Текст книги "Бангкокская татуировка"

Автор книги: Джон Бердетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Когда мы направлялись по улице к жилищу Тернера, у моего провожатого зазвонил мобильный телефон. На самом деле аппарат не произвел никаких звуков, только стал вибрировать в кармане, откуда Джаэма его немедленно извлек.

– Они уже там.

– Кто?

– А как вы думаете?

Мы завернули за угол, и Мустафа кивнул на дом Митча. Два фаранга в кремовых тропических деловых костюмах, белых рубашках и галстуках готовились войти в подъезд.

– Теперь понимаете? Они не столько глупы, сколько считают дураками всех окружающих. Не хватало только написать на костюмах «ЦРУ», но им кажется, что мы недостаточно умны, чтобы сообразить, чем они тут занимаются.

Может, в его словах и был смысл, но я понимал, что теперь нам придется прекратить изучение квартиры Тернера. Не вполне уверенные, что делать дальше, мы нашли кафе с видом на улицу. Я заказал «Севен-ап», Мустафа – снова воду. Нас обоих интересовало, как эти два фаранга в деловых костюмах найдут общий язык с консьержем и пройдут наверх.

Дело, видимо, оказалось не из легких, поскольку через несколько минут они вышли из дома с хмурыми лицами. И, как мне показалось, встревоженные. Мустафа посмотрел на меня с оттенком презрения: «Ну, коп, как ты теперь намерен поступить?»

– Смотри. – Я подошел к двери и окликнул американцев: – Могу вам чем-нибудь помочь? – Они остановились, немного удивленные, но довольные, что обнаружили в этой дыре человека, свободно говорящего по-английски. – Похоже, вы, ребята, потерялись, – продолжал я, улыбаясь соответственно словам. При этом не мог решить, какой выбрать акцент – хотя способен изобразить и английский, и американский. Обычно, общаясь с американцами, пользуешься английским, и наоборот – смысл в том, что одна культура действует на другую пугающе. Но теперь, повинуясь инстинкту, заговорил с американским акцентом, но расцветил его иммигрантским восторгом, и оба в тот же миг решили, будто у меня на лбу напечатана «зеленая карта», следовательно, лучше ничего и не придумать.

Мы стали разыгрывать сценку «Симпатичный американец за рубежом» – особый жанр пантомимы, призванный показать превосходство культуры фарангов и тупость местного населения, низкие стандарты здешнего здравоохранения и отвратительное состояние канализации – и все это на подсознательном уровне, так что с губ не слетает ни единого неполиткорректного слова. С помощью ключевых реплик я воссоздал образ субъекта из этих краев – буддиста, не мусульманина, – который только что вернулся в отпуск из Соединенных Штатов и с презрением взирает на родной город. Мустафа скрылся в психологическую тень и оттуда время от времени бросал на меня злобные взгляды.

Пока мы говорили о пустяках, я изучал американцев. Старшему было лет пятьдесят пять – высокий, жилистый, с военной выправкой и короткой стрижкой ежиком; его тонкие губы выдавали жестокий ум. И нечто еще, что никак не получалось. Не очень американское, не очень человеческое. Тебя удивит, фаранг, если я скажу, что добрых десять процентов существ, которые проходят мимо нас в людском обличье, вовсе не люди? Это продолжается уже несколько столетий – они пришельцы с дальних рубежей Вселенной и вынашивают тайные планы. Назовем их «силами специального назначения с другой стороны». Решающей схватки ждать уже не долго.

Второй оказался молод, хотя, наверное, не настолько, как выглядел. Для человека из тропиков, вроде меня, светлые волосы и простецкое нордическое лицо – скулы, как в комиксах, – тянут лет на семнадцать, однако не исключено, что ему было от двадцати пяти до тридцати.

Внезапно я стал ключом в их поисках счастья. Американцы расплылись в улыбках и, представляясь и пожимая руки, разыграли неуклюжую пародию на восточное смирение и почтение. Хорошо хоть догадались вести себя вежливо.

– Так вот, – приклеенная улыбка так и осталась у меня на лице, – я приехал сюда в поисках семейных корней. Родился в этих краях, но когда был еще ребенком, родители, слава Богу, подались в Штаты.

