин, судя по всему, ушел в некое пространство, где спасался от действительности. Сомнительно, что он вообще их заметил – трех радующихся жизни девчушек. Видимо, в системе его предрассудков женщины представляли собой зло в чистом виде и являлись посланцами сатаны. Похоже, малайзиец и девушки собирались как следует встряхнуться, а затем уснуть сном праведников. Я не стал объяснять Мустафе, что в таких ситуациях женщины нередко радуются, когда подворачивается коллективная работа. Они считают это удачной сделкой: можно запросить больше, а трудиться меньше. К тому же, обслуживая клиента, приятно иметь рядом подружку или коллегу, с которой можно поболтать на родном языке. Для деревенских девушек это не в новинку – они привыкли вместе горбатиться на полях и, коротая время, смеяться, кокетничать, шутить, при этом едва замечая, чем заняты руки. Наверное, и этого крупного малайзийца воспринимали рисовой плантацией и, вызывая у него эрекцию, обсуждали курс обмена долларов на баты. Мне было жаль Мустафу – уж слишком решительно парень отрицал этот естественный танец жизни, ее забавную сторону. Удивительно другое – запутавшийся в себе американец принимал жизнь такой, какая она есть.

Ни в одном из кафе не оказалось свободных столиков, во всяком случае, таких, чтобы не мозолить другим глаза. Поэтому пришлось устроиться в вестибюле моего отеля, превращенного в подобие зала борделя. На всех диванах расположились девушки, и вскоре мы заметили темнокожего молодого мужчину с усами ниточкой, который время от времени подходил то к одной, то к другой. Фарангам непривычно, что все устраивается настолько быстро – как правило, минут за пять. Никаких романтических прелюдий – азиатский тип сделки. Женщин это устраивает – они могут успеть обслужить еще одного клиента. Некоторые пары прямиком направлялись к лифтам, но большинство шли на улицу – в дискотеки, где юные кавалеры демонстрировали свое умение подпевать караоке, а их дамы восхищенно хлопали в ладоши.

Мустафа не хотел ничего этого видеть, поэтому мы выбрали свободный столик в самом углу. Ему еще предстояло кое-что объяснить. Я молчал и ждал.

– Вы недоумеваете, почему мы проявили столь пристальный интерес к этому конкретному человеку, хотя таких, как он, в Таиланде очень много?

– Да.

– Чтобы получить исчерпывающее объяснение, спросите моего отца. По его словам, Митч Тернер – совершенный продукт Запада. Подобно тому как разведывательные службы разбирают на части бомбы террористов, чтобы понять, как они устроены, мы тоже должны заглянуть в душу чудака, человека-бомбы, и исследовать его нутро. Ведь, в конце концов, он не сам себя придумал, он – творение своей культуры.

– Его наивность, смятение, отсутствие стержня?

– Все вместе взятое. Но больше всего отца интересовали его религиозные метания. Вы должны понять: хотя мой отец прекрасно образован, он почти не знаком с фарангами, тем более с американскими шпионами. Отец – великий имам, знаток человеческих душ. Митч Тернер его сильно заинтересовал. Пока мы с ним не познакомились, отец, мне кажется, вообще сомневался, что у фарангов есть душа. Но, встретив Тернера и увидев, как тот запутался, как у него все мучительно ноет внутри, решил, будто понял, почему Запад таков, какой он есть. – На лице Мустафы появилось подобие улыбки. – Он словно вскрыл шифр и теперь мог свободно проникать в западное сознание. – Мусульманин посмотрел мне в глаза. – Отец признался, что никогда бы не поверил в самую возможность человека испытывать подобные муки и в то же время продолжать деятельную жизнь. – Впервые Мустафа разволновался, и это чувство нас сблизило. – И еще добавил, будто без войн Америка окончательно запутается и ей, чтобы выжить, придется превратиться в полицейское государство, поскольку у людей больше не осталось внутренней опоры. Американцев не победить в войне, но они не способны вынести мир.

– Ваш отец сделал эти заключения на основе исследования одного-единственного подопытного экземпляра?

– А почему бы и нет? Истинные знания исходят от Аллаха. Чтобы ими овладеть, не требуется никаких специальных методов – только маленький ключик, намек, который дал бы простор для работы духа.

