Текст книги "Мое непреклонное сердце"
Автор книги: Джо Гудмэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)
Глава 11
Уоллас Лейден, достопочтенный граф Уэйборн, был похоронен через два дня. Слух о его смерти достиг Лондона даже раньше, чем «Тайме» напечатала некролог. Желающие присутствовать на похоронах начали прибывать в Уэйборн-Парк с раннего утра. Среди тех, кто переживал настоящую утрату, были главным образом его кредиторы и друзья, которым он был должен деньги. Маркус Северн прибыл вместе со своим отцом. Чтобы передвигаться, старому графу была необходима трость и помощь сына, и Маркус был подчеркнуто заботлив и внимателен. Мистер Паттерсон тоже присутствовал на панихиде, стоя немного позади собравшихся и незаметно наблюдая за всеми, пока читали Священное писание.
Арендаторы, которые пришли выразить свое почтение, медленно брели за Мерседес и детьми Уэйборна, бормоча соболезнования. Никто из них не задавал вопросов о своем будущем и о том, кто станет новым хозяином Уэйборн-Парка.
Приехал и поверенный Колина. Адвокат прибыл, не дожидаясь вызова, как только ему стало известно о кончине графа, потому что знал, что сейчас начнется юридическая неразбериха. Мистер, Лоренс Абернэйти спокойно держался в тени, давая советы Колину вдали от бдительного ока Паттерсона или Маркуса Северна.
Официально об убийстве никто не упоминал, но молва об этом стремительно набирала силу, распространяясь среди пэров с бесцеремонностью и скоростью лесного пожара. Мерседес нисколько не сомневалась, откуда берется пища для этой фабрики сплетен. Стоило только посмотреть на Северна – как он расхаживал среди приехавших на похороны, роняя слово то там, то здесь и, казалось бы, никого конкретно не обвиняя и не осуждая. Но там, где он прошел, Мерседес замечала подозрительные взгляды в сторону Колина и красноречивое перешептывание.
С самим Колином она почти не виделась. После возвращения с пожарища он вызвался съездить в Глен-Иден и забрать Хлою. Сильвия отправилась с ним, предоставив Мерседес одной управляться и со всеми заботами, и с близнецами. Бриттон и Брендан притихли, услышав страшную новость. Они смотрели друг на друга, не зная, как им себя вести, а потом, надрывая сердце Мерседес, стали говорить, как они любят ее.
Сильвия тихо зарыдала, узнав о несчастье, и потом, в Глен-Иден, она тоже поплакала вместе с сестрой, но ко Времени возвращения в Уэйборн-Парк они уже пережили ужас этой вести и успокоились. Теперь они больше были озабочены тем, чтобы показать на людях свою дочернюю скорбь, и старались выглядеть подавленными горем, когда приветствовали гостей и принимали соболезнования.
Мерседес совершенно машинально выполняла все, что от нее требовалось, и отрешенно передвигалась среди всей этой суеты. Снова и снова она пыталась поговорить с Колином с глазу на глаз, объясниться с ним, чтобы он понял, что она и в мыслях не держала обвинять его в убийстве или пытаться оклеветать его. Но после нескольких попыток, как явных, так и скрытых, она поняла, что он намеренно избегает оставаться с ней наедине.
Давалось это ему очень легко. Он был занят со своим поверенным юридическими формальностями по поводу Уэйборн-Парка и встречался с Хлоей, Сильвией и близнецами. Он долго беседовал также с мистером Хеннпином, и Мерседес знала, что он носил на проверку шерифу лакированный футляр с дуэльными пистолетами. Колин так и не подошел к ней и не объяснил, о чем они с шерифом говорили. Ночью она спала одна.
Завещание графа было оглашено на другой день после похорон. Мистер Гордон, маленький чопорный человек с громоподобным голосом, в течение тридцати лет занимался личными делами Уэйборна. Он собрал только тех людей, которые были названы в завещании. В библиотеке собралась небольшая группа. А в гостиной Колин, его поверенный и мистер Паттерсон ожидали исхода дела.