Не в силах сопротивляться патриотическому чувству, тот, что моложе, весь просветлел, а его старший коллега просто кивнул.

Они вошли в кафе и заказали колу. Судя по языку мимики и невольных жестов, им не терпелось избавиться от Мустафы. Мусульманин молчал, словно спрятавшись под невидимой паранджой, и от этого американцы начинали нервничать. А я продолжал гнуть свое;

– Захотелось прокатиться еще дальше на юг. Вот и решил воспользоваться поездом джунглей, о котором пишут в книгах. Это должно быть что-то.

– Вот как? – вежливо переспросили американцы, но при этом обменялись взглядами.

– А вы сами туда или оттуда?

Новый обмен взглядами.

– Мы здесь по делам.

– В этакой-то дыре? Не собираюсь выспрашивать, хотя не могу себе представить, какие у американцев могут быть здесь дела. Кругом одни мусульмане, а по ночам сплошные секс-гулянки.

Соответствующие гримасы.

– Мы прибыли только вчера вечером. Прилетели самолетом из Бангкока в Хатъяй, затем четыре часа на такси. Не представляли, чего здесь ждать. Ни один из нас раньше здесь не был. Сказать по правде, мы ищем коллегу.

– Американца?

– Именно. Не могли бы мы… э-э-э… – Мустафе последовал явственный намек убраться, но тот и не подумал. Американцы опять переглянулись и обменялись кивками. – Видите ли, откровенно говоря, мы беспокоимся за нашего друга. От него целую неделю не поступало сведений. У этого человека типично американская внешность, а здесь типично исламский город.

– Плохо. – Я встревоженно потряс головой. – Просто ужасно.

– Ужасно или нет, мы не знаем. Но хотелось бы выяснить… э-э-э… – Казалось, что в присутствии Мустафы им трудно выговорить, что именно хочется выяснить.

– Я правильно подумал, что ваш коллега живет в квартире в здании напротив? Я видел, как вы из него выходили.

– Точно. А выяснить мы хотели вот что: существует ли неофициальный способ туда пройти – взглянуть на его квартиру, но не вовлекать в это дело полицию? Просто убедиться, что с ним ничего не случилось.

– Неофициальный? – Я нахмурился и склонил голову набок.

Покашливание.

– Понимаете, мы не так хорошо знакомы с вашей страной и меньше всего хотели бы нанести кому-нибудь обиду, но если существует возможность, чтобы авторитетный человек поговорил с консьержем… Вы сами отсюда, знаете язык. Может быть, у него есть ключ? Мы только хотим удостовериться, что с нашим другом все в порядке.

Я продолжат непонимающе хмуриться, но добавил к этой мине намек на особую «алчность третьего мира».

– Готовы заплатить за потраченное вами время.

– Более чем готовы. Для нас взглянуть на его квартиру дорогого стоит. – И в ответ на мои удивленно изогнутые брови старший американец добавил: – Вас тоже не обидим.

– Оставьте себе ваши деньги, – отрезал я. – Пойдемте, поинтересуемся, что можно устроить. – И, сосредоточенно нахмурившись, спросил: – Но на случай, если вмешаются власти, мне необходимо точно знать, кто вы такие. У вас есть паспорта?

– Паспорта? Конечно.

Появились синие паспорта с орлами на обложке. Я убедился, что у обоих деловые визы, и вернул паспорта. Фамилия старшего – Хадсон, молодого блондина – Брайт.

– Что у вас за бизнес? Вы работаете в Таиланде?

Оба без запинки владели совместной легендой. Они представлялись ответственными работниками телекоммуникационной компании – больше по части инфраструктуры, а не рынка. А Митча Тернера направили сюда будто бы для того, чтобы он выяснил ситуацию на границе. Никто не станет вкладывать деньги в серьезное производство, если существует угроза, что напряжение в обществе или терроризм похоронят проект.

– Значит, он нечто вроде промышленного шпиона? – поинтересовался я.

Слово нисколько не сбило их с толку.

