Текст книги "Скажу вам, как погиб он"

Автор книги: Джо Алекс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Есть там еще ассистент Иэна, Филипп Дэвис, красивый молодой парень, который вместо того, чтобы бегать за девушками или позволить девушкам за ним бегать, окончил химический факультет и теперь работает как лошадь, с утра до ночи. Он боготворит Иэна, а кроме того, составляет шахматные задачи. Думаю, что он тайно влюблен в Люси. Но я также думаю, что все мужчины должны влюбляться в нее более или менее тайно. С вами это тоже может случиться.

– Не думаю, – сказал Алекс и тут же добавил: – Хотя я ничего не имел бы против. Я хотел бы кого-нибудь полюбить.

Теперь они выехали на приморскую автостраду, бегущую вдоль обрывистого берега. Слева, внизу, в двухстах футах под ними, шумело море. Издали виднелись белые гребешки волн, направляемых косым ветром в сторону белых меловых скал. Шоссе вошло в тоннель, и минуту они сидели в темноте, разреженной лишь мельканьем убегающих назад ламп, расположенных вдоль стен. Впереди сверкала яркая арка, которая все увеличивалась, и наконец, они снова вылетели на дневной свет.

– А с вами этого еще никогда не случалось? – в голосе Сары прозвучал явный интерес.

– Нет. То есть, несколько раз мне казалось, что это так, но в конце концов выяснялось, что я дорожу этим значительно меньше, чем хотелось бы.

– А вам хотелось бы, чтобы вы этим дорожили?

– В определенном возрасте мужчина ищет любви. Позже это проходит.

– Вы так полагаете? – Они миновали уже второй маленький городок. – Шорхэм… – с грустью сказала Сара. – Я была здесь когда-то с моим первым женихом. И тогда у меня были те же иллюзии, что и у вас. – Она вдруг рассмеялась. – Ну и лгуны же мы с вами! Ведь человек всю свою жизнь с того момента, когда начинает осознавать, и до того мгновения, когда перестает чувствовать, видеть и слышать, не занимается ничем другим, кроме поисков любви! Вы, я, все люди в этом городке, да и во всем мире – мы все ищем, ошибаемся, падаем, встаем и снова ищем, пока у нас хватает сил, пока мы живы. Нет такого возраста, в котором это проходит.

И не надо иллюзий. Только любовь связывает нас с истиной. Только любовь позволяет нам быть писателями, актерами, вождями, столярами и бороться за то, чтобы добиться большего, чем у нас есть. Без нее мы ничего не значим и даже сами себе не нужны. А вот и Мэлсборо! Сейчас будем дома!

Алекс молчал. Маленький городок, красивый и утопающий в садах, построенный вокруг небольшого готического храма с древней каменной башней, состоящий из домиков, стены которых крест-накрест пересечены дубовыми досками, помнящими еще времена Тюдоров, приближался, поблескивая вывесками небольших, чистеньких магазинчиков.

– А что, старик Мэлахи Ленеган все еще присматривает за своими розами? – спросил Джо. – Я познакомился с ним во время войны, когда проводил отпуск после ранения в гостях у Иэна. Мы тогда оба были контужены, он, наверно, рассказывал вам об этом?

– О том вашем прыжке с горящего самолета? Да, он говорил о нем так, будто выпрыгнул в сад из окна первого этажа. Кажется, тогда еще осколок зенитного снаряда пробил ему руку? Вы прыгали ночью, правда? И был еще с вами кто-то третий?

– Бен Паркер, – сказал Алекс.

– Вы с ним видитесь?

– Иногда…

– Иэн говорил мне, что он теперь инспектор Скотленд-Ярда. Вроде бы… – Она поколебалась. – Вы спрашивали о старом Мэлахи. Да, он такой же, как всегда… Я люблю его, и мне кажется, что он тоже когда-нибудь меня полюбит…

Вдруг она резко затормозила.

– Господи! Хорошо, что вы мне напомнили!

Она развернулась на месте, задев покрышками тротуар, и помчалась обратно в Мэлсборо.

– Что случилось? – спросил Алекс.

– Табак! – Она затормозила перед ближайшей лавочкой. – Выйдите, пожалуйста, вместе со мной и помогите мне выбрать табак для него. Меня не было дома две недели. Не люблю приезжать с пустыми руками.

