Текст книги "Без окон, без дверей"

Автор книги: Джо Шрайбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

В половине пятого утра Скотт перевернул последнюю страницу отцовской рукописи, отложил в сторону, встал, потянулся, размял затекшие ноги, по которым бегали мурашки, поднял на руки Генри, понес в его комнату, даже не задумываясь о том, что делает. Он был еще полностью погружен в мир, описанный отцом.

Действие происходит в 1944 году. В «Черном крыле» изложена история Карла Фэрклота, контуженного солдата, который рано вернулся домой из Европы, работал в механической мастерской своего престарелого отца, обручился с Морин, кассиршей местного торгового банка. Скопив кое-какие деньги, он решил купить дом для себя и будущей жены. Старый дом в лесу за городом, Круглый дом с причудливым отсутствием углов и с загадочным потайным крылом – длинным черным коридором без окон, без дверей, – показался единственным приемлемым вариантом.

Недолго прожив в Круглом доме, Фэрклот с женой начали слышать странные звуки из потайного крыла за столовой – иногда царапанье, будто какой-то зверь пытался вырваться на волю, иногда жалобные стоны. Произведя осмотр, супруги обнаружили, что коридор стал длиннее и круглее прежнего. Крепко выпив и жарко поспорив однажды вечером, они почувствовали себя детьми, попавшими в волшебную сказку, которым одновременно страшно и весело. Неопределенность, которую они чувствовали, отразилась на семейной жизни и другим образом. Убедившись, что Морин закрутила любовь со служащим кредитного отдела банка, Фэрклот запил крепче, что усугубляло ревность, вызывая безмолвные удушливые приступы ярости. Пока рушились супружеские отношения, его все сильнее и чаще тянуло в коридор без окон, без дверей, к тихому беспорядочному царапанью, доносившемуся оттуда, когда он лежал без сна в двуспальной кровати в кружившейся вокруг него комнате, ожидая возвращения жены.

Однажды вечером в ожидании Морин Фэрклот, допившись почти до беспамятства, добрался, шатаясь, до своего старого сундучка, развернул промасленную тряпку, в которой лежал «люгер», украденный у убитого немецкого солдата и контрабандой провезенный на родину. Когда он сидел в столовой за столом, заряжая обойму, дверь в черный коридор щелкнула и приоткрылась, выдохнув страшно холодный воздух. Фэрклот содрогнулся и поднял глаза.

На этом рассказ заканчивался.

Сначала Скотт был уверен, что тут какое-то недоразумение. Несмотря на поздний час, он на секунду реально собрался вернуться в сарай с фонарем отыскать остальное. Остановила не перспектива опять обуваться и сметать с лица паутину, а необъяснимое убеждение, что ничего больше нет. Откуда-то точно известно, что отец остановился на этом.

Когда лишился рассудка.

Мысль ударила молнией. Значит, рукопись недавняя, написана в последние годы, когда в душу и сознание пустило корни старческое слабоумие. Невероятно, быть такого не может. Почти столь же невероятен тот факт, что отец вообще это все написал, – в конце концов, Фрэнк Маст был городским электриком, сдержанным, немногословным мужчиной с чисто утилитарным отношением к языку.

И еще.

Само по себе отцовское сочинение хорошее.Чертовски хорошее, пронизанное неотвратимой, живой, раскаленной до белого каления болью, словно изливающейся из старческой раны. Реально описана ситуация в честной попытке изгнать демонов из души, доведенной сознанием вины до безумия.

Скотт поступил в колледж, чтобы стать писателем. Посещал бесчисленные семинары, терпеливо выслушивал нескончаемые потоки плохой прозы, собственной и чужой, торчал в кафе с компьютером, стуча по клавишам, ни разу не доведя до конца хоть что-нибудь существенное. Его наброски отличались неудачными деталями, отсутствием конкретной основы, дурными персонажами, которые слишком много курят и пьют в ожидании каких-либо событий. Сочинения редко – а то и вообще никогда – становились реальными, отбрасывались и забывались, не получая завершения вместе с его задуманной литературной карьерой.

Он лег на надувной матрас, закрыл глаза, крепко заснул без сновидений. Разбудил его утренний свет – на часах почти девять. В полдень у него самолет из Манчестера, до которого отсюда полтора часа езды. Скотт принял душ, почистил зубы, уложил одежду, в последний момент схватил листы рукописи, затолкал в чемодан, поспешно, как вор, застегнул «молнию», расстегнул, снова вытащил и уставился на бумаги, чувствуя себя смешным. Рукопись не его. Но хочется забрать ее с собой.