– Нет-нет, шпион – это перебор. Скажем, авангард оценщиков жизнеспособности потенциальных проектов.

– Понятно, – кивнул я. – И вы считаете, что он мог не понравиться здешним мусульманам?

Оба насупились. Я, кажется, задел их за живое.

– Это в самом худшем случае. Но не исключено все, что угодно. Может, он лежит в постели с каким-нибудь приступом. Или его сбил грузовик. Пока не попадем в квартиру, очень трудно строить предположения.

Мы вчетвером перешли на другую сторону улицы. Мустафа нашел способ сопровождать меня в комнату консьержа, а затем назад, когда я торжествующе держал в руке ключ от квартиры Митча Тернера.

– Деньги здесь говорят сами за себя.

Пришлось преодолеть три пролета лестниц – все сразу же вспотели на тропической жаре. И вот мы уже в квартире Тернера. Американцы быстро огляделись, им сразу стало ясно, что их коллеги здесь нет. Судя по всему, они искали нечто конкретное – я решил, что портативный компьютер. А все остальное их нисколько не интересовало. Мы с Мустафой наблюдали, как оба рылись в шкафу. Удивленно покосились на пустую серебряную рамку, но только пожали плечами. Наконец старший, тот, чья фамилия была Хадсон, сдержанно улыбнулся:

– Его здесь нет. И мы не нашли никаких признаков того, что наш друг покинул квартиру в спешке.

Мустафа тем временем расположился в дверях, загораживая своими широкими плечами выход из квартиры, и недобро поглядывал на американцев.

– Они что-то прикарманили, – бросил Джаэма по-тайски. – То, что нашли в шкафу в спальне.

Я изобразил на лице разочарование и сосредоточенность, занял место рядом с Мустафой и посмотрел Хадсону в глаза:

– Слушайте, ребята, мы заметили, как вы присвоили чужое.

Американцы переглянулись.

– Мне кажется, мы имеем на это право, – заявил Брайт, тот, что моложе. На лице выражение скрытого торжества: из глубины его существа рвался наружу не кто иной, как Кларк Кент. ^[26]Старший, похоже, сомневался. Смотрел сквозь меня, и трудно было делать какие-либо предположения о его намерениях.

– Вас привели сюда с добрыми намерениями, – сказал я. – И мы не можем позволить воровать.

– Видите ли, – начал Брайт, но, повинуясь жесту Хадсона, замолчал.

– Мы здесь по государственным делам, – весомо заявил старший. – По делам правительства США.

Брайт покосился на меня: неужели и этого недостаточно?

– Откуда мне знать?

– Ниоткуда. Придется поверить на слово.

– Неужели? У Тайской королевской полиции может быть иное мнение. – Я достал удостоверение. Брайт смутился на манер всех белых: покраснел, странно скривил губы и то и дело бросал взгляды на изучающего мой документ Хадсона. – Из этой комнаты ничего нельзя выносить.

Американцы повели глазами, давая понять, что я не представляю, с кем имею дело (такие важные, бла-бла-бла), поэтому пришлось разыграть злого тайца. Внезапно появившееся на моем лице циничное выражение ясно говорило: «месть третьего мира начинается именно здесь – вы, конечно, можете совершать беззакония, но что последует дальше? Смоляное чучелко ^[27]становится все более липким – вам, разумеется, не хочется провести неделю в тайской тюрьме, а то и целый год». Угроза «топким болотом» подействовала: Хадсон толкнул локтем Брайта. Тот понял сигнал, извлек из кармана предмет и протянул с видом, ясно говорившим: «Компетентные люди прищемят тебе хвост, и мы все получим обратно». Я так и не смог понять, что это была за штуковина – плоский овальный предмет из гладкой серой пластмассы примерно два с половиной дюйма в длину, три четверти дюйма в ширину и полдюйма в толщину со словами «Микронакопитель „Сони“».

