Текст книги "Водопад грез"

Автор книги: Джоан Виндж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

«Мийа», – я едва чувствовал ее в своем сознании, словно она пыталась приглушить и мысли. Но я увидел то, что видела она, – Джеби, себя, меня – образы, искаженные болью. Все мы мертвые – нет, хуже, – все мы живые, но каждый из нас одинок, и мы в руках легионеров. Я обнял ее, поняв наконец: когда я старался не показать ей свою тюрьму страха, она была заперта в соседней камере.

Я сидел в темноте, украшенной лунным светом, наблюдая за ней, наблюдая за Джеби, пока ко мне возвращался нормальный пульс. Я накрепко закрыл свой мозг, боясь прикоснуться к ним: я боялся прошлого, боялся будущего, боялся принести им боль. Боялся…

Наконец она взглянула на меня, и хотя из глаз ее все еще лились слезы, в них не было страха, и рука ее, протянутая ко мне, была тверда, как ее вера.

Тело мое бездумно расслабилось. Я опустил голову, не желая встречать ее взгляд, и натянул одежду. Я встал с циновки и вышел из комнаты.

Я двигался по темным коридорам монастыря, мечтая затеряться в лабиринте проходов, выйти в другое измерение и раствориться там.

Я поднял глаза, проходя мимо комнаты, которую видел почти каждый день и не замечал в ней ничего необычного. Но на этот раз лунный свет, легко пройдя через стену, осветил дверь, которую я раньше принимал просто за неровную поверхность стены.

Я повернул к колоннам у скрытого прохода. Коридор за дверью был не длиннее пяти метров. В конце его я увидел молитвенное возвышение, подобное тем, что встречались во Фриктауне, однако это располагалось под открытым небом, если не считать поля, защищающего от плохой погоды весь монастырь. И еще оно было особенным, спрятанным… линпод.

Я стоял на платформе, вглядываясь в ночь. Надо мной качались звезды в ночной черноте, лицо луны было покрыто чуть заметными тенями. Образы, которые я увидел в них, казалось, медленно меняются, неуловимо изменяя мое восприятие, и, наконец, начала меняться сама луна.

Я облокотился на низкую стенку, окружающую возвышение, полез в карман за губной гармошкой, которую я каким-то непостижимым образом умудрился пронести через все, что случилось со мной. Я приложил ее к губам и подул, прислушиваясь к хриплым протяжным звукам, которые я так давно не извлекал из нее. У меня всегда получались одни и те же звуки, так что любая мелодия, которую я пытался сыграть, получалась отрывочной. Я разочарованно опустил гармошку, словно какая-то отдельная часть моего мозга, управляющая музыкой и настроением, ожидала, что мои попытки сыграть мелодию будут успешнее.

«Ты должен стать частью ее. – Голос Мийи наполнил мой мозг, когда она появилась на платформе рядом со мной. Я почувствовал, что она начала что-то говорить и внезапно остановилась – поняла, где мы находимся. – Линпод», – подумала она, оглядываясь на меня. Ночь отражалась в ее глазах. Губы ее задрожали. Она перевела взгляд на луну, и на долгое время ее чувства оставались закрытыми для меня.

Наконец она осторожно обратилась ко мне:

«Чтобы творить музыку, с любым инструментом надо… быть намастэ».

«Часть инструмента не сохранилась, утрачена». – Я протянул Мийе гармошку, открыв ей лишь некоторые свои мысли, заслоняя темной пеленой все остальные.

– Тогда играй сам, – сказала она. Что-то появилось в ее руке: флейта, которой приветствуют ан лирр. Она пробежала по ней пальцами. В восходящем звукоряде были пропуски, но когда она начала играть, недостающие ноты все равно звучали.

«Как? – спросил я – Это твой дар?»

Мийа покачала головой. Сыграла мелодию медленнее, чтобы я мог заметить, как ее пальцы не совсем прикрывали отверстия флейты, как она изменяла дыхание, чтобы изменялась мелодия, заставляя флейту играть так, как ей хотелось.

Я поднял свою гармошку к губам и подул в нее, скользнул пальцами по отверстиям, и звук их менялся – звучали ноты, которые раньше не получались. У меня перехватило горло, и я медленно опустил инструмент, не в силах продолжать. Я любовался холодным сверканием серебристой металлической поверхности гармошки, покоящейся в моей руке. В конце концов я снова опустил ее в карман куртки и посмотрел вверх: что-то потянуло туда мои мысли, мои глаза, подобно магниту…

«Мийа».