Мистер Гордон стоял за столом графа, разглаживая складки на документе, лежащем перед ним. Маркус Северн и его отец сидели в креслах рядом с адвокатом, так что графу было все слышно. Хлоя и Сильвия, каждая держа за руку одного из братьев, сидели на маленьких диванчиках, специально для этого случая принесенных в библиотеку. Мерседес сидела позади всех, бледная, но спокойная и собранная, в большом кресле с высокой спинкой у противоположной стены комнаты.
Мерседес совсем не хотелось здесь присутствовать. Оглашение завещания было простой формальностью и, по сути, не имело никакого значения для их дальнейшей судьбы. Какое ей дело, что там ей завещал ее дядя, раз нет того имущества, которое ей положено. Не было никакой гарантии, что всего, что осталось, хватит на выплату кредиторам, а тут еще должно быть рассмотрено притязание Колина на поместье. Единственно, что касалось Мерседес, – так это сам графский титул, и она предполагала, что Северн привез своего отца, чтобы тот удостоверился лично, что титу перейдет в нему.
– Я хочу посвятить вас в суть этого дела, – провозгласил Гордон своим резким голосом. – Передо мной документ, подписанный и соответствующим образом заверенный, который прибыл в мою контору пять дней назад. Хотя и не я составлял его, считаю, что язык документа в полном порядке и нет никаких сомнений в последних намерениях графа. Это дополнение изменяет прежнее завещание Уэйборна и является единственным изменением, которое представлено моему вниманию.
Он сделал паузу, чтобы обвести взглядом всех членов семейства и удостовериться, что эта информация дошла до них.
Важность этого заявления дошла до Мерседес, лишь когда она встретилась с жестким, осуждающим взглядом Северна. Он повернулся в своем кресле и уставился на нее, пытаясь найти в ее лице ответ на невысказанный вопрос. Ей удалось сохранить спокойствие и невозмутимость, хотя она и понятия не имела, что ей предстояло услышать. Когда Хлоя и Сильвия растерянно оглянулись на нее, она слабо улыбнулась им и покачала головой, призывая к спокойствию.
– Ну хорошо, – произнес наконец Гордон. – Если никто из вас не готов предъявить другой документ, перечеркивающий данный, то я продолжу.
Он снова разгладил бумаги, надел очки я начал зачитывать завещание.
Мертвая тишина стояла в библиотеке, когда он закончил.
Отец Северна заговорил первым. Он встал, крепко ухватившись за свою трость, и сказал:
– Так вот, значит, как оно обернулось? Уэйборн в самый последний момент оставил все права своей семье. Будь я проклят, если думал, что доживу до этого. – Он тронул Маркуса за плечо. – Пойдем, сын. Тут им и без нас хватит хлопот.
Маркус встал, пристально взглянув на Мерседес.
– Может быть, Мерседес захочет выслушать мой совет, – сказал он. – Я думаю, Уоллас хотел бы, чтобы я опекал и давал советы вашему семейству. Ведь не может ребенок…
Граф слегка повернулся, чтобы лучше видеть Мерседес. Она сидела, совершенно ошеломленная таким развитием событий.
– Разве Маркус не прав, моя дорогая? – сказал граф. – Ведь вы захотите воспользоваться его советами? У него неплохая голова!
Мерседес увидела, как кровь бросилась в лицо Маркусу от такого довольно бесцеремонного комплимента. Она сжала губы в попытке удержаться от нервного смеха.
– Я благодарна за ваше предложение, – любезно ответила она. – Но я уверена, что мистер Гордон поможет нам, и меня устроит, если Маркус возвратится сейчас вместе с вами в Розфилд.
Граф кивнул. Он протянул свободную руку сыну и заковылял к двери. Но перед тем как покинуть комнату, он остановился и, отказавшись от помощи Маркуса, направился к Мерседес. Она сразу же встала, и он запечатлел прощальный поцелуй на ее щеке.
– Вы хорошая девушка, Мерседес. Я всегда был уверен в этом. Надеюсь, что у вас все будет хорошо. Не могу сказать, чтобы я когда-либо жаждал заполучить Уэйборн-Парк.
– Я понимаю, – сказала она. – И спасибо вам. Я очень признательна вам за то, что приехали.
Она подвела его к Маркусу и открыла дверь. В холле никого не было, и она могла лишь догадываться, что Колин и мистер Абернэйти расположились в одной из гостиных. И шериф, видимо, присоединился к ним. После передачи Северна и графа в добрые руки миссис Хеннпин Мерседес вернулась в библиотеку.
