Текст книги "Мое непреклонное сердце"
Автор книги: Джо Гудмэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)
Колин изучающе смотрел на нее своими темными мер-цающими глазами. Он залюбовался ее волосами, гладко зачесанными назад. Заплетенные в тугую косу, они изменяли форму ее глаз, придавая им соблазнительный вид. Черты ее были ясны и спокойны, хотя он и подозревал, что это спокойствие давалось ей нелегко. Он заметил, что она необычайно бледна. Неестественный румянец, который бросился ему в глаза во время ее разговора с Северном, давно исчез. Ее длинные темные ресницы были полуопущены, затеняя выразительные серые глаза. Ей как-то удалось справиться с собой и не кусать нижнюю губу: по этой ее привычке сразу можно было узнать, когда она озабочена, или не в духе, или просто задумалась.
Колин сразу же понял ее настрой – голова гордо поднята, тонкая шея открыта. Это была бесстрашная поза, и его глаза быстро скользнули по линии ее шеи, прежде чем прямо встретиться с ней открытым взглядом.
– Как вы уже знаете, – начал он, – вчера перед обедом я имел разговор с Сильвией и Хлоей и с близнецами. Я думаю, они уже успели вам кое-что об этом рассказать. Единственно этим я могу объяснить ту вашу тираду после того, как Обри уехал в Лондон.
Мерседес устало улыбнулась.
– Пожалуйста, – сказала она, – продолжайте. Колин кивнул:
– Я позабочусь о том, чтобы Бриттон и Брендан получили образование в закрытом учебном заведении по вашему выбору, и я помогу Хлое и Сильвии выйти замуж, конечно же, если вы одобрите их выбор.
«Он что, разговаривал с Северном?» – удивилась она. И хоть Колин что-то там добавил на предмет того, что будет с ней советоваться, в остальном оба предложения были поразительно схожи между собой. Мерседес была совершенно уверена в том, что он скажет дальше.
– А что в обмен на это, капитан Торн? Вы будете содержать для меня дом в Лондоне с новой мебелью и с целым штатом прислуги? Или вы думаете держать меня здесь, в Уэйборн-Парке, и приходить ко мне в постель, когда вам захочется? Это обошлось бы вам дешевле и было бы вполне удобно для нас обоих.
Она приложила указательный палец к подбородку, как бы размышляя о своем будущем.
– Может, у вас будет еще порыв выделить мне карманные деньги на платья и украшения. Это даст вам шанс понравиться мне больше, чем Северн. Он вообще ничего не говорил о карманных деньгах. Мы пока спорили с ним о том, чья это будет считаться постель – моя или его, но, я думаю, вы согласитесь со мной: если лондонский дом будет мой, то и постель – моя!
Она изобразила на лице смущение.
– Но у нас с вами может произойти неувязочка – ведь здесь будут в наличии и ваша постель, и моя постель! Она улыбнулась и продолжала просветленно:
– Я знаю! Я буду приходить в вашу комнату по четным дням, а вы можете приходить в мою по нечетным. Прекрасно! Как вы считаете?
Колин внимательно, с серьезным видом следовал за рассуждениями Мерседес, поэтому ему не нужно было долго раздумывать над ответом.
– Вполне резонно, – весело сказал он, внимательно глядя на нее. – Я предполагал, что если бы вы приняли мое предложение управлять Уэйборн-Парком, то мне пришлось бы платить вам жалованье, но если вы хотите за свой труд получать от меня утехи в постели, то я не против.
Мерседес растерянно захлопала ресницами, как совенок, который первый раз увидел свет.
Это было так забавно, что Колин, не удержавшись, громко расхохотался. Смех у него был глубокий, низкий и рокочущий, и очень искренний. Он смеялся редко, зато в смехе его не чувствовалось никакой неуверенности.
Наклонив голову, Мерседес рассматривала руки, сложенные на коленях. Она ждала, когда наступит тишина.
– Вы не должны были позволять мне говорить все это, – спокойно сказала она. – Раньше вы прерывали меня без всяких колебаний.
