Текст книги "Опыт о человеческом разумении"

Автор книги: Джон (1) Локк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 62 страниц)

Если бы только люди, не одобряющие мое выражение «положения с ничтожным содержанием», прочли и потрудились понять, что я написал очень понятно выше, они не могли бы не заметить, что под положениями тождества я разумею, лишь такие положения, в которых один и тот же термин, обозначающий одну и ту же идею, утверждает о самом себе. В этом я вижу точный смысл положения тождества. И относительно всех их я считаю себя вправе по-прежнему утверждать, что выставлять их в качестве

==89

поучительных – пустячное занятие. Ни один разумный человек, когда он обращает на них внимание, не может упустить их из виду, если на них необходимо обратить внимание или усомниться в их истинности.

Но пусть другие решают, точнее ли, чем я, выражаются те, кто называют положениями тождества такие, в которых один и тот же термин не утверждает о самом себе. Очевидно одно: все, что они говорят о положениях, не являющихся положениями тождества в выдвигаемом мной смысле, не относится ко мне и к тому, что я сказал, ибо все сказанное мной касается тех положений, в которых один и тот же термин утверждает о самом себе. Я желал бы видеть хоть один пример, где использование подобного положения содействовало бы успехам и развитию чьего-либо познания. Примеры другого рода, как бы они ни использовались, ко мне не относятся, потому что они не принадлежат к числу тех, которые я называю положениями тождества.

4. Во-вторых, когда часть какой-нибудь сложной идеи высказывается о целом. Во-вторых, другого рода положения с ничтожным содержанием мы имеем, когда часть сложной идеи высказывается о названии целого, часть определения – об определяемом слове. Таковы все положения, в которых род высказывается о виде, а термин большего объема – о термине меньшего объема 35. Какими, например, новыми сведениями, новым знанием обогащает человека, знающего сложную идею, обозначаемую словом «свинец», положение «свинец есть металл»? Ведь словом «свинец» он уже охватил и обозначил все простые идеи, входящие в сложную идею, обозначаемую словом «металл». Действительно, чтобы человеку, знающему значение слова «металл», но не знающему слова «свинец», объяснить значение этого последнего слова, следует сказать «это металл», что выражает сразу несколько простых идей; это короче, чем перечислять каждую идею отдельно, говоря «свинец есть тело очень тяжелое, плавкое и ковкое».

5. Как часть определения – об определяемом термине. Сколь же пустячно утверждение какой-либо другой части определения об определяемом термине или утверждение одной из простых идей, составляющих сложную идею, о названии всей сложной идеи, как, например, «всякое золото плавко». Так как простая идея плавкости входит в сложную идею, обозначаемую сочетанием звуков «золото», то чем же, как не игрой звуков, является утверждение о названии «золото» того, что заключается в его общепринятом значении? Если бы кто стал серьезно утверждать как

==90

важную истину, что золото желтого цвета, это сочли бы только смешным. Но, на мой взгляд, утверждение «золото плавко» нисколько не содержательнее, если только не исключить плавкости из сложной идеи, знаком которой в обычной речи является звук «золото». Что поучительного в сообщении человеку того, что ему уже было сказано или что он должен был знать раньше? А ведь предполагается, что либо я сам знаю значение слова, которое в разговоре со мной употребляют другие, либо другие мне его должны сказать. Если же я знаю, что слово «золото» обозначает сложную идею тела желтого, тяжелого, плавкого, ковкого, то меня немногому научили бы, если бы потом торжественно включили [эти части данной сложной идеи] в высказывание и стали важно утверждать: «всякое золото плавко». Единственная польза от таких положений может заключаться лишь в том, что они могут послужить для разоблачения недобросовестности такого человека, который отходит от своего собственного определения употребляемых им терминов, напоминая ему об этом определении. Но как бы ни были достоверны, они не дают никакого знания, кроме значения слов.

