Текст книги "Водопад грез"

Автор книги: Джоан Виндж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Ошеломленный, я заставил себя расслабиться. Я держал его, пока он сам не отпустил меня. Он сел рядом со мной и начал снова играть кубиками, прислонившись ко мне, словно я был стулом в середине пустой комнаты.

Я взглянул на Мийю, не зная, что обнаружу в ее глазах, не зная, что я увижу там. Мы были одни в первый раз с тех пор, как она разбудила меня в отеле. Наконец я пробормотал:

– Не знал, увижу ли я тебя снова. – Она улыбнулась. Ее улыбка передалась мне прямо в мысли. – Как тебе это удалось? – спросил я, недоумевая. Я протянул руку, коснулся ее волос, ее лица, как только что проделал это со мной Джеби, удостоверяясь в ее реальности.

– Что? – спросила она, целуя мои пальцы. «Что?»

– Проникнуть в меня. «Пройти, словно воздух, которым я дышу».

«Без усилий. – Мийа наклонилась ко мне, и ее губы нашли мои. – Потому что ты хотел, чтобы я была там».

Я вспомнил прошедшую ночь, как ее тело раскрылось, чтобы я вошел, и она снова меня поцеловала.

«Но это не может быть так просто». – Ее желание зажигало мои нервы, наполняя меня наслаждением, безжалостным, как время.

«Это и не просто, – Мийа отодвинулась, когда мои руки коснулись ее, пробегая по изгибу ее грудей под мягкими складками старинной туники. Она перевела дыхание, полубессознательно глядя на Джеби. – „Это за пределами понимания“. – Она улыбнулась. – „Это Путь“.

«Нет, – подумал я. – Это просто ты». – Я протянул руку, коснулся застежки на своих волосах, вспомнив, как Мийа защелкивала ее, выражение ее глаз в этот момент, ее стремление к жизни, проникшее в мой мозг.

Она оглядела меня в одеждах гидрана. И я знал, что ее взгляд сейчас не был просто взглядом, заставляющим замирать мое сердце, это было видение меня. Целого. Прекрасного. Нэшиертах.

– Мийа, – прошептал я, произнося ее имя вслух, желая услышать звук его. – Нэшиертах… Что это значит?

– Это значит «судьба», – ответила она.

Я покачал головой, улыбаясь.

– Как ты узнала? Как это произошло?

Она опустила глаза на свою руку, покоящуюся в моей руке, как две половинки целого.

– Это… – Ее мысли растеклись, сфокусировались вновь, предлагая мне образ: два мозга сливаются, когда теряются сердца, послание, как ослепительная вспышка будущего, когда любой возможный образ воплощается в лице другого.

Я знаю тебя… Я вспомнил темную ночь, мгновение, когда мы столкнулись на пустынной улочке Фриктауна. Я увидел ее впервые, и вся моя жизнь отразилась в ее глазах. И, даже не зная ее, я отдал ей свою душу.

И она вложила мне в руку идентификационный браслет Джеби и убежала, зная, что встретила того, кому предназначена ее вечная любовь. И отправила его прямо в руки Службы безопасности корпорации Тау.

Ее рука сжималась, пока я не вздрогнул от боли. Тогда, в ту ночь, пересеклись две жизни, в которых любой выбор был только между болью и еще большей болью, и бесконечная радость превратилась в трагедию. И в ДНО не было никого, с кем она могла бы поделиться этим. Мийа не могла рассказать это даже сестре, поскольку все они отреклись от личной жизни и собственных желаний.

И наконец я увидел, что двигало ею, когда она решила отыскать меня, что заставило ее рисковать всем – своей жизнью и безопасностью, даже жизнью Джеби. Она пошла на это, чтобы провести одну ночь с тем, кого она будет всегда любить так, как никогда не полюбит никого другого. И я тоже понял, почему, проснувшись одиноким и пустым, я почувствовал себя так, словно вся моя оставшаяся жизнь ушла вместе с нею. Почему нам всегда будет не хватать друг друга.

Я в удивлении покачал головой:

– Каждый человек снова и снова верит, что нашел единственного. А потом они расходятся.