Он не стал возражать ей, что раньше она никогда не говорила таких уморительных вещей.
– Прошу простить меня, – сказал Колин. – Вы правы. Я мог бы остановить вас.
Мерседес не спросила, почему он этого не сделал. Нетрудно было представить, что он просто изумлен ее выступлением. На его месте она запросто бы лишилась дара речи. Вот и сейчас ее язык прилип к нёбу. Колин посмотрел на ее склоненную голову:
– Я полагаю, предложение Северна не было предложением руки и сердца?
Его мягкий голос обволакивал ее. Она отрицательно покачала головой.
– Я не знаю, – сказал он. – Раньше я сомневался насчет этого, но сегодня… сегодня я был почти уверен, что он предложит вам выйти за него замуж. Гораздо больше я сомневался в том, каков будет ваш ответ.
– Я отказала ему.
Она медленно подняла голову, но не решилась встретиться глазами с Колином. Она смотрела куда-то в одну точку за его плечами.
– Это было очень просто.
– А если бы он предложил вам выйти за него замуж?
– Я все равно ответила бы отказом. Мы с Северном совершенно разные люди.
– Понимаю.
– Сомневаюсь, – сказала она. – Северн по возрасту ближе к вам, чем к графу, но всегда был дядиным другом. Ни мне, ни моим братьям и сестрам это не внушало особой к нему любви. Близнецы его просто не выносят, а девушки с трудом терпят его присутствие. Он не был частым гостем в усадьбе, но к нам вообще редко кто наведывался. В отношении гостей граф всегда был очень разборчив. Что же касается любви Северна к нам, то я очень в ней сомневаюсь. Он так старательно подчеркивал, что пошлет мальчиков в школу и обеспечит будущее девочкам, что на самом деле это просто означало, что ему не хочется думать о них и возиться с ними.
– И тем самым они будут лишены вашей защиты?.. – сказал Колин.
– Вы все правильно поняли. – Она закрутила прядь волос пальцем и заложила ее за ухо. – Северну хочется лишь командовать мной. И он думает, что когда мальчики будут в школе, то есть далеко от меня и на его содержании, то я стану более сговорчивой.
– – Сговорчивой?
– Да, готовой на все, чего бы он ни захотел. Она увидела, что Колин нахмурился, и решила, что нужно говорить совсем откровенно.
– Я знаю, чего обычно ждут от любовницы, – сказала она, – но я слышала, что вкусы Северна несколько…
Колин поднял руку.
– Я слышал то же самое.
– Вы?
Он кивнул, но не стал ничего объяснять. Источником информации была Молли со своей сестрой. Ожидая в гостинице встречи с Северном и шерифом, он успел переговорить с обеими. И когда до них дошло, что виконт собирается предъявлять обвинения, они высказали в его адрес несколько своих собственных. По их версии получалось, что из всех любовных ласк он предпочитает шлепки и пощечины.
– Но вы так и не ответили на мое предложение, – сказал он после короткой паузы.
– Вы действительно хотели бы нанять меня на должность управляющего Уэйборн-Парком?
– Да, именно это я имел в виду, когда сказал, что отец Северна не знает об истинных ценностях поместья.
Мерседес крепко сжала губы, вспомнив, как она встретила это заявление.
– Вы будете распоряжаться всеми делами и расходами в имении, – сказал он. – С моего, конечно, согласия на самые крупные затраты, но в основном я буду полагаться на ваше мнение. Думаю, что за шесть недель, которые я пробуду здесь, вы введете меня в некоторые тонкости хозяйства. Главное, чтобы я понял, что выращивается на полях, как обращаться с арендаторами, какие налоги я должен платить, ну и все остальное. Вместе мы составив список всех дел и решим, какие из них должны быть выполнены в первую очередь.
Мерседес подумала, что он, наверное, слышит, как стучит ее сердце. В ушах у нее словно запели трубы, заглушая все остальные звуки. Он не выбрасывает ее из Уэйборн-Парка и не требует, чтобы она за это легла в его постель. Он предлагает ей то, чего она хочет больше всего на свете.