Она поцеловала меня, впиваясь пальцами в мою спину, прижимаясь ко мне, словно могла раствориться в моем теле и сделать нас одним целым – удваивая нашу силу, чтобы ничто и никогда не могло повредить нам или встать между нами.

Но даже целуясь, сливаясь сердцами и мыслями под взглядами бесчисленных звезд, я знал, что мы не молились.

Потому что я знал, как устроена эта вселенная, – живым не выходит никто.

Глава 25

На следующее утро Мийа снова собралась во Фриктаун. Она подержала на руках маленькое неуклюжее тельце Джеби, нежно поцеловав его в лоб, а потом долго и глубоко целовала меня. Мне хотелось, чтобы я был не полукровкой лишь с половиной способностей гидранов и их глазами. Мне хотелось, чтобы я мог отправиться вместо нее, не потому что я мог сделать эти дела лучше, а потому, что мне не надо было бы тогда оставаться и ждать ее возвращения.

Она исчезла с грустной улыбкой сожаления, а я остался с Джеби на руках. Я почувствовал, как он неуверенно сжался, когда внезапно потерял ее из виду и из мыслей.

– Где мамочка? – спросил он, как всегда, спросил на стандарте, когда обращался ко мне.

– Она пошла за продуктами, – ответил я, как всегда. – Она вернется.

– Скоро?

– Да, скоро, – пробормотал я, пронося его через комнату к окну. Мы вместе посмотрели на солнце, поднимающееся над рифами.

– Взгляни на солнце, – сказал я, чтобы отвлечь его. – Еще один день.

Таку слетел вниз и сел на мою голову.

– Эй! – сказал я, но он и не шелохнулся. Джеби хихикнул, прижимая руки ко рту.

Я тоже рассмеялся: даже сейчас это позабавило меня. Я вглядывался в спокойный свет солнца, а смерть и хаос висели над нами дамокловым мечом, и жизнь скоро могла стать настолько абсурдной, что нам больше ничего не оставалось, кроме как смеяться над нею.

– Ты мой папа? – спросил Джеби, и его лицо помрачнело.

– Да, – ответил я, отводя глаза.

– У меня два папы?

Мое дыхание оборвалось. Я медленно кивнул.

– Правильно, – прошептал я. – Ты счастливый мальчик.

– И две мамочки?

Я снова кивнул, боясь говорить. Я не позволял себе думать о его родителях с тех пор, как пересек реку. Таку взмыл в воздух, потревоженный моим внезапным движением.

– Они все любят меня?

– Конечно… мы все тебя любим.

«Почему их здесь нет?»

На этот раз я был точно уверен, каких родителей он имеет в виду.

– Я… Они не могут, – ответил я вслух, поскольку в этот момент я был не уверен в том, смогу ли я контролировать свои мысли. – Они хотят быть здесь, но не могут.

– Почему?

– Они… они работают для Тау.

– А ты не работаешь?

Мои губы скривились. Уже нет.

– Наша работа сейчас… Работа Мийи и моя, заключается в том, чтобы сделать тебя здоровым и сильным. Вот почему мы здесь, в месте исцеления. Когда тебе станет лучше, ты вернешься обратно, к твоей… другой семье. – Мне внезапно захотелось, чтобы они могли очутиться здесь, увидеть, в каком состоянии он теперь. Будет он жить или умрет, они, возможно, никогда больше не увидят его таким.

Его лицо расцвело, потом снова омрачилось, словно он читал мои грустные мысли.

– Я обещаю, – сказал я, так сильно желая, чтобы это было правдой, что сам поверил этому.

Он кивнул, расслабляясь в моих руках. Он положил голову ко мне на плечо, решив ждать со мной, когда солнце поднимется над рифами. Я опустил глаза на ущелье под нами, на мост, пересекавший его и совершенно непохожий на мост, соединяющий Фриктаун и Ривертон.

Я подумал о том, как по-разному ценили рифы земляне и гидраны. Для человечества рифы – это просто биохимическая груда. То, что этот последний риф и это целительное место избежали участи других рифов, перекопанных вдоль и поперек, было маленьким чудом, и все. Это произошло только потому, что близорукость и ксенофобия Тау удержали корпорацию от того, чтобы узнать что-нибудь полезное о культуре гидранов.