Они вошли. Джо попросил завернуть большую голубую пачку «Медиум плейерс» и купил от себя хорошую, простую трубку.

– Подождите, пожалуйста, меня еще минуту возле машины, – попросила Сара и быстро зашагала вверх по улице.

Он смотрел на ее маленькую, удаляющуюся легким, упругим шагом фигурку, и к своему изумлению, подумал: неужели она и в самом деле сбила бы ту девочку… Он знал, что сам бы свернул обязательно, даже на самой большой скорости, если б только успел. Ведь всегда есть шанс спастись. А у ребенка, которого на такой скорости ударит машина, – нет…

Он увидел Сару. Она вышла из магазина с двумя одинаковыми свертками в руках.

– Это для девушек, – сказала она, – для Кейт и Норы. Для Кейт светло-голубой ситец, она молоденькая и у нее золотистые волосы, а для Норы серый с белыми цветочками. И на ярд больше, потому что Нора в последнее время жутко растолстела. Это наша кухарка. А Кейт – горничная. Ну вот, теперь все.

Они снова поехали.

– Вы действительно переехали бы ту девочку, если б не удалось затормозить? – спросил Джо.

– Да. На такой скорости «ягуар» не удержался бы при резком повороте. Не было места. Мы влетели бы в ров, за которым через каждые пять ярдов дерево. В одно из них мы бы угодили. И тогда, вероятнее всего, мы оба погибли бы. Я не имею ни права, ни причины ценить жизнь чужого ребенка выше, чем мою и вашу. Но я сделала все что могла, чтобы этого не случилось.

– Но ведь вы ехали с превышением скорости.

– Причиной несчастного случая было бы не превышение скорости, а отсутствие присмотра за ребенком.

Алекс не ответил. Некоторое время они ехали молча.

– Хоть в глубине души вы разочарованы, что я не выгляжу рыцарем без страха и упрека, но сами знаете, что я права. Взявшись вести эту машину, я приняла на себя обязательство охраны наших жизней в той же степени, в какой эта мать, рожая ребенка, приняла на себя обязательство заботы о нем. У меня был только один выход: сделать все, чтобы спасти ребенка, не убив при этом вас и себя. Однако не будем об этом… – Она неожиданно рассмеялась. – Между мужчинами и женщинами есть определенная фундаментальная разница: мы никогда не анализируем того, чего не случилось. Мы приехали.

Автомобиль замедлил ход и свернул на узкую асфальтовую дорогу, ведущую к расположенной на берегу моря большой группе деревьев.

Шоссе здесь отклонялось на север, огибая имение широкой дугой; внутри этой дуги находились парк и дом, стоящий фронтоном к парку, а тыльная его часть была обращена к обрывистому берегу, от которого его отделял большой двор, окруженный каменной балюстрадой. «Ягуар» проехал в распахнутые ворота, возле которых с наружной стороны Джо заметил небольшую туристическую палатку, поставленную на траве под могучим, ветвистым дубом. Они медленно въехали в широкую аллею, Сара нажала на клаксон и, не снимая с него пальца, подъехала к самому дому, непрерывно сигналя.

– Я всегда так делаю! – воскликнула она. Ее глаза светились радостным темным блеском.

Они остановились перед низкой террасой, на которую выбежала женщина в белом платье, а за ней высокий светловолосый мужчина в белом пиджаке. Джо узнал в нем Иэна Драммонда. Не говоря ни слова, Сара открыла дверцу, взбежала на террасу и повисла на шее у своего мужа.

IV
Джо Алекс находит убийцу

Первой мыслью Алекса, когда он вышел из автомобиля и начал подниматься по широким ступеням на террасу, было яркое и острое воспоминание о том дне, когда он с рукой на перевязи и забинтованной головой однажды поздним вечером высадился из зеленого джипа, принадлежавшего Королевским военно-воздушным силам, и вместе с Драммондом и Паркером остановился перед этим домом. Только по узеньким полоскам света, проникавшим сквозь щели в плотных шторах, они могли тогда убедиться, что дом по-прежнему обитаем. Это было пятнадцать лет назад… нет, точнее, шестнадцать. Тогда шел дождь, резкий и косой, подгоняемый налетавшим с моря штормом. Не только этот дом, но и вся Англия была в то время погружена во тьму. Над островом бушевала гроза войны, и каждую ночь эскадры с черными крестами тянулись с континента, неся на Англию свой смертоносный груз.