– Ну как, Мерседес?
Она знала, что он ждет ответа. Она видела ожидающий взгляд его темных глаз, хотя поле ее зрения стало затуманиваться. Она видела, как двигаются его губы, но его голос заглушался шумом крови в голове. Желая выразить свое искреннее согласие, Мерседес привстала с дивана. И тут же упала как подкошенная.
Колин посмотрел на ее хрупкое тело, лежащее на самом краю. Еще чуть-чуть, и она была бы на полу. Он бросился поднимать ее.
– Надеюсь, я могу считать это согласием?..
Глава 7
Придя в себя, Мерседес поняла, что она на руках Колина, но не могла ни воспротивиться этому, ни понять, приятно ли это ей. В следующий момент она уже лежала и своей постели.
Перед дверями в коридоре собралась настоящая толпа. Там были мистер и миссис Хеннпин, близнецы, две горничные и посудомойка, Хлоя и Сильвия. Мерседес сообразила, что все они пришли вслед за Колином, когда тот нес ее сюда. Колин же явно не обращал на эту глазеющую публику никакого внимания. Он вообще ни разу не обернулся на дверь, а хлопотал над Мерседес, которая упорно пыталась подняться на локтях и сесть.
Колин положил ей руку на плечо и мягким, но настойчивым движением заставил откинуться на высоко взбитые подушки. Она не оказала никакого сопротивления. Он расценил это как признательность за то, что он ничего не стал объяснять собравшимся.
– Отдыхайте! – почти приказал он.
Это была скорее жесткая команда, чем мягкое увещевание. Колин слишком долго командовал людьми, чтобы вести себя с ней по-другому. Но он провел с Мерседес достаточно времени, чтобы понять, что она отвечает на его приказы совсем не так, как матросы его корабельной команды. И то, что она с ним не спорила, было верным признаком ее абсолютного переутомления.
Когда он появился в дверях, толпа расступилась. Колин вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
– Мисс Лейден проведет весь день в своей комнате, – сказал он. – Миссис Хеннпин, будьте добры, позаботьтесь, чтобы она хорошо позавтракала. А все остальные пусть оставят ее в покое.
Но собравшиеся люди, тревожно переглядываясь, ждали от него более подробных объяснений. Никто и не подумал уйти.
Мятеж, даже в такой невинной форме, как этот, был для Колина полной неожиданностью. Он внимательно изучал их лица, пытаясь угадать причину. Наконец, когда до него дошло, в чем они его подозревают, взгляд его темных глаз стал еще более суровым.
– Я не прикоснулся к ней и пальцем, – сказал он. Колин не стал выяснять, поверили ему или нет. Он просто ушел.
Мерседес ужаснулась, когда ей пересказали всю эту историю сначала близнецы, потом миссис Хеннпин, а позже Хлоя и Сильвия – и со всеми подробностями. Теперь, понимая, что она заодно с Колином, они были ужасно смущены самим вопросом, который хотели задать капитану, но не успели. До сих пор они представляли себе Колина Торна еще более злобным и ужасным, чем сам граф Уэйборн.
Мерседес решила, что она не станет обсуждать эту тему со своим новым хозяином, что породило бы множество новых вопросов, на которые она не хотела отвечать. Ей хватило и того унижения, которое она испытала, когда он увидел след, оставленный арапником дяди у нее на шее. Обсуждать, как жестоко обращался с ней граф, было бы, конечно, тяжело, но Мерседес еще больше тяготило то, что она не смогла защитить других от подобных жестокостей. Узнай об этом Колин Торн, он наверняка осудил бы ее не менее сурово, чем судила себя она сама. А если он заподозрит, какой она может быть слабовольной, беспомощной и бессильной, неужели и тогда захочет, чтобы она управляла Уэйборн-Парком? По мнению Мерседес, ответ был бы однозначным.
Пребывание Мерседес в постели лишь в малой степени объясняло ее повышенную энергию в последующие десять дней. Истинной причиной такой активности была ее целеустремленность, а если точнее, то это было свидетельством охватившей ее паники. Она поставила себе целью доказать Колину Торну, что в достаточной мере обладает и стойкостью, и умением, и силой и что его решение взвалить огромную ответственность на ее хрупкие плечи не было ошибкой.
