Текст книги "Снежная королева"

Автор книги: Джоан Виндж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

Она села, опустив руки и так низко склонив голову, что капюшон вязаного жакета совсем закрыл ей лицо. Шпионы королевы – глаза королевы! – были повсюду, и уже тем более в этом доме. Она чувствовала их, точно прикосновения чужих грязных рук, повсюду, куда бы ни пошла, что бы ни делала. В своей старой квартирке она была свободна, там она могла быть человеком, быть самой собой и предаваться своим собственным воспоминаниям и мыслям… могла сбросить тесную строгую форму и ходить хоть голой, если хотелось, как ходила когда-то на родной планете, где и до сих пор нагота отнюдь не считается чем-то неприличным. В Карбункуле же она была вечно «выведена на экран» компьютера шпионами Снежной королевы, стремившимися доставить удовольствие своей повелительнице. Здесь она боялась хотя бы невольно обнажить свое тело или душу – знала, что за ней вечно следят приспешники этой белокурой суки.

Она подобрала с пола диктофон, невидящим взглядом скользнула по кнопкам – вот уже неделю, а может, и больше, она собиралась залезть ему внутрь… Джеруша никогда особенно не любила романы и вообще художественную литературу: она и так каждый день слышала слишком много лжи, и у нее не хватало терпения на тех, кто превратил создание заведомой лжи в средство существования. Она предпочитала верить фактам. Она все еще не сдавалась и не намерена была спасаться в мире фантазий… как это делал, например, БиЗед – и с такой легкостью, так невинно… С другой стороны, любой технократ Харему так или иначе жил в мире собственных фантазий, в выдуманном им мире, где каждому отведено строго определенное место и каждый непременно должен стремиться достичь самой вершины… где жизнь протекает с точностью отлаженного механизма… вот только на этот раз отлаженный механизм сломался и хаос, ждавший своего часа за дверьми, ворвался внутрь, неся смерть…

Она представила себе, как из патрульной машины улетают ввысь две свободные души – улетают с этой планеты, но куда?.. В вечность? В лимб? В бесконечный цикл реинкарнаций? Разве можно следовать какой-то определенной религии, когда их так много и каждая утверждает, что только одной ей ведома Истина, но каждая из этих «истин» отлична от других? Существовал только один путь, который она когда-нибудь, возможно, способна будет открыть для себя… И душа ее уже носилась над этой темной водой, проникнув в эти края без спроса, без входного билета, и уплывала с Проклятым Лодочником… к тому же теперь там оказался и ее друг, единственный на этой планете, полной одних только врагов… Почему, черт побери, я ее послушалась? Зачем оставила снотворное в аптеке? Джеруша вскочила, снова нечаянно уронив диктофон, и рванулась к двери; потом остановилась; ее била дрожь, душу терзали сомнения. Так чего же ты хочешь, Джеруша! И в отчаянии призналась: я хотела оставить снотворное там! Иначе ей никогда бы не удалось убедить меня. Ей сразу стало легче, напряженные мышцы расслабились, и она опустилась прямо на пол; тело казалось ватным от усталости. Но я же не смогу здесь уснуть! И нигде не найти мне спасения, убежища, друга…

Ее мечущийся взгляд упал на алую раковину, что лежала, словно искупительная жертва, на ритуальном столике – копии, разумеется, – что стоял у двери. Нгенет… О боги, неужели ты все еще мой друг? Нерушимый покой сельского дома – та самая точка в самом сердце бури, наполнившей смятением ее душу… В последний раз она была в этом доме больше года назад; и, отчасти сознательно, начала избегать тех свободных и довольно поверхностных отношений, что установились между ними и поддерживались их нечастыми встречами, ибо депрессия ее все углублялась, мир все сжимал и сжимал вокруг нее свое враждебное кольцо. Она давно уже решила про себя, что не станет демонстрировать Нгенету, в какую желчную каргу превратилась… и в то же время, как это ни странно, она уже почти возненавидела его за то, что они так редко встречаются, что он не видит, не понимает, насколько ей сейчас необходима помощь, спасение, убежище…

А теперь? Да, именно теперь! Что за нелепый мазохизм заставляет ее замуровывать себя в этой гробнице? Она быстро подошла к телефону и набрала нужный код, выуживая из памяти полузабытые цифры. Потом смотрела на секундную стрелку, нетерпеливо постукивая ногтем по светлой поверхности стены, пока наконец на ее безмолвный призыв не откликнулся голос невидимого собеседника, искаженный помехами. Черт бы его побрал, как далеко все-таки он живет! Опять шторм! Вечно на этой планете бушуют штормы.