– Что это значит? – спросил Бриттон, как только она закрыла двери. – Сильвия говорит, что теперь я должен стать графом.
– Это верно, – невозмутимо ответила Мерседес.
Бриттон скривил рот и серьезно, как взрослый, скрестил руки на груди.
– Да, но я не думаю, что мне этого хочется. А как же Брендан? Он тоже будет графом?
– Нет. Ты родился первым, и титул принадлежит тебе.
Хлоя вздохнула:
– Мы пытались объяснить.
– Я не сомневаюсь, Бриттон, что со временем ты поймешь это. Я не очень понимаю, чем ты так обеспокоен.
– Ну как же, все, даже Сильвия, говорили, что он нам не отец, и вдруг теперь – он нам отец. Вернее, бы потому что теперь он умер.
Мерседес положила руку на его узенькое плечо.
– Понимаю, – мягко сказала она. – На вас сразу свалилось так много нового.
– Да, довольно много.
Необычайно серьезный вид Бриттона вызвал улыбку на губах Мерседес.
– Мистер Гордон, вы сказали, что это добавление к завещанию моего дяди пришло к вам пять дней назад?
– Правильно, – официальным тоном ответил он.
– А каким числом оно датировано?
– Минуточку! Предыдущим днем.
– – И вы нашли тех лиц, которые засвидетельствовали желание моего дяди признать своих сыновей?
– Да. – Он откашлялся. – Это было непросто, скажу я вам. Не совсем обычный случай, но они оказались вполне надежными.
– И кто же это?
– Некто мистер Эшбрук и мистер Дикинз, – ответил он.
Мерседес едва не упала. Мистер Гордон выскочил из-за стола и участливо спросил:
– Вам плохо? Могу я чем-нибудь помочь?
– Нет… Просто… я подумала… Нет, все хорошо. – Она заметила, что Сильвия с Хлоей внимательно наблюдают за ней. – Если вы не против, я сяду.
Бриттон немедленно выскользнул из-под ее руки и предложил свое место.
– Можете ли вы рассказать мне что-нибудь об этих господах – Эшбруке и Дикинзе? – спросила она, немного придя в себя. – Кажется, вы сказали, что они не совсем обычные для этого дела люди. Что вы имели в виду?
– Я имею в виду, что они не принадлежат к кругу друзей вашего дяди. Мистер Эшбрук – владелец портовой таверны, а мистер Дикинз продает билеты на морской линии Гарнста.
– Вы не находите это странным? – спросила она. – Почему мой дядя попросил именно их засвидетельствовать эти изменения в своем завещании?
Гордон перевел взгляд с Мерседес на остальных членов семейства. Потом снова посмотрел на Мерседес и начал с некоторой боязнью, еще более усугубляющей его скованность:
– А вы уверены…
– Вы вполне можете говорить при них, – сказала она. – Ведь они его дети..
– Хорошо, – решился он. – Признаюсь, я думал, что Уэйборн собирался покинуть страну.
Мерседес кивнула.
– То же самое думала и я. Мистер Гордон, я хотела бы пригласить сюда капитана Торна, его поверенного и мистера Паттерсона, нашего шерифа, чтобы они узнали эти новости из ваших уст. Сильвия, Хлоя!
Девушки вскочили со своих мест, не дожидаясь конца фразы, и, взяв за руки близнецов, выбежали из библиотеки.
– Не будете ли вы столь любезны, мистер Гордон, чтобы попросить их выслушать вас.
Когда все собрались, Мерседес сделала небольшое вступление.
– Думаю, вам будет интересно послушать, что сейчас скажет мистер Гордон. И особенно вам, мистер Паттерсон.
Шериф важно кивнул Мерседес, всем своим видом демонстрируя готовность слушать.
– Мистер Гордон, пожалуйста, повторите, что вы, сейчас сообщили нам.
Поверенный графа насадил покрепче очки на нос и начал еще раз зачитывать изменение к завещанию графа. ;
Колин не обращал внимания ни на чтеца, ни на содержание документа. Он сидел позади всех в кресле, где только что сидела Мерседес, и наблюдал за ней настороженным взглядом из-за полуприкрытых век.
