Текст книги "Без окон, без дверей"

Автор книги: Джо Шрайбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 31

– Давно? – спросил в сотовой трубке голос доктора Фельдмана.

– С неделю, – ответил Скотт, останавливая машину у аптеки. – Более или менее. – Определенно более,не неделю, а несколько, только, судя по тону, психиатра это не обрадует, и поэтому он не стал уточнять.

– Описанные вами ощущения электрического разряда являются одним из самых распространенных симптомов отказа от антидепрессанта, повышающего уровень серотонина [12]12
  Серотонин – производное одной из аминокислот, регулирующее многие формы поведения, сна и пр.; в обиходе называется «гормоном радости».


[Закрыть]в мозгу. Другие реакции были? Головная боль, усталость, бессонница?

– Головная боль, да, – подтвердил Скотт. – Галлюцинации тоже считаются?

Фельдман хмыкнул, не скрыв недовольства.

– При синдроме отказа наблюдаются перепады настроения, многочисленные соматические и физиомоторные реакции, включая визуальные и слуховые возмущения.

– Насколько достоверные?

В трубке зашуршали бумаги. Телефон идеально уловил шорох на другом конце континента.

– Такая рискованная безответственность не похожа на вас, Скотт. Я позвоню в местную аптеку насчет рецепта. Серьезно рекомендую воспользоваться.

– Хорошо.

– И еще.

– Да?

– Когда собираетесь вернуться и продолжить наши занятия?

Скотт вспомнил, как с утра пораньше забросил Генри в школу и мальчик побежал, прижимая к груди свой рюкзак.

– Скоро, – сказал он. – Как только смогу.

Таблетка белая, круглая, рифленая, с выдавленными буквами «Ф» и «Л» по сторонам от насечки, которая делит ее пополам. Скотт стоял у аптеки, глядя на нее, лежащую на ладони идеальной каплей снега, размышляя о симметрии предмета, который он готов принять внутрь. Наконец сунул в рот, стараясь проглотить всухую. Таблетка застряла в пищеводе, он давился со слезящимися глазами, наконец зачерпнул пригоршню снега, чтобы ее протолкнуть.

Никого поблизости не было, никто его усилий не видел. Улицы города почти пусты, за исключением горстки жителей, закутанных, как эскимосы, бродивших под холодным утренним солнцем. Снегопада нет, но ветер не прекращается. Скотт направился обратно к машине и сам удивился, когда прошел мимо до следующего перекрестка, откуда за три квартала взглянул на «Бижу». На месте пожарища тишина и покой, хотя сегодня понедельник.

Он дошел, согнувшись под ветром, до ограды вокруг сгоревшего кинотеатра и увидел, что техники нет – исчез экскаватор с обратной лопатой, бульдозер и кран. Не видно ни одного рабочего, и ничего не слышно, за цепью торчат одни покосившиеся, почерневшие балки здания, имевшего непонятно сытый вид, будто он все вокруг проглотил.

Скотт двинулся вдоль ограждения к воротам. Они были закрыты, но не заперты, несмотря на табличку с крупной надписью «Посторонним вход воспрещен». Он нырнул под нее, думая, как себя чувствовал Генри, бродя тут в темноте. Что искал?

При дневном свете и бодрящей погоде вчерашние события кажутся совсем далекими, словно приснившимися. Проснувшись утром, Скотт настойчиво себе твердил, что увиденное в доме было лишь результатом неправильных действий нейронов – логичное заключение, подтвержденное беседой с Фельдманом. Обман зрения, галлюцинации с каждым могут случиться. В тот момент все казалось реальным, но ведь как раз из-за этого он вернулся к лекарству. Чтобы решить проблему.

Скотт пробрался среди обломков мимо конторы на колесах к полуразрушенному кинотеатру, где погибли его мать и внучатный дядюшка Бутч. Высокие закопченные просевшие стены, развалины, поглотившие родных, тоже кажутся нереальными. Лекарство уже действует?