– Алло? Алло? – Несмотря на помехи, она поняла, что это не тот единственный голос, который ей так нужно было услышать.

– Алло! – Она почти прижала трубку к губам; громкий голос ее эхом разносился по пустой квартире. – Это комиссар ПалаТион из Карбункула. Можно мне поговорить с Нгенетом?

– Что?.. Нет, его нет дома, комиссар… он… ушел в море на своем катере…

– Когда он вернется?

– Не знаю. Он ничего не сказал… Что-нибудь ему передать?

– Нет, спасибо, ничего.

Она стукнула по рычагу кулаком и резко отвернулась от телефона, дрожа от ярости.

Потом снова подошла к столику, взяла в руки розовую, цвета рассветного неба раковину и прижала ее к себе, водя дрожащим пальцем по шелковисто-нежным извивам. Потом потрогала тот край, где был отломан один из хрупких шипов. Стиснула пальцами следующий шип и сломала его. Потом еще один, и еще… Кусочки раковины беззвучно падали на ковер. Джеруша тихо плакала, глядя, как они падают, – словно отламывала собственные пальцы.

Глава 29

– Все, что мы делаем, оказывает какое-то воздействие на то, что нас окружает.

– Я знаю… – Мун шла рядом с Нгенетом по склону холма, покрытого охряной и серебристой травой, звеневшей под ветром, словно струны арфы. Усадьба будто растворялась в этом серебристом блеске, среди окружавших ее холмов; прочные стены дома, сделанные из грубого камня и просоленного, промоченного насквозь дерева были в такой же степени частью этой земли, как и сам Нгенет. Мун задумчиво поглядывала на него сбоку, припоминая, каким странным показался он ей тогда, пять лет назад… Она безусловно замечала перемены, происшедшие с ним за эти пять лет; он явно постарел, а вот ее собственное лицо казалось ей точно таким же, как и тогда.

И, тем не менее, она тоже изменилась, повзрослела – в тот миг, когда увидела, как свет жизни гаснет в глазах Элсевиер. Смерть пока что уступила ей дорогу… но отрицать существование смерти было нельзя. Печаль, баламутившая ее душу, была похожа на шторм, загнанный в бутылку. Если бы она сама, по собственной воле, не бросила смерти вызов, гибель Элси не была бы на ее совести.

– Если бы Элси не полетела со мной на Тиамат, она была бы жива. Если бы я осталась на Харему с ней, она была бы… счастлива. – Мун вдруг увидела перед собой не Элси, а… Спаркса. Ничьи мечты никогда не были для меня важнее, чем мои собственные, У Мун подогнулись колени.

– Но ты-то не была бы счастлива! – Нгенет посмотрел на нее сверху вниз и взял ее руку в свою большую теплую ладонь, помогая идти, потому что склон стал круче. – И понимая, что ты несчастна, Элси была бы несчастлива вдвое. Мы не можем всю свою жизнь лгать – ни себе, ни кому-то другому; из этого никогда ничего не получается. Человек вынужден быть честным перед самим собой. Элси это понимала, иначе тебя бы сейчас здесь не было. Твой прилет был неизбежен. И смерть неизбежна – сколько бы мы ее ни отрицали. – Мун остро глянула на него: он был огорчен, потому что печальна была она. – После смерти ТиДжея Элси никогда уже не была прежней. Мой отец всегда говорил, что она из однолюбов. На счастье себе или на беду. – Он сунул руки в карманы парки, глядя на север, в затянутую белой дымкой даль, туда, где лежал Карбункул. – Каждый наш поступок, Мун, сказывается на том, что нас окружает. Я бы никогда ничему не научился, если бы не усвоил этой простой истины. Никогда не принимай похвалу полностью на свой счет… как и вину. Тебе не в чем винить себя.