– Они делают все, на что способны, – пробормотала она. – Но у них нет дара… – Мийа внезапно замолчала, взглянув на меня, вспомнив. Она посмотрела на Джеби.

– Ты веришь, что действительно для каждого где-то найдется совершенный любовник? – спросил я, пытаясь вытащить нас обоих из потока воспоминаний.

– В общине? – Ее взгляд стал задумчивым. – Кто может знать сейчас? Нас осталось так мало… Некоторые проживают всю жизнь, так и не найдя своего нэшиертах. Большинство только пытается найти. Некоторые находят друг друга, как… – ее губы задрожали, – как Наох и Наву. Только для того, чтобы захватчики разрушили их любовь, погасив разум. – Ее рука выскользнула из моей. Я почувствовал привкус вечного горя ее сестры, постоянно находящийся на поверхности памяти Мийи.

Я обнял ее:

«Я не такой. Я здесь… и я умею выживать. Всю нашу жизнь мы…»

«Никогда этого не обещай. Это как проклятие».

Прошлое потянулось ко мне, пытаясь скрутить.

«Ты любишь меня, – подумал я, находя в себе мужество, о котором и не подозревал, пока она не дала мне повода отыскать его. Такое мужество, которое требуется, чтобы верить. – Все возможно».

Я скорее почувствовал, чем увидел, как она наконец улыбнулась, прошептав:

– Знаю. – Но лицо ее изменилось, когда она перевела взгляд на Джеби. Наш мысленный контакт оборвался.

– Мийа?

Она тряхнула головой, откидывая пряди распущенных черных волос с лица, и не ответила. Но мне не надо было слышать ее мысли, чтобы знать, какими они могут быть.

Я вспомнил, что произошло, когда Наох попыталась проникнуть в мой мозг. Помоги ему понять, сказала она, перед тем как покинуть нас. Но хотела сказать не это.

– Мийа, – произнес я снова, чтобы она посмотрела на меня. – Сколько членов ДНО на самом деле? Как ты думаешь, сколько еще людей верят в «видение» твоей сестры?

– Я не знаю, сколько всего сатохов – патриотов, а не членов ДНО, – ответила она мягко. – Не думаю, что кто-то из нас точно знает это число, даже Наох, даже если среди нас найдутся предатели.

– Кто-нибудь пытался предать вас? – спросил я. Она покачала головой:

– Совет отдал бы нас в руки Тау, если бы смог, но люди в общине защищают нас и помогают нам. Они знают, что значит сатох. – На ее лице появилась легкая улыбка. – Сотни, возможно, тысячи гидранов следуют Пути Наох и помогают нам. Все живущие в этом городе верят нам хотя бы настолько, чтобы не предать.

– Как это возможно? – Я не был уверен, знает ли это она это как факт или же Наох вложила ей это в голову. Исходя из того, что видел я, трудно было предположить, что на этой планете так много гидранов.

– Дар Наох очень развит. Она использовала его только для лагры, пока не получила послание. – Мийа беспокойно зашевелилась, словно воспоминания причиняли ей боль. – Тогда она увидела, для чего он был дан ей: чтобы спасти наш народ. Чтобы каждый, к кому она дотянется, почувствовал ее веру. Многие знают, что она видела Путь… – Руки девушки сжались в кулаки. Ее мыслям неведомо было сомнение, даже насчет меня или искренности сестры. – Они последуют за ней… когда придет время.

– Мийа, то, что говорила твоя сестра о мученичестве… В том, как она видит это, есть что-то… нехорошее. Это похоже на то, что она желает смерти.

– Нет, Биан, – пробормотала она.

– Наох говорила о смерти! Твоей смерти, смерти чертова количества людей. Община не может позволить себе такие потери.

– Какой выбор дает нам Тау? – резко сказала она. – Наох трезво оценивала ситуацию, когда говорила, что некоторые из нас могут погибнуть. Если мы потеряем мужество, если мы не будем следовать Пути, как она видит его с абсолютной ясностью, мы проиграем. Некоторые из нас всегда будут колебаться. – Слова были бесстрастными и сухими, но даже так они слишком сильно напоминали слова Наох. Она отвела глаза.

Я вспомнил, что говорил Хэньен о настроении, которое как чума заражает отдельную группу гидранов, и никто из них не подозревает о болезни, пока не становится слишком поздно.