Загородив глаза от яркого солнца и глядя вверх на стену, Скотт заметил дыру, откуда высыпались кирпичи, и, не думая, полез на груду камней и земли, высившуюся вдоль стены. Под ногами осыпались кусочки бетона, громыхала проволока и железные трубы.

Такая рискованная безответственность не похожа на вас, Скотт.

Очевидно, похожа. Он взглянул вниз. Косой луч солнечного света тянулся в дыру, как палец, указывая, куда он упадет, если потеряет равновесие и полетит вниз на частично провалившийся пол и в подвал – еще один несчастный случай в семействе Маст. Запертый в ловушке воздух циркулировал низко и мрачно в открытом пространстве, пепел смешивался со снегом на обугленных обломках, в большинстве своем неузнаваемых, – исковерканные ряды кресел и длинные сломанные половицы.

Скотт заглянул глубже на дно в тридцати футах ниже, свежее, недавно перекопанное. Кто-то перебросил через проем в полу голубой пластмассовый трап, качавшийся на ветру, удерживаемый на месте шлакобетонными блоками. Знакомый голубой оттенок – голубая калька чертежей, голубое платье девочки как-то связаны, как случайные звуки на улице неожиданно напоминают песню.

В трейлере у него за спиной раздался громкий стук. Скотт резко оглянулся, надеясь кого-то увидеть, например Реда Фонтану, который вылезет и рявкнет, что это частная собственность, вход воспрещен. Но дверца оставалась закрытой. Он спустился, подошел к фургону, заглянул в окно, встав на цыпочки, дернул дверцу.

Внутри было темно, занавески опущены, из угла шел только зеленоватый свет компьютера и горел огонек телефона. Скотт не сразу разглядел фигуру на полу. Мужчина неподвижно лежал на спине, раскинувшись, прикрыв рукой глаза, запутавшись одной ногой в телефонном проводе. Когда на лицо упал дневной свет из открытой дверцы, он застонал, перевернулся, открыл щелки туманных страдальческих глаз.

– Оуэн!

– Ох, старик, – выдавил брат, – убери свет. Выключи, ради бога, пожалуйста…

– Что ты тут делаешь?

Оуэн опять протяжно застонал одними гласными. Скотт заметил, что ящики конторских шкафов выдвинуты, на полу валяются бумаги. Чертежи, подумал он, архитектурные планы, сразу вспомнив те, что отыскал в амбаре Колетты. Другие бумаги Оуэн сжимал в руке, как будто проводил здесь поверхностный обыск и выемку документов.

– Что ты делаешь? – повторил Скотт.

Оуэн издал тот же звук, как бы растянул свое имя, не доведя до конца, – о-о-о-у-у-у… – схватился за голову, скорчился, пытаясь отвернуться от света и холода с улицы. «Интересно, – подумал он, – где был ночью Генри?» Скотт разозлился сильнее, чем ожидал.

– Вставай, – велел он, наклонился, схватил брата. – Пошли отсюда. – Внимательней взглянул на чертежи – не дом и не «Бижу», оригинальные планы, кажется, 1950-х годов.

Оуэн опять загудел:

– О-о-о…

– Что?

Он начал сопротивляться, вырвал руку, глядя в пол, но проговорил уже вполне отчетливо:

– Кости.

– О чем это ты?

Больные красные глаза посмотрели на Скотта, как два отражения восходящего солнца в загрязненном химикатами воздухе.

– В кинотеатре еще есть… – Оуэн замолчал, вытер губы. – Те, до которых не докопались, когда убирали трупы.

Скотт отшвырнул в сторону кальки, с неожиданным потрясением догадавшись, что брат говорит или хочет сказать что-то важное, указывает на связь, которая может все изменить, если только ее ухватить. Подумал о единственной белой таблетке, заеденной снегом, о конденсированной белизне, услужливо распространяющейся в мозгу, словно пар, мешающий связно мыслить.

– Что там еще есть? Кости?