– Нет, есть! – Она безутешно покачала головой.

– Тогда начинай думать о том, какими своими поступками могла бы искупить вину! – Нгенет подождал, пока глаза Мун не загорелись любопытством. – Не позволяй горю разрушать твою душу. И не будь такой, черт побери, эгоистичной! Ты же сама говорила, что предсказатель велел тебе вернуться на Тиамат. И что внутренний голос подсказывал тебе то же самое.

– Да – чтобы помочь Спарксу… – Она тоже посмотрела на север, вдоль берега. Женщина-однолюб…

– Спаркс – лишь одно из звеньев сложного механизма. Предсказатели не посылают телепатических сигналов через всю галактику, чтобы успокоить чье-то разбитое сердце. В данном случае гораздо большее связано именно с твоей судьбой. И дело тут не только в Спарксе. – Нгенет резко остановился и посмотрел ей в глаза.

– Я… я понимаю. – Она переступала с ноги на ногу в спутанной траве, словно вдруг испугавшись, что ее тень может омрачить ясное лицо земли. – Я теперь это хорошо понимаю. – На самом деле она по-настоящему так и не поняла этого, так и не поверила до конца. – Но я не знаю, зачем тогда, если не для того, чтобы помочь Спарксу? Какой-то внутренний голос действительно убеждал меня в том, что я должна вернуться… но причину не назвал…

– Может быть, все же назвал? Что, например, ты узнала на Харему такого, чего не сумела бы узнать здесь?

Она изумленно вскинула глаза.

– Я узнала… что значит быть предсказательницей! Я узнала, что на Харему есть многое, на что и мы имеем полное право, но только все это от нас прячут. – Она слышала, как холодно звучит ее голос – точно зимний ветер. – Я знаю теперь, во что верила Элсевиер и почему… Все это стало частью меня самой. Никто не сможет заставить меня забыть это. И я хочу многое переменить. – Губы ее дрогнули, руки в карманах сжались в кулаки. – Но только пока не знаю, как… – Спаркс. Может быть, Спаркс знает…

– Узнаешь, когда попадешь в Карбункул.

Она улыбнулась.

– В последний раз, когда мы говорили об этом, ты совсем не хотел, чтобы я уезжала.

– Я и сейчас не хочу, – мрачно подтвердил он. – Но сейчас я говорю с совсем иной женщиной. Кто я такой, чтобы спорить с Судьбой? Мой отец учил меня верить в закон кармы – учил, что то, чем мы стали в настоящей жизни, является лишь вознаграждением или наказанием за наше поведение в жизни предшествующей. Если бы я хотел сыграть перед тобой философа, я бы сказал: когда Элсевиер умерла, душа ее возродилась в тебе, – там, в море произошла некая подмена…

– Мне хотелось бы верить, что это так… – Мун зажмурилась; потом все-таки улыбнулась и снова решительно открыла глаза. – Миро, а тебе когда-нибудь хотелось узнать, кем ты был в предыдущей жизни? И не было бы иначе, если б мы рождались, зная, что именно должны предпринять, а не ползать, подобно слепым щенкам, и не страдать в темноте?

Он засмеялся.

– Этот вопрос должен был бы задать тебе я, сивилла!

Сивилла. Я снова одна из них. Я снова обрела целостность. Нет, даже больше, стала почти святой.

Холодный воздух обжигал легкие. Мун рукой придерживала парку на груди – там, где был спрятан трилистник. Она заметила, что снова невольно смотрит на север, мечтая увидеть невидимое. Приближалось время фестиваля и последнего визита на Тиамат премьер-министра Гегемонии. Она успела вернуться на Тиамат до начала Фестиваля, однако только через две недели торговое судно сможет отвезти ее в Карбункул. Тогда уже останется не больше недели… Сердце вдруг тяжело забилось в груди, но Мун не знала, какое чувство в ней сильнее – ожидание или страх.