Я думал о чудесах, о том, что вернуло мне и Джеби это шуи, как оно освободило нас от жизни, проходящей словно за тюремной решеткой. Я подумал о том, сколько времени прошло с тех пор, когда гидраны Убежища чувствовали себя едиными, связанными друг с другом, ощущали себя чем-то большим, чем толпа. Что случится, если ан лирр вернутся в Отчизну: вернет ли дождь, который они принесут с собой, жизнь этой истощенной земле? Достаточно ли будет их присутствия, чтобы вернуть общину к жизни и к Пути? Или уже слишком поздно идти к такому будущему, которого заслуживало их прошлое?

Джеби глядел прямо на пылающее рассветное солнце, сложив пальчики у глаз подобно полевым линзам Воуно. Я давал ему смотреть через них изредка, когда он мне надоедал, искать ан лирр. Мы никогда не видели ни одного, но он ни разу над этим не задумывался.

– Смотри, – сказал он внезапно и указал в сторону восхода.

– Что? – я немного прищурился, стараясь увидеть что-то, кроме рифов и неба. Мои зрачки уже сузились до щелочек, обычно они лучше, чем человеческие, справлялись с тем, как пропускать свет.

– Там, – он нетерпеливо ткнул пальцем, не убирая руку до тех пор, пока я не различил с полдюжины черных крапинок, похожих на веснушки, усыпавшие рассвет. Я наблюдал, как увеличивались они, расширяясь так, что внутри меня родился страх и стал шириться раковой опухолью. Они летели сюда, прямо на нас, слишком большие и слишком быстро, чтобы их можно было принять за птиц. Они были только тем, чем были: флайерами Службы безопасности корпорации. А Мийи здесь не было, и мы не могли спастись.

– Видишь, Кот? – спросил нетерпеливо Джеби, когда функции моего мозга вошли в норму. – Видишь? Видишь?

– Да, – пробормотал я. – Я вижу их.

Я прижал его к себе сильнее, когда стали вырисовываться форма и детали кораблей. Их огни били мне в глаза сильнее, чем солнце.

– Папа! – крикнул Джеби, прыгая в неожиданном восторге. Он не смотрел на меня. Вдруг я вспомнил, что его отец был легионером. Знак Тау уже отчетливо вырисовывался на приближающихся флайерах. – Пора возвращаться домой? – спросил он, глядя на меня. – У меня уже все хорошо?

Только это не его папа летел к нам, чтобы забрать его. Это были палачи Боросэйжа. Я стоял, как парализованный, ожидая, что сейчас ближайший боевой корабль откроет огонь. Мы даже не почувствуем ничего, это произойдет слишком быстро – плазма разнесет нас, распылит наши атомы на миллиарды золотых частиц.

– Да, пора идти… – прошептал я. – Держись крепче.

Я закрыл глаза, боясь увидеть приближение смерти, открыл их снова, боясь его не заметить.

Но убийственного луча энергии с неба не последовало. Я продолжал смотреть, застыв на месте, как боевые корабли зависают в воздухе. Они окружили балкон, где ждали мы, невооруженные и беззащитные.

– Безопасность корпорации! – раздался везде голос из ничего, словно мы были слепыми и глухими. – Оставайтесь на месте. Поднимите руки вверх.

Я позволил Джеби медленно соскользнуть с моих рук, поднял их вверх.

Из ближайшего корабля на балкон высыпали вооруженные легионеры, подобно потревоженным пчелам из улья. Все оружие было направлено на меня. Я стоял неподвижно, чуть дыша, боясь, что любое мое движение может оказаться последним.

Джеби вцепился в мою ногу, увидев оружие и прочитав настроение в головах службистов.

– Папа? – позвал он, его глаза перебегали с одного неопознаваемого лица на другое.

Я попытался коснуться его мыслей, как-нибудь успокоить его. Мозг мой оказался таким же застывшим, как тело. Я попытался вместо этого найти какие-нибудь слова и замолчал, когда один из вооруженных людей, все еще выходивших из кораблей, протолкался через кольцо окруживших нас, роняя оружие, поднимая защитное стекло шлема.