Она сидела одна на маленьком диване, спокойно положив руки на колени. В ней не было того напряжения, которое он наблюдал в последние дни. Ее серые глаза снова были ясные, не затуманенные страхом или тревогой. Брови разгладились, и она больше не кусала свою бедную нижнюю губу. Щеки омыл слабый румянец, прогнав ту сероватую бледность, которая не покидала ее лицо с тех пор, как она узнала о смерти дяди.
Черная траурная одежда подчеркивала стройность ее фигуры с подобающей случаю строгостью. Эти бесчисленные метры искусно подогнанной мануфактуры не пригибали ее к земле, а гармонично облегали ее формы, заставляя Колина вспоминать свои руки на ее теле…
Колин приказал себе в дни траура избегать ее. Сделать это было намного легче, чем заставить себя не думать о ней. Он делал вид, что не замечает ее попыток заговорить с ним, поймать его взгляд. Он знал – она хотела объясниться с ним, но он не желал выслушивать никаких оправданий и объяснений. И когда наконец злость его прошла, все, что ему осталось, было горькое чувство измены и… утраты.
Ее поведение в эти дни было достойно восхищения – она взяла на себя все заботы по похоронам своего дяди, она успокаивала всю прислугу в доме, отвечала на нескончаемые вопросы братьев и сестер о том, что их ждет. Он знал, что теперь она не была уверена в будущем, но голос ее ни разу не дрогнул. Она вела разговоры о свадьбе Хлои, о том, когда отправить близнецов в школу, и о предстоящем лондонском светском сезоне для Сильвии так, будто ничего не изменилось.
Да, интересно, как это она представляет себе? Как он выполнит свои обещания, если ему предстоит болтаться в петле?
Колин не мог оправдать себя в глазах шерифа, но обвинений ему предъявлено не было. Его подозревали в использовании оружия, которого не нашли, а время совершения преступления вообще невозможно было определить. Колин мог дать подробное описание, где он находился все это время, и найти многочисленных свидетелей. Но поскольку не было точно известно, когда наступила смерть, его алиби имело мало смысла.
Теперь, глядя на Мерседес, он удивлялся ее спокойствию. Ему казалось, что внезапное изменение намерений графа никак не повлияет на ее судьбу. Но возможно, признание графом близнецов не было таким уж внезапным, а может быть, и вообще не было неожиданностью. Если это так, тогда она все устроила отлично. Как только его обвинят в убийстве Уэйборна, он потеряет право претендовать на поместье и Уэйборн-Парк останется в руках Бриттона, а пока он не достигнет совершеннолетия – в умелых, хотя и слегка запятнанных кровью руках Мерседес.
Сколько в ней коварства! Но он простил бы ей это, Когда Гордон снова монотонно зажурчал, Колин откинулся на спинку кресла. Профиль Мерседес был тонок и прекрасен. Он прошелся по нему взглядом от начала высокого лба до ямочки над ключицами. И будто почувствовав, что он на нее смотрит, она оглянулась.
Он не отвел глаз, а она, встретившись с ним взглядом, даже не покраснела. Она вообще никогда не краснела. Но он заметил, как она вся напряглась: сначала вытянулась шея и откинулся подбородок, потом сжались плечи. Она задержала дыхание и вся подобралась, будто ожидала удара в живот, а руки на коленях сжались в кулаки. Колени ее дрожали от напряжения, но ноги крепко и уверенно упирались в пол. И наконец, прежде чем она отвернулась, он увидел, как гордо и холодно блеснули ее ясные серые глаза, и прямо-таки почувствовал, как на него пахнуло морозцем.
Интересно, что подумают все эти люди, если он пересечет комнату, поднимет Мерседес из кресла и припадет губами к ее рту? А именно этого, несмотря ни на что, ему хотелось сейчас больше всего на свете.
Но он только взъерошил рукой волосы, вытянул ноги, небрежно и как бы скучающе, и обратил наконец все свое внимание на мистера Гордона. Но поверенный как раз в этот момент замолчал и выжидающе посмотрел на публику.