С пачкой в руках он спустился по лестнице, завернул за угол и увидел стоявшую на кухне женщину.

– Доброе утро, – сказала она. – Кто-нибудь дома?

Женщина была в черном свитере, облегающих джинсах, в руках большая коробка с тортом. Его сразу же потрясло ощущение, что он ее уже где-то видел. Выразительные карие глаза – с первого взгляда можно сказать, глаза жительницы большого города, одновременно невинные и настороженные, вооруженные против любых потенциальных влияний злой воли.

Только тут стало ясно, кто это такая.

– Соня…

– Привет, Скотт.

– Привет. Ох… – Он стоял, моргая, подыскивая слова, понимая, что их обязательно надо найти. – Страшно рад тебя видеть.

– И я тебя тоже.

– Я не знал, что ты здесь. – Губы дико дрожали, как бы существуя отдельно от лица, словно только что обожженные куском исключительно жгучего перца.

– Надеюсь, не возражаешь, что я вошла. Дверь была открыта.

Теперь губы онемели, будто перец был ядовитым.

– Нет, конечно. – Интересно, когда ситуация перестанет казаться нереальной? – Как поживаешь?

– Неплохо.

– Потрясающе выглядишь.

Возможно, не надо бы говорить так легкомысленно и небрежно, учитывая обстоятельства. Соня постояла минуту, внимательно его разглядывая, как будто приняла комплимент за некий неуклюжий тактический прием торговых переговоров.

– Прими мои соболезнования, – сказала она. – Я слышала о смерти вашего отца…

– Спасибо.

– К сожалению, мы не смогли присутствовать на похоронах. Врачи прописали папе постоянный постельный режим. Помнишь моего папу?

– Конечно, – кивнул Скотт, смутно чувствуя себя топчущимся за кулисами плохим актером, не прочитавшим роли, и начиная понимать, что это ощущение исчезнет не скоро.

– У него рак легких в последней стадии, теперь уже немного осталось. Знаешь, как это тяжело. – Она сделала вдох, задержала дыхание, видимо подбирая возможные фразы и ни одной не одобряя. – В любом случае… слушай, я совсем не хотела тебя огорчать, особенно сейчас. Не знаю, как ты себя чувствуешь, просто думаю, страшно видеть обратное превращение родителей… в младенцев.

– Собственно, я не совсем хорошо знал своего отца. – Никогда прежде Скотт не произносил вслух ничего подобного, никогда сознательно так не думал, и вдруг вылетело невозможное признание, которого назад не возьмешь. – После смерти мамы все остальное… В то время я был в другом месте, занимался другими делами. – Беспокойные пальцы вцепились в локти. – Надо было связаться с отцом, позвонить, прилететь, да все времени не было.

– Понимаю.

– А ты… – Надо хотя бы взглянуть на коробку с тортом, да глаз от лица оторвать невозможно. – Я как раз шел заваривать кофе. Выпьешь?

– С удовольствием.

В гостиной скрипнула половица, как гвоздь, вырванный из ржавой трубы. Скрип повторился, фактически зазвучал целый хор, будто некий гигант бессмысленной величины пробовал пол на прочность, и из-за угла вывернул Оуэн в футболке и джинсах, почесывая подмышку и щурясь на свет. У него была безразмерная черепная коробка и бугристое разбухшее лицо.

– Лучше еще порцию приготовь.

– Оуэн, ты ведь помнишь Соню Грэм…

Тот фыркнул. Скотт взглянул на Соню, желая получить объяснение. Не понимая, что прошлое слишком легко вернулось, молча смотрел, надеясь услышать правильный внятный ответ. И не ошибся.

– Я работаю в баре «Фуско», – объяснила она. – Три дня в неделю по вечерам. Там и услышала, что ты в городе.

– В «Фуско»? – нахмурился он. – Мы же там вчера вечером были.

– Я вчера не работала. Лиза сказала, что вы приходили. – Соня покосилась на Оуэна. – Твой брат, видно, забыл сообщить.

– Эй, я думал, всемизвестно о возвращении ангелочка с открытки, – объявил Оуэн с чрезмерно красноречивым жестом. – Притча во языцех для всего города.