– Джеби! – Это был Бурнелл Натаза.

Я удивленно наблюдал, как он подхватил Джеби на руки и поспешил обратно сквозь кольцо легионеров, оружие которых все еще было направлено на меня. Вперед вышел другой безликий службист, обыскал меня в поисках оружия, которого у меня не было, завел мои руки за спину и застегнул на запястьях наручники. Он отошел, и следующий занял его место: Фахд, очередной идиот Боросэйжа.

Стекло его шлема просветлело, и я заметил тени недолеченной болезни, все еще украшающие его лицо. Я внезапно вспомнил, что сделала Мийа с его оружием, когда он встретил нас в прошлый раз, что сотворило взорвавшееся плазменное ружье, и посмотрел на его глаза.

Новые его глаза имели другой цвет. Они были зелеными. И зрачки были не круглыми, а длинными. Ему нужен был трансплантат, но такой… Встретив его взгляд, я понял, что он сделал так для того, чтобы, каждый раз, смотрясь в зеркало, он вспоминал, как ненавидит нас.

– Где девчонка? – спросил он. На этот раз у него не было ружья. Его руки в перчатках были сжаты в кулаки.

– Что? – тупо спросил я. И понял, что он имеет в виду Мийю, понял, что они использовали газ, а я этого даже не заметил. Я глубоко вдохнул. – Ушла.

Он ударил меня до того, как я успел уклониться, и я полетел на пол.

– Не лги мне, урод.

Я сел, медленно и неуклюже, в голове звенело от удара, в ушах звучало мое имя, выкрикиваемое Джеби. Фахд стоял надо мной, загораживая свет. На его перчатке был след моей свежей крови.

– Не лгу, – пробормотал я.

– Он не лжет, лейтенант, – отозвался кто-то. – Сканирование показывает, что в здании больше никого нет.

Фахд наклонился и рывком поставил меня на ноги.

– Получается, эта сучка из ДНО оставила тебя, увидев, что мы приближаемся. – Он ухмыльнулся.

Пошел ты на… Я вовремя проглотил эти слова.

– Она ушла р'ньше, – сказал я. – Д'стать еду. Он засмеялся. Я выругался про себя, ненавидя себя за то, что так много говорю.

– Она должна быть где-то здесь! Посмотри на моего сына!

Я узнал голос Натазы и повернул голову, чтобы взглянуть на Джеби, вспоминая, что Натаза никогда не видел своего сына таким – нормальным, подвижным ребенком без помощи Мийи.

– Ее здесь нет, Бурнелл, – произнес кто-то. Голос был мне знаком, но я не помнил, кому он принадлежит. За спиной Фахда задвигались фигуры, и я увидел говорящего. Это был Перримид.

– Я не знаю, как это возможно, но… – Он подошел поближе к Натазе, взял Джеби за протянутые руки, а мальчик рвался ко мне и выкрикивал мое имя.

Натаза подошел и встал передо мной. Он сжал Джеби сильнее, когда тот попытался вырваться. Ребенок заплакал.

«Все в порядке, Джеби, – подумал я, начиная обретать контроль над своим мозгом, достаточный, чтобы пользоваться телепатией. Но я не мог сделать так, чтобы он не видел кровь, стекающую по моему лицу. – Я не могу сейчас взять тебя на руки. – Я пошевелил руками в наручниках за спиной. – Оставайся с папой. Тебе будет хорошо».

Джеби затих. Он прижался к защитному костюму отца, вытирая нос рукавом, но не отрывая от меня взгляда. Натаза тоже посмотрел на меня, в первый раз – в глаза.

– Как? – спросил он.

– Тут такое место, – пробормотал я.

– Как? – резко переспросил он.

– Это… целительное место.

Фахд хрюкнул. Перримид отодвинул его в сторону, чтобы встать рядом с Натазой.

– Это рифы, Бурнелл, – сказал он мягко. – Так должно быть. Разве не так? – Он повернулся ко мне. Я молча уставился на него.

– Отвечай человеку, урод! – Кулак Фахда снова поднялся.

Натаза блокировал удар своей защищенной рукой.

– Только не перед ребенком, – сказал он мертвым голосом. Он снова посмотрел на меня, и его темные глаза, похожие на глаза сына, были такими же настойчивыми, как бледные глаза Перримида.