– Спасибо, мистер Гордон, – любезно произнесла Мерседес. – Вы подробно объяснили нам содержание дополнения к завещанию моего дяди. Я бы хотела еще, чтобы вы указали нам дату этого документа. Мистер Гордон кивнул.
– Как я уже объяснил всему семейству, граф сделал эти изменения совсем недавно. Я получил этот документ пять дней назад, подписанный по всей форме и датированный предыдущим днем.
Мерседес живо повернула голову в сторону мистера Паттерсона.
– Тело моего дяди было обнаружено утром три дня назад, и мы знаем, что оно находилось там, когда после полуночи там начался пожар. Мистер Гордон имеет доказательства, что мой дядя был жив примерно за двое суток до этого страшного события. И это существенно сокращает время, в пределах которого произошла смерть, не так ли?
Мистер Паттерсон ответил не сразу. Нахмурив брови над близко посаженными глазами, он медленно переваривал эту информацию.
– Да, получается так, – осторожно произнес он. – Тогда должны быть и свидетели, я полагаю?
И он посмотрел на мистера Гордона, ища подтверждения.
Поверенный поджал губы.
– Разумеется, – холодно ответил он. – Едва ли я стал бы представлять этот документ семье, если бы не имел соответствующего подтверждения. Я потратил немало времени и денег, чтобы разыскать этих свидетелей. И я могу совершенно определенно заявить, что я считаю их заслу-живающими доверия.
– Назовите их имена.
– Эшбрук и Дикинз.
Мерседес оглянулась, чтобы увидеть реакцию Колина. Лишь по его моментально сузившимся глазам можно было определить, что он узнал эти имена. Если бы она сейчас не оглянулась, то ничего бы не заметила.
– Вы можете сообщить их адреса?
– Конечно, если бы я знал, что они понадобятся… Уверяю вас…
– Никто, конечно же, не сомневается, что вы все сделали вполне профессионально, – сказала Мерседес. – Но в связи со смертью моего дяди возникли некоторые вопросы, требующие подтверждения. Я думаю, мистеру Паттерсону поможет встреча с господами Эшбруком и Дикинзом. – Она указала на Паттерсона мягким кивком головы. – И если вы, мистер Паттерсон, считаете убедительными доводы в пользу того, что мой дядя был жив пять дней назад, то у вас больше нет причин подозревать капитана Торна в преступлении. Его местонахождение в эти двое суток я могу удостоверить совершенно точно.
Мерседес встала. Мужчины тут же поднялись на ноги. Мерседес, даже не глядя в сторону Колина Торна, чувствовала его давящее присутствие.
– Я имею в виду все сорок восемь часов этих двух суток, – многозначительно произнесла она, – и день, и ночь.
И, предоставив им самим осмысливать сказанное, нимало не заботясь о том, что о ней скажут, Мерседес быстрыми шагами вышла из комнаты.
Колин вынужден был ждать, пока уедут Паттерсон, Абернэйти и Гордон, а Хлоя с Сильвией и близнецы улягутся спать. После своего заявления в библиотеке Мерседес ушла к себе в комнату и никого к себе не допускала, кроме служанки, которая принесла ей ужин. Он положил ей записку на поднос с едой, но, когда она вернулась без всякого ответа, он не делал больше попыток.
Колин прекрасно понимал, что в северном крыле живет не одна Мерседес, когда постучал в ее дверь. Он старался говорить тихо.
– Мерседес, я знаю, что ты меня слышишь, – сказал он. – Я ни на секунду не поверю, что ты уже заснула. – Он слышал, как она ходит по комнате, но ответа не было. – Я не могу больше разговаривать с тобой через эту дверь. Но это не значит, что я сдамся, все равно ты выслушаешь меня.
– Не смейте запугивать меня, – прошептала она сурово.
Колин приложил ладонь к двери. Он почувствовал, как она дрогнула, когда Мерседес подперла дверь плечом.
– Или открой, или отойди в сторону.
– Идите вы к черту!
Он улыбнулся. Она сказала это так, будто и в самом деле посылала его туда.
– Очень хорошо. Но запомни, что я дал тебе возможность выбирать.
Мерседес не верила, что он сделает это, думала, побоится разбудить ее сестер. И все же она налегла всей спиной на встроенную в нишу дверь и уперлась что было мочи голыми пятками в пол, чтобы дать отпор первому удару Колина в дверь.