Они миновали стоявшие в стороне от главного дома лаборатории и мастерские и начали спуск в залитую водой долину, что простиралась вдоль берега к северу и к югу до самых границ владений Нгенета. В мастерских Нгенет частенько возился с различными устаревшими и поломанными механизмами, самостоятельно изготавливая для них несложные запчасти, – еще несколько месяцев назад все это показалось бы ей чудом, но теперь она считала его усилия совершенно бессмысленными: зачем он столько возится со всяким старьем, если у него есть множество новых машин и приспособлений, привезенных из города и умеющих делать все, что угодно? Он только улыбался в ответ на ее недоуменные вопросы и просил никому больше об этом не говорить.

Местные работники бродили на ходулях по неглубокой воде, собирая «морские волосы» – основной продукт питания для людей и животных в суровых северных широтах. Они уважительно поздоровались с Мун к Нгенетом. При виде Мун здешние мужчины и женщины часто улыбались – быстрой, летучей улыбкой. Нгенет сказал всем, что она из семьи рыбаков и что ее, тонущую, спасли меры. Хотя здесь и была территория Зимы, простой люд, кормившийся морем, в общем-то верил в Хозяйку, об этом Мун слышала и раньше. Здешние жители были с ней очень ласковы и заботливы, воспринимая ее появление в усадьбе как маленькое чудо. Они научили ее ходить на ходулях, и однажды, солнечным полуднем, осторожно балансируя руками, она сделала первые неуклюжие, неуверенные шаги по мелкой воде и с сочувствием поняла, зачем работники надевают непромокаемые костюмы, занимаясь сбором водорослей.

Следом за Нгенетом она шла по каменистой высокой насыпи – такая была сделана на каждой меже, отделяющей одно поле от другого, – мыслями уносясь в прошлое, домой в Нейт, к бабушке, к матери, к Спарксу по коридору времени; вид и запахи моря и водорослей делали это ощущение более стойким. Она словно вновь вернулась в те времена, когда будущее казалось ей столь же определенным, как и прошлое, и она была уверена, что ей никогда не придется столкнуться с будущим в одиночку. Но теперь голос нового будущего вел ее от звезды к звезде, к тому городу, что лежал на севере Тиамат, к Карбункулу…

Их башмаки загрохотали по доскам пирса, устроенного в тихой, глубоко вдающейся в берег бухточке, которая служила гаванью для всех здешних жителей. Воды гавани, защищенные от ветров тесными объятиями берега, были серебристо-голубыми; в них отражались небеса. Мун вполне уже могла смотреть на море, не испытывая того ужаса, какой испытала во время кошмарной пытки ледяной водой, которой ее подвергла Хозяйка. Сперва это ее немного удивляло, но гораздо больше удивляло то, что Море все-таки ее пощадило. Она выжила. Море давало и брало взамен, не раздумывая, с поистине вселенским безразличием. Дважды уже она соприкоснулась с этим вплотную – и дважды осталась в живых. Безымянная вера в предначертанную свыше судьбу жила в ее душе, и с этой верой ей нечего было бояться.

Голубая гладь вдруг взорвалась белыми брызгами – это парочка меров вылетела на поверхность по идеально правильной дуге. Мун смотрела, как меры, играя, то выныривают из воды, то снова исчезают в таинственных глубинах. Потом, они пропали совсем, но на поверхности воды был заметен еще чей-то след – кто-то быстро плыл прямо к ней. Силки! Он большую часть времени проводил в заливе с тех пор, как они оказались здесь.

– А что собирается делать Силки, Миро? У него ведь никого на Тиамат нет, и на его родной планете тоже… – Она вспомнила рассказ Элсевиер о том, как ТиДжей нашел Силки.

– Его здесь любят, ему здесь всегда рады, и он об этом знает. – Нгенет помахал Силки рукой и улыбнулся, глядя на озабоченное лицо Мун.