– Пожалуйста, – сказал он. – Расскажи мне, как это возможно. – Он взглянул на Джеби, из его мыслей не уходило недоверие.

– Я сказал тебе, – грубо ответил я, ошеломленно понимая, что он расскажет это жене, та – Тау, и через десять минут тут не будет больше шуи и целительного места, а будет последний исследовательский комплекс Тау и шахты. Они уничтожат чудо, творящееся здесь, пытаясь его найти, извлечь из него выгоду, и никогда не поймут, что натворили.

Натаза посмотрел на меня все с тем же бесконечным изумлением, не замечая моей грубости.

– Получается, он… исцелен?

– Нет, – ответил я. – Нет, если ты сейчас заберешь его отсюда. Мийа сказала, что требуется много времени, чтобы закрепились эти изменения. Нужно время.

Фахд снова хрюкнул, на этот раз недовольно.

– Мийа, – произнес Натаза с помрачневшим лицом.

– Он потеряет все, что приобрел! – сказал я.

– Пойдем, Джеби, – прошептал он. – Пойдем домой. Мама ждет тебя.

Он прошел снова через кольцо стражей, унося сына к ждущим боевым кораблям. Джеби снова начал сопротивляться. Он звал меня, тянулся ко мне через плечо отца.

Фахд надвинулся на меня и заслонил ребенка до того, как я сумел ответить. Он снова схватил меня за куртку.

– Когда она вернется?

– Кто? – спросил я.

Он ударил меня свободной рукой, другой удерживая меня на ногах мертвой хваткой.

– Ты, мелкий насильник над мозгами. Когда?

– Не знаю! – пробормотал я, страстно желая плюнуть ему в лицо.

– Какого черта ты не…

Я попытался увернуться от приближающегося удара, удивленно поднял глаза, когда его не последовало.

Перримид шагнул между нами. Я посмотрел в лицо Фахда, не зная, кто из нас был более удивлен.

– Прекрати, – сказал Перримид с тихой уверенностью, которой на самом деле у него не было.

Фахд вырвал у него свою руку.

– У тебя здесь нет никаких полномочий, – сказал он возмущенно. Но не попытался снова ударить меня. – Если ты действительно ничего не знаешь, парень, считай себя уже мертвым, – пробормотал он, толкая меня вперед, сквозь кучку вооруженных людей к флайерам.

«Кот!»

У меня перехватило дыхание, когда этот голос прозвучал в моей голове. Это был не Джеби. Это была Мийа.

«Нет! – мысленно закричал я. – Нет! Здесь Тау». – Я не знал, какого дьявола она вернулась так рано, почему сейчас?

Мое тело двигалось по балкону само по себе, а мозг рвался из тисков пространства-времени, чтобы найти ее и сказать «прощай».

«Кот». – То, что она хотела сказать мне, долетело до меня лишь в виде эмоции. Наша телепатическая связь прервалась, когда меня втолкнули в открытый люк корабля. Они посадили меня во флайер. Натаза уже был здесь, с Джеби на коленях. Мальчик сидел, держа в руках ярко раскрашенную набивную игрушку. Он поднял глаза, словно почувствовал меня, прежде чем увидел, и его глаза округлились. Я почувствовал, что Мийа проникла через меня, чтобы коснуться его мыслей в последний раз.

– Мамочка! – крикнул он, протягивая руки. Натаза опустил их, нахмурившись. Мийа исчезла, и никто ничего не понял, кроме меня.

Я снова почувствовал ее внутри себя, ее мысли были наполнены страданием. Мое внимание совершенно рассеялось, и я потерял ее совсем. Джеби снова заплакал. Я почувствовал его страх и непонимание, когда легионеры пихнули меня на сиденье и пристегнули к нему.

«Не плачь, Джеби. – Я попытался внутренне собраться, чтобы показать ему, что все идет так, как должно быть. – Ты скоро будешь дома». – Я начал понимать наконец, как Мийа находила силу защищать его, хороня свои страхи ради безопасности их обоих.

Джеби снова приник к Натазе, сжимая игрушку, но его покрасневшие от слез глаза не отрывались от меня. Глаза Натазы – тоже. Он глядел на меня, на легионеров, меня окружавших, на Фахда и Перримида, которые взошли на борт вслед за мной. Он удивлялся, какого черта меня посадили в тот же флайер, где сидел он с сыном, думал, что Фахд – ублюдок, а Перримид – дурак.