– Это предвидение, не так ли? Но должен быть не один Путь, который приведет нас к цели. Я знаю, что ты веришь в это… Я чувствовал, что ты все еще ищешь его. – Я заметил, что она нахмурилась. – Почему мы не можем пойти навстречу Боросэйжу, пока он сам не пришел сюда? Это может привлечь к нам необходимое внимание без чьих-либо смертей. Это может сработать.

– Многие пытались. Мои родители… – Слова были все так же сухи. Я снова вспомнил Наох. – Они мертвы. И Наву. Ты видел, что с ним случилось. Его бросили в тюрьму Тау.

«Болезнь должна быть исцелена, и выжившие обретут Путь», – сказала Наох. Я подумал: имела ли она в виду и Наву?

– Почему Боросэйж разбирается со всем этим? Откуда у него такая власть?

– Он заполняет вакуум, – ответила она резко. – Ни один землянин, у которого достаточно власти, чтобы контролировать его, не затрудняет себя этим в должной степени.

Я выругался про себя. Я посмотрел на свою обнаженную руку, и от вида сетки шрамов, покрывающей мою кисть, у меня засосало под ложечкой. Я потер ее, словно мог стереть с руки.

Джеби строил замок. Я смотрел, как он водрузил на место еще один кубик, как рассыпалось все сооружение. Он сидел, нахмурившись, пиная кубики. Затем молча принялся строить снова. Я оглянулся на Мийю.

– Куда направилась Наох?

Мийа пожала плечами:

– Не знаю… В общину, рассказать нашим об угрозах Тау…

– И о роли в этом чле… патриотов! – спросил я. – О похищении ребенка? Ты для того взяла его, чтобы возник кризис между вами и Тау?

«Нет!» – сказала она с яростью, которую я почувствовал и услышал.

– Тогда для чего же?

– Наох, – пробормотала она, ее мысли соскользнули с моего мозга в тот момент, как что-то исчезло из ее глаз. – Наох сказала, что это необходимо. Я не хотела верить этому. Но… это было необходимо. Она показала мне…

Я поднялся и пересек комнату, стал всматриваться через пыльные стекла одинокого маленького окошка. Я хотел увидеть рифы: они должны быть где-то в отдалении за дымчатыми контурами Фриктауна, но не мог даже солгать себе, что вижу их. Я думал о Киссиндре и о нашей команде, работающей теперь где-то не так далеко. Что сказали им утром обо мне и что они будут думать, когда обнаружат правду – если когда-нибудь обнаружат? Не станут ли мои промахи причиной провала экспедиции, не возненавидит ли меня Киссиндра за все это?

Я дотронулся до запястья, опустил на него глаза. Неважно, чего я хочу: без ленты данных мне нет дороги назад, в ту жизнь, которой я жил на другом берегу реки. На какую-то долю секунды я потерял ощущение реальности, путы запретов спали с меня, и мой образ по кусочкам отправился в свободное падение.

Я моментально собрался, не желая, чтобы Мийа увидела меня таким, не желая, чтобы она думала, что я сомневаюсь в ней. Я стоял к ней спиной, пока не обрел уверенность в том, что стою на твердой земле, все еще во Фриктауне, вглядываясь через тусклое окошко в пустоту.

– Биан, – пробормотала Мийа. Я не сразу понял, что она зовет меня.

– Что? – спросил я. Мой голос звучал как чужой.

Она оказалась едва ли на расстоянии вытянутой руки от меня, когда я обернулся. Я замер в удивлении, даже когда она потянулась ко мне.

– Биан, – ласково повторила она, словно пытаясь мне что-то напомнить. – Ты сейчас один из нас, но Наох права, ты не знаешь, что это значит. Ты должен узнать. Позволь мне показать тебе. Пойдем со мной. – Она взяла меня за руки, увлекая за собой.

Я вздохнул и последовал за ней через комнату. Она наклонилась и подняла Джеби, он потянулся ко мне. Я протянул руки, и Мийа отдала его мне. Вес его маленького тела был довольно ощутимым, чтобы вернуть меня в реальность. Морщинки у глаз Мийи слегка разгладились.