Она улыбнулась в ответ и тоже посмотрела на Силки. Особенно удивительной казалась дружба Силки с мерами: местные жители ненавидели всех диллипов – прежде всего, потому, что именно они служили Гончими Снежной королеве, именно они убивали меров. Теперь Мун уже знала, что не только сам Нгенет ненавидит Гончих и Королевскую Охоту, предоставляя убежище мерам, живущим на его территории, но и окружил себя такими единомышленниками. Нгенет в течение многих лет знал Силки как друга Элсевиер и полностью доверял ему; но остальные мало что знали о нем.

Однако меры, которым, вроде бы, полагалось проявить в отношении Силки большую настороженность, приняли его очень хорошо, и он проводил почти все дни в их обществе. Мун лишь изредка видела его теперь на суше. Он стал еще более неразговорчивым и замкнутым, и только благодаря нечастым воспоминаниям о последних часах, проведенных ими на космическом корабле, она могла догадаться, что он тоскует по Элси.

Силки выбрался из воды и присоединился к ним на дощатом вздыхающем причале; с него лило ручьями. Его блестящее бесполое тело, точно драгоценными каменьями украшенное быстро испаряющимися каплями воды, имело подчеркнуто мало общего с миром воздуха и суши. (Мун всегда казалось странным, что Элсевиер и другие воспринимали Силки как мужскую особь, в то время как его гладкое тело представлялось ей самой скорее именно женским.) Его перламутровые глаза отражали явления внешнего мира, не позволяя ничему проникнуть в его внутренний мир.

Он кивнул им и оперся спиной о перила, распустив щупальца по причалу.

Но Мун смотрела не на него, а на залив, где еще трое меров присоединились к первой парочке в скользящем водяном танце, словно демонстрируя свою поразительную внутреннюю красоту. Каждый день, когда она приходила сюда, меры, быстрые как ртуть, танцевали на поверхности залива, как бы снова и снова празднуя ее возвращение к жизни. Изящество их движений внезапно пробудило в Мун страстное желание стать такой же, как они, как Силки, – настоящей Дочерью Моря, а не вечным его приемышем…

– Силки, ты только посмотри на них! Ах, если бы я могла влезть в твою кожу хотя бы на час!..

– Ты что же, хочешь снова нырнуть в море? И это после того, как я выудил тебя из ледяной каши полумертвую? Ведь и двух недель не прошло! – Нгенет смотрел на нее с недоверием, даже, пожалуй, сердито. – По-моему, у тебя все-таки голова еще не в порядке!

Она улыбнулась.

– Нет… только не это! Такого мне больше не надо! – Она поежилась и обхватила себя руками. Судороги, явившиеся следствием переохлаждения, вызвали многочисленные разрывы мышц, и в итоге Мун какое-то время была совершенно лишена возможности двигаться. Теперь, снова обретя способность управлять своим телом и мыслями, она с каждым днем совершала все более длительные прогулки в обществе терпеливого Нгенета, распрямляя и тренируя мышцы, словно завязанные в узлы, и пытаясь вспомнить, каково это – двигаться, не испытывая боли во всем теле. – Мой народ всегда принадлежал Морю. Но чтобы по-настоящему принадлежать Морю – вот как меры, – хотя бы недолго… впрочем, хватило бы времени, чтобы понять… – Она вдруг умолкла.

Меры закончили свой танец и снова скрылись в пучине; потом вдруг три изящные головки, покрытые мокрой шерстью, появились совсем рядом с нею, в ее тени на воде. Гибкие шеи покачивались в такт волнам, словно водоросли; глаза цвета черного гагата внимательно смотрели на нее. Полоски похожей на перышки щетины у них над глазами приподнялись кверху, что придавало мордам меров удивленное выражение. В середине была та самка, что согревала и баюкала Мун тогда, в открытом море.

Мун перевесилась через перила, протягивая к ней руку.

– Спасибо тебе. Спасибо. – Голос ее дрожал от волнения. Один за другим меры приподнимались в воде и коротко тыкались мордами в ее протянутую ладонь, а потом снова ныряли. – Они ведь меня понимают! – Холод начинал покусывать ее мокрую руку. Пришлось снова надеть рукавицу и сунуть руку в карман.