6. Пример: человек и дамская верховая лошадь (palfry). Нет положения достовернее, чем положение «каждый человек есть живое существо, или живое тело», но оно приводит к знанию вещей нисколько не более, чем утверждение, что «.дамская верховая лошадь есть лошадь, бегущая иноходью, или животное, которое ржет и бежит иноходью». Оба положения дают лишь значение слов и научают меня лишь следующему: тело, чувство и движение, или способность ощущения и движения, суть три идеи, которые я всегда подразумеваю под словом «человек» и обозначаю этим словом; нельзя дать название «человек» той вещи, в которой нельзя найти всех этих идей вместе. С другой стороны, тело, чувство и определенный аллюр вместе с определенного рода издаваемым звуком суть те идеи, которые я всегда подразумеваю под словами «дамская верховая лошадь» и обозначаю этими словами; это название не относится к вещи, в которой нельзя найти вместе эти идеи. То же происходит, и притом с таким же результатом, когда за термин «человек» принимают термин, обозначающий одну или несколько простых идей из числа тех, которые в своей совокупности образуют сложную идею, называемую «человек». Предположим, например, что римлянин обозначал словом homo следующие отличные друг от друга идеи, соединенные в одном предме-

==91

те: corporeitas, sensibilitas, potentia se movendi, rationalitas, risibilitas 36. Он, несомненно, мог бы с большой достоверностью всюду утверждать о слове «homo» одну, несколько или все эти идеи вместе; но он сказал бы этим лишь то, что значение слова homo в его стране охватывает все эти идеи. Предположим теперь, что какой-нибудь герой из рыцарского романа обозначал словом paltry следующие идеи: тело определенной формы, четвероногое, одаренное чувством и движением, белое, бегущее иноходью, ржащее и привыкшее возить на себе женщин. Он мог бы с такой же достоверностью утверждать всюду о слове paltry несколько указанных идей или всю их совокупность; но он этим научил бы лишь тому, что слово paltry на его языке или на языке романа обозначает все эти идеи и неприложимо к вещи, в которой нет хотя бы одной из этих идей. Но кто скажет мне: «То, в чем соединены чувство, движение, разум и смех и что имеет понятие о боге или может быть усыплено опиумом», тот действительно составит поучительное положение: поскольку «иметь понятие о боге» и «быть усыпленным опиумом» не содержится в идее, обозначаемой словом «человек», то такие положения научают нас чему-то большему, нежели только значению слова «человек». Поэтому и содержащееся в них познание есть нечто большее, чем чисто словесное познание.

7. Они объясняют лишь значение слов. Предполагается, что человек еще до составления положения понимает термины, которые он употребляет, иначе он будет говорить не как разумное существо, употребляющее термины в качестве знаков для идей в своем уме, а как попугай, производя шум из подражания и произнося некоторые звуки, которым научился от других. Точно так же предполагается, что слушающий понимает слова, употребляемые говорящим, который в противном случае говорит на непонятном языке и производит непонятный шум. Поэтому тот, кто составляет положение, которое, когда оно составлено, содержит в себе лишь то же самое, что содержит один из терминов и что должно было быть известно всякому еще раньше, играет словами. Таковы, например, положения «у треугольника три стороны», «шафран желтого цвета». Они допустимы лишь в тех случаях, когда хотят объяснить термины человеку, которого считают или который сам объявляет себя не понимающим их. И тогда они научат лишь значению данного слова и употреблению данного знака.

8. Но не дают реального знания. С полной достоверно-

==92

стью мы можем знать истинность двух видов положений. Первый вид – положения с ничтожным содержанием, обладающие достоверностью, но достоверностью словесной, которая ничему не научает. Во-вторых, мы можем познать истинность и, следовательно, достигнуть уверенности в достоверности положений, утверждающих о чем-то другом, что необходимо следует из данной точной сложной идеи, но не содержится в ней. Таково, например, положение «внешний угол всякого треугольника больше каждого из внутренних, с ним несмежных». Так как отношение внешнего угла к каждому внутреннему, с ним несмежному, не входит в сложную идею треугольника, то это есть реальная истина, дающая нам поучительное, реальное знание.