– Мийа, – сказал я, – у нас нет времени. Боросэйж не станет ждать. Мы должны найти способ нейтрализовать его. Тау уже спустил его с привязи.

– У Наох есть план, – повторила она отстраненно, глядя на Джеби. – Она видела Путь. Если мы поверим в ее видение, то не погибнем – победим. Нам будет дано все, что нужно, чтобы переделать наш мир. Я верю ей…

Я промолчал, желая верить так же. Впервые за все время, как я потерял контроль над своим даром, я нашел причину радоваться преградам, которые воздвиг, чтобы ограждаться от мира, поскольку они ограждали и от Наох. Даже когда мы были одни, Мийа не могла объективно оценивать ситуацию, не будучи свободной от паранойи Наох, замутняющей разум. Я только сейчас понял, как много сил Мийа тратила на заботу о Джеби. И как облегчало это обстоятельство задачу для ее сестры.

Мне не хотелось думать так, но Наох использовала ее, намеренно или нет, пользовалась ее доверием, обращала все хорошее в ней против нее же. Наох втягивала ее в мысленную сеть сатохов, пока она не оказалась там так глубоко, что уже не могла смотреть на все своими глазами.

– Кому еще ты веришь? Хэньену? Ойазин? – Она нахмурилась, когда я упомянул Хэньена. Я вспомнил, что говорила о нем Наох – Ойазин, – повторил я. – Мы должны спросить у нее, как видит все это она. Возможно Тау следит за ней. Ты не можешь доставить нас в монастырь?

Мийа кивнула. Она колебалась, но глаза ее прошлись по мне так, словно я наконец сказал что-то, что не вызвало противоречий в ее душе. Я наблюдал, как собиралась она внутренне, почувствовал, как она подготовила меня, ребенка у меня на руках… ребенка внутри меня, боящегося темноты и все же жаждущего ее.

И все изменилось – стало черно-белым…

Мы стояли во внутреннем дворике монастыря, окруженные белоснежными стенами. Группка ребят миновала нас, разбежавшись, подобно спугнутым мышам. Они скрылись в дверях дальше по коридору.

Затем, один за другим, вернулись. Некоторых из них сопровождали взрослые, в основном – женщины. Они молча столпились в дальнем конце коридора, разглядывая нас.

Появилась Бабушка. Гидраны расступились, не оглядываясь. Не знаю точно, откуда она появилась, но это не имело значения.

– Намастэ, – сказала она нам так спокойно, словно мы были не преследуемыми беглецами, приведшими с собой похищенного ребенка, а просто еще одной семьей, ищущей приюта. – Я знала, что вы придете.

Я поклонился по примеру Мийи, прикусив язык, чтобы у меня не выскочил вопрос, откуда на этот раз она знала это. Вместо этого я спросил:

– Наше пребывание здесь безопасно? Для вас? Бабушка ответила кивком, прижав палец к губам.

– Сейчас – да, – сказала она мягко на языке гидранов, словно знала, что я пойму ее.

Она подошла поближе, не сводя глаз с Джеби. Она не пыталась взять его из моих рук, но мне показалось, что она подошла к нему как бы с распростертыми объятиями. Если у меня еще и оставались вопросы насчет того, знает ли она, что делали сатохи, то она только что ответила на них. Но, наблюдая за Мийей уголком глаза, я заметил, как изменилось ее лицо, когда Бабушка сняла эту ношу с ее плеч – ношу, которую я не мог помочь ей нести, которую я даже не мог увидеть. Бабушка слегка прикоснулась к Джеби, как бы благословляя, а он улыбался ей, словно ему было знакомо касание ее руки, ее мыслей.

– Ойазин, – пробормотала Мийа, покорно опуская глаза, – мы пришли попросить тебя помочь нам яснее увидеть Путь. – Она посмотрела на меня, и я понял, что она говорила негромко ради меня. – Сестра моя говорит, что видела будущее. Но Биан утверждает, что она неверно видела его. – Она замолчала, и застыла пустота в ее глазах, словно внезапно она поняла, что у нас нет вообще никакого будущего.

Тишина опустилась на нас: Мийа делилась с Бабушкой всем, что слышала. Я ждал, наблюдая за их лицами.