– Может, и понимают. – Миро улыбнулся ей. – Может быть, они понимают даже, что спасли сивиллу, а не просто свалившегося за борт моряка. Я никогда раньше не видел, чтобы они вот так танцевали для кого-то из людей. Да, меры замечательно разумные существа! – Он будто отвечал на застывший в ее глазах вопрос.

– Разумные? – Она сознавала, сколь многое значит в его устах это слово. С момента своего спасения она успела достаточно узнать о Нгенете, о его отношениях с мерами, об уважении, которое он испытывал к ним, о том, что он предпринимал, чтобы обеспечить их безопасность. Они, пожалуй, даже могли как-то разговаривать с помощью определенного набора знаков и звуков, именно поэтому Нгенет и сумел тогда послать меров на поиски упавшего космического корабля да и сам успел к месту аварии вовремя. Но она и не подозревала… – Ты хочешь сказать – они как люди? – Она вспыхнула, помотала головой и поправилась:

– То есть, что они разумные, как Силки? – Она смотрела то на Силки, то на Нгенета, и снова на меров в воде…

– Неужели тебе так трудно в это поверить? – Этот полувопрос-полувызов звучал со странной настойчивостью.

– Нет. Но я никогда не думала… никогда не думала… – Никогда не думала, что так близко познакомлюсь с инопланетянином, человеком из другого мира; никогда не думала, что такие, как Силки, могут быть похожи на людей; никогда не думала, что сивилле могут задать подобный вопрос… – Ты… ты задаешь мне вопрос?.. Ты хочешь, чтобы я ответила?.. – Голос ее звенел от напряжения, она чувствовала, что действительность ускользает от нее, что она падает…

– Мун?

Летит, падает куда-то… Ввод информации…

Глава 30

– Что же я говорила? – спросила она его после.

– Ты рассказывала мне о мерах. – И Нгенет улыбнулся.

Мун повторяла эти слова, бредя по сине-зеленому подводному миру среди гибких водорослей. Вода сопротивлялась ее продвижению вперед, колыхалась, упруго толкая и обтекая вытянутые руки. То был дар Нгенета – за ответ на его невысказанный вопрос, за подтверждение справедливости его верований. Она узнала наконец, что это такое – принадлежать Морю всем своим существом, слиться с ним, а не балансировать вечно на узкой тропке между небом и простором вод, на тонкой бечевке, натянутой между мирами – над пропастью.

Она слушала ритмичный бодрящий шелест вслед за каждым своим вздохом; теплый, чуть спертый воздух питал ее легкие через специальный клапан. Бездонные глубины, простиравшиеся перед ней, были скрыты полупрозрачными занавесями из взвешенных песчинок. А здесь, бродя по мелководью, она могла видеть все достаточно далеко и отчетливо – видеть, как прекрасны в своем движении ее друзья меры и Силки, как красиво обтекает вода их гибкие тела, словно обнимая невидимыми руками.

– Так вот почему вы поете! – Голос Мун долетел до меров в облачке смеха через микрофон, сунутый в рот; голос был почти не искажен, хотя для них он так или иначе значил не больше, чем просто пузырьки воздуха. Потому что вы не можете удержать в себе свою радость. Между вдохами и выдохами она постоянно слышала пение меров – песни сирен, известные ей прежде только по сказкам: многоголосие пересвистов, стонов, звонов, похожих на колокольчики, вздохов и рыданий, печальных и словно свидетельствующих об одиночестве. Их пение порой продолжалось часами – то были самые настоящие песни, совершенно определенные по форме, которые могли исполняться без конца своими не имеющими возраста создателями и оставались неизменными в веках.

Мун не слишком хорошо умела отличить одну песню от другой из-за их чрезмерной сложности и не знала точно, имеют ли песни меров такое же значение, что и человеческие… Она просто решила считать, что это так.

Вынырнув тогда из Транса, она обнаружила, что Нгенет крепко держит ее за руки и чрезвычайно взволнован. Увидев, что она снова пришла в себя, он поднес ее руки к губам и поцеловал их.