Атмосфера стала напряженной. Я вывел цэрэушников из квартиры и позволил им наблюдать, как Мустафа, этот темнокожий мусульманин, запирает дверь, а затем с хозяйским видом кладет ключ себе в карман. Мне пришло в голову, что его отец не одобрил бы наших действий. Но, обвинив американцев в преступлении, мы сбили с толку шпионов. На улице, где царила неистовая жара и мелькали мусульманские одежды, они смутились еще сильнее и удалились не попрощавшись.

ГЛАВА 15

Наступило время ленча, но у нас с Мустафой оказались разные вкусы. Он покинул меня ради мусульманского ресторана, а я обнаружил тайскую закусочную, знаменитую пикантным шоу из морской жизни. Мог бы поесть с Мустафой барашка, но хотел побыть один. И пока ждал начала представления, достал из кармана фотографию Чаньи. Теперь я, пожалуй, предпочел бы иное развитие событий – как это представлялось с самого начала: беспричинный всплеск насилия со стороны проститутки, доведенной до нервного срыва. Но все безгранично и до бесконечности усложнилось. Понятия не имел, что происходит и куда все это приведет.

Я все еще оставался в мрачном расположении духа, когда к ресторану на пикапе-внедорожнике марки «тойота» подъехал Мустафа и с ним трое молодых ребят. По тому, как оттопыривалась их одежда, я догадался, что они – охранники. Мы с Мустафой сели в кабину к водителю, а телохранители, повязав от пыли головы и лица платками, тряслись на скамейке в открытом кузове.

Дорога из города вела на северо-восток, но вскоре твердое покрытие кончилось, и мы продолжали путь по накатанной колесами колее. В машине не было кондиционера, и пришлось открыть окна. Температура здесь всегда на несколько градусов выше, чем в Бангкоке. Вроде не такие большие цифры, но когда они подходят к пределу, который способен выдержать человеческий организм, сразу начинаешь думать по-другому. На разбитой дороге «тойота» снизила скорость, и у меня возникло ощущение, что я перемешаюсь в движущейся духовке. Здесь выпадало много дождей, и растительность, даже для Таиланда, казалась необыкновенно пышной. Когда водитель наконец остановил пикап, всех оглушила пронзительная тишина. Нас больше получаса швыряло и кидало в гремящей машине, а здесь безмолвие нарушали только цикады.

Мустафа поманил меня за собой, и я последовал за ним в спокойную долину, где единственными строениями оказались большой деревянный дом на сваях и крохотная мечеть, из досок, выгнутых таким образом, чтобы образовать купол. Мустафа попросил подождать с охраной, пока он зайдет к отцу. Но вскоре появился с радостным выражением лица и дал знак подниматься по лестнице. Внутри мечети меня с обычным радушием приветствовал старик с пылающим в темных глазах огнем. Мы сели на коврики и выпили мятного чая. Мой отчет, хоть и краткий, выслушали с интересом. Учитывая тот факт, что в спальне Митча Тернера в Сонгай-Колоке была обнаружена фотография Чаньи, любой соображающий полицейский сделал бы вывод – убийство по каким-то причинам совершила именно она. Оба знали друг друга; Чанья явилась к Тернеру в гостиницу, когда тот приехал в Бангког. Чтобы ни произошло в номере, оттуда живой вышла только девушка.

Пока я говорил, имам изучал мое лицо.

– Однако ваш полковник до странности упорно защищает эту проститутку. Почему?

– Она – работница высшей квалификации. Такое время от времени случается. Защищает, и все.

– Вы оформите свой отчет в письменном виде?

– Не могу без соответствующего разрешения.

Последовала долгая пауза. Мустафа сердито покосился на меня.

– Но предупредите нас, если под давлением американцев полковник Викорн изменит решение? – спросил старик.

– Хорошо. – Мне в голову пришла рискованная мысль, захотелось задать вопрос, но я стеснялся, поскольку в нем содержалась мистическая подоплека. Но потом решился – что терять? – Вам что-нибудь говорит имя дон Бури?

Отец и сын недоумевающе посмотрели на меня.

Встреча подошла к концу. Я вернулся в город в пикапе, причем Мустафа, обуреваемый некоей кармической неотвязной мыслью, всю дорогу молчал. Даже едва попрощался.

Возвратившись в гостиницу, я, мучаясь недобрыми предчувствиями, позвонил полковнику Викорну.