Соня вопросительно вздернула бровь.

– Долгая история, – сказал Скотт.

– Он большой уже, – буркнул Оуэн. – Может сам о себе позаботиться. Точно так же, как ты. – И спросил с искренним интересом: – Чего там у тебя?

– Шоколадный торт. – Соня протянула коробку.

– Высший класс, будь я проклят, – кивнул Оуэн. Похмельная улыбка на помятом лице казалась неподдельной, и Скотт словно впервые понял, как Соня Грэм действует на людей, заставляя их вольно или невольно проявлять свои лучшие качества. – Оставьте кусочек, я сейчас вернусь.

Соня улыбнулась:

– Советую поторопиться.

Он затопал по лестнице, через минуту послышался обмен репликами с Генри, доносившийся, видимо, из старой общей братской спальни, где мальчишка разглядывал обтрепанные комиксы, найденные в коробке под кроватью. Тем временем Скотт с Соней остались наедине, оба не знали, о чем говорить, она не сводила глаз с пачки листов, лежавшей на столе.

– Что это?

– Рукопись.

– Твоя?

Он покачал головой:

– Хотелось бы. Отцовская. Я в сарае нашел.

– «Черное крыло», – прочитала Соня. – Твой отец сочинял?

– Я даже никогда и не думал, однако…

– Хорошо написано?

– Хорошо, – сказал Скотт, – только не до конца.

– Он так и не дописал?

Скотт снова тряхнул головой, встал, принялся заваривать кофе. Через минуту спустились Оуэн с Генри, Соня обоим отрезала по треугольному куску шоколадного торта. Генри пил апельсиновый сок, внимательно разглядывая картинки захваченного с собой комикса, Соня с Оуэном оживленно обсуждали правила приготовления настоящего коктейля «Маргарита». [2]2
  «Маргарита» – коктейль из текилы, сока лимона или лайма, ликера и измельченного льда.


[Закрыть]Скотт старался не глазеть на нее, хотя это было почти невозможно, особенно когда она на него оглядывалась с улыбкой, заправляя прядь волос за ухо, поворачивалась на стуле, задевая его под столом коленом.

– Эй, братан, – сказал Оуэн, – на самолет не опоздаешь?

– Всегда можно перерегистрироваться на другой рейс.

– Придется заплатить лишнее, – заметила Соня. – Когда твой самолет? Куда летишь?

– В Сиэтл.

– Большой город.

– Ну да, а мы тут остаемся, – вставил Оуэн, стряхивая крошки со щетинистого подбородка. – Спроси, сколько заплачено вот за эти ботинки. Давай спроси. При этом сукин сын, жмот, не разорился на прокатную машину. Рассчитывает, что я повезу его через весь штат, как обычный шофер.

– Я могу отвезти, – вызвалась Соня.

– Что за глупости. – Лицо Скотта вспыхнуло от смущения, как под солнечной лампой. – Вовсе не обязательно.

– Ты рехнулся, старик? Пусть везет. – Оуэн уже направился за своим поясом с инструментами, оставляя их втроем на кухне. – Кое-кому и на жизнь зарабатывать надо. Генри, собирай барахло, и покатим.

Мальчик пристально смотрел поверх книжки на дядю, как бы опасаясь, что он попытается ускользнуть не попрощавшись. В тот миг в воображении Скотта нарисовалась краткая, но в высшей степени заманчивая картина жизни с Генри. Места в доме много, он позволил бы племяннику обставить комнату по своему усмотрению, ездил бы с ним на рынок «Пайк-Плейс», на гору Рейнир, по выходным они ходили бы в горы, плавали на пароме на острова в заливе Пьюджет-Саунд, смотрели на китов.

– Иди сюда. – Он поднял мальчика со стула, крепко стиснул. – Вы с папой приедете ко мне на Рождество, ладно?

Генри тоже изо всех сил его обнял, прижался головой к плечу, кивнул.

– Будь осторожен, смотри за собой, – сказал Скотт.

Возьми его. Очень просто: хватай и беги.

Но Генри уже поцеловал его, обхватил, послушно отпустил, чуя детским чутьем, что сделка состоялась. Скотт выглянул в коридор и крикнул:

– Оуэн! Я поехал.

– Пока, – гулко прозвучал голос брата. – Передай от нас привет прекрасным людям.