Наконец Бабушка кивнула. Она сложила руки, лицо стало бесстрастным, и мысли сконцентрировались на чем-то. Возможно, на будущем.

Ее глаза ожили снова. Бабушка посмотрела на меня и произнесла:

– Нам надо идти.

И не успел я спросить куда, как вихрь двух миров перестроил пространство, снова увлекая меня и Джеби куда-то еще.

Глава 16

Я со свистом втянул в легкие холодный воздух, ошеломленный тем, что узнал место, где мы оказались.

– Рифы? – пробормотал я. Джеби изогнулся и замер на моих руках. Я гладил его по спине, пока он не успокоился, и пытался привести в порядок собственные пять чувств, привыкая к ощущению твердой почвы, которая снова была у меня под ногами.

– Ойазин сказала, что даже ей Путь виден не совсем ясно. Она увидела только, что ты… мы… должны прийти сюда, – сказала Мийа.

Она обвела взглядом раскинувшиеся перед нами рифы и почтительно и покорно сделала поклон приветствия.

Мы стояли на берегу реки, но достаточно далеко от той площадки, где собирала данные наша исследовательская экспедиция. Контуры срезанных холмов и низких пригорков, игра света и теней оставались теми же, но в то же время были совершенно другими, словно те же звезды, наблюдаемые из другого мира.

Я снова подумал о команде: возможно, она уже вернулась в Ривертон. Потом подумал о той половине жизни, которую только и мог считать жизнью, пока несколько дней назад… Жизнь, которую я оставил навсегда, чтобы принять эту. Я посмотрел на Мийю, задержав дыхание, стараясь скорее избавиться от этих мыслей.

– И что теперь? – спросил я, обернувшись к Бабушке, которая, поворачивалась по кругу и кланялась раскинувшейся красоте. Завершив круг, она снова поклонилась темным теням под отвесной скалой. Я понял, что это углубление в рифах, может быть, даже пещера.

Ойазин уселась на каменистый берег, завернувшись в тяжелый плащ, которого не было на ней, когда мы покинули монастырь. Она подняла глаза и заметила, что я смотрю на нее.

– Я знала, что тут будет холодно, – сказала она, улыбаясь, но я не смог понять значения этой улыбки. Она протянула ко мне руки. – Я подержу его. Пока вы проследуете Путем.

Я взглянул на Мийю.

– Мы оба, – сказала мне она.

Я отдал Джеби Бабушке. И он охотно пошел к ней, в его поведении не заметно было никаких перемен. Он рассматривал все, что творилось вокруг него с тихим любопытством, он не казался удивленным или хотя бы обеспокоенным. Думаю, так чувствуют себя дети гидранов: они в безопасности, где бы они ни были, пока ощущают присутствие людей, любящих их, внутри себя. Я знал, что когда-то я должен был чувствовать себя так же, но этого я не мог даже вспомнить.

Бабушка начала разговаривать с Джеби, мягко бормоча что-то, как я понял, на стандарте. Она провела волнистую линию рукой, от рифов вверх в золотое вечернее небо. Я посмотрел туда и увидел таку, кружащихся высоко над нами.

Я чувствовал облегчение Мийи, коснувшееся и меня, когда Бабушка освободила ее от напряжения, которое было необходимо, чтобы постоянно держать открытым мозг Джеби. А сейчас ничто не омрачало радость, охватившую ее. Я внезапно осознал, что гидраны не ограждены от горя, боли, страха, ведь все эти чувства могут передаваться мысленно, как и любовь. Сколько же ей требовалось усилий, чтобы удержать в себе сомнения, не дать им просочиться в мозг ребенка по каналу между ними, не испугать его! Она говорила, что мальчик не сказал ни слова с тех пор, как она перенесла его через реку…

Мийа отвернулась, словно не желая, чтобы я продолжал смотреть на нее, и пошла вниз, к реке. Только тогда я заметил лодку, вытащенную на гальку, – маленькую, не больше каноэ, как раз чтобы вместить нас двоих. За ней были и другие лодки, чуть заметные в тени.