Наконец он отвел глаза и начал разговаривать с Джеби, понижая голос, стараясь успокоить его. Я видел, как смягчилось его лицо, как облегчение и радость поднимались в его мыслях. Мальчик жив и здоров, с ним все хорошо. На какой-то миг он испугался, что сейчас, перед всеми, сломается и заплачет. Он внезапно снова взглянул на меня и отвел глаза.

Перримид уселся рядом со мной.

– Какого черта ты здесь? – спросил я.

– Выполняю свою работу, – спокойно ответил он, глядя на Джеби. Но в мыслях его было: «спасаю ваши жизни».

Удивление сразило меня, как пощечина. Я повернулся на сиденье.

– Если бы ты с самого начала нормально выполнял свою работу, то ничего этого не произошло бы.

Его лицо превратилось в каменную маску. Посмотрев на него, я увидел Киссиндру в его чертах, в его глазах, в его мыслях. Он встал, не ответив ничего, и пошел вниз по проходу, чтобы сесть рядом с Натазой. Я не успел спросить его о Киссиндре. Я обругал себя за то, что сказал такое, за то, что вообще что-то сказал.

Эскадрилья флайеров пошла на взлет, и, выровнявшись, полетела над рифами в сторону Тау Ривертона. Я смотрел на Джеби, сидящего на коленях у отца, начинающего уже делить с ним его необузданную радость, почувствовал, что мальчик начинает вспоминать, что этот человек когда-то был частью его жизни. Остальные легионеры сняли один за другим шлемы и перчатки, говорили с отцом, улыбались и играли с мальчиком. Тут были не только мужчины – среди легионеров оказались и женщины.

Все их поздравления, их забота, их радость были неподдельными. Что-то сместилось в моей голове, когда я понял, что у таких же безликих машин убийства, расстрелявших гидранскую демонстрацию, был разум, были свои мысли. Эти люди были друзьями Натазы и гордились, что приняли участие в спасении его сына.

Теперь они едва обращали на меня внимание. В наручниках, привязанный к сиденью, я не представлял угрозы для них, и я не был человеком… даже человеком. Я выбыл из существования, пока мы не прибудем в Ривертон. Тогда они вспомнят обо мне. Мысль об этом радости мне не принесла. Я откинулся на спинку сиденья. Ссадины стягивали кожу на подбородке, а я пытался набраться откуда-нибудь мужества встретить то, что мне предстоит.

Мийа в безопасности. По крайней мере, это я знал. И о Джеби позаботятся те, кто любит его. После всего случившегося Тау не убил его. Я не знаю почему, но пока он в безопасности, причина такого поворота не имеет значения. Время, отведенное нам побыть вместе, прошло. Я знал, что так будет, я даже не мог сожалеть об этом.

Я попытался сконцентрироваться на Джеби, на мягком море комфорта, окружающем его, попытался представить, каково это – иметь отца, который искал тебя и наконец нашел. Но у меня не было отца, и представить нашу встречу у меня не получилось.

Чистая, крепкая нить пси-энергии, связывающая нас с Джеби, истончалась – сигнал стал отрывистым. Я снова собрался, думая, что его потревожили мои эмоции. Но сделав так, я понял, что дело не в этом: монастырь оставался за нашей спиной, а с ним и его чудесное целебное влияние. Внезапно я вспомнил, что не только Джеби потеряет все, что вернули ему рифы. Потеряю все и я.

«Джеби. – Я повернулся, чтобы увидеть его лицо, надеясь, что удаление от монастыря не так влияет на него. – Джеби».

Он взглянул на меня, услышав свое имя, переданное мысленно. Какое-то время его взгляд был рассеянным и смущенным. Когда он попытался ответить мне, его мысли оборвались, тело судорожно дернулось в отцовских объятиях.

Натаза взглянул на сына. Я почувствовал его поднимающуюся панику, тупое отрицание, – он не хотел замечать происходящего с сыном. Он боялся, что даже секундная неуверенность в здоровье сына вернет ребенка в прежнее состояние. Он помнил мое предупреждение: это все равно произойдет…

Я почувствовал на себе взгляд Натазы, его настойчивый вопрос просочился мне в мозг. Я сжал свои мысли и вышвырнул его оттуда.