А сейчас светило солнце, и война осталась так далеко, что казалась лишь сюжетом давно просмотренного фильма. Теперь она стала какой-то нереальной, и она, и все павшие на ней. Дом с того дня почти не изменился. Зато изменился Иэн Драммонд. Теперь он уже не был тем молоденьким стройным офицером, он стал гражданским в полном смысле этого слова: высокий, румяный, светловолосый и слегка располневший, он стоял сейчас в белом пиджаке и прижимал к себе хрупкую темноволосую девушку, которая что-то оживленно рассказывала ему, не обращая внимания на присутствующих. Эдакий добродушный, милый англичанин, около сорока, довольный жизнью, уверенный в себе и порядочный, идущий без колебаний однажды избранным путем. Лишь очень высокий лоб и слегка рассеянные, глядящие вдаль, умные глаза могли подтвердить предположение, что это человек определенно незаурядный – ас в своем деле.

Алекс поднялся на верхнюю ступеньку террасы. Драммонд деликатно освободился из объятий Сары и протянул ему руку.

– Ты не меняешься! – сказал он. – Я скоро стану толстым, морщинистым стариком, а ты, Джо, по-прежнему будешь выглядеть как подпоручик. Хорошо, что ты приехал! – Он обернулся и воскликнул: – О, прости, Люси! Познакомьтесь! Вот это и есть тот самый Джо Алекс, рассказами о котором я надоедал вам, как только вы позволяли мне вспоминать о войне! А это – Люси Спарроу, жена моего друга и коллеги по работе… ну и к тому же, превосходный врач. Наверняка Сара рассказала тебе о ней по пути.

– Разумеется! – сказала Сара. – Я насплетничала о вас всех, включая и тебя. Мы ведь представляем собой довольно занятную группу. А может, это только нам самим так кажется?

Джо пожал загорелую женскую руку с длинными сильными пальцами. И только потом посмотрел Люси в лицо.

Сара была права. Он увидел перед собой высокую, стройную молодую женщину с волосами настолько светлыми, что казались почти белыми. Большие серые глаза, которыми она взглянула на Алекса, были умными и спокойными, но одновременно неуступчивыми, и в них таилось еще что-то, что он назвал бы кроткой гордостью. Будто они знали, что Люси Спарроу всю свою жизнь делает только то, что считает достойным и правильным, и потому не видели причин, по которым она должна была бы их прятать или отводить в сторону. Овальное лицо с немного выступающими скулами было завораживающе красивым, и казалось, его изнутри освещало сияние, подобное тому, какое можно увидеть на портретах задумчивых женщин Вермеера.

– Очень рада с вами познакомиться, – сказала она звучным, мелодичным голосом и улыбнулась. Джо увидел при этом два ряда столь неправдоподобно красивых зубов, что с трудом оторвал от них взгляд. – В рассказах Иэна вы представляетесь чем-то средним между Святым Георгием и Дон Кихотом нашей авиации, – в ее глазах мелькнул веселый огонек. – Вы это подтверждаете?

– Конечно! – Джо Алекс склонил голову. – Чем лучше о нас говорят, тем лучше. – Лишь теперь он смог окинуть взглядом всю ее фигуру. Она была одета в простое, белое ситцевое платье, а ее стройные обнаженные ноги были обуты в сандалии, застегнутые большими деревянными пряжками голубого цвета. Никакого цветка, никакой косынки, только маленький рубиновый кулон на тонкой цепочке сверкал в вырезе платья на слегка загорелой нежной шее. Когда она шевельнулась, рубин блеснул темно-красным пламенем и угас.

– Разве я не говорила?! – сказала Сара, которая стояла рядом с ними, держа Иэна под руку. – Она совершенно необыкновенна!