– Только что здесь все закончил. – И рассказал о Хадсоне, Брайте и фотографии Чаньи.

– Дальше!

– Уверен – убила она.

С нетерпением:

– Что еще нового?

– Следовательно, мусульмане здесь ни при чем.

Пауза.

– Надеюсь, ты не собираешься воскресить свою склонность к излишнему сочувствию другим?

– Дело не в излишнем сочувствии, а в практической политике. Если мы попытаемся все свалить на «Аль-Каиду», здесь это вызовет ответную реакцию.

Еще более нетерпеливо:

– Никто не собирается обвинять «Аль-Каиду». Ты сам записал показания Чаньи, будь они неладны. Девчонка действовала в целях самообороны.

– Чанья знала Тернера еще по Штатам. Он хранил в квартире ее фотографию. Кроме того, наша красотка послала мне копию дневника, который вела в Америке. Они давно стали любовниками.

Долгая пауза.

– Тебе лучше вернуться.

– Я считал, что должен подготовить письменный отчет.

– Нет.

– Если ЦРУ обнаружит, что убийца и жертва были знакомы, легенда провалится и вы обвините мусульман. Ведь таков план Б?

– Возвращайся.

– А если американцы надавят и наше правительство напортачит, на юге разразится война.

– Есть война или нет войны, люди все равно умирают. На юге всегда было неспокойно. Разве ты не хочешь спасти Чанью?

– Я не хочу стать причиной мятежа.

– Скажешь Будде, что во всем виноват я. Повиновение – неотъемлемая часть Восьмеричного пути, ^[28]ты это время от времени забываешь. Слушайся меня – никакого письменного отчета!

ГЛАВА 16

Вот что такое реинкарнация, фаранг (если это, конечно, тебя интересует): ты отдыхаешь на прекрасном балконе под звездным небом, божественная музыка звучит с таким утонченным совершенством, которое едва можно вынести. И вдруг происходит нечто ужасное: магические звуки распадаются и превращаются в непристойную какофонию. Что случилось? Ты умираешь? Можно сказать и так. Этот отвратительный шум – первый крик ребенка, то есть твой. Ты рождаешься в человеческом теле, накрепко привязанный ко всем ранее совершенным провинностям. И следующие семьдесят лет будешь изо всех сил стремиться к той самой музыке, которую только что слышал. Неудивительно, что ты плачешь.

ЧАСТЬ III

ЗАМОРОЧКИ ЗИННЫ

ГЛАВА 17

Фаранг, прими мои нижайшие извинения. По возвращении в Крунгтеп я собирался перечитать дневник Чаньи и поделиться с тобой его содержимым (не обманываю), но долг и честолюбие принудили меня отложить это занятие. Около шести утра (рейс с юга задержался, и пассажиры поднялись на борт самолета только после полуночи) я в своей хибаре у реки занялся распаковкой чемоданов, и тут раздался звонок мобильника. Оказалось, что меня разыскивает грозная помощница Викорна – лейтенант полиции Манхатсирикит, которую не так уж небезосновательно прозвали Мани. ^[29]

– Полковника в пределах досягаемости нет, и с ним невозможно связаться, так что ситуацию придется разруливать тебе. В гостинице «Шератон» на Сукумвит случай «транс восемьсот восемь». Главный менеджер наложил в штаны, боится огласки. Срочно дуй туда. Только прихвати с собой кого-нибудь.

– Почему я?

– Кому же, как не тебе – речь идет о «секретной папке».

– Зинна?

– Разве можно о таком по телефону.

Набрал номер Лека, долго-долго звонил и наконец вырвал его из объятий Морфея. Но когда сознание стажера прояснилось и он сделался, как обычно, почтителен, я велел ему выйти из дома и ждать меня в такси.

В «Шератоне» нас встретил главный менеджер – элегантный, но не на шутку перепуганный австриец (из тех европейцев, которые проводят добрую часть жизни, пытаясь спрятать лысину под тремя волосинками. В прошлой жизни он был воплощен в женщину – заносчивую, высокомерную и притом француженку. Проблемы начались, как обычно, при перемене пола. Прежде он, то есть она, до самой гробовой доски не знал горя с шевелюрой).