Оуэн кивнул, рыгнул, сглотнул, ослаб, по-прежнему стискивая бумаги, выкопанные в ящиках.

– Откуда ты знаешь?

Он покачал головой:

– Не важно.

– Говори.

Брат взглянул на него.

– Я вчера был совсем никуда, пьяней не бывало. Просто пил и пил. Очнулся утром в подсобке «Фуско». Выбрался, пришел сюда, начал осматриваться.

– Зачем?

– Пожар ночью приснился. Только это был не сон… а как бы… я вспомнилтот вечер. Вспомнил то, что забыл. Знаешь, как в шоу Опры, [13]13
  Опра Уинфри (р. 1954) – популярная ведущая телевизионных шоу, инициировавшая создание общенациональной базы данных о лицах, подвергавших детей сексуальному насилию.


[Закрыть]когда люди сидят, будто загипнотизированные, вспоминают всякое дерьмо, которое с ними в детстве творилось…

– Ретроградная амнезия? – Неправильно, но Скотт с трудом подбирал правильные слова, которые прямо у него за глазами впитывало белое облако в голове.

– Я удрал, – сказал Оуэн. – Сбежал в тот вечер из кинотеатра.

– А мама с папой? – спросил Скотт. – Они тоже пытались бежать от пожара?

– Пожар еще не начался.

– Почему тогда ты убежал?

– Просто… откуда-то знал. Знал, что случится что-то плохое. За мной сидел мальчишка, я слышал, как он визжит, плачет, знал, в чем дело и что будет плохо, поэтому встал и пошел. Мама на меня посмотрела, спросила: «Куда это ты?» – а я не ответил. Удрал без оглядки.

Скотт задумался, точно ли передан диалог. Утреннее воспоминание о пьяном сне вряд ли содержит евангельскую истину. Но Оуэн сейчас пересказывал сон с чистосердечной откровенностью, которой он давненько в глазах брата не видел, если вообще когда-нибудь видел.

– Пробежал до середины прохода, – продолжал Оуэн, – и увидел мальчишку, который орал. Он был чуть младше, чем сейчас Генри, был даже похож на Генри, протягивал ко мне руки, чтоб я его забрал. Я схватил его по пути к выходу.

– Унес от родителей? – уточнил Скотт.

– Он назвал меня папочкой.

Другое соображение пыталось собраться в мозгу, мучительно близкое, образующее более крупную картину, а потом улетучилось, заклубившись в бледном антидепрессантном тумане.

– Ты точно уверен, что все это было на самом деле?

– Говорю тебе, до прошлой ночи не помнил. Но это было. Знаю.

– Так… – Руки потянулись к больной точке между бровями, к клапану давления, откуда может вырваться облако, позволив мыслям сгруппироваться подобающим образом. Творческая визуализация. Он уткнулся в точку пальцем, чувствуя знакомый солоноватый укол, и снова слыша упрекающий голос Фельдмана: «Такая рискованная безответственность не похожа на вас, Скотт».

– Почему ты ищешь здесь его кости?

– Мальчишка не вышел, – ответил Оуэн.

– Откуда ты знаешь?

– Я его бросил. Когда пожар начался.

Голос Генри из голубизны: «Она сказала, что я уже призрак».

– Тело так и не нашли. Оно там. Ред с Колеттой это почему-то скрывают.

Скрывают. Скотт подумал о голубом трапе, голубом платье, о чертежах на голубой бумаге, о том, что одно всегда скрывает другое. Сильнее нажал на точку между бровями, приложил все силы, надавливая сквозь кожу, словно от одного этого что-нибудь произошло бы.

Услышал резкий звук, поднял глаза. Оуэн шарил в брючных карманах, вытащил сотовый телефон. Скотт и не знал, что он носит с собой трубку, но вот она. Оуэн открыл крышку, хорошо зная, что делает.

– Да? – Помолчал, послушал, лицо вдруг обмякло. – Да, я… – Снова пауза, дольше. Слышался слабый голос на другом конце, потом Оуэн сказал: – Хорошо. Сейчас буду.