– Сара, умоляю… – легкий румянец покрыл щеки Люси Спарроу. – Я прошу тебя, дорогая…

– И подумать только, – рассмеялся Иэн, – что взрослые люди позволяют этой девчонке вырезать целые куски из единственного инструмента, который Господь дал им для размышлений! Ну что ж, если мы не можем этому помешать, пошли, по крайней мере, наверх. Я покажу тебе твою комнату. Вещи оставь в машине. Сейчас их возьмет Кейт, – он указал на молодую полнощекую горничную, одетую в черное платье и белый чепчик, которая появилась в дверях и сделала радостный книксен перед Сарой.

– Большое спасибо! – Алекс вернулся к машине и поставил на землю сперва чемодан Сары, а затем все свое имущество. – Если можно, мисс Кейт, возьмите только папку и пишущую машинку, а с чемоданами я сам справлюсь.

Но Иэн уже подхватил больший чемодан и папку, так что Алексу осталось лишь взять машинку и второй чемодан. Они стали подниматься по лестнице к входной двери, и прежде чем вошли в холл, Алекс обернулся.

– А чья это пишущая машинка? – спросила Люси, стоя на террасе и продолжая разговор с Сарой, которая собиралась снова сесть в автомобиль. – Святого Георгия или Дон Кихота?

– Дракона и Санчо Пансы.

Люси тряхнула головой.

– Настоящая дама ничего не понимает в машинах и убеждена, что их выдумали мужчины, чтобы иметь достаточное количество гаек, которые можно откручивать и закручивать в свободные воскресные вечера. Я, например, не разбираюсь ни в каких машинах, даже пишущих.

– О Господи, – сказала Сара, – в таком случае я поскорее загоню мою машину в гараж и больше не буду о ней вспоминать. – Она помахала рукой, села за руль и захлопнула дверцу.

Люси медленно поднималась по ступеням, направляясь к каменной балюстраде над обрывом.

– Пошли, – сказал Иэн, – если ты, конечно, можешь оторвать взгляд от этой молодой дамы.

– Могу, – Алекс вошел в прихожую. Это был огромный светлый холл, оставшийся, вероятно, со времен, когда Саншайн Мэнор был оборонным средневековым владением, и еще не подвергся всем тем преобразованиям, к которым новые веяния моды и меняющиеся условия жизни вынуждали очередных его владельцев. Холл пронизывал дом навылет, разделяя его на две части, и заканчивался большой, застекленной и зарешеченной мастерским узором двустворчатой дверью, сквозь которую виднелись деревья главной аллеи парка, лежащей на той же оси. Посреди одной из стен находился огромный камин, обложенный каменными плитами и украшенный родовым гербом Драммондов. Рядом с камином куда-то направо вверх вела узкая лестница. Следуя за Иэном, Алекс силился припомнить, куда же эта лестница ведет. Словно сквозь туман, он помнил лишь темные резные балки потолка коридора и надпись на одной из них: Чти Господа под этой крышей, и она никогда не рухнет на твою голову – год 1689… Или, может, 1699-й?.. Они миновали поворот. Джо глянул вверх.

– Восемьдесят девятый! – сказал он вслух. – Значит, не забыл!

Иэн обернулся.

– Будешь жить в той же комнате, что и тогда. Я подумал, что тебе будет приятно снова там оказаться.

– Это та, слева?

– Да.

Они поднялись на второй этаж и остановились у наружной двери. Во всю длину дома тянулся узкий, темный коридор, освещенный лишь двумя небольшими окнами, расположенными с обоих его концов. Алекс глубоко вдохнул. У дома был свой аромат. Этот аромат сразу вернулся к нему вместе с остальными воспоминаниями. То была смесь запахов пасты для пола, старой увядшей лаванды, сухого дерева и еще какой-то неуловимой примеси, которую он готов был назвать ароматом веков, чем-то, что остается от многих поколений людей, живших под одной крышей, от их одежды, домашней утвари, оружия, ковров, картин, цветов, увядших много веков назад, и лекарств с названиями, уже забытыми современной медициной.

Иэн открыл дверь, пропустил Алекса вперед, потом вошел следом и поставил чемодан на пол.

– Даже часы все те же, – сказал Джо. – И точно так же, как тогда, не идут. Я, помню, завел их, и потом они били каждую четверть часа. Такой приятный мелодичный бой, как у музыкальной шкатулки.