9. Общие положения о субстанциях часто имеют ничтожное содержание. Так как без помощи чувств мы знаем мало или не знаем вовсе о том, в каких сочетаниях простые идеи совместно существуют в субстанциях, то общие достоверные положения о субстанциях мы можем составлять лишь постольку, поскольку это позволяют нам номинальные сущности. Но такие положения по сравнению с положениями, зависящими от реального строения субстанций, суть истины очень немногочисленные и незначительные. Если поэтому общие положения о субстанциях достоверны, то они по большей части пустячны; и если они поучительны, то недостоверны, и мы не можем познать их реальной истинности, сколько бы ни старались подкрепить свои предположительные суждения постоянными наблюдениями и проведением аналогий. Вот почему часто можно встретить рассуждения очень ясные и связные, но ничего не значащие. Ведь ясно, что названия субстанций, как и всякие другие названия, поскольку с ними связаны относительные значения, с большой истинностью могут быть соединены в утвердительные или отрицательные положения, смотря по тому, как им позволяют это их относительные значения. И положения, состоящие из таких терминов, можно выводить друг из друга с такой же ясностью, как и положения, научающие самым реальным истинам. И все это можно делать без всякого знания природы или реальности существующих вне нас вещей. Указанным методом можно строить доказательства и достоверные положения на словах, не подвигаясь таким путем ни на шаг в познании истины вещей. Кто, например, заучит следующие слова вместе с их обычными соотносительными значениями, с ними связанными: «субстанция», «человек», «живое существо», «форма», «душа», «растительный», «чувствен-

==93

ный», «разумный», тот может составить несколько несомненных положений о душе, вовсе не зная, что в действительности представляет собой душа. В сочинениях по метафизике, схоластическому богословию и натурфилософии можно найти бесчисленное количество положений, рассуждений и заключений такого рода и после всего этого знать о боге, духах или телах нисколько не больше прежнего.

10. А почему? Кто по своему усмотрению дает дефиницию, т. е. определяет значение своих названий субстанций (что фактически непременно делает каждый, кто обозначает ими свои собственные идеи) и устанавливает эти значения наугад, заимствуя их у своих собственных или чужих фантазий, а не исходя из изучения или исследования природы самих вещей, тот может без большого труда доказывать их одно на основании другого согласно с приписываемыми им различными отношениями и взаимоотношениями; для этого ему нужно обращать внимание только на свои понятия и на данные им названия, не касаясь того, соответствуют ли или не соответствуют друг другу вещи по своей природе. Но таким путем его знание нисколько не увеличивается, как не увеличивается богатство человека, который возьмет мешок с деньгами и будет называть где-то одну монету фунтом, другую монету где-то еще шиллингом и третью монету в третьем месте пенни. Таким образом он несомненно сможет везде верно сосчитать, а получить большее число в соответствии с тем, как он называл свои монеты, по своему желанию выбрав большую или меньшую цифру, не делаясь от этого нисколько богаче или даже не зная, какова ценность фунта, шиллинга и пенни, и зная только то, что одна монета содержится в другой двадцать раз и содержит в себе третью двенадцать раз. Точно так же можно поступать в отношении значения слов, делая их равными или более или менее широкими по отношению друг к другу.

11. В-третьих, употребление слов в различных значениях есть игра словами. Впрочем, что касается большинства слов, употребляемых в рассуждениях, особенно где приводятся доказательства и ведутся споры, то приходится жаловаться больше на иной, самый худший вид пустячной игры, еще более отдаляющий нас от достоверного познания, которое мы надеемся получать с помощью слов или найти в них. Большинство пишущих не только не просвещают нас относительно природы и познания вещей, но употребляют свои слова неточно и неопределенно и не делают из слов

==94

очевидные и ясные выводы, из них вытекающие, а свои рассуждения – связанными и ясными (как бы мало поучительны они ни были), что получилось бы, если бы они употребляли слова постоянно и неизменно в одном и том же значении. А между тем достигнуть этого было бы нетрудно, если бы только такие писатели не находили удобным прикрывать свое невежество или упрямство неясностью и запутанностью своих терминов. К тем же последствиям многих людей приводят, возможно, невнимательность и дурные привычки.