Менеджер проводил к лифтам, и мы поднялись почти на самый верх, где располагались многокомнатные номера. Перед дверью с цифрой 2506 управляющий достал ключ и повернулся к нам:

– Горничные из обслуживания номеров обнаружили его сегодня рано утром. Они хотели забрать тележку с посудой, оставшейся со вчерашнего вечера, и постучали в дверь. А когда никто не ответил, решили, что постояльца в номере нет. С тех пор туда никто не заходил.

Мы переступили порог. Лек взглянул на труп и немедленно упал на колени, вознося молитвы Будде, чтобы нас не коснулась печать смерти и миновали несчастья. Менеджер изумленно уставился на моего напарника, и мне пришлось попросить австрийца подождать в коридоре.

На диване лежал на боку японец в элегантном домашнем костюме. Характерная дырка во лбу красноречиво свидетельствовала о профессиональном умении стрелка. Я заметил трупное окоченение, но не мог вспомнить, как соотнести степень одеревенения тела с моментом наступления смерти. Не помог и Лек, хотя он недавно окончил академию. Я расстегнул на трупе рубашку, желая убедиться в отсутствии других ран, хотя не сомневался, что ничего не найду.

– Ни царапины, – сказал больше себе самому. Мне было уже ясно, что в номере следов не найти. Так зачем тратить время на их поиски? Я пригласил менеджера.

– Профессионально сработано. Единственное отверстие от мелкокалиберной пули между глаз. Он давно у вас проживал?

– Вообще не проживал. Должно быть, его пригласил наш постоялец, который, разумеется, испарился. Господи, зачем им понадобилось устраивать разборки именно в нашей гостинице?

Зазвонил мой сотовый. Вызывал полковник Викорн.

– Чем занимаешься?

– Я в «Шератоне»…

– Мне известно, где ты. Срочно дуй оттуда.

– Но Мани сказала, что это дело касается «секретной папки» Зинны.

– Именно поэтому немедленно линяй. Западня, чистой воды провокация. Но я не попадусь на приманку. Пусть расследованием занимается чертова армия. И учти: не должно быть никаких свидетельств там твоего присутствия. Будем действовать ему на нервы молчанием. – Викорн, хоть и выбрал стратегию умеренности, сам кипел от гнева.

Я помрачнел и посмотрел на труп:

– Получается, что это – визитная карточка генерала?

– Он дает нам понять, что снова обрел форму после трибунала.

Боковым зрением я видел, что Лек принимает позы классического тайского танца перед длинным зеркалом напротив дивана. Он мог стоять на одной ноге и с невероятным изяществом натягивать тетиву воображаемого лука. Я пожалел, что позвал обратно менеджера.

– И кто в таком случае жмурик?

– Обосновавшийся в Бангкоке скандальный журналист, которого наняла какая-то японская группа защитников окружающей среды, чтобы он высказался по поводу того, как японцы губят в Азии леса, – проворчал Викорн. Сам полковник тоже вкладывал деньги в тайско-японскую корпорацию, угрозами сгоняющую крестьян с их земель в Исаане и засаживающую эти территории эвкалиптами. Эвкалипты высасывают все грунтовые воды, поэтому с ними не могут ужиться никакие другие виды флоры. Земля становится бесплодной, но сами деревья быстро растут и обеспечивают япошек одноразовыми палочками для еды. Какого черта они не хотят пользоваться пластмассовыми? Не могу взять в толк. Если бы китайцы выбрасывали палочки после каждой трапезы, на планете не осталось бы ни одного дерева.

– Чем же он помешал Зинне?

– Наш дражайший генерал владеет тридцатью пятью процентами тайско-японской корпорации по лесовосстановлению и благоустройству территорий.

– Раньше он не перебегал вам дорожку.

– А вот теперь решил повыпендриваться – мол, мне нипочем законы. Вывернулся из-под трибунала и думает, что может утереть мне нос. – Полковник от возмущения едва мог говорить.