Колин вынул ключ из внутреннего кармана жилета и вставил в замочную скважину. Потом повернул ручку и толкнул дверь. Голые пятки Мерседес заскользили по полу, и он легко преодолел ее сопротивление.
Она отскочила так быстро, что Колин мог бы влететь в комнату рыбкой, если бы не ожидал этого. Она со злостью повернулась к нему.
– Откуда у вас ключ? – воскликнула она с возмущением.
Он нахально повертел им у нее перед носом и спокойно положил обратно в карман. А потом спросил как ни в чем не бывало:
– Неужели ты всерьез подумала, что я буду ломать дверь?
Мерседес свирепо уставилась на него. Ясно, что он хотел, чтобы она так и подумала. Она потуже затянула пояс на халате. Ее распущенные волосы спадали на плечи. Она собрала их на одну сторону, ловкими пальцами заплела в толстую косу и закинула за спину.
– Чего вы хотите? – спросила она не очень-то любезно.
– Ты сомневаешься в том, что я хотел поговорить с тобой? – спросил он.
Она угрюмо посмотрела на него.
– Беда в том, – продолжал он, – что ты все время избегала меня.
– За эти три дня я пыталась поговорить с вами при самой малейшей возможности. И как мне кажется, это вы избегали меня.
Мерседес отвернулась от него, подошла к ночному столику и взяла книгу, которую она всегда читала по ночам. Она не заметила, как он пошел следом, и вдруг почувствовала на плече его руку. Обернувшись, Мерседес пихнула Колина твердым корешком кожаного тома прямо в живот.
От неожиданности он отступил назад. Он отпустил ее плечо, предоставив ей полную возможность толкать его, тыкать и шлепать этой книгой, вкладывая в каждый удар всю накопившуюся злость и обиду.
– У-би-рай-тесь из мо-ей спаль-ни, – раздельно восклицала она, сопровождая каждый слог ударом.
Колин втянул в себя воздух, согнулся и избежал таким образом ее последней атаки. Схватив ее за руки, он сжал ее запястья, и она выпустила книгу из рук. Та с глухим стуком упала между ними. Колин тут же поддал ее носком сапога, и книга отлетела под кровать.
– Если ты уже выпустила весь свой пар, – мягко сказал он, – я тебя отпущу.
Возмущенная тем, что с ней обошлись как с ребенком, она и вела себя как ребенок, пытаясь вырваться, хотя прекрасно знала, что он сильнее ее и ей это не удастся.
– Мерседес, – сказал он тихо, – расскажи мне все.
– Я ненавижу вас. Он опустил голову.
– Да, на твоем месте…
– – Вы поверили, что я специально задумала оклеветать вас! Признайтесь! – бросила она ему. – Вы думали, что я хотела избавиться от вас!
– Ты сама однажды сказала мне это, – напомнил он ей. – Вы задумали это вместе с Маркусом, даже еще не зная, как это осуществить.
Мерседес в отчаянии топнула босой ногой: ее выдумка, ее ложь вернулась к ней, коварно перейдя дорогу правде.
– Думайте что вам угодно, – холодно сказала она. – Я не хочу больше знать вас! Колин встряхнул ее за плечи,
– Тише, Мерседес, иначе ты разбудишь всех своих сестер и братьев.
– Я не боюсь, – равнодушно бросила она. – Как вы думаете, сколько времени им нужно, чтобы догадаться, что я ваша подстилка?
Она увидела, как он вздрогнул от этого слова, видимо, осознавая, что происшедшее между ними теперь станет достоянием гласности.
– Или вы хотите сказать, что до собравшихся в библиотеке не дошло то, что я им сказала?
Колин отпустил ее руки. С его стороны это не было капитуляцией. Это освобождало ему руки, чтобы задушить ее. Он откинул рукой светлые волосы и покачал головой.
– Не думаю, чтобы кто-нибудь из них не понял тебя, Но я также думаю, что это все останется между ними. Им нет никакого расчета повторять это. Ни Абернэйти, ни Гордон просто не смогут произнести эти слова вслух. Если твои сестры и прислуга встревожатся по поводу… – он замолчал, подыскивая слова – …наших отношений, то это только потому, что минуту назад ты подняла страшный крик.