Уэйборн-Парк имел восемьсот акров превосходных сельскохозяйственных угодий. Издали открытые взору поля казались пестрым лоскутным одеялом, которое как бы символизировало плодородие земли. При ближайшем же рассмотрении выяснялось истинное положение вещей. Хотя земля давала богатые урожаи кукурузы и пшеницы, многие участки поросли сорняками. Арендаторов было слишком мало, чтобы поддерживать все поля в порядке, и пограничные угодья опустошались птицами и лесным зверьем. Некоторые каменные домики пустовали, а другие выглядели так, что было непонятно, как там могли жить люди. Что касается родового замка, то крыши его давно уже требовали ремонта, полы прогнили. И хотя каждая семья арендаторов имела в достатке овощи, выращенные на огородике, приютившемся позади каждого дома, Колин видел, что мясо на их столе бывало очень редко или вообще отсутствовало.
Это открытие озадачило его: ведь многие угодья в Уэйборн-Парке не использовались ни для выращивания зерна, ни для разведения скота. Кроме пахотной земли и пастбищ, были участки, заросшие лесом, где в изобилии водилась дичь. Ее было так много, что она, по существу, губила урожаи на корню.
Ответ был прост: граф строго запретил охотиться на своей земле. Он не отказывал в этом только себе и своим друзьям. Запрет касался одних арендаторов. Мерседес с огорчением и чувством оскорбленного достоинства рассказывала Колину, что дядя сделал из арендаторов преступников, вынудив браконьерствовать на той самой земле, которую они возделывали. Мерседес ничего другого не оставалось, как покрывать их преступления.
И хотя Колин был уверен, что Мерседес делает это без всякой задней мысли, каждый день приносил новые разоблачения неприглядных деяний графа Уэйборна. Его полное пренебрежение к благосостоянию своей семьи и эгоистическое стремление к собственным удовольствиям стали причиной постоянного разрушения поместья. И то, что оно еще не пришло окончательно в упадок, было не заслугой графа. Его простодушное желание удовлетворять лишь собственные потребности давно бы уже разорило Уэйборн-Парк. И только присутствие Мерседес Лейден оттянуло печальную развязку больше чем на десять лет.
Колин находил все новые и новые доказательства для такого вывода. Бывая вместе с Мерседес в полях, на пастбищах или в лесу, он каждый раз поражался ее осведомленности во всем, что касалось хозяйства. И самое главное – она знала, что нужно дать земле, чтобы сделать ее плодородной.
Оставшиеся арендаторы были ей бесконечно преданны. Те же, кого вынуждали покинуть свои дома, делали это с большой неохотой и часто лишь после того, как граф угрожал им выселением.
В замке происходило, то же самое. После того как Уоллас Лейден унаследовал титул и поместье, слуги быстро поняли, что бесполезно ждать от нового графа такого же доброго отношения, к которому они привыкли, когда их хозяином был его старший брат. А тем, кто знал братьев со времен их детства, это было ясно с самого начала. Сразу же пошли всякие притеснения и несправедливости. Те, кто потерял работу в доме, стали подыскивать себе что-нибудь на стороне, часто покидая поместье даже без письменных рекомендаций, которые помогли бы им найти новое место. Были и такие, кто не ушел лишь из страха не найти работу в другом месте, но большинство оставшихся сделали это из чувства долга перед умершими графом и графиней и перед их малолетней дочерью.
Конечно, Мерседес была преданна этому дому, потому что у нее не было никакого другого, но это был действительно ее дом, потому что она его заслужила. Когда, произведя на свет близнецов, умерла ее тетя, Мерседес было шестнадцать лет. И весь груз забот, которые они прежде делили пополам с Джорджией, сразу лег на ее плечи.