Я последовал за ней вдоль берега, помог столкнуть лодку на воду. Забрался в нее без вопросов, словно знал, какого черта мы тут делаем. Даже зная о влиянии на нее Наох, я верил Мийе почти как Джеби – абсолютно, инстинктивно, беспричинно, – так, как в своей жизни не верил никому.

В лодке не было ни весел, ни мотора, тем не менее она поплыла, и не по течению, а направляясь к теням под нависшими рифами.

Таку летали в темноте над нами. Вглядевшись в нависшую над нами породу, я различил редкие светлые пятнышки на неровной поверхности, напоминавшие клочки паутины – гнезда. Интересно, притягивает ли таку к рифам их пси-энергия и что, кроме нее, может притягивать гидранов? Были ли таку созданы просто очередной мыслью облачных китов или же задуманы как подарок гидранам?

По мере того как мы продвигались в темноте, едва слышимые крики таку слабели, и вот уже единственным звуком было мягкое журчание воды. Пещера проникала в сердце рифов дальше, чем я предполагал.

– Пещера естественная? – спросил я, снизив голос до шепота, но и тогда он отразился от стен в темноту. – Она всегда была здесь? Ее создала река или же… Твой народ. Мои народ… – Я замолчал, не зная, как лучше закончить фразу.

– Не знаю, – пробормотала она. Ее голос был отрешенным, словно мысли витали далеко отсюда.

Я почувствовал глубину потери, таящуюся за этими словами, – утраченную историю народа без прошлого. Вспомнил собственную жизнь. Поднял глаза, пытаясь определить размеры пещеры, по которой мы плыли. Еще было достаточно света, чтобы все видеть почти ясно, хотя вход остался далеко позади. Стены рифов мерцали, покрытые флюоресцирующей растительностью. Потревоженные нашим движением, свисающие зеленые покровы излучали бледный ореол света. Стало теплее. Рифы, казалось, дышали, как живое существо, отдавая тепло в неподвижный воздух, превращая холодный поток реки в море тумана.

Все мои чувства казались размытыми, словно мы двигались не в воздухе, а в какой-то другой среде. Но это не было похоже на то, что мы тонем… это было приятно. Я вспомнил свое путешествие в рифы, и понял, что материя мыслей облачных китов, должно быть, снова влияет на меня. Я расслабился, ожидая этого, готовый на этот раз ко всему.

Лодка мягко остановилась, прошуршав о берег, который казался только еще более глубокой тенью, чем туманно-серая магическая гладь воды.

Мийа вышла из лодки. Я помог ей ступить на берег. Речные камешки перекатывались под моими ногами, и это успокаивало. Я мог различить следы других лодок, оставшиеся на галечнике. Почему гидраны предпочитают попадать сюда таким путем, хотя все, что им нужно, – это представить себя здесь? Затем я вспомнил, как Хэньен объяснял мне, почему он пришел пешком из города навестить Бабушку: Почтение. Смирение.

Мийа пошла вдоль берега, словно забыв, что я с нею, или забыв, что я не могу читать мысли, пока она не допустит меня к ним. Похоже, восторг перед рифами, превративший мои мысли в туман, охватил и ее с силой, которую я не мог себе даже представить. Я заставил себя последовать за ней.

Мы шли, и туманный, застоялый воздух становился чище и ярче. Подняв голову, я заметил, как, перемигиваясь, стали появляться крошечные источники света, спрятанные где-то в массе растений. Я подумал, были ли эти огоньки живыми, некой жизненной формой, приспособившейся к этой вечной ночи, или же проявлением самой матрицы рифов? А может быть, у меня возникли галлюцинации?

Когда Мийа наконец остановилась, я посмотрел вниз. Мы стояли на островке в озере тумана. Я не помнил, чтобы мы проходили через воду, и оглянулся, желая понять, как нам удалось оказаться здесь: вряд ли мы шли по воде, как по суше. Я взглянул на Мийю. Ее лицо было напряжено, словно она сопротивлялась чему-то – мощи рифа или же тьме внутри себя.

Перед нами на земле громоздилась куча разнообразных вещей высотой примерно до колена – вещей, оставленных здесь людьми, гидранами. Должно быть, их приносили все, кто приходил сюда. Но для чего они приносили эти вещи? Верили ли они, что их дар впоследствии вернется тем, в чем они нуждаются, или же они делали это по мотивам, которые, кроме них, не поймет никто?