Он дал ей время осознать эту ситуацию. Если она и была пристыжена, то, во всяком случае, сумела искусно скрыть это.
На лице ее не было никакого раскаяния.
– Мне кажется, вы уже придумали, где нам поговорить, – сказала она.
– В моей комнате.
– Вот это неожиданность!
– А у тебя есть другое предложение?
– Внизу, – сказала она. – Подойдет любое место.
– Прекрасно. Передняя башня.
В другое время она улыбнулась бы тому, как он на морской манер назвал северную башню.
– Я имела в виду – на первом этаже.
– А я думаю, что в башне нам наверняка не помешают и никто не подслушает.
Его выбор удивил ее. Она бы предпочла более официальную обстановку библиотеки или величественные своды галереи. Даже оранжерея с ее цветами и зеленью была бы предпочтительней заповедного уголка ее детских фантазий.
– Но ведь там нет мебели, – напомнила она ему.
– А ты что-нибудь имеешь против?
– Нет, это даже мило.
«Действительно, это лучше, – подумала она. – По крайней мере не нужно будет бороться с соблазном. Самое большое, чего можно будет опасаться, – так это быть выброшенной в окно».
Колин уловил мимолетную улыбку, сразу преобразившую ее лицо.
– Что тебя насмешило?
– Ничего.
Она прошла мимо него и надела комнатные туфли. Любопытство победило. Мерседес обернулась и спросила:
– Скажите, если даже ворона вдруг выпадет из своего гнезда, вы все равно будете кричать «человек за бортом»?
– Да, – ответил он, открывая перед ней дверь. – И пожалуйста, Мерседес, не вводи меня в искушение.
Когда они поднялись на северную башню, у Мерседес было самое миролюбивое настроение. Высоко подняв масляную лампу, она почти с нетерпением вошла в святилище своего детства и быстро взобралась по крутой и узкой спиральной лестнице в маленькую комнату. Когда она очутилась наверху, ей стало ясно, что лампа не понадобится. Полная луна светила так сильно, что фигура Мерседес отбрасывала тень, а весь Уэйборн-Парк был как на ладони.
Мерседес загасила лампу. Колин, все еще стоявший у подножия лестницы, недовольно поинтересовался, почему стало темно, но Мерседес едва ли услышала его. Она медленно поворачивалась, любуясь видом, открывающимся по очереди из каждого окна, будто рассматривая картины в галерее. Луг и пруд, парк, леса, поля, далекие домишки – все это открылось перед ней в потрясающей, захватывающей дух панораме.
Закончив свое вращение, она лицом к лицу столкнулась с Колином. Он стоял неподвижно, с непроницаемым лицом, почти на самом верху лестницы, и она видела, что его взгляд даже не коснулся окон. Он смотрел на нее.
Сразу почувствовав себя неуютно под его молчаливым, испытующим взглядом, обиженная его бесцеремонным вторжением в ее спальню и раздраженная тем, как быстро она могла забыть, хотя бы и на несколько мгновений, зачем пришла в эту комнату, Мерседес почувствовала, как в ней поднимается ярость. В ее голосе тут же почувствовалось нетерпение.
– Говорите, что вы хотели.
Колин поднялся на последнюю ступеньку и тут же встал перед ней во весь свой рост. Он сразу же заметил про себя, что она не попятилась от него.
– Я заберу это, – сказал он, протягивая руку за погашенной лампой. – Пока ты ее не уронила.
Легкое дрожание лампы в ее руке было единственным признаком волнения.
Мерседес не пыталась удерживать лампу. Когда он повернулся, чтобы поставить ее на узкий подоконник, она отступила на несколько шагов, чтобы свободно перевести дыхание.
– Ты жалеешь, что согласилась прийти сюда? – спросил он, снова повернувшись к ней лицом. Колин тут же заметил, что расстояние между ними вдруг увеличилось, но благоразумно промолчал. – Со мной, – закончил он.
– Нет. – Неужели он почувствовал ее ложь? – Но я предпочитаю, чтобы вы сразу перешли к деду, И мои чувства здесь ни при чем.
– Значит, мы в этом сходимся, – сказал он, внимательно глядя на нее.