Обо всем об этом Колин узнал не от Мерседес, а от миссис Хеннпин и других домашних. Пока они осматривали дом и объезжали угодья, пока составляли списки первоочередных дел и затрат, Мерседес говорила почти исключительно об Уэйборн-Парке. Она открывала перед ним все двери замка и подробно рассказывала о назначении каждой комнаты, но не позволяла заглядывать в свои мысли.
Колин узнал, что в доме есть свое особое место почти для каждой домашней работы, выполняемой слугами: заправки ламп, чистки обуви, стирки, глажки, штопки и починки белья, чистки посуды и приготовления пищи. Словно кролики в садке, слуги непрерывно копошились в подвальных помещениях дома, выполняя свою работу невидимо для господских глаз.
Апартаменты членов семьи были открыты воздуху и свету и не уступали в разнообразии предназначений. Вторую половину дня можно было провести в картинной галерее или в зимнем саду. В доме имелись две столовые, каждая из которых могла поспорить с банкетным залом, библиотека, музыкальная комната и три отдельные гостиные, где можно было одновременно принимать гостей из различных слоев общества. На верхних этажах были расположены спальни, соединенные с гардеробными, были там и комнаты для чтения, если кому-то не хотелось спускаться в библиотеку. Имелась также классная комната для близнецов и детская, которая никогда не использовалась ни для каких других целей. А еще были две башни: в одной из них было очень мало мебели, а в другой ее не было вовсе.
Вежливый отказ Колина побыть там подольше вызвал ослепительную улыбку Мерседес. Ему пришло в голову, что за эти десять дней произошла необычайная вещь. От него не укрылось ее стремление показать ему свою деловитость. Он только удивлялся, почему она считает это столь необходимым.
– Вы не хотите проехаться верхом сегодня после обеда? – спросила она его, когда они спускались вниз после осмотра башен.
Он уже вполне оценил ее внимательность и предупредительность. Мерседес не допускала, чтобы он находился в стенах замка весь день. Она старалась так организовать его знакомство с Уэйборн-Парком, чтобы они каждый день могли бывать на открытом воздухе.
Обследование полудюжины комнат чередовалось с прогулкой на речку, которая пересекала северную часть поместья. Не боясь испачкать платье, Мерседес сидела на берегу прямо на траве, пока Колин удил рыбу. Ей не хотелось нарушать тишину звуками своего голоса, хотя Колии часто ловил себя на том, что задает вопросы только для того, чтобы услышать ее ответ. У нее был приятный, с мягкой хрипотцой голос, успокаивающий и волнующий одновременно. Она оказалась идеальным товарищем по рыбалке. В ее пользу пошло и то, что она не отказывалась насаживать наживку на крючок, чего Колин просто терпеть не мог.
Рыбалка была не единственным занятием, которое она предложила ему за пределами дома. Заявив, что ей будет намного проще ознакомить Колина с финансовыми проблемами Уэйборн-Парка, находясь на галерее, она попросила миссис Хеннпин приносить туда чай, и они изучали бухгалтерские книги при ярком солнечном свете, заедая все это пирожными и запивая душистым апельсиновым чаем.
Иногда к их прогулкам кто-нибудь присоединялся. Близнецы любили ездить верхом, и они носились во весь опор по холмистым пастбищам, преследуя Колина. Мерседес ждала их где-нибудь под тенистым деревом на пригорке, раскладывая на скатерти припасы для завтрака и наблюдая со страхом и нетерпением, как отважная тройка Всадников разгоняет по склону стадо овец. Когда они возвращались, она с удовольствием смотрела на пышущие здоровьем щеки Бриттона и Брендана и на их счастливые улыбки. То, что Колин находил удовольствие в их компании, наполняло ее неожиданной тихой радостью.
Хлое и Сильвии было позволено сопровождать Колина в деревню. Они с таким же жаром меняли ленты в волосах, с каким их братья разгоняли овец. Мерседес не сопровождала Колина в этих походах за покупками. Она ., вполне определенно запретила девушкам выпрашивать у него всякие безделушки, но они всегда возвращались с какими-нибудь модными украшениями на шляпках. Ей следовало бы, наверное, быть более подозрительной и менее благосклонной к этой его благотворительности.