– Что там? – спросил Скотт.

– Происшествие в школе. С Генри.

Глава 32

Девочка с пластырем на руке ниже локтя сидела, держа на коленях пальто, как маленькое розовое домашнее животное, словно боясь, что оно убежит. Кругом, на полу, на скамье, валялись использованные салфетки «Клинекс». Рядом с ней пристроилась женщина в старомодном коричневом костюме, в очках с толстыми стеклами и поглаживала ее по колену. Взглянула на Скотта и Оуэна испуганно и настороженно.

– Мистер Маст?

Оба одновременно ответили «да», отчего она на миг растерялась.

– Я директор Викерс. – Встала и повернулась: – Генри у меня в кабинете. Прошу вас следовать за мной.

– Что случилось? – спросил на ходу Оуэн.

– Об этом я хотела бы поговорить с отцом.

– Я отец.

Директор Викерс взялась за ручку двери, глаза, искаженные линзами, перебегали с Оуэна на Скотта и обратно и в конце концов неохотно остановились на Оуэне.

– Раньше у нас никогда не было никаких проблем с Генри, – сказала она. – Очень милый мальчик, постоянно играет с другими детьми. Поэтому случай особенно… поразительный.

Скотт понял, что неправильно истолковал хмурость: это не злость, а глубокое, искреннее огорчение.

– Честно скажу, я в полном недоумении.

– Ничего не понимаю, – сказал Скотт. – Что он натворил?

Директор Викере ввела обоих в кабинет.

По дороге домой Генри сидел на заднем сиденье прокатной машины Скотта и молчал, пристегнутый ремнем через грудь. Держал рюкзак обеими руками, как утром, когда Скотт его высадил, словно десантник, готовый выпрыгнуть из самолета.

– Знаешь, кто кусается? – спрашивал Оуэн, пристально на него глядя в зеркало заднего обзора. – Звери, вот кто. Разве ты зверь? А?

Генри поймал пылинку в воздухе и уставился на нее.

– Директорша говорит, девочке, может, придется накладывать швы. А вдруг ее родители на нас в суд подадут? Думаешь, у меня есть деньги на адвокатов?

Складки на рюкзаке стали глубже.

– Дерьмо чертово, – продолжал Оуэн. – Вот запру тебя дома, чтоб людей не калечил. Так поступают с дикими зверями, которые кусаются: запирают в клетке. Знаешь?

– Или выпускают на волю, – пробормотал мальчик.

– Что?

– Оуэн… – начал Скотт.

– Как только вернемся домой, сразу пойдешь наверх. Ясно? Я не шучу, черт побери. Будешь париться там целый день. Подумаешь о своем поступке. Надейся и молись, чтобы отец малышки не поволок меня в суд.

Скотт затормозил перед домом, не увидел других машин, вспомнил, что фургон Оуэна со вчерашнего вечера стоит возле «Фуско». Оуэн вылез, метнулся по тротуару, замедлил ход в сугробах, чуть не свалился на пути к парадному. Скотт взглянул на племянника в зеркало.

– Дядя Скотт…

– Да?

– Крысы дикие звери?

– Нет. Не знаю. Генри… – Он оглянулся. – Зачем ты укусил девочку?

– Она хотела заглянуть в мой рюкзак.

– Почему ты ей не позволил?

– Это мой рюкзак. Там секрет.

Скотт посмотрел на мешок в темных пятнах и полосах в руках племянника и подумал: «Пепел». Утром рюкзак лежал на заднем сиденье Сониной машины, значит… Что? Значит, вчера вечером рюкзак был у Генри, когда Ред нашел его на пожарище кинотеатра.

– А мне можно взглянуть? – спросил он.