Колин видел, что ей стало не по себе оттого, что он не стал перечить. Он пересек маленькую комнатку несколькими шагами и встал у одного из окон спиной к Мерседес.
Некоторое время он молча смотрел в окно, и это молчание разрушило и без того хрупкую стену ее хладнокровия.
– Мне кажется, тебе лучше начать с фляги, – сказал он наконец. – Почему ты сказала Паттерсону и Тейеру, что она принадлежала твоему дяде?
Мерседес стоило большого труда не выставить перед собой как щит скрещенные руки.
– По крайней мере не по той причине, которую вы имеете в виду, – холодно сказала она. – Это уж никак нельзя расценить как мое намерение показать им, что вы имеете отношение к его смерти. Скорее наоборот.
Колин повернулся, прищурив глаза. Он ничего не сказал, но дал Мерседес почувствовать всю тяжесть его подозрений. Ее плечи напряглись, принимая эту тяжесть.
– Вам не кажется, что если бы вы признали эту флягу своей, то сразу навлекли бы на себя подозрение?
– Нет, – сказал он. – Не кажется. И знаешь почему? – Он помолчал, хотя вопрос был чисто риторический. – Потому что я был не последний, кто пользовался этой фляжкой. Я при всем своем желании не смог бы пуститься во все тяжкие так, как это сделала ты, чтобы защитить от меня бедного мистера Тейера, но я никогда не стал бы выдавать его шерифу, не поговорив сначала с ним самим.
Мерседес растерялась.
– Мистера Тейера? – тихо спросила она, пораженная выводом Колина. – Какое отношение он имеет…
– Могу себе представить, – продолжал Колин, – когда тебе показали эту флягу, ты сразу увидела возможность избавиться от своего дяди. Ты уже знала, что он уехал за границу, но, видимо, поклялась никому не говорить. Признав, что это фляга Уэйборна, ты все равно что признала его труп. Такое признание вполне устроило Паттерсона. После признания смерти Уэйборна можно было зачитать его завещание. Ты была, наверное, единственным человеком, который не удивился, узнав новую волю дяди. Но мне кажется, Мерседес, что ты заключила с ним невыгодную сделку.
Она покачала головой, изумленная толкованием Коли-на всех этих событий.
– Я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Пожалуйста. Ты что, принимаешь меня за идиота? Ты заплатила ему моими деньгами. Эшбрук и Дикинз, помнишь? Я не знаю только одного: кто тот человек, которого убил мистер Тейер? Я видел труп, Мерседес. Эти обуглившиеся останки могли принадлежать кому угодно. То есть любому, кроме твоего дяди. Я совершенно уверен, что сейчас он как ни в чем не бывало наслаждается где-то жизнью за мой счет.
Мерседес пожалела, что не настояла на другом месте для этого разговора. Подошла бы любая комната со стульями. Она чувствовала сильную потребность запустить ему в голову один из них.
– Все это ваши дикие фантазии, – сказала она насмешливо. – Да-да, фантазии. Вы не желали разговаривать со мною все эти дни. А что же сейчас забеспокоились? Наверное, чтобы я не смогла дать объяснений, которые бы противоречили вашим. Честно говоря, я удивлена, что вы вообще решили говорить со мной. Мне все меньше и меньше верится, что вы смогли бы поверить в другую версию.
Брови Колина слегка приподнялись. Его тон был сухой и слегка вызывающий.
– Ну что ж, позабавьте меня. Мерседес вскинула подбородок.
– Вы предполагаете, что мистер Тейер был последним, у кого была ваша фляга, потому что я сказала, что отдала ее ему. Но тот, кому я отдала ее, был мой дядя. Он подстерег меня на пути к дому Тейеров и быстро разделался с содержимым фляжки. Вы правильно предположили, что он хотел получить деньги. Он действительно собирался покинуть Англию, Но я хорошо знаю своего дядю. Он вполне мог вернуться и потребовать еще, если бы его запасы были на исходе. Я подумала, что с его склонностью к азартным играм он не доберется и до ближайшего порта с деньгами в кармане. И это приведет его опять о Уэйборн-Парк, чтобы потребовать еще. – В ее голосе появились горькие, покорные потки. – Ему всегда было мало.