Пока Мустафа говорил, я заметил, как он обводит взглядом окружающее, но при этом ничего не понимает, словно смотрит спектакль на незнакомом языке. Я же не мог не почувствовать профессионального интереса к происходящему в вестибюле. В мужчинах было всего понемногу: застенчивости, наглости, высокомерия, нетерпения; женщины, торгуясь, пытались угадать, какой им достанется любовник; и обе стороны испытывали близкое к оргазму облегчение, когда сделка бывала заключена. Сразу менялся язык их тел, и они, обнявшись, направлялись к лифтам или исчезали в ночи. Вероятнее всего, Мустафа если и видит в их поведении нечто достойное внимания, то один лишь грех, и, несомненно, рано или поздно порочные связи будут искоренены Аллахом, наряду с другими видами деятельности, в моем представлении – сугубо человеческими.

Когда я сообщил о намерении пойти спать, Мустафа поднялся с видом человека, выполнившего грязную работу.

ГЛАВА 14

Вернувшись в номер, я совершил ошибку, выпив пару бутылок пива «Сингха» из комнатного мини-бара. Они вырубили меня на несколько часов, а по пробуждении властно заявили о себе жажда и легкая головная боль. Мой тебе совет, фаранг, пей на отдыхе «Клостер» или «Хайнекен». Этот продукт гораздо чище. Но хуже было другое: сон улетучился, и когда я включил при помощи пульта дистанционного управления телевизор, на информационной строке высветилось время – утро, четыре часа тринадцать минут. Лежал в постели и вспоминал недавний сон – в грезах ко мне явилась Чанья. «Постановка» света, выражение ее лица и вся атмосфера сказали мне, что это было своего рода послание, хотя я и не сумел расшифровать его значения. Мы с Чаньей как-то обсуждали буддизм. Она тоже отличалась проницательностью в медитации. Наши истоки были очень сходными, и обоим часто приходило на ум, что мы уже встречались в прошлых жизнях, и скорее всего не в одной. Говорить об этом стеснялись, но казалось, будто мы из тех родственных душ, которые пересекаются в каждой последующей жизни. Но для того чтобы они вступили в полнокровные отношения, карма должна очень сильно благоприятствовать, и это будет сродни просветлению. Гораздо чаще мы взираем друг на друга с расстояния, словно ангелы-хранители. Я считал, что в данный момент я ее ангел-хранитель, однако во сне получалось наоборот. Не в силах оставаться на месте, спустился в вестибюль.

Все девушки исчезли, кроме пяти, расположившихся на паре диванов. Из подслушанных обрывков разговоров стало ясно, что лишь у двух этим вечером были клиенты – остальным трем не повезло, и они жаловались на переизбыток женщин в городе. На всех не хватает мужчин. Портье спал за конторкой, уронив голову на сложенные на столе руки. Когда я попытался его разбудить, он вздрогнул, а в ответ на просьбу пустить меня в бизнес-центр, где есть доступ в Интернет, угрюмо мотнул головой. Я предложил деньги, но он отказался. Бизнес-центр открывался не раньше девяти утра. Но и я был в настроении поупрямиться – хотел было пригрозить, что устрою на заведение полицейский налет, но решил все же границы не переходить – стал уговаривать, рассмешил, опять предложил наличные. На этот раз он согласился и позволил воспользоваться имеющимся за конторкой гостиничным доступом в Сеть.

Мне безумно хотелось проверить свою электронную почту – не пришел ли ответ от супермена. Ознакомившись со списком входящей корреспонденции, я почувствовал, как тускло и тяжело стало на душе – ничего похожего на письмо от Майка Смита не обнаружил. Что ж, удивляться не приходилось, даже если учесть одиннадцатичасовую разницу во времени с США. Пару минут просматривал обычную деловую муть (еще одна шайка неуправляемых стариков, отлично вздрогнувших в нашем баре шесть месяцев назад, выражала желание приехать на Рождество). И только тогда заметил свежее послание от: [email protected].

Сообщение было очень кратким: «Сончай, вот дневник, о котором я говорила».

Зато приложение оказалось «тяжелым» – объемом пятьсот килобайт, почти как роман, и, разумеется, на тайском языке. Начал читать и был поражен ясностью и простотой изложения. Только благородная душа может писать таким стилем. Я целиком погрузился в текст. Портье начал проявлять нетерпение – пришлось снова его подмазать, чтобы он разрешил распечатать дневник. Забрал бумаги наверх и до конца ночи, не отрываясь, изучал. Поэтому утром вышел в вестибюль к Мустафе с синяками под глазами.