12. Признаки словесных положений. Во-первых, утверждения с абстрактными терминами. Итак, чисто словесные положения можно узнать по следующим признакам. Во-первых, все положения, в которых два отвлеченных термина высказываются друг о друге, касаются лишь значения звуков. Всякая отвлеченная идея может быть тождественна только себе самой. Поэтому, когда ее отвлеченное название высказывается о другом термине, это может обозначать лишь то, что идею можно или должно называть данным словом или что оба этих слова обозначают одну и ту же идею. Так, можно сказать, что бережливость есть умеренность, благодарность есть справедливость, что то или другое действие есть или не есть воздержанность. Как ни благовидны на первый взгляд эти и подобные им положения, но когда мы подойдем к ним поближе и рассмотрим хорошенько их содержание, то найдем, что все они сводятся только к значению данных терминов.

13. Во-вторых, о термине высказывается часть его определения. Во-вторых, все положения, в которых о термине высказывается часть обозначаемой им сложной идеи, суть только словесные положения. Таково, например, положение «золото есть металл» или «золото имеет большой вес». Таким образом, чисто словесными являются все положения, в которых термины большего объема, имеющие название genera, высказываются о подчиненных терминах, или словах меньшего объема, имеющих название species 37 или единичных предметов 37

Когда по этим двум правилам мы рассмотрим положения, из которых состоят обычные рассуждения, встречающиеся в книгах и не в книгах, то, быть может, мы найдем, что часть их, большая, чем обыкновенно думают, касается лишь значения слов и заключает в себе лишь употребление и приложение этих знаков.

Мне думается, я могу выставить следующее правило как безошибочное: где обозначаемая каким-нибудь словом

==95

отличная от других идея неизвестна и не рассматривается, где о ней не высказывается и не отрицается ничего такого, что не содержалось бы в этой идее, там наши мысли целиком тонут в словах и не могут достигнуть реальной истинности или ложности. Если хорошенько остерегаться этого, то это могло бы избавить нас от очень многих бесполезных споров и бессмысленного времяпрепровождения и намного сократить наши труды и блуждания в поисках реального и истинного знания.

Глава девятая О НАШЕМ ПОЗНАНИИ СУЩЕСТВОВАНИЯ

1. Общие достоверные положения не касаются существования. До сих пор мы рассматривали только сущности вещей. Будучи лишь отвлеченными идеями, а потому отдаленными в наших мыслях от существующих единичных вещей (сущность абстрагирования в том и состоит, чтобы рассматривать идею лишь так, как она существует в разуме), сущности вещей вовсе не дают нам познания реального существования. Здесь мимоходом можно заметить, что не касаются существования те всеобщие положения, об истинности или ложности которых мы можем иметь достоверное знание, и далее, что все частные положения, утверждающие или отрицающие, которые при обобщении теряют свою достоверность, касаются лишь существования; они указывают лишь на случайное соединение или разъединение в существующих вещах таких идей, которые в их отвлеченной природе не имеют никакого известного нам необходимого соединения или несовместимости.

2. Троякое познание существования. Я оставляю для более подробного рассмотрения в другом месте вопрос о природе положений и о различных способах утверждения. Теперь же перейдем к исследованию нашего познания существования вещей и того, как мы к этому познанию приходим. Я утверждаю, что познание своего собственного существования мы получаем через интуицию, познание бытия божия – путем доказательства, а познание других вещей – через ощущение.

3. Наше познание нашего собственного существования интуитивно. Что касается нашего собственного существования, то мы воспринимаем его столь ясно и столь достоверно, что оно не нуждается ни в каком доказательстве

==96

и недоказуемо, ибо для нас нет ничего очевиднее нашего собственного существования. Я мыслю, я рассуждаю, я чувствую удовольствие и страдание. Разве может все это быть для меня очевиднее, чем мое собственное существование? Если я сомневаюсь во всех других вещах, то само это сомнение заставляет меня воспринимать мое собственное существование и не позволит мне усомниться в нем. Если я знаю, что я чувствую страдание, то ясно, что восприятие моего собственного существования столь же достоверно для меня, как и восприятие существования испытываемого мной страдания. Если же я знаю, что я сомневаюсь, то мое восприятие сомнительного существования вещи столь же достоверно, как и восприятие той мысли, которую я называю сомнением. Итак, опыт убеждает нас в том, что у нас есть интуитивное познание своего собственного существования и внутреннее безошибочное восприятие, что мы существуем. При каждом акте ощущения, рассуждения или мышления мы сознаем свое бытие, и в этом смысле у нас нет недостатка в наивысшей степени достоверности.