Джеби с жалобным хныканьем протянул ко мне руки.

– Кот… – позвал он меня, и слово прозвучало еще вполне отчетливо.

И я точно знал, что он сейчас чувствует. Я попытался вырваться из стягивающих меня пут, но руки мои были скованы за спиной, и я не мог дотянуться до него. Я расслабился и попытался собрать оставшиеся крупицы ментального контроля, убирая все остальное из своих мыслей, желая успокоить мальчика, насколько смогу, единственным оставшимся мне способом.

Джеби затих на руках у отца, отвечая словом или двумя на его вопросы. Уголком глаза я заметил, что Перримид смотрел на меня, словно понял, что я делаю. На его лице углубились морщины, и я не мог отвлечься, чтобы понять почему. Но он ничего не сказал, не велел легионерам налепить мне наркотик, чтобы заблокировать пси-способности.

Наконец под нами широко раскинулись четкие геометрические формы Ривертона, и флайеры пошли на снижение к конечной точке нашего путешествия: к Центру безопасности Тау.

Джеби тихо отдыхал, прижавшись к отцу, не двигаясь и не говоря ничего, все еще пребывая в сознании и хоть как-то контролируя тело. Он жалобно захныкал, когда мои глаза остановились на здании, узнавая его, и мое потрясение проникло в его мозг по связывающей нас нити.

Я отвел взгляд от окна, используя все свои физические чувства, чтобы оставаться сконцентрированным на нем. Мне требовался весь самоконтроль, чтобы мой страх не оборвал последнюю тонкую нить нашей связи. Флайер приземлился на территории Центра безопасности. Натаза встал со своего сиденья и поставил Джеби на пол, мягко придерживая его.

Чья-то рука грубо опустилась на мое плечо.

– Он уже обливается потом, лейтенант, – сказал легионер, развязывая меня и поднимая на ноги.

Фахд остановился передо мной и пробормотал:

– Скоро ты будешь обливаться кровью, урод. Джеби за моей спиной беспомощно заплакал. Я обернулся: мальчик выпал из рук отца, когда Фахд разрушил остатки моего контроля, а с ним угасла возможность Джеби контролировать свое тело.

Натаза опустился на колени, чтобы поднять маленькое дергающееся тело. Он прижал Джеби к себе.

– Джеби! – крикнул он. – Джеби! – Он снова взглянул на меня, в его взгляде читались вопросы, на которые я не мог ответить так, как ему хотелось бы.

«Джеби!» – крикнул я в мертвую, темную тишину, в которой не было и следа мыслей ребенка – никаких доказательств того, что все вокруг меня внезапно не перестали существовать. Даже зеленоглазый Фахд, стоящий передо мной с глупой ухмылкой, казался не более живым, чем прах моих выгоревших пси-способностей.

Снова посмотрев на него, я понял, что на самом деле не он, а я уже был мертвым. Он усмехнулся, решив, что такое выражение на моем лице – полностью его заслуга. Он заставил меня повернуться и повел с посадочного поля к зданию, не давая оглянуться. Я слышал, как становится все нетерпеливей и громче голос Натазы, пытающегося добиться ответа от сына. Я слышал бормотание других озабоченных голосов, голосов, которые были полны радости, когда мы улетали из монастыря.

Перримид внезапно оказался рядом. Из-за барьеров из шлемов он крикнул:

– Джеби… Что с ним случилось? Что ты делал?

– Я ничего с ним не делал, – зло ответил я. – Я говорил Натазе. Мийа пыталась объяснить вам, что это такое место! Монастырь. Я предупреждал его.

Перримид исчез из поля моего зрения, возможно, поспешив передать Натазе то, что я сказал. Я заметил, как их маленькая группа медленно движется по диагонали через поле, удаляясь. Натаза нес Джеби и был похож на человека, которому выпустили кишки.

На краю поля я заметил стоящие фигуры – возможно, мать Джеби и те, кого она привела для поддержки. Их не пускала на территорию центра еще одна группа легионеров.

Я в последний раз оглянулся на Джеби и увидел, как Натаза передал его в руки матери, как на ее лице горе и радость сливаются в одну немыслимую эмоцию, а затем окружающие заслонили мальчика от меня. Ветер доносил до меня обрывки их голосов, но я не мог разобрать слов. Джеби молчал. Ничего, кроме тишины в моей голове.