– И вы позволите, чтобы это сошло ему с рук?

– Я не собираюсь сталкиваться с Зинной лбами из-за такой мелочи. Это именно то, на что он рассчитывает. – Викорн некоторое время молчал, и тишину нарушало лишь его тяжелое, словно из пасти дракона, сопение. – Всегда найдется не один способ, как снять со змеи кожу.

– Что мне сказать главному менеджеру?

– Не будет никакой огласки. Так и скажи.

Я закрыл телефон и посмотрел гостиничному администратору прямо во взволнованные глаза:

– Все под контролем.

Он с тревогой вглядывался в мое лицо, стараясь понять, имею ли я в виду то, что хотелось ему, или нечто иное.

– А как быть с трупом?

– Его сегодня уберут армейские специалисты.

– Армейские специалисты? С какой стати им с этим связываться?

– С такой, что мы связываться не будем. Не могут же они навсегда оставить здесь тело. Их кто-нибудь вызовет. Не тревожьтесь – это всего лишь наши хитроумные тайские игры.

– Сколько я вам должен?

– Не говорите о деньгах. Приберегите для военных.

– Взгляните, – задержал меня Лек, когда мы уже собирались уходить. Я оставил рубашку на трупе незастегнутой, и он распахнул полы. – Вы когда-нибудь видели такую красивую бабочку? Она просто прекрасна!

Я постоял, изучая татуировку, на которую до этого второпях не обратил внимания. Лек оказался прав; работа отличалась большим мастерством – цвета одновременно нежные и яркие. Настоящий маленький шедевр.

– Ничего подобного раньше не видел, – проговорил мой напарник.

По дороге в полицейский участок между Петбурри-роуд и Тридцать девятой сой мы попали в плотную пробку – за окном такси стоял сплошной угарный газ с небольшой примесью воздуха.

– Вы знаете, что в соответствии с учением буддизма мир начался с трех человеческих существ? – спросил Лек.

– Да.

– Мужчины, женщины и трансвестита.

– Именно так.

– И мы, перевоплощаясь в течение десятков тысяч лет, перебывали всеми тремя.

– Ты прав.

– Но трансвестит всегда остается в одиночестве.

– Потому что это самая трудная часть цикла, – сказал я как можно мягче.

– Что такое «транс восемьсот восемь»?

– Убийство, ненаглядный мой. От стандартного обозначения в полицейских документах тяжких преступлений. Викорн окрестил их «трансами». Так и прижилось.

В участке нас встретила Мани (пяти футов ростом, такая смуглая, что казалась почти черной, и напористая, словно скорпион) и тут же направила к Викорну.

– Этого с собой не бери, – добавила она, не поднимаясь из-за стола, и кивнула в сторону Лека. – Старик рассматривает фотографии Рави.

Я побледнел, но ничего не ответил.

Наверху остановился в полном одиночестве на некрашеном полу перед дверью кабинета начальника.

– Кого несет? – откликнулся он на мой стук.

– Это я.

– Заваливайся.

Я вошел очень осторожно на случай, если Викорн, как обычно, пребывая во гневе, размахивал своим револьвером. Полковник и на этот раз извлек из ящика оружие, и оно лежало перед ним на столе. Но я заметил признаки похуже: на мгновение, встретившись с ним взглядом, понял, что шеф прокручивает в голове старые воспоминания, смакуя жуткое прошлое. Рядом с револьвером стояла почти пустая бутылка рисового виски «Меконг» и коллекция фотографий в виде пластмассового куба. На снимках был запечатлен сын Викорна Рави в ключевые моменты своей короткой жизни, а на центральном из всей серии красовалось его бездыханное тело.

В Восьмом районе эта история была для каждого из нас основой мифотворчества. Никто при этих событиях не присутствовал, но сделался известен каждый момент того, что произошло. Опишу несколько фотографий из кубической подборки, и этого, фаранг, будет вполне довольно для твоего прозорливого ума.

Снимок 1. Рави в нулевом возрасте. Викорн, муж четырех жен и отец восьми девочек, держит младенца так, словно у него в руках смысл всей жизни.