Он осмотрелся. Над кроватью висела картина, изображающая джентльмена на коне, пересекающего ручей в погоне за лисой. Всадник был одет в красный охотничий фрак, рядом мчались, свирепо лая, борзые псы. Джо вспомнил, как, лежа в постели и разглядывая эту картину в последнюю ночь перед возвращением в эскадру, он размышлял о своем будущем. Он не верил в то, что увидит окончание войны. Тогда он вообще не мог себе представить, что война закончится. Шел год тысяча девятьсот сороковой, и это было время, когда крыши рушились на голову даже тем, кто свято чтил Господа.

– Боже мой, как все это давно было, Иэн… – сказал Джо, и они глянули друг на друга, улыбаясь с чувством той легкой неловкости, которую испытывают взрослые мужчины, когда вдруг становятся сентиментальными на трезвую голову.

– Да… – Иэн покивал головой. – Но хорошо, что уже закончилось. Ладно, оставляю тебя одного. Примерно через час будет ланч. Познакомишься со Спарроу и молодым Дэвисом, моим ассистентом. Они не встречали вас, потому что заняты в лаборатории. Я тоже иду туда. Если тебе что-нибудь понадобится…

– …то здесь есть звонок для вызова службы! – перебил Алекс, указывая на скрытую за спинкой дубовой кровати кнопку. – Я помню.

Иэн молча улыбнулся и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Алекс еще некоторое время стоял посреди комнаты, осматриваясь. Потом начал неторопливо распаковывать свои чемоданы. Управившись с этим и умывшись с дороги в маленькой, примыкающей к комнате ванной, выложенной старинным голубым кафелем с изображением греческих богов, одетых в костюмы голландских мещан восемнадцатого века и разыгрывающих сцены из «Метаморфоз», он вернулся в комнату и уселся в удобном кресле за маленьким столом, на который поставил свою пишущую машинку, и открыл ее. Он испытывал странное чувство, будто его в полном сознании погрузили в какой-то давно снившийся сон и велели еще раз заново пережить все то, что уже прошло и закончилось. Он даже ощущал то же самое беспокойство, которое непрерывно мучило его тогда и в котором в те времена он не признавался даже самому себе. Тогда он боялся. Он боялся той минуты, когда снова вернется в эскадру и с наступлением ночи выйдет вместе с другими пилотами на затемненный аэродром, и зашагает к почти невидимой цепочке стоящих там тяжелых боевых машин. Одна из них снова поднимет его в жуткий мир блестящих, как ножи, прожекторов, тихого хруста осколков рвущихся рядом зенитных снарядов и страха перед ночным истребителем, который невидимо приближается в темноте, как приближается молодая летучая мышь к большой, толстой и неповоротливой ночной бабочке. Со временем это прошло. Он даже забыл об этом страхе. И вот сейчас он сидел, крепко сжав пальцами подлокотники кресла, и ждал, когда часы пробьют шесть раз. Именно в шесть часов должен был тогда заехать за ними джип из военно-воздушной базы.

Джо невольно взглянул на циферблат. Но часы молчали. Алекс встал и подошел к ним. Часы были старинные, темно-золотистые, а за стеклянной дверцей находился маятник в виде солнца с лицом девушки, развевающиеся волосы которой были его лучами. Выше, на белом диске, находились строгие римские цифры, нанесенные голубой эмалью. На самом верху взлетал в небо золотистый крылатый юноша с прижатой к губам длинной тонкой трубой. В нижней части циферблата стояла надпись: «I.Godde a Paris». Алекс открыл часы, сунул палец под маятник и нащупал большой железный ключ. Когда он заводил часы, их механизм тихонько урчал. Джо легонько тронул пальцем лицо-солнце. Маятник качнулся, и раздалось негромкое мерное тиканье. Джо взглянул на свои наручные часы. Без десяти двенадцать. Он установил на соответствующее время стрелки настенных часов, еще раз окинул взглядом комнату и вышел.