– Я верил… Я всегда верил, надеялся, молился… – голос у него дрожал. – Но я никогда бы не осмелился задать тебе такой вопрос. Это правда, Мун. И теперь я не знаю, смеяться мне или плакать!

– Что… что такое? – Она стряхивала с себя путы Транса.

– Меры, Мун, меры…

…Разумные млекопитающие, использующие для дыхания кислород и обитающие в водной среде. Искусственно созданная форма организма-носителя для вирусоидного фактора долгожительства… спецкласс IV… Биологические спецификации Старой Империи были бесконечны, но для Мун практически бессмысленны. Однако Нгенет своим вопросом заставил ее выслушать и запомнить все мельчайшие детали, которые теперь были словно выжжены в его памяти; словно каждое произнесенное Мун слово имело острые режущие края…

Разумные млекопитающие… разумные…

Мун почувствовала, что Силки, обвив ее руки щупальцами, тащит ее куда-то вверх над кувыркающимися, танцующими мерами, застигнув ее, размечтавшуюся, врасплох. Она видела над головой просвеченную солнцем поверхность моря, а внизу – испещренное тенями песчаное дно, по которому ползали морские раки. Вокруг кипела жизнь – отдельные существа или целые их стаи и колонии, знакомые ей и неизвестные, охотники и жертвы… Она свободно странствовала меж ними, всегда сопровождаемая мерами, – это была их законная, доставшаяся им от предков территория, здесь они мало кому были угрозой и сами никого не боялись… Никого и ничего – кроме Охоты.

Потрясенная, она без конца спрашивала Миро, как инопланетяне могут оправдать добычу «живой воды», зная, что меры – не просто животные.

– Они ведь непременно должны знать об этом, раз об этом знают предсказатели!

– Люди слишком часто обращаются друг с другом, как скоты. Ну а если они и в зеркале не могут разглядеть разумное существо, нет ничего удивительного в том, что с негуманоидами они обращаются хуже, чем с людьми. – Нгенет посмотрел на Силки и задумчиво оперся на перила причала, глядя, как набегают и отступают волны. – И даже если бы меры были всего лишь животными, какое право имеют люди убивать их только ради собственного тщеславия? Меры синтезированы генетически. Они, должно быть, предназначались для исключительно сложных специальных экспериментов; однако Старая Империя потерпела крах, не успев, видимо, обобщить и систематизировать данные о возможности «доброкачественного инфицирования», полученные в результате работы с мерами, и создать безупречный способ практически бесконечного удлинения человеческой жизни до практически вечной. Убийство меров ради «живой воды» было порождено тем хаосом, который воцарился вместе с концом Империи, и тех, кто сумел завладеть средством для получения бессмертия, совершенно не заботило, сколькими жизнями это средство оплачено. Правда о мерах скорее всего была похоронена вполне сознательно тысячелетия тому назад, когда Тиамат была открыта как бы вновь и присоединена к Гегемонии. Так что теперь нашим правителям приходится беспокоиться лишь о том, сколько заплатить за конкретную порцию живой воды…

– Но… зачем Старая Империя вообще сделала меров разумными?

– Не знаю. И ты не знаешь. – Нгенет сокрушенно покачал головой. – Причина несомненно была, но какая? Я знаю только, что разум дан мерам не для того, чтобы их убивали во время Королевской Охоты! – И он рассказал Мун, почему стал пользоваться услугами контрабандистов и помогать им, и как до него точно так же поступал его отец, и отец его отца, и как это стало их семейной традицией, которую установил еще их дальний предок, родившийся не на Тиамат, но возлюбивший меров так сально, как любят только родных детей, и сделавший свои здешние владения убежищем для них. Его потомки, не удовлетворившись пассивной ролью спасателей, начали активную тайную борьбу против охоты на меров, используя и устные предупреждения, и диверсии, и саботаж – пока… – В тот день, когда легавые напали на вас с Элсевиер, в нашей организации была пробита серьезная брешь. – Нгенет хмуро уставился на север.