Глава десятая О НАШЕМ ПОЗНАНИИ БЫТИЯ БОГА

1. Мы можем знать достоверно, что бог есть. Хотя бог не дал нам врожденных идей о себе, хотя он не запечатлел в нашем уме никаких первоначальных знаков, по которым можно было бы прочесть о его бытии, однако он дал нам способности, которыми наделен наш ум, и тем оставил о себе свидетельство. У нас есть чувство, восприятие и разум; и у нас не может быть недостатка в ясном доказательстве бытия божия, пока мы имеем дело с самими собой. Наши жалобы на наше неведение в этом важном вопросе не могут быть справедливы, потому что бог в изобилии снабдил нас средствами открывать и познавать его, насколько это необходимо для цели нашего бытия, и его великую заботу о нашем счастье. Но хотя это наиболее ясная истина, открываемая разумом, и хотя ее очевидность (если я не ошибаюсь) равна математической достоверности, однако она требует размышления и внимания, и ум должен приложить усилия, чтобы точно вывести ее из некоторой части нашего интуитивного познания, иначе мы будем относительно ее в такой же неопределенности и в таком же неведении, как и относительно других положений, которые сами по себе могут быть хорошо доказаны. На мой взгляд,

==97

чтобы показать нашу способность знать (т. е. быть уверенным, что бог есть) и путь, которым мы можем прийти к этой уверенности, нам не нужно идти дальше самих себя и несомненного знания нашего собственного существования.

2. Человек знает, что он существует. Я думаю, не подлежит сомнению, что человек обладает ясным восприятием собственного существования: он знает достоверно, что он существует и что он есть нечто. Я не обращаюсь к тому, кто может сомневаться, есть ли он нечто или нет, как я не спорю с чистым ничто и не стараюсь убедить небытие в том, что оно есть нечто. Если кому хочется выставить себя таким скептиком, чтобы отрицать собственное существование (реально сомневаться в нем явно невозможно), то пусть себе наслаждается милым ему блаженством небытия, пока голод или какое-нибудь другое страдание не убедит его в противном. Таким образом, утверждение, что человек есть нечто действительно существующее, я думаю, я могу считать истиной, в которой убеждает каждого достоверное познание, не оставляя места сомнению.

3. Человек знает также, что ничто не может произвести нечто сущее; следовательно, существует нечто вечное. Далее, человек знает с интуитивной достоверностью, что чистое ничто не может произвести что-либо реально сущее, так же как оно не может быть равно двум прямым углам. Если кто не знает, что небытие, или отсутствие всякого существования, не может быть равно двум прямым углам, то невозможно, чтобы он знал какое-нибудь доказательство Евклида. Если же мы знаем, что есть нечто реально сущее и что от небытия не может произойти реально сущее, то это есть очевидное доказательство того, что нечто было от вечности. Все, что не от вечности, имело свое начало, а что имело начало, должно было быть произведено чем-нибудь иным.

4. Это вечное существо должно быть наиболее могущественным. Далее, ясно, что все получившее от другого свое бытие и начало должно было получить от другого и все то, что есть в нем и относится к его бытию. Из того же самого источника должны быть получены и все его силы. Итак, этот вечный источник всякого бытия должен быть также источником и началом всякой силы. Следовательно, это вечное существо должно быть также наиболее могущественным.

5. И наиболее знающим. Далее, человек находит в себе восприятие и познание. Мы, таким образом, сделали шаг

==98

вперед и уверены теперь, что в мире есть не только некоторое существо, но и некое обладающее знанием и разумом существо.