Ланч подавали на террасе со стороны парка. У стола стояла Сара, казавшаяся сейчас выше и стройнее в серой юбке, белой блузке и туфлях на высоких тонких каблуках. Она составляла в большой вазе композицию из цветов и беседовала с круглолицей Кейт, которая как раз принесла поднос с бутылками. Саре помогал высокий молодой человек, и Алекс догадался, что это Филипп Дэвис. У него были темные, коротко стриженные и гладко зачесанные назад волосы, небольшие усики и приятные голубые глаза. Филипп без сомнения был привлекательным молодым человеком, хотя сразу было видно, что сам он об этом не очень заботился. Из нагрудного кармана серого фланелевого пиджака торчали четыре карандаша, а галстук, как сразу заметил Алекс, был отвратительно неумело завязан в грубый, бесформенный клубок, который трудно было назвать узлом.

– Познакомьтесь, – сказала Сара, взяв у Филиппа две белые розы. – Это мистер Дэвис, сотрудник Иэна, а это – мистер Алекс, который любит детей и не любит женщин, управляющих автомобилем.

Алекс пожал руку молодому человеку.

– Я люблю и женщин, и детей, и автомобили, – сказал он негромко, – но все они требуют заботы. Правда, хорошо разбираюсь я только в автомобилях.

– Да-да, конечно, – Сара насмешливо помахала розой, которую держала в руке. – Не думайте, что Иэн рассказывал мне только о ваших воздушных приключениях. Мы о вас многое знаем…

– Так значит, вы тоже принимали участие в том знаменитом налете на Пенемюнде! – с уважением сказал Филипп. – Я читал об этом, а мистер Драммонд рассказывал нам когда-то, как это происходило. Вы пилотировали тогда бомбардировщик?

– Да.

Иэн Драммонд показался в дверях:

– Он тогда пилотировал и восемь раз выводил нас на цель. Мы никак не могли пробиться сквозь заслон зениток и истребителей, и целых два часа болтались над Балтикой. Помнишь… мы тогда увидели огни Швеции. Это было совсем как в сказке. Во всей Европе не горела ночью ни одна лампочка, а тут вдруг мы еще издалека увидели освещенные города, неоновые рекламы на улицах и свет фар автомобилей, мчащихся по шоссе… Пожалуй, это была наихудшая ночь в моей жизни…

Иэн подвинулся, пропуская мужчину, которого Алекс еще никогда не видел.

– Мистер Спарроу, – представила Сара, – счастливый обладатель нашей прекрасной Люси.

Спарроу, будто не слыша, подошел к Алексу и подал ему руку. Это была большая, тяжелая рука с короткими, широкими пальцами. Алекс произнес несколько любезных слов, а когда Спарроу подошел к Драммонду и что-то негромко сказал ему, присмотрелся к этому человеку. Гарольд Спарроу был невысоким, но атлетически сложенным мужчиной с очень широкими плечами. Если бы не очки, его можно было бы принять за борца-тяжеловеса. Из-под этих очков смотрели проницательные светлые глаза, оттененные темными бровями. Вероятно, он был немного старше Драммонда. Глядя на него, Алекс подумал, что, пожалуй, мало есть вещей, которых этот человек не получит, если очень захочет. Вся его внешность выражала решительность, уверенность в себе и волю.

Со стороны парка приближалась Люси в том же белом платье, в котором Джо увидел ее впервые.

– Прошу всех за стол! – Сара кивнула стоящей в дверях горничной. – Я уверена, что все очень проголодались. Когда светит солнце, у людей улучшается аппетит. Не так ли, Люси?

– Медицина ничего об этом не говорит. Но, похоже, это верно. Однако я не хочу вспоминать о своей профессии. Послезавтра у меня очень сложная операция.

– А разве у нейрохирургов бывают простые операции? – спросил Драммонд, потянувшись к салату.

– Да. Но эта будет сложной. – Люси умолкла.

– Ну, расскажи, – Сара отложила нож и скрестила пальцы рук. – Всякий раз, когда ты говоришь об этом, я чувствую себя беззащитной. А это очень и очень приятно – быть беззащитной хоть пару минут.