Но теперь, истерзав за очередные полтораста лет Тиамат, инопланетяне должны были вот-вот покинуть планету; заканчивалась очередная эра несправедливости, с которой Нгенет и его сподвижники не уставали бороться. Почти заканчивалась… и почти уже вернулось время упадка и невежества, очередная пробуксовка колеса бесконечных тщетных усилий. Но, по крайней мере, островитяне могли обеспечить мерам относительно безопасную жизнь на какой-то период времени, достаточный для увеличения их численности, ибо меры размножались чрезвычайно медленно, словно с трудом исправляли то тайное зло, которое совершили с ними их же собственные создатели.

Однако само по себе время ничего для меров не значило, словно не укладываясь ни в одну концепцию, которую можно было бы применить к их системе мировосприятия. В условиях безопасности меры жили сотни, возможно даже тысячи лет. В их разум была заложена совсем иная система ценностей: жить мгновением, восхищаться каждым сверкающим эфемерным пузырьком воздуха, бесконечно созидать ради бесконечной жизни… У них не было ни нужды, ни причин создавать нетленные артефакты; такими памятниками служили им песня, танец, любое краткое деяние. Так живут цветы, созданные более прекрасными, чем остальная живая природа, именно в силу своей недолговечности. Вещность, осязаемость для меров не имели значения; казалось, сама материя для них значила столь же мало, как и время. По человеческим меркам жизни их были поистине бесконечны, и они относились к жизни гедонистически, отдаваясь чувственным наслаждениям – скольжению в глубинах вод, в теплых и холодных струях, подхваченные водоворотом или едва шевелясь в стоячей воде; ошеломляющему воздействию воздушной среды, столь не похожей на водную; текучему жару желания и ласковой тяжести уснувшего на груди малыша…

Мун мало что могла сказать им или спросить у них с помощью слов, если бы даже нашелся переводчик, способный преодолеть барьер этого непонимания. И все же, каждый день погружаясь в море в своем герметичном и теплом костюме для подводного плавания, она постепенно начинала ощущать, как растворяется корка, сковывавшая ее человеческий разум, ее систему ценностей и целей. Она могла теперь порой совершенно забыть о прошлом и ненадежном будущем, позволяя мгновению стать вечностью, а будущему раствориться в пене морской. Она часто видела ту самку, которая некогда стала для нее приемной матерью и теперь всегда радостно плыла ей навстречу; знала их всех – как своих друзей, как своих родных, как свою семью, любимых людей, – и чувствовала, что сама стала частью их не имеющего временных границ мира… Аккуратно, осторожно начала она вплетать и свой голос в гармонию их песен…

Силки сзади обвил ее щупальцами, пытаясь перекрыть подачу кислорода из баллона…

– Силки, несносный! – Сердитого протеста не получилось – она не могла разжать зубы, иначе Силки вытащил бы загубник у нее изо рта. Мун подняла руки, не давая ему добраться до клапана подачи кислорода, и уже подняла неловко ногу, готовясь как следует его пнуть и отогнать прочь, и тут вдруг поняла, что с нею рядом дерутся два одинаковых с виду диллипа. Один из них ножом обрубает щупальца настоящего Силки, впиваясь в него зубами, словно морской змей. Мун пинками попыталась отогнать его, но он уже успел вонзить нож в тело Силки, и целое облако крови поднялось над его плечом.

Она подхватила Силки на руки, пытаясь отплыть с ним подальше от убийцы, но спокойные прежде воды вдруг закипели от множества тел – это меры из ближней колонии все разом бросились в море, охваченные паникой. Они толпились вокруг Мун, теснили ее, шлепали ластами, ударяли головами, качались и невольно ранили друг друга. Она в ужасе прижала к себе бессильные вздрагивающие щупальца Силки, пытаясь вынырнуть на поверхность. Но светлеющая вода над ней вдруг потемнела от упавшей откуда-то сверху тяжелой сети, а потом стал отчетливо виден и силуэт судна-катамарана. Множество существ, которые были очень похожи на Силки и в то же время удивительным образом отличались от него, направляли сеть прямо на Мун, и сеть потащила ее вниз, в глубину… Королевская Охота! Нет, это невозможно, только не здесь!..