Соня заморгала, явно озадаченная краткостью прощания, но Скотт ничего другого и не ожидал. Члены его семьи никогда не умели прощаться. Даже мать, которая никогда не забывала расцеловать сыновей в щеки перед уходом в школу, в конечном счете не нашла лучшего способа попрощаться, чем умереть.

Глава 4

Они ехали по городу в безупречно ухоженной «королле» Сони. Она переключала радиоканалы, легонько держа пальцами руль, управляла машиной легкими точными движениями, не глядя на дорогу.

– Сколько лет ты здесь не был?

– Пятнадцать.

– После похорон матери?

Скотт кивнул и задумался, не означает ли это, что смерть – единственный неотразимый повод вернуться в прошлое. Соня, кажется, отвлеклась, погрузилась в собственные мысли. Перед машиной выскочила жирная белка, проскакала через дорогу, зарылась в кучу сухих листьев. В ярко освещенной дали проплыла струйка древесного дыма, аромат яблок уравновесил едкий запах. Запахи и визуальные представления обрели необычную четкость, и Скотт вспомнил, что сегодня – и вчера, если на то пошло, – не принимал таблетку.

– А ты давно вернулась?

– Почти два года назад.

– Не пошла в юридическую школу?

– Бросила колледж Лойолы после второго курса… – Соня вытащила из держателя на дверце стаканчик с кофе, хлебнула, поставила обратно. – Временно. Из-за болезни отца.

– Правильно, – сказал он, и оба вновь замолчали.

– А на тебя любо-дорого посмотреть. – Она окинула его быстрым взглядом с макушки до ботинок, как бы сняв мерку. – У тебя-то все в полном порядке.

На лбу выступили первые едкие капельки пота. Салон автомобиля вдруг стал слишком тесным. Не надо было с ней ехать, поддаваться мимолетному внутреннему трепету при новой встрече, не подумав о намеках, которые неизбежно возникнут в беседе за полтора часа пути. Ну, теперь ничего не поделаешь.

– Ты всегда хотел стать писателем, – напомнила Соня. – Стал?

– Пишу тексты для поздравительных открыток.

Она кивнула:

– Ангелочек с открытки? Теперь поняла.

– Однако удается писать и кое-что свое. – Скотт постарался слегка сгладить чистую ложь и добавил: – Правда, сейчас почти нет времени. Честно сказать, «Рэндом Хаус» [3]3
  «Рэндом Хаус» – одно из крупнейших мировых издательств, выпускающее литературу по разным направлениям.


[Закрыть]в дверь не стучится.

– Ладно, не переживай, – сказала она. – Уже хорошо, что тебе платят за то, что ты пишешь. Кому это когда-нибудь удавалось?

– Ну, я пока еще не написал великий американский роман.

Соня криво усмехнулась.

– Разносить пиво не совсем то же самое, что охранять закон. Только, по-моему, не всегда получается так, как хочется.

– Да, пожалуй.

Молчание вновь затянулось на многие мили, и стало еще тяжелее. Скотт чувствовал, как между ними сидит прошлое, вроде пешехода, голосовавшего на дороге и подсаженного в машину. Должно быть, это абстрактное ощущение внушило очередную мысль, которая пришла в голову и уже не уходила.

– Не возражаешь сделать небольшой крюк по пути к аэропорту?

Соня нахмурилась:

– А самолет?

– Успею.

– Уверен?

Скотт кивнул:

– Сейчас налево, дальше прямо.

Через полмили дал следующие указания, гадая, догадалась ли она о цели. Если и догадалась, то промолчала. Шоссе сменила грязная проселочная дорога, которая шла вверх и вниз без каких-либо знаков и указателей, кроме попадавшихся время от времени почтовых ящиков, и доходила до перекрестка, отмеченного только черными следами автомобильных шин и ярко-желтой смолой на сломанном дереве.

– Это здесь твой отец… – Соня на полуслове умолкла.

– Да.

Он вылез с легкой дрожью, жалея, что забыл принять таблетку, но не желая вытаскивать пузырек у нее на глазах. Под подошвами на обочине скрипел мелкий песок. Все, что осталось от отца, – пара черных следов от колес, осколки разбитого лобового стекла и погибшая сосенка. Тут вдруг вспомнилась рукопись, другие следы на пустой поверхности, на другой мертвой древесной пульпе. Взгляд под другим углом вернулся к проселочной дороге, ответвляющейся от главного шоссе. Что здесь делал такой человек, как Фрэнк Маст?