Прошло несколько секунд, прежде чем мальчик неохотно разнял руки и позволил ему взять рюкзак. Он оказался на редкость тяжелым, как бы плотно набитым сырым песком, и Скотт сообразил, что фактически утром сам его не брал – Генри крепко держал мешок на всем пути до школы. Принялся расстегивать, «молнию» заело, сильней дернул, и клапан открылся, выпустив облачко пыли. Разнесся запах гари, заполнил кабину более сильным зловонием, чем от простого пепла. Внутри оказались куски шлака.

– Что это? – спросил Скотт.

Генри не ответил. В глазах сверкнули крупные слезы, скатились, промыв две чистые полоски на грязных щеках. Но он произнес четко, почти воинственно:

– Мой брат.

Глава 33

Скотт слишком быстро мчался к дому Колетты Макгуайр, безрассудно беря повороты, опасно смещая центр тяжести автомобиля. Когда доехал, подъездная дорожка пустовала, погребенная под слоем снега в полфута. Подбежал к парадному, трижды сильно стукнул, фактически заколотил. Крикнул сквозь дверь:

– Колетта! Открой! Это Скотт. – Голос уплыл за какой-то дальний угол зимнего неба, полностью от него оторвавшись. – Надо поговорить.

Нет ответа. Он уже собрался позвонить ей по сотовому, когда дверь со скрипом приоткрылась. За ней сидела тетя Полина в кресле-каталке.

– Скотт, – сказала она. – Рада тебя видеть.

– Колетта дома?

– Конечно. Заходи с холода.

Пахучее цветочное изобилие вернулось, усилилось, почти зримо клубилось в полосах света, брошенных на пол. Следуя за инвалидной коляской, Скотт старался взглянуть в лицо старушки, но она завернула за угол очередного коридора. Он впервые сообразил, что первый этаж дома Макгуайров не слишком отличается от планировки Круглого дома. Правда, здесь все стены, полы, потолки сходятся под правильными прямыми углами. Но в остальном оба дома вполне мог спроектировать один и тот же архитектор. В голову опять взбрела случайная мысль, что черное крыло как-то связано с этим.

– Тебе нравится жить в лесу? – спросила тетя Полина, и Скотт заморгал, гадая, не рассуждал ли вслух.

– Простите?

– Нравится жить в прелестном старом доме? – На сей раз старушка оглянулась, сверкая крошечными глазками на личике, напоминавшем сушеную сливу. – Там тихо, мирно, правда?

– Мне бы хотелось поговорить с Колеттой…

– У пруда был?

– Тетя Полина…

– Он за домом среди деревьев. Пруд, я имею в виду. – Она дотронулась до уха. – Слуховой аппарат в спальне оставила. Может быть, принесешь? Он на комоде из красного дерева рядом с дверью.

Даже не думая о том, что делает, Скотт поднялся по лестнице. Регенерация памяти.Вот какие слова он искал в разговоре с Оуэном. Несмотря ни на что, утешает, что вспомнил. Возможно, почти все мозги работают нормально.

Войдя в старушечью спальню, увидел слуховой аппарат – маленький розовый приборчик, лежавший в одиночестве на серебряном блюде. Улучив минуту, оглядел театральные сувениры на стенах, изображения хорошенькой молоденькой Полины, похожей на Барбару Стэнвик. Взгляд остановился на забранной в рамку афише спектакля «Незавершенная комната». Что-то знакомое, но белая таблетка размыла память в туманном водовороте. Скотт подошел поближе, прочитал мелкий шрифт.

Скоро премьера в театре «Маккинли» на 23-й улице.

Автор пьесы Томас Маст.

– Ищешь что-то конкретное? – спросил за спиной мужской голос.

Скотт круто развернулся и увидел Реда Фонтану в махровом халате, смотревшего на него из дверей. Халат не подпоясан, распахнут, под ним видно голое тело.

– Пришел поговорить с Колеттой, – объяснил он.

– Значит, попал не в ту комнату.

На этот раз разговор будет крупный, и очень хорошо.

– Что случилось с «Бижу»? Почему прекращена реконструкция?

– А что? – улыбнулся Ред. – Братец склочничает из-за платы? Он всего пару дней проработал.