Снимок 2. Рави в возрасте пяти лет играет в детский гольф на пышном газоне с любящим отцом.

Снимок 3. Шестнадцатилетний Рави с признаками сильно избалованного отпрыска (ухмылка, золотой «Ролекс», мощный мотоцикл «Ямаха V-MAX», красивая девушка, которую парень уже почти развратил кокаином, алкоголем и сексом). Третьим в кадре – неприлично скалящийся папаша.

Снимок 4. Рави двадцати с небольшим лет в простеньком костюме от Гуччи стоит в имении отца в Чиангмай рядом со своим красным «феррари».

Снимок 5. Мертвый Рави. Струя крови из пробитого легкого окрасила алым его рубашку.

Мятеж мая 1992 года застал нас врасплох. Все решили, что это очередной военный переворот (с момента принятия в 1932 году нашей первой Конституции мы пережили тринадцать таких переворотов, причем девять из них увенчались успехом). Но на этот раз что-то изменилось в сознании простого народа. Генерал Сучинда, который в тот период являлся нашим премьер-министром, не ожидал ничего подобного и растерялся – угнетаемые вышли на защиту демократии. Несколько пуль должны были исправить положение. Приказ пришел непосредственно сверху. Зинна, в то время в чине полковника, был из тех офицеров, кто верил в силу личного примера (или сомневался, что его подчиненные станут стрелять в свой народ). Он достал оружие, огромный пистолет, и первым выпалил в толпу. Пятьдесят человек погибли в устроенной буддистам кровавой бане. За этим немедленно последовали всплески ярости и разгул демократии (или это следует назвать гражданской войной?). Судя по всему, у Рави не было намерений присоединяться к демонстрантам. Он случайно попал на своем «феррари» в гущу перегородившей улицу разгневанной толпы. Вскрытие показало, что его носовые ходы забил белый порошок, а умер парнишка, держа в руке полупустую бутылку виски «Джонни Уокер» с черной этикеткой, и процент алкоголя в его крови был довольно высок.

В итоговом отчете комиссии, расследовавшей восстание, ни словом не упоминаюсь о Рави, но каждый таец понимал, что происходило в голове Зинны, когда он брал на мушку уникальную цель. Надо сказать, Рави даже с большого расстояния выглядел как отпрыск богача. Зинна мог не знать, кто этот плейбой, но скорее всего немедленно сообразил, какого он роду-племени, и по всем законам феодального общества не должен был нажимать на курок. Но Зинна, в высшей степени активный гангстер от армии, несмотря на скромное происхождение, отличался исключительной задиристостью. Он не видел повода для особого отношения к молодому человеку и нарочно прицелился в продукт системы, которой служил, – высокомерного, испорченного, насквозь пропитого, пристрастившегося к наркотикам недоросля. Или все-таки узнал сына своего главного соперника? Викорн в этом не сомневался, поскольку Зинна приобрел звание полковника благодаря плодам своего отнюдь не малого оборота наркотиков. Только Зинна знал, что творилось у него в голове, когда нажимал на курок, но одним роковым выстрелом гангстер в армейских погонах развязал кровную вражду, которая кончается только вместе с жизнью. Неожиданным следствием его деяния стало превращение Викорна в пылкого демократа. Наш полковник понял, что только народ – единственная, крепкая палка, которой можно выпороть армию.

В этой войне случилось множество стычек, поскольку Зинна был отнюдь не слабым противником. Тогда Викорн, как все великие сказители, решил, что правду лучше всего облечь в форму художественного вымысла, и в прошлом году разгрузил машину морфия в брикетах в укромном убежище Зинны в Чиангмай. И сам же слил информацию тамошнему начальнику полиции. Разразился скандал, который чуть не утопил генерала, но Зинна защищался с присущей ему изворотливостью и продемонстрировал трибуналу снятые камерой видеонаблюдения кадры: грузовик подъезжает по полю, два молодых человека в черных ботинках со шнуровкой откидывают задний борт и начинают вываливать на землю содержимое кузова – брикеты серого вещества размером с кирпич. Крупный план подтверждает: ботинки не армейского, а полицейского образца.