То ли действительно сверкнуло старое железо, спрятанное в лесу за сто ярдов отсюда, то ли померещилось. Скотт вернулся к машине, махнул рукой на дорогу:

– Давай туда.

– Зачем?

– Хочу посмотреть. – Уселся, наблюдая за Соней, и в тот самый момент частичка прошлого странно вклинилась в настоящее. – Не возражаешь?

Она, пожав плечами, медленно двинулась дальше по плохой дороге, помня о подвеске и днище, которое скрежетало на кочках. Деревья сгущались, нависали над дорогой, ветви сосен шуршали по крыше, как метла по металлу. Через несколько минут Скотт увидел старые ворота, стоявшие на своем месте, частично скрытые сосновой порослью. Они были распахнуты настежь, словно последний посетитель не успел их закрыть за собой. Он разглядывал их, проезжая; проехав, оглянулся.

Потом впервые увидел дом.

Глава 5

Дом стоял сам по себе, смотрел на них с поляны между деревьями. Одни части в три этажа, а другие в четыре; кажется, если идти по периметру, он будет гораздо длиннее ожидаемого. Крылья и купола расположены не вполне упорядоченно, пристройки как бы сооружались впоследствии. В результате получилась бесформенная, нескомпонованная постройка, с виду достаточно большая, чтобы в ней заблудиться.

«Гладкость там, где должны быть углы, – писал отец, – углы там, где должна быть гладкость».

– Настоящий, – сказал Скотт больше себе, чем Соне, выходя из машины.

– Что?

– Круглый дом. В точности соответствует описанию.

Сделав несколько шагов по направлению к дому, он поднял глаза и почуял упавшую на нос дождинку. Небо над верхушками деревьев снизилось, запестрело, слышалась угроза ливня, звучавшая из окружавшего леса.

Перед самым дождем Скотт прошел по запущенному газону к парадному. Старое дерево в крытом портике молчало под ногами. Из почтового ящика торчала хрустящая, скрутившаяся в свиток рекламная листовка, которая наверняка рассыплется в пыль, если к ней прикоснуться. В нее воткнута выцветшая визитная карточка местного агентства недвижимости. Он ее вытащил, сунул в карман, оглянулся на машину. Присутствие рядом Сони, всего в пятидесяти ярдах, ободряет. То ли из-за поляны, то ли из-за внезапной осенней непогоды расстояния увеличились, перспектива исказилась, будто огромные размеры дома создавали собственное гравитационное поле. Выражения женского лица не разглядеть сквозь дождь.

Скотт потрусил обратно к машине, сел на место.

– Насквозь промок, – заметила Соня. – Что тебя интересует?

– Дом. Его описал мой отец в том рассказе. Я думал, это выдумка, а он действительно существует. – Скотт увидел, как покраснела ее шея, вспыхнув на фоне темных волос. – Что?..

– Ничего, – ответила она. – Надеюсь, у тебя найдется сухая одежда для полета.

Он набирал телефонный номер с визитки.

– Кому звонишь?

– Риелтору.

– Серьезно?

– Интересно внутри посмотреть.

– На самолет не хочешь успеть?

Он хотел успеть на самолет. Только в данный момент абсолютно об этом забыл.

Маркетта Лютер, агент по продаже недвижимости, прибывшая открыть для него двери дома, представляла собой невозмутимую афроамериканку лет сорока пяти, с черным зонтом, в практичных черных ботинках. Женщина совсем не того типа, который Скотт привычно связывал с этим районом Нью-Гэмпшира, и если бы все его внимание не было обращено на дом, трудно было бы удержаться от вопроса, как она тут оказалась.

Молотивший по поляне дождь утих к ее приезду, но воздух оставался абсурдно ледяным, пробираясь под одежду к мокрой коже. Челюстные мышцы ныли от напряжения, сдерживая стучавшие зубы. Поднявшись на крыльцо, Скотт с Соней ждали, пока Маркетта, согнув правую ногу в колене, счищала с подошвы прилипшие листья.

– Собственно, надо еще просмотреть наши листинги, [4]4
  Листинг – договор агента с клиентом о продаже и покупке недвижимости.