Значит, было время, когда не было обладающего знанием существа, когда познание только начиналось; или же от вечности было и обладающее знанием существо. Если возразят: «Было время, когда ни одно существо не обладало знанием, когда и вечное существо было лишено всякого разума», я отвечу, что тогда не могло бы возникнуть никакое познание; вещи, совершенно лишенные познания, действующие слепо и без всякого восприятия, так же не могут произвести обладающее знанием существо, как треугольник не может сделать сумму своих углов больше двух прямых. Идее бесчувственной материи противоречило бы, если бы она придала себе способность к ощущению, восприятие и познание, точно так же как идее треугольника противоречило бы, если бы сумма его углов стала больше двух прямых.

6. Значит, оно есть бог 3S. Так, из рассмотрения нашей собственной личности и того, что мы безошибочно находим в своем собственном строении, наш разум приводит нас к познанию той достоверной и очевидной истины, что есть вечное, всемогущее и всеведущее существо. Неважно, будут ли его называть «богом» ; очевидно само бытие его. А из надлежащего рассмотрения этой идеи легко вывести и все другие атрибуты, которые мы должны приписывать этому вечному существу 39. Если тем не менее найдутся люди, столь бессмысленно дерзкие, что предположат, будто только человек обладает знанием и мудростью, несмотря на то что он продукт простого неведения и случая, и будто вся остальная часть вселенной управляется лишь слепой игрой случая, то я предоставляю им на досуге обдумать следующую очень разумную и резкую отповедь Туллия в книге II «De legibus» 40: «Что может быть глупее и неприличнее, чем дерзкое мнение, будто человек обладает душой и разумом, но помимо него во вселенной нет ничего подобного, или будто те вещи, которые он едва может постигнуть при крайнем напряжении своего разума, движутся и управляются без какого-либо разума вообще?» Quid est enim verius, quam nerninem esse oportere tam stultи arrogantem, ut in se mentem et rationem putet inesse, in coelo mundoque non putet? Aut ea quae vix summв ingenii ratione comprehendat, nullа ratione moveri putet?

Из сказанного для меня очевидно, что наше знание бытия божия достовернее, нежели познание бытия всякой

==99

другой вещи, не открытой нам непосредственно нашими чувствами. Более того, я считаю себя вправе утверждать, что мы знаем бытие божие достовернее, нежели бытие всякой другой вещи вне нас. Когда я говорю «мы знаем», я разумею такое доступное нам знание, которого мы не можем не приобрести, если только приложим к этому свой ум так, как мы это делаем при разных других исследованиях.

7. Наша идея наиболее совершенного существа не единственное доказательство бытия божия. Я не хочу исследовать здесь, насколько бытие божие доказывается или не доказывается идеей наиболее совершенного существа, которую человек может образовать в уме своем 41. При различии в характере и при различном направлении мыслей в подтверждение одной и той же истины для одних имеют больше силы одни доводы, для других – другие. Но, я думаю, я имею право утверждать, что уделить в таком важном вопросе главное внимание одному лишь этому основанию, принимать наличие идеи бога в уме некоторых людей (ведь ясно, что у некоторых нет никакой идеи бога, а у других есть такая, что она хуже, чем никакая; большинство же имеют очень различные идеи бога) за единственное доказательство божественного бытия и из чрезмерной любви к излюбленной выдумке отвергать или по меньшей мере стараться ослабить все другие доводы и не позволять нам выслушать, будто из-за их слабости и обманчивости такие доказательства, которые наше собственное существование и доступные нашим чувствам части вселенной представляют нашим мыслям столь ясно и убедительно, что, на мой взгляд, мыслящий человек не может противостоять им,– значит выбрать дурной путь для установления этой истины и для опровержения атеистов; утверждение «невидимая его от создания мира, твореньями помышляема, видима суть, и присносущная сила его и божество» 42 я считаю самой достоверной и ясной истиной, какая только вообще возможна. Хотя, как я уже показал, наше собственное бытие дает нам очевидное и бесспорное доказательство божественного бытия и, по моему мнению, его убедительность не может отрицать ни один человек, лишь бы он рассмотрел его так же внимательно, как и всякое другое доказательство, состоящее из нескольких частей, однако это такая основная и важная истина, что от нее зависит вся религия и подлинная нравственность, и я не сомневаюсь в снисхождении читателя, если я снова повторю некоторые части этого доказательства и остановлюсь на них немного подробнее.