– Сама операция наверняка бы вас не заинтересовала, – Люси рассмеялась, однако нервно прикоснулась к рубиновому кулону. – Операция – это несколько людей, одетых в белое, и один человек, который спит и не знает, что с ним происходит. Никто, кроме хирурга, который оперирует и атакует болезнь, затаившуюся внутри живого, беззащитного человека, не знает, чего это стоит. Однажды я передала ланцет ассистенту и упала возле операционного стола. Меня полчаса приводили в чувство. К счастью, теперь я уже так не волнуюсь. Но вначале я иногда впадала в панику. Это самое страшное для хирурга. Идет операция, дорога каждая секунда, а тебя вдруг охватывает ужасное предчувствие, что ты заблуждаешься, что вот сейчас у тебя дрогнет рука и что в самый ответственный момент ты промахнешься на сантиметр или даже на миллиметр, что часто одно и то же, – и больной не проснется… – Люси говорила все это совершенно спокойно.

Алекс быстрым взглядом окинул присутствующих. И хотя они сидели под лучами яркого солнца в летний полдень, за накрытым столом, среди клумб с распустившимися цветами, все выглядели так, будто ничего этого не замечали. «Люди всегда слушают такие истории очень сосредоточенно… – мимолетно подумал Джо, – потому что знают: в любой момент это может случится и с ними, и они могут оказаться на том столе. Они хотят знать, о чем думает врач в такие минуты». Он заметил, что Спарроу смотрит на свою жену с явной гордостью. Вторым человеком, который не сводил с Люси глаз, был юный Филипп Дэвис. Казалось, он воспринимал каждое ее слово как божественное откровение. Этот точно влюблен, даже не рассчитывая на взаимность. Алексу вдруг стало жаль этого парня, и как обычно бывает в таких случаях, он ощутил к нему невольную симпатию.

– Это женщина, – продолжала Люси, положив на тарелку ломтик ветчины с блюда, которое подал ей Драммонд. – До недавнего времени она была самой нормальной женщиной в мире. У нее муж и маленький ребенок. К счастью, она начала не с ребенка, потому что в этом случае у нее бы, вероятно, получилось… Однажды, когда муж вернулся с работы, она бросилась на него с кухонным ножом. Ему удалось ее обезоружить, а соседи, вбежавшие в их квартиру на его крики, вызвали врача. Ее доставили в психиатрическую клинику, ибо налицо были все признаки безумия. К вечеру женщина пришла в себя. Она ничего не помнила и ничего не понимала. К ней допустили мужа, соблюдая, разумеется, все меры предосторожности. Они очень любят другу друга, и оба были в отчаянии. На следующий день, когда в комнату вошел санитар, приступ повторился снова. Она бросилась на него, кусая, пиная и издавая нечленораздельные возгласы. Потом снова все прошло. Ее начали обследовать. Диагноз был все еще неясен, когда она попала ко мне. По некоторым причинам я искала как раз такой случай, потому что мне казалось… – Она умолкла и снова машинально коснулась своего кулона. – Но не в этом дело… У нее небольшая, доброкачественная опухоль, которая давит на мозг. Еще двадцать лет назад она была бы обречена на пожизненное заключение в психиатрической клинике. К сожалению, опухоль атаковала участок мозга, до которого очень трудно добраться… У этой милой, симпатичной женщины прелестная четырехлетняя дочь… Муж в полном отчаянии… Я очень хочу, чтобы мне это удалось… К сожалению, это тот случай, когда есть только «да» или «нет». Либо операция пройдет удачно и пациентка выздоровеет, либо она умрет на операционном столе. Шансы на успешный исход примерно пятьдесят на пятьдесят. Но эти люди мне верят. Муж подписал согласие на проведение операции. Она тоже хочет этого, независимо от последствий. Впрочем, я не удивляюсь – ей, должно быть, очень страшно, когда вот так внезапно она теряет рассудок. К тому же опухоль и так постепенно привела бы к параличу некоторых нервных центров, а потом, очевидно, и к смерти.

– Тогда почему «доброкачественная»? – спросила Сара. – Не является ли такой термин несколько издевательским по отношению к этой несчастной женщине?

– Доброкачественной называется опухоль, которая после удаления не возрождается снова. Однако довольно об этом.