Мерседес размышляла об этом, идя по узкой тропинке к домику Тейеров. Она несла корзину с новым льняным холстом, детскими рубашечками и притираниями для младенца, родившегося у миссис Тейер. Была здесь и бутылочка бренди для мистера Тейера. Все это набралось благодаря щедрости Колина. Чета Тейеров вот-вот ожидала появления пятого ребенка, когда Мерседес познакомила их с капитаном. Ее поразило, с какой простотой он завоевал доверие миссис Тейер, справившись о ее самочувствии и проявив интерес к четверым ее ребятишкам. А мистер Тейер, молчаливый от природы, разговорился не на шутку, когда Колин стал расспрашивать о работе его сыроварни. Мерседес знала, что Колин не смог бы вызвать такого откровения, не будь его интерес неподдельно искренним. Мистеру Тейеру приходилось много раз иметь дело с графом, и у них никогда не получалось откровенной беседы.
Во второй раз они пришли к Тейерам на другой день после родов, и Колин был принят почти с той же теплотой, что и Мерседес. Первоначальные опасения и недоверие полностью улетучились. Мистер Тейер гордо провозгласил как само собой разумеющееся, что они назвали свою новорожденную дочку Коллиной. Мерседес заслонила рукой улыбку, когда увидела, как с лица Колина, такого сурового и непроницаемого, будто спала завеса, и без слов стало ясно, что ему доступны сильные чувства.
Погрузившись в воспоминания и с удивлением ощущая, что при этих мыслях к лицу ее приливает кровь, Мерседес не заметила, как рядом с ее тенью на дорожке появилась другая, а потом было уже поздно что-либо предпринимать. Рука в перчатке сзади закрыла ей рот, и кто-то втащил ее в пустующий домик арендатора, мимо которого она как раз проходила. То, что снаружи можно было принять за сумерки, оказалось кромешной тьмой, когда Мерседес очутилась внутри и дверь захлопнулась. Она подумала, что теперь ее отпустят, но не тут-то было. Кожаная перчатка пахла лошадьми и потом. Рука с такой силой прижималась к ее рту, что Мерседес почувствовала, как зубы ее буквально врезаются в мягкую плоть губ. Она ощутила вкус крови, но смогла лишь с трудом проглотить ее.
– Советую тебе не кричать, – произнес голос над самым ее ухом. – Крикнешь – тебе же будет хуже.
Эта угроза, произнесенная свистящим шепотом, могла вызвать ужас у любой другой жертвы, только не у Мерседес. Ей все это было знакомо. Она, конечно же, не сказать чтобы совсем, не испугалась. Ведь это был ее дядя, и она знала, что страх заставит ее быть начеку, а ужас только парализует. Пытаясь сохранить спокойствие и не дать ему повода усилить и без того мертвую хватку, Мерседес попыталась кивнуть в знак согласия.
Его светлость заметил это движение и расценил его как готовность к сотрудничеству. Ничего другого он от нее и не ожидал. Рука в перчатке чуть ослабила мучительную хватку, но осталась на месте.
– Слушай меня внимательно, – тихо сказал он. Она снова кивнула, и на этот раз он убрал руку. Мерседес отпрянула от него и чуть не упала, оступившись на неровном полу. В каком-то дальнем уголке ее сознания мелькнуло: как странно, что ее дядя может вот так просто подать ей руку, чтобы помочь подняться! Будто не он был причиной ее падения. Эта его способность действовать совершенно нелогично и непоследовательно была неотъемлемой частью его характера и всегда приводила ее в отчаяние. Мерседес, сделав над собой усилие, не оттолкнула протянутую ей руку. Она хорошо знала, что этот неосторожный жест будет стоить ей немало. Держась за его руку, она встала, с трудом сохраняя равновесие.
Ее глаза постепенно привыкли к темноте, которая не была такой уж непроницаемой, как это казалось раньше. Она увидела густые тени, обрисовывающие силуэт ее дяди на фоне двери. Угадывались его узкие плечи, но вся фигура утопала в широком плаще. Оттого что лицо терялось в тени, желтые искры в его черных глазах вспыхивали еще ярче. Она заметила, что дядя не брился, наверное, со дня своего исчезновения. Такой утонченный человек, как граф, мог принести эту жертву лишь умышленно.