Перримид все еще смотрел на меня, когда легионеры втолкнули меня в отделение и дверь за нами закрылась. Я еще раз попытался распахнуть свой мозг, но было уже поздно: то, что еще недавно было со мной, исчезло бесследно. Мой мозг был пуст, как глубокий космос, он не отзывался ни на то, что осталось за нашей спиной, ни на то, что творилось рядом. Службисты, снующие по глухим, мрачным коридорам станции, с равным успехом могли бы быть трупами. Мне нужно было пространство и время, чтобы узнать, произошли ли с моими пси-способностями в монастыре какие-нибудь перемены. Но мое время вышло.

Боросэйж уже ждал меня в комнате без окон – комнате для допросов. Я вздрогнул, хотя удивлен не был. В его руке был тот же щуп, и та же улыбка на лице.

– Хорошо, урод, – произнес он. – Мы снова здесь. Давай просто продолжим с того места, на котором прервались. – Он кивнул головой на железный стул с ремнями, на котором я очнулся, когда в первый раз оказался тут. – На этот раз нас не прервут, ты слишком далеко зашел, доказывая, что я был прав насчет тебя. Я должен поблагодарить тебя.

– Твердолобый мешок гноя, – сказал я по-гидрански.

– Говори на стандарте, ты, дерьмо!

– Лопай меня, трупоед, – сказал я на стандарте.

Его лицо пошло пятнами. Он выставил раскаленный прут.

Я ринулся вперед и головой сбил его с ног, с трудом сохранив равновесие, и бросился бежать.

Но не успел я сделать и трех шагов, как легионеры догнали меня, оттащили обратно и окружили, пока Боросэйж вставал. Тяжело дыша, он поднял щуп. Фахд держал меня за волосы, придавив другой рукой шею, так что я почти задохнулся. Боросэйж разорвал мою одежду и вонзил в меня прут. Я застонал.

Фахд отпустил мою голову, чтобы я мог дышать. Я хрипло сделал несколько судорожных глотков воздуха, слезы боли выступили в уголках моих глаз. Я поднял голову, когда запах горелого мяса стал таким сильным, что тошнота почти прошла. Снова руки сомкнулись на мне, чтобы я не мог и двинуться, а Боросэйж снова поднял щуп. Я закрыл глаза, поток человеческих и гидранских ругательств полился из меня, я был не в состоянии сдерживать его.

Но обжигающая боль не обрушилась на меня. Не обрушилась…

Я открыл глаза, тело мое дрожало, зубы сцепились в ожидании боли. Боросэйж стоял поодаль, его рука с шипом спокойно висела. Каким-то образом между нами появился Перримид. Они оба смотрели на меня с выражением, в котором я не мог разобраться.

Перримид отвел глаза – не для того, чтобы избежать ненависти в моих глазах, а чтобы взглянуть на что-то в своей руке. Лекарственный мешочек Воуно. Должно быть, я уронил его, пытаясь вырваться.

– К-киссиндра? – выдавил я наконец из себя. – Воуно?

– Все еще в больнице, – ответил он.

Облегчение отразилось на моем лице: Живы. По крайней мере они живы. Но когда я снова взглянул на него, я вдруг понял, что было в его глазах.

– Она еле выжила после крушения. Если бы спасательная команда немного задержалась…

Я опустил голову, слезы побежали по моему лицу.

– Я виноват. Я так виноват…

– Я говорил тебе, что он за дерьмо, – сказал Боросэйж чуть ли не с удовлетворением в голосе. – Вот почему ДНО наняло тебя, урод? Совершать за него грязные дела? Убивать невинных людей для этих бедных преследуемых гидранов, которые настолько беспомощны, что не могут делать это сами?

Я прикусил губу, чувствуя, как боль у меня в груди удваивается. Я не мог заставить себя посмотреть в лицо Перримиду, чтобы сказать, что все эти слова – ложь, страшная ложь, что тогда я не был себе хозяином. Я посмотрел на рану, которую нанес мне Боросэйж: пузырящаяся кровью дыра в груди. Казалось, будто кто-то пытался вырвать сердце. Мои ноги подкосились, и чьи-то руки в перчатках подхватили меня.