Мийа наклонилась и подняла из груды вещицу, которой могло быть и сто, и миллион лет. Кое-что из лежащего здесь казалось совершенно ни на что не похожим – вещи из того времени, когда тут еще не было землян, когда механизм обычной жизни гидранов функционировал на энергетическом уровне пси-энергии. Вещи выглядели как хлам, выброшенный из повседневной жизни современного города, попавший сюда из мира за рекой. Я пнул кусок искореженного металла. Он перевернулся и сломал букет цветов, которые на первый взгляд показались мне живыми.

Я поднял голову, когда Мийа бросила обратно в кучу вещь, что держала в руках. Она напоминала старинный замок ручной работы, но какой-то необычный, недоделанный. Глаза Мийи наполнились слезами.

– Что случилось? – тихо спросил я.

– Наох, – пробормотала она. – И Наву.

Я прикусил губу, не понимая ее, но не желая сейчас расспрашивать об этом. Она не смотрела на меня и молча пошла дальше среди зримых останков горя и молитв. Темнота сгущалась, и даже мои глаза уже не могли различить дороги.

– Мийа! – прошептал я, но она не ответила, только ее рука сомкнулась на моей, увлекая меня в темноту.

Внезапно мы наткнулись на поверхность, которая непонятным образом была одновременно твердой и податливой, как плоть какого-то невообразимого существа. Она подтолкнула меня вперед, заставляя первым ткнуться лицом в эту мембрану. Я ощутил, как стена стала обволакивать меня, всасывая. В панике я попытался сопротивляться, но рука Мийи продолжала толкать меня вперед, как бы успокаивая, а мысль ее питала меня верой.

Мы вышли по другую сторону мембраны так внезапно, что я споткнулся. Мийа подхватила меня.

Тут царила кромешная тьма, а воздух был едок и сыр. Чем я дышал? Что бы увидел я, если бы смог? Мийа положила руку мне на грудь, успокаивая, затем обеими руками потянула меня вниз, и мы сели на поверхность, которую я не мог определить на ощупь. Она все еще молчала.

– Что мы будем делать теперь? – прошептал я, поразившись, как трудно стало мне просто выговаривать слова. Похоже, мой мозг уже засыпал.

– Жди, – пробормотала она. Ее голос звучал будто издалека, неохотно, словно место это не было предназначено для разговоров. Ее рука мягко, почти нежно, прикоснулась ко мне и опустилась.

Я поборол желание дотянуться до нее, преодолеть размытую границу между нами. Я прижал руки к груди и ждал, не позволяя себе спросить, чего же мы ждем.

Проводника. Вдохновения. Ответов. Слова формировались в моих мыслях, словно кто-то вкладывал их туда, но это были лишь мои предположения. Я не верил тому, что случайная пси-энергия рифа могла лучше, нежели случайное движение звезд, ответить на вопрос, что же нам делать, как поступить с Тау. Но я ждал, подстраивая свой ритм дыхания под ритм дыхания Мийи, зная, что в конце концов у меня есть шанс почувствовать что-нибудь, познакомиться с миром, от которого был отрезан, даже если он вернулся ко мне, полный бессмысленности, как и все остальные.

Я положил руки на непонятную поверхность, на которой мы сидели, усилил нажим, и в моих ладонях возникли боль и напряжение, которые, казалось, стали частью меня до такой степени, что я не был уверен, получится ли у меня сделать следующий вдох, не повредив себе грудь. Сначала мне слышен был лишь звук собственного дыхания, я ничего не видел, кроме случайных узоров призрачного света – инерционное раздражение нейронов моих зрительных рецепторов. Если Мийа хотела прочитать молитвы или задать вопросы, то она делала это мысленно, и я не мог услышать их. Мой мозг был чистым листом.

Но вот я почувствовал проникающее в меня ощущение присутствия рифа – как шепот едва слышных голосов на неизвестном языке. И пока я слушал, энергия моего напряжения сама собой излилась в темноту, струясь по моим рукам в невидимое, неизвестное. Я расслабился, и голоса стали громче, пересекли границу моего восприятия, стали красочными, пахнущими, фрагментами ощущений, от которых я покрылся гусиной кожей.