==100

8. Есть нечто от вечности. Нет истины очевиднее той, что нечто должно существовать от вечности. Я еще не встречал человека столь неразумного, чтобы он мог допустить такое явное противоречие, как то, что будто бы было время, когда совершенно ничего не было. Воображать, будто чистое ничто, полное отрицание и отсутствие всякого бытия может произвести какое-либо реальное существование, есть величайшая нелепость. Отсюда все разумные существа неизбежно должны заключить, что нечто существовало от вечности. Рассмотрим же теперь, какого рода вещью должно быть это нечто.

9. Два вида вещей – мыслящие и немыслящие. Человек знает или представляет себе в мире только два вида вещей.

Во-первых, предметы чисто материальные, без чувства, восприятия или мысли, как обрезки наших бород и наших ногтей.

Во-вторых, существа чувствующие, мыслящие, воспринимающие, как мы сами. Если угодно, мы будем дальше называть их мыслящими и немыслящими вещами. Если не для иной, то для настоящей цели эти термины лучше терминов «материальный и нематериальный».

10. То, что существует как немыслящее, не может быть причиной мыслящего. Если должно существовать нечто вечное, то посмотрим, что это за вещь должна быть. Вполне очевидно для разума, что это необходимо должно быть мыслящее существо. Представить себе, чтобы чистая немыслящая материя могла произвести мыслящее, разумное существо, так же невозможно, как невозможно представить себе, чтобы ничто могло из себя самого произвести материю. Допустим, что какая угодно частица материи, большая или маленькая, вечна; мы найдем, что сама по себе она не может произвести ничего. Предположим для примера, что материя первого попавшегося куска кремня вечна, что ее частицы тесно соединены и прочно находятся вместе в состоянии покоя. Если бы в мире не было иного существа, не должен ли этот кремень вечно оставаться такой мертвой недеятельной глыбой? Можно ли представить себе, чтобы он, будучи чистой материей, мог сообщить себе движение или произвести что-нибудь? Значит, материя собственной силой не в состоянии произвести в себе даже движение; ее движение либо тоже должно проистекать от вечности, либо должно быть произведено или сообщено материи какой-нибудь иной, более могучей, чем материя, вещью: материя, это ясно, не обладает способностью произвести в себе дви-

==101

жение. ооo предположим, что движение также вечно; все же материя – немыслящая материя вместе с движением – никогда не могла бы произвести мысли, какие бы пи производила она изменения в форме и объеме: движение и материя так же не способны породить знание, как ничто, или небытие, не способно произвести материю. Я призываю каждого обратиться к собственным мыслям: может ли он одинаково легко представить себе, что материю произвело ничто и что мысль произведена чистой материей, если раньше не существовало ничего, подобного мысли, или никакого разумного существа? Разделите материю на какие угодно мелкие части (мы склонны видеть в этом своего рода одухотворение материи, превращение ее в мыслящую вещь), изменяйте, сколько вам угодно, ее форму и движение – шар, куб, конус, призма, цилиндр и т. п. с диаметром в одну миллионную часть грая *,– эти тела будут действовать на другие тела соответственного объема точно так же, как тела с диаметром в дюйм или в фут. Соединяя в определенную форму с определенным движением крупные частицы материи, вы можете рассчитывать на получение чувства, мысли и. познания на таком же основании, как при соединении самых мелких частиц, какие только где-либо существуют. Мелкие частицы ударяются, сталкиваются и сопротивляются друг другу совершенно так же, как крупные; это все, что они могут сделать. Так что если мы не хотим предположить ничего первичного или вечного, то материя не может иметь начало своего бытия; если мы хотим предположить одну материю вечной без движения, то движение не может иметь начала своего бытия; если мы хотим предположить первичными или вечными только материю и движение, то мысль может не иметь начала бытия. Ибо невозможно представить себе, чтобы материя, с движением или без него, могла первоначально иметь в себе и от самой себя чувство, восприятие и познание. Это очевидно из того, что в таком случае чувство, восприятие и познание должны быть свойством, вечно присущим материи и каждой ее частице. Мы уже не говорим про то, что хотя наше родовое пли видовое понятие о материи заста-