[Закрыть]– сказала она. – Я даже не знала про этот дом, а работаю в агентстве уже шестнадцать лет. – Вытащила из сумки ключ с привязанным бумажным ярлычком, попробовала отпереть дверь, и ничего не вышло. – Странно. Ключ точно отсюда. – Она вынырнула из темного портика, разглядывая бирку.

Скотт протянул руку, толкнул створку. Она щелкнула и легко открылась без всякого сопротивления.

– Похоже, открыто.

– Шутите!

Соня позади недоверчиво хмыкнула и показала жестом: «После вас». Почти посмеиваясь над предчувствием, что он движется к своей судьбе, Скотт шагнул в прихожую.

Отчасти – может быть, большей частью – он надеялся попасть в грязь и сырость, в груды разбросанных старых газет, залитых водой, в окружение старой, ободранной мебели, в паутину и толстые слои пыли среди разбитых окон. Но воздух был сухой, голые доски пола в прихожей и смежной с ней комнате будто только что вымыты. Рядом с открытой гардеробной стоял под окном огромный металлический радиатор, свернувшийся питоньими кольцами.

– Боже, только посмотрите на эти полы, – охнула Соня. – Интересно, сколько им лет?

Маркетта заглянула в бумаги:

– Дом выстроен в восемьсот семидесятых годах.

– Владельцев, случайно, не знаете? – спросил Скотт, направившись в другую сторону и сообразив, что сам не знает, куда идет.

– Давно пустой стоит. Действительно, мне надо было сюда заглянуть.

– Как ты его назвал? – обратилась Соня к Скотту. – Круглый дом?

– Так он назван в отцовском рассказе. – Он кивнул на стены. – Видите?

Маркетта Лютер долго разглядывала потолок, перевела взгляд на пол, на дверь, присела, ощупала дверную раму:

– Как странно… Кругом все кривое, да?

– Угу, – буркнула Соня.

Скотт на нее оглянулся:

– Что? Не нравится?

– Напоминает кое-что прочитанное о снах. Говорят, если ты не уверен, сон это или не сон, ищи место, где сходятся стены. Во сне они никогда не смыкаются под четким углом.

– Очень интересно, – сказала Маркетта, но голос прозвучал чуждо, глухо.

Скотт понял, что голос Сони точно так же его поразил – колоссальное пространство дома придает словам непривычное звучание. Он впервые подумал, что, возможно, не следовало приезжать, открывать дверь и входить.

– Тогда и этот дом из сна, – сказал он.

Соня промолчала, агентша рассмеялась послушно и сухо, намекнув, что ему лучше было бы держать язык за зубами.

Скотт прошел через гостиную, открыл застекленные двери парадной столовой, просторной, пустой, кроме нескольких случайных предметов мебели. Хотя его нога никогда не ступала сюда, показалось, будто он уже раньше стоял на этом самом месте. В отцовской рукописи именно отсюда Карл Фэрклот впервые увидел дверь в длинный черный коридор, который никуда не ведет. Он помедлил, устремив взгляд на дубовую дверь в дальнем правом углу, ничем не примечательную, кроме нелепого расположения и длинной медной ручки, точно отвечающей описанию. Дотронулся до ручки – ледяная, будто с той стороны скопилась в ожидании вся холодная тьма грядущей зимы.

Скотт выдохнул, только тогда осознав, как долго задерживал дыхание, глядя туда, где сочинение его отца разошлось, наконец, с реальностью. Первой сознательной мыслью было «Слава богу», и он сразу же обозвал себя идиотом. Чего еще следовало ожидать?

За дверью находится очередной встроенный шкаф. Пустой, простой, не больше того, что в прихожей. Естественно, нет никакого потайного крыла. Видя перед собой две пустые неокрашенные полки с легким изгибом, он невольно потянулся к задней стенке. Стукни дважды, она повернется, не правда ли? Или тут где-то спрятан рычаг? Скотт отступил на шаг со смешанным чувством разочарования и облегчения и вдруг заметил царапины на внутренней стороне створки.

Узкие и глубокие, как от резца или пилки. Три, четыре, иногда пять параллельных борозд, будто внутри сидело попавшее в ловушку животное, или, может быть, человек – отметины располагались на уровне его груди, – или даже ребенок, хотя, конечно, у ребенка не хватило бы сил оставить такие следы.

– Скотт! – Далекий голос Сони прогудел в ушах, как в детской игре в телефон из двух консервных банок, связанных веревкой. – Иди посмотри!