– Ты так трогательно верна себе, – сказал он. Он указал на корзинку, которую она все еще держала на локте. – Корзинка с дарами для нового жителя Уэйборн-Парка. Еда?
Мерседес показалось, что он сказал это с какой-то надеждой. Неужели он голоден? Она даже и не задумывалась над тем, как он существовал все это время. А если и подумала бы, то наверняка предположила, что он вполне мог воспользоваться услугами друзей и заставить их молчать. Теперь же ей пришло в голову, что вряд ли у графа есть знакомые, которые могли бы обеспечить ему и помощь, и молчание.
Не дождавшись ответа, лорд Лейден забрал корзинку из рук Мерседес. Он с нетерпением стал в ней рыться и, выкинув чистое полотно на пол, наткнулся на фляжку с бренди. Тогда он сунул Мерседес корзинку в руки, и, пока она, наклонившись, собирала рассыпанные вещи, он откупорил свой трофей и стал жадно пить.
– Это лучше, чем еда, – сказал он, отдышавшись. – Рассказывай. Что там за новое отродье – мальчик или девочка?
– У Тейеров родилась девочка, – осторожно сказала Мерседес. Она не стала говорить имя ребенка. Ее дядя мог догадаться, в честь кого ее назвали, и это только разозлило бы его.
Граф в ответ довольно заворчал:
– Как только я услышал визг этого отродья, то сразу же решил, что ты здесь вскоре появишься. Правда, не знал, придешь ли ты на этот раз одна. – Он услышал, как она изумленно ахнула, не сумев сдержаться. – Да, я следил за тобой. Не понимаю, почему это тебя удивляет. Никто из вас не носит траура. И я решил, что вы все считаете меня живым.
– Северн всеми силами старается убедить нас в обратном.
Он сделал вид, что не слышит.
– Ты должна была бы догадаться, что я не уйду далеко от Уэйборн-Парка до тех пор, пока у меня есть все необходимое для жизни.
– Вы были здесь все это время?
Она не могла в это поверить. Все имение было прочесано несколько раз. Но потом до нее дошло, что по приказу Северна его люди искали труп, а не живого человека. Будучи опытным охотником, граф, наверное, с легкостью ускользал от них, потешаясь над их стараниями.
– Почему же вы не объявились?
Лорд Лейден опять припал к фляжке. Он не собирался отвечать на ее вопросы.
– Мне от тебя кое-что нужно, – сказал он. – Ты все это легко сможешь исполнить, не бойся – геркулесов труд от тебя не потребуется. Мне нужно несколько смен одежды. Ты пойдешь в мою комнату и упакуешь два чемодана. Не набивай их слишком, а так, чтобы их можно было унести.
Конечно же, он говорил об этом, нисколько не беспокоясь о том, как она сможет притащить их сюда. Мерседес держала корзину перед собой, словно это могло защитить ее от последующих приказаний.
– Положишь еду. Подойдут хлеб и фрукты. – И, вдруг вспомнив, добавил:
– Бутылочка вот такого бренди тоже не будет лишней.
Мерседес знала, что это еще не все, – это было бы слишком просто.
– Положишь мои пистолеты, – продолжал он. – Те, что в футляре из красного дерева. – И, немного помолчав, добавил:
– Конечно же, мне нужны деньги.
У Мерседес засосало под ложечкой. Его требование о дуэльных пистолетах не было связано с его заявлением о деньгах.
– Деньги? Но у нас их нет! Если только мои украшения…
– Еще чего не хватало, – возразил он. – Я не собираюсь привлекать к себе внимание и закладывать украшения, тем более такие дешевые.