– Он говорит, там что-то нашлось.

– Кинопленка?

Скотт тряхнул головой.

– Нет, еще что-то. В яме.

– Нашелся ребенок, залезший в фундамент и закопавшийся в пепел. Соня хотела вызвать социальную службу. Хорошо, что парнишка мне симпатичен.

– Значит, там ничего больше нет? – допытывался Скотт.

– Например?

– Того, из-за чего остановились работы.

– Из-за постановления о зоне застройки, – сказал Ред и спрятал руки в карманы халата, как бы надеясь там что-то нашарить. – Разрешения ждем, вот и все. Бюрократическая волокита, знаешь… А может, и не знаешь. – Он пожал плечами, посторонился в дверях спальни тети Полины, и Скотт прошел мимо так близко, что сумел прочитать вышивку на халате: «Холидей-Инн». Рука Реда до него дотянулась, слегка прижала локтевой нерв.

– Что именно сказал твой брат?

– Сказал, что внизу еще тело найдено. Погибшего ребенка.

– Потрясающе… – искренне восхитился Ред буйным воображением Оуэна. – После которой бутылки?

– Он вполне уверен.

– Не сомневаюсь. Только если бы мы нашли тело, зачем его скрывать? Думаешь, не сообщили бы полиции?

Скотт не знал, что сказать. Обдумывал воспоминание Оуэна, как он на пути к выходу схватил мальчика… похожего на Генри. У кого забрал, у матери?.. А если… Но следующая мысль мгновенно улетучилась.

– Одно точно, – сказал Ред, – чувство вины чертовски угнетает.

– Что это значит?

– Слушай, посмотри вот с какой стороны. Если б твой внучатный дядя не решил показать кино именно в тот самый вечер, все погибшие при пожаре были бы до сих пор живы. – Видно, он разглядел выражение лица Скотта, поэтому добавил: – Не обижайся, но ведь так и есть, правда? Тяжкий груз, особенно для такого парня, как Оуэн. Может, находка старой катушки с пленкой совсем сбила его с панталыку.

– Выходит, по-твоему, люди погибли из-за фильма Бутча?

– Нет, конечно. Просто пожар случился. То есть источник возгорания не установлен, однако…

– Я думаю, дело в проводке, – сказал Скотт. – В проекционной будке.

Ред покачал головой:

– Пожар начался в передней части, у экрана.

– И там тоже есть провода…

– Я только говорю, что сознание выкидывает непонятные фокусы, – проговорил Ред задумчиво и загадочно. – Особенно когда испытываешь чувство вины.

Внизу Скотт услышал слабый скрип коляски тети Полины, неустанно переезжавшей из комнаты в комнату в ожидании слухового аппарата.

– Эй, – окликнул его Ред, – ты что-то уронил.

Скотт оглянулся, увидел у него в руке пузырек с таблетками. Ред прочел надпись на этикетке.

– Леденцы для мозгов? – Он выпятил губы. – Забавно, а я не отнес тебя к такому типу.

– Есть такой тип?

– Конечно, – кивнул Ред и пожал плечами. – А может, и нет.

– Ред, милый! – проплыл по прихожей тихий, нерешительный голос, женский, не Колетты, но откуда-то знакомый. Скотт не смог догадаться, да и не пришлось: женщина выглянула из комнаты, закутанная выше груди в простыню. – Ох, я не знала…

Он мгновенно отметил родимое пятно в углу рта, жующего жвачку. Перед ним была Даун Уиллер из городской библиотеки. Узнав его, она вспыхнула, слегка вздернула подбородок, триумфально смутилась, будто что-то ему доказала одним своим присутствием здесь. «Наконец-то я сплю с квотербеком». [14]14
  Квотербек – главный игрок нападения в американском футболе.


[Закрыть]

– Пойди оденься, детка. А ты, – Ред хлопнул Скотта по плечу, – передай привет брату. – На губах вечно загадочная улыбка игрока в покер. – Скажи, я с ним свяжусь.