– Иду, – сказал он и крепко захлопнул дверь.

– Что скажешь? – спросила Соня, указывая на открытую комнату в конце коридора на втором этаже.

Длинный прямой коридор был бы абсолютно непримечательным, если б не походил на пещеру благодаря скругленному потолку и полу. Комната в его конце казалась одновременно больше и меньше, чем следовало. Скотт вошел. После дождя сквозь листву окружающих дом деревьев просачивались золотисто-оранжевые и желтые брызги дневного света. Они должны были высветить трупики насекомых, свалявшуюся пыль, но в них виднелись только свежевымытые кедровые половицы без единого пятнышка, слегка пружинившие под ногами. Вдоль стен пустые встроенные полки от пола до потолка, разделенные широкими окнами. Единственная застекленная мансарда выступает из скоса стены, выходит на лужайку и верхушки деревьев. Там вполне хватит места для письменного стола и кресла.

– Отличный кабинет. Представь, как здесь приятно писать.

– Вы писатель? – поинтересовалась Маркетта.

– Романист, – ответила Соня. – По общему мнению, стоит сразу за Никласом Спарксом.

– Правда?

– Нет. – Скотт покраснел. – Она шутит.

– Он должен закончить отцовский рассказ, – продолжала Соня, видно не замечая его взгляда. – Отец Скотта недавно умер, и он нашел незавершенную рукопись. Теперь собирается дописать до конца, причем именно здесь, в Круглом доме. Она будет опубликована под двумя именами, сына и отца, в память последнего. Правда, Скотт?

– Нет! – в ужасе всполошился он. – Я…

– Прекрасная мысль! – Маркетта задрала рукав, предъявила обнаженную руку: – У меня просто мурашки пошли по всему телу. По-моему, потрясающая идея. Обязательно закажу экземпляр. – Соне была адресована сияющая улыбка. – Вы совершенно правы, это идеальный дом для писателя… уединенный, тихий, просторный. Он наверняка сдается, только дайте мне позвонить и проверить.

Они молча вышли на крыльцо. Маркетта села в машину, захлопнула дверцу. Только тогда Скотт посмотрел на Соню.

– Стою сразу за Никласом Спарксом? – переспросил он. – Что это значит, черт побери?

Она пожала плечами:

– Ты же писатель, правда? Почему не попробовать?

– Я пишу тексты для поздравительных открыток.

– И еще что-то свое.

– Кое-что.

Высказанная ложь уже его преследует. Вспомнились однажды услышанные слова отца: «Чем больше врешь, тем больше приходится запоминать».

– Но не романы.

– Ну, может, пора собраться с силами, взяться за что-то другое. Думаешь, ты еще не готов?

– Не в том дело.

– Что плохого в интересе к этому дому? – Соня вела машину по ухабистой дороге, глядя прямо перед собой, хотя Скотту казалось, что она смотрит ему в глаза, ожидая ответа. – Опять захотел убежать ни с того ни с сего?

– Я ниоткуда не убегаю. Просто не могу отказаться от своей жизни и работы в Сиэтле и вернуться сюда.

– Сколько надо времени, чтобы закончить рассказ? Месяц, два? Скажешь, работодатель не даст тебе отпуск для приведения в порядок отцовских дел? По-моему, ты вернешься к массовому производству поздравительных открыток совсем в другом качестве.

Скотт взглянул на нее:

– Чего ты добиваешься?

– Помогаю залечивать раны.

– Теперь ты психиатр?

– Думаю, психиатр тебе не помешает.

– Уже обзавелся.

Они молчали до самого перекрестка, где проселочная дорога выходит на двухполосное шоссе к городу. Соня остановила машину, задумчиво глядя на него с расстояния тех лет, которые они прожили врозь.

– Позволь спросить, – сказала она. – Думаешь, ты сумеешьзакончить историю? Имеешь какое-нибудь представление о финале?

Скотт открыл рот, чтобы ответить «нет». Это не его рассказ. А вместо того ответил:

– Не знаю. Пожалуй, есть несколько предположений.

– Тогда дай себе неделю. Посмотри, что будет. Если ничего не выйдет, проведешь лишнюю неделю с племянником.

Хотелось взглянуть на нее, велеть ехать в аэропорт. Но Скотт оглянулся на дом за деревьями.