От этого его замечания она чуть не разрыдалась. Ее самые дорогие украшения, которые она унаследовала от матери, он уже давным-давно продал. И задолго до того, как она стала понимать их материальную ценность. Для Мерседес это чудное воспоминание: серьги и ожерелья сверкали в ушах матери и украшали ее шею. Были еще усыпанные бриллиантами гребни и изящные золотые медальоны и браслеты, вспыхивающие рубинами. А изумрудное колье запомнилось ей как череда зеленых льдинок вокруг высокой точеной шеи матери.
Некоторые вещи были особенно дороги сердцу Мерседес: гребни из слоновой кости, нитка жемчуга, платиновое кольцо с сапфиром – украшения матери в ту ночь, когда ее убили. И эти вещи позже обнаружили у разбойников. Через четыре года они были для Мерседес безвозвратно потеряны из-за того, что граф заключил невероятное пари насчет пары своих серых лошадей и скорости, с которой они доскачут от Лондона до Лендс-Энда. Ее тетя Джорджия ждала до самой ночи, чтобы рассказать своей племяннице о проигрыше графа и о его последствиях. В восемь лет Мерседес была безутешна в своем горе.
Давно забытое возмущение вдруг вернулось к ней и грозило затмить ее способность думать и оценивать ситуацию.
– Ну что ж, если вы не хотите, чтобы я отдала свои драгоценности, – сказала она, – тогда я не понимаю… Ведь больше у нас ничего нет.
Были еще деньги, которые она отложила на обучение мальчиков, и граф, если и знал о них, знал также, что она никогда их не тронет. Она специально договорилась об этом, зная, что могут наступить времена, когда к ней может быть применена сила.
– Я не знаю, что я, по вашему мнению, могу сделать для вас. – Она почувствовала на себе его пристальный взгляд и вдруг поняла, что он имел в виду. – Нет, нет!
Мерседес буквально отшатнулась. Позади стоял стул, и она, отскочив, натолкнулась на него. Коленки у нее подкосились, и она, все еще не выпуская из рук корзинку, упала прямо на сиденье.
– Вы ждете, что я…
Граф бесцеремонно прервал ее:
– Я жду, что ты получишь их от капитана Торна.
– Вы имеете в виду – украду?
– Добудешь, – уточнил он. – А каким способом – это твое дело. Не забывай: я видел тебя с капитаном… вы гуляли по парку… ездили по полям… Тебе стоит только попросить об этом. Похоже, что он твой верный раб.
– Ваши глаза подвели вас. Капитан Торн ничей не раб и меньше всего мой.
– Ты недооцениваешь свои чары, которыми всегда обладала.
По спине Мерседес пробежал холодок. Это был совсем не комплимент, и даже не потому, что сказан он был пошловато-интимным тоном.
– Я не могу просить у него денег, – сказала она. – Каждая его трата всегда делается с определенной целью. И он узнает, если я использую какую-то сумму не по назначению.
– Ну и что? К тому времени я буду уже далеко!
Он был верен себе: все остальное его не касалось.
– Он имеет дело только с чеками, – продолжала она. – Все деньги хранятся в лондонском банке. Наличных нет ни копейки.
Ее слова его нисколько ие убедили, напротив – он счел, что это только ему на пользу.
– Это еще лучше, – сказал он. – Ты выпишешь для меня чек на имя Эшбрука и Дикинза.
– Ваших портных?
Он сжал челюсти, почуяв в ее тоне язвительность.
– Коммерсантов. Ты должна понимать разницу. Судя по возне вокруг сомнительного приобретения Торна, ты должна быть связана с купцами. И ты что-нибудь придумаешь, чтобы не вызвать у него подозрений.
– Он сам подписывает все чеки, – возразила Мерседес.
– Ты можешь подделать его подпись.
– Я не буду этого делать!
– У тебя нет выбора, Мерседес. – Он выдержал паузу, давая ей время понять сказанное. – Ты, может быть, желаешь узнать, что я могу сделать, если ты откажешься? Лучше подумай о том, чего я не могу сделать. Меньше уйдет времени. Я ведь вижу, как мальчики бегают по усадьбе, куда им вздумается. И вместе, и по отдельности. Очень удобные мишени. Можно поймать, можно убить. Как ты думаешь, сколько времени они выдержат взаперти?