– Хорошо, – рассмеялась Сара. – Я тебя понимаю. Ты думаешь о том же, о чем и я, когда меня спрашивают: «Что вы чувствуете, играя леди Макбет, когда, стоя среди ночи, вслушиваетесь в крик убитого вами мужа?» Иногда я думаю о спектакле, а иногда о новом платье, которое портниха не успела мне сшить. Для нас операция – это экзотика, чуждый и поразительный мир внутри человеческого тела. А для тебя это как бы важный теннисный матч, где надо полностью сосредоточиться и напрячь все силы, чтобы победить.

– Ну, не совсем… – Люси улыбнулась. – Но раз уж мы заговорили о теннисе, может, сыграем сегодня, если ты не устала? Из трех молодых людей, которые до сих пор составляли мне здесь компанию, ни один не играет в теннис.

– Я играю! – возразил Драммонд.

– Но у тебя для этого никогда нет времени, что одно и то же.

– Сразу после ланча – нет, – покачала головой Сара. – Я должна часик полежать. Можем сыграть в два, согласна?

– Вполне!

Подали кофе. Драммонд и Спарроу беседовали вполголоса. Из обрывков фраз Алекс понял, что они говорят об одном из своих последних экспериментов. Филипп прислушивался к их беседе, но было видно, что он обращает больше внимания на то, о чем говорят женщины, которые втянули Алекса в разговор, спросив его мнение о последней повести Франсуазы Саган.

Наконец Сара встала.

– Иэн, – спросила она, – после ланча вы снова будете работать?

– Нет, – покачал головой Драммонд. – По крайней мере не я. Ты же знаешь, что я никогда не работаю после ланча. С утра до полудня и с девяти вечера до полуночи. Зато Гарольд… – он указал на Спарроу, – будет один мучиться над головоломкой, которую мы сами для себя придумали, а теперь не можем найти решения. После ужина я его сменю.

Спарроу молча покивал головой.

– Я останусь с вами, – придвинулся к нему Филипп Дэвис. – Я тут размышлял немного над уравнением «С» и… – он понизил голос. Спарроу неожиданно ласково обнял его за плечо и, внимательно слушая, удалился вместе с молодым человеком вдоль террасы, бросив всем коротко: – Простите, дела.

– Надо и мне немного полистать свою литературу, – сказала Люси. – Я получила с утренней почтой целый ворох медицинских журналов, и если я сегодня же не просмотрю их, то они покроются пылью, как сотни предыдущих. – Она положила руку на плечо Сары. – Пошли, если ты всерьез хочешь накопить силы перед нашим матчем. Сегодня тебе не удастся выиграть, я уверена!

– Посмотрим! – Сара сложила руки, как боксер, выходящий на ринг, и подняла их над головой. – Я буду сражаться, как львица за своих львят. – Она помахала рукой мужчинам. – Через час можете найти меня на корте, если пожелаете.

Они вошли в дом. Алекс вынул из кармана сигареты и угостил Драммонда.

– По-прежнему «Голд Флейк»? – спросил Иэн. – Знаешь, и я тоже курю их с той поры. – «С той поры» – это, разумеется, со времен их военной жизни, когда сигарет было мало, всего три сорта, из них «Голд Флейк» считался лучшим.

Они закурили и двинулись вокруг дома к террасе у моря.

«Где же этот американец?» – подумал Алекс и сказал:

– Сара говорила мне, что у тебя еще один гость.

– А, Гастингс! – Драммонд улыбнулся и указал рукой на море. – Он отправился на рыбалку со старым Мэлахи. Они взяли лодку и уплыли сразу после завтрака. Он приехал сюда с целым набором всяких американских приспособлений для убийства рыб, словно на войну. Наш Мэлахи только качал головой, глядя на эти чудеса. Потом они отправились на ловлю, и Мэлахи поймал пять превосходных рыбин, а Гастингс – ни одной. Надо было видеть лицо Мэлахи, когда они вернулись! Он выглядел, как олицетворение всех счастливых консерваторов мира, словно хотел сказать: «А что я говорил?! Самые лучшие методы – старые, дедовские». Мэлахи-то взял с собой лишь одну простую удочку, которую получил в подарок от моего дедушки, когда был еще мальчишкой. Он ловил на старые, вонючие куски мяса, надетые на такие крючки, что трудно себе представить, как даже самая крупная рыба может попасться на нечто подобное. Но попадается, представляешь!