– Тетя Полина!

Старушка сидела на кухне спиной к нему, обмякнув в коляске, склонив седую голову набок, умостив пучок волос на плече. Скотт сначала решил, что она умерла от инфаркта или инсульта за считаные секунды до его появления.

Но она заваривала чай и почти игриво повернулась:

– Принес?

Он протянул слуховой аппарат:

– Я видел в вашей комнате афишу «Незавершенной комнаты».

– Да?

– Помните пьесу?

– Конечно. Я должна была играть главную роль. Это было бы для меня настоящим прорывом на старте. – Она улыбнулась почти вызывающе. – Но разве объяснишь это кому-нибудь, если тебе уже перевалило за тридцать?

– И что?..

Радость на старческом лице отчасти угасла, будто невидимая рука приглушила ее, повернув реостат.

– Спектакль не вышел. Том не дописал пьесу, инвесторы взбесились. Грозились отсудить у него каждое вложенное пенни, да было уже слишком поздно, никто из нас ничего не смог сделать.

– О чем пьеса?

Тетя Полина подула на чай, поднесла к губам чашку, хлебнула, поморщилась.

– Об одном доме.

– Почему он ее не закончил?

– Зашел в творческий тупик. – Она сложила руки, прищурилась на Скотта, пока тот едва не почувствовал, как расплывается и фокусируется в ее глазах. – Заявил, что в Нью-Йорке не может писать, слишком многое отвлекает. Поэтому вернулся в лес, в Круглый дом у пруда. Знаешь, там полное уединение, тишина и покой. Работал какое-то время, но чем ближе двигался к полному пониманию былых событий в том доме, тем тяжелее ему становилось. Когда пришла пора рассказывать о ней, все стало меняться… он больше уже не оправился.

– Что значит «все стало меняться»? О ком пришла пора рассказывать?

Наверху хлопнула дверь. Оглянувшись, Скотт увидел Даун Уиллер, которая пролетела мимо него к парадной двери, обливаясь слезами. Через минуту проследовал Ред, не спеша, тихонько про себя напевая, распространяя свежий запах одеколона. Задержался в прихожей перед богатым набором верхней одежды, выбрал великолепное пальто из верблюжьей шерсти, влез в него внушительным телом.

– Вернусь поздно, тетушка, – сказал он. – На случай, если кто-нибудь спросит.

Легонько звякнули ключи, дверь щелчком захлопнулась. Тетя Полина стиснула чашку, слегка закачалась в кресле в молчаливом, но ощутимом восторге. Вновь перенеся внимание на нее, Скотт испытал непонятное чувство, что она не только полностью поняла ситуацию, но и терпеливо ждала подобного исхода во время беседы.

– Так что с пьесой? – напомнил он.

Тетя Полина наклонила голову, сочувственно причмокнула.

– Автор плохо кончил.

– Умер?

– После того, как окончательно сошел с ума.

– Поэтому не дописал?

– Нет. – Она подняла палец, корявый, словно корень дерева, поправляя собеседника столь же тщательно, как учитель латыни поправляет легкую, но критически важную ошибку в спряжении глагола. – Пьеса его с ума свела, поскольку в ней описывалась ваша семья.

– Что? – переспросил Скотт.

– Пьеса была основана на неоконченной истории, записанной его отцом. То, что узнал Томми, довело его до предела. Он начал что-то видеть в пруду за домом… утопленные трупы несчастных на дне, прикованные цепями, чтоб не всплыли. В конце концов уже не мог отделаться.

От чего? От пруда, от трупов, от недописанной пьесы?

– Но ведь он видел нечто нереальное, правда? – спросил Скотт.

– При его происхождении реально то, что видишь.

– При чем тут происхождение?

– Ну… – Тетя Полина всплеснула крошечными руками и улыбнулась, будто этот жест все объяснял. – В конце концов, он был Маст.

– Я тоже Маст, – сказал Скотт.

– Разумеется, дорогой, – улыбнулась она.