Я поднялся, обеспокоенный видением, и плечом задел Мийю. Я вздрогнул, словно мое тело забыло, что я здесь не один.

Она неожиданно придвинулась ближе, словно сейчас ей требовалось прикосновение, утешение, проводник. Я в темноте отыскал ее руку. Она была холодной, что очень удивило меня. Слабая дрожь передалась моему телу от ее руки. Я не отпускал ее, не зная, что значит эта дрожь, радуясь тому, что Мийа не отодвигается от меня.

Мое внимание снова стало рассеиваться, сознательные мысли превращаться в пену на волнах стимулов, у которых нет названия, медленно возвращаться к логическим и узнаваемым образам, к ощущению того, что Мийа прижимается к моему телу, снова погружаясь, втягиваясь в пучину чуждого моря…

…Я видел ее с поразительной ясностью, которую не может удержать наше зрение: видел красоту, которая не имела ничего общего с обликом; нужду, которая прочно укоренилась в ее душе; веру, которая бросила вызов судьбе и предписанию… Все это притягивало меня к ней, как гравитация, и порождало полное доверие, готовность рисковать жизнью за незнакомку, отбросить все, чем я стал, чтобы принадлежать ее миру, променяв на него тот единственный, который был мне знаком. Я увидел себя глазами ее мозга, нашел все, что нравилось мне в ней, отраженным в образе своего лица…

Мои ошеломленные мысли расползлись, поднимаясь и высвобождаясь, соскальзывая с моего мозга.

И медленно собрались вновь, пока я не почувствовал ее руку в своей… ее мозг. Ее: гидранку среди землян, воспринимающую их как личности, а не как безликого врага, даже будучи изгоем, чужаком. Хотя, достигнув их душ, она лишь отдалилась от своего народа, стала чужой и для него. Я не знал, почему она сделала это, почему ее тянуло на сторону землян после всего того, что они сотворили с ее народом, после всего того, что заставило ее сестру ненавидеть человечество…

Но я не удивлялся больше, почему она смотрела на меня и видела своего нэшиертах.

…И, растворяясь в «везде» последней мыслью, я знал, какую необъятную любовь возможно чувствовать.

Здесь, в «везде», ее мозг был распахнут, сверкая как святилище. Вновь исчез барьер между нами, и не нужны были никакие мысли. Мы были едины с матрицей случайной энергии вокруг нас, с этим миром, со вселенной, частью которой является все. С каждым существом… Ее тело напротив моего, наши тела сцепляются, перемешиваются, протекают друг через друга, в то время как поверхность, на которой мы сидим, кажется, уносится вниз из-под наших ног. Я чувствовал, что поднимаюсь над реальностью, энергия струится из каждой поры, а мы сливаемся со светлыми вершинами экстаза. Вместе мы стали цельными, вместе мы могли отыскать ответ на любой вопрос, на любую потребность.

А затем сверкающие вершины смешались с едким дымом насилия и горя, и реальность обрушилась на нас. Внезапно мы снова стали двумя отдельными потерянными душами, слепо тыкающимися в душной темноте. Рядом со мной задыхалась от неожиданности Мийа.

– Мийа, – позвал я, полуотупев от видений, не зная, что было галлюцинацией, а что – реальностью, в то время как скручивающее чувство несчастья наполняло пространство вокруг.

Я почувствовал, как ее рука тянет меня вверх.

– Нет, – хрипло сказал я. Так близко, так близко – чувствуя, что ответ, за которым мы пришли, тает, как сон, в звуке моего голоса. – Нет, Мийа, подожди…

Но она не стала ждать, потянула сильнее, заставив встать, – каждое движение казалось грубым после ощущения полета, – и повела обратно сквозь мембрану молитвенной комнаты, через мерцающую страну теней, где сосуществовали мысли гидранов и облачных китов.

Мы достигли места, где нас поджидала лодка. Мийа, колеблясь, посмотрела на нее, затем взглянула в пространство, непрозрачное от тумана, словно увидев то, что не дано было увидеть мне. И затем, не говоря ни слова, она обернулась ко мне. Я почувствовал, что ее мысли замыкаются вокруг меня.