Текст книги "Скажу вам, как погиб он"

Автор книги: Джо Алекс

Джо Алекс
Скажу вам, как погиб он

От переводчика

Джо Алекс (Мацей Сломчински, 1920—1998) – англист, профессор Краковского университета, человек, который перевел на польский язык всего Шекспира. А кроме того, произведения Мильтона, Марлоу, Киплинга, Свифта, Стивенсона, а еще – Джойса. Джойс писал «Улисса» семь лет. Сломчински переводил «Улисса» четырнадцать. Профессиональные литературные переводчики знают, что значит переводить Джойса. Существует всемирный клуб переводчиков Джойса. Там только асы. Мацей Сломчински был одним из них.

Впрочем, он был асом во всем. В том числе и в буквальном, первоначальном смысле этого слова. Во время Второй мировой войны он был пилотом-асом RAF и сбивал над Ла-Маншем фашистские самолеты, пока сам не был сбит.

– Я болел лишь один раз в жизни, – говорил мне в 1996 году этот стройный 75-летний мужчина, попивая коньяк и покуривая трубку, с которой был неразлучен, – это произошло после того, как, выпрыгнув с парашютом из сбитого самолета поздней осенью, я целые сутки проболтался в Ла-Манше, прежде чем меня выловили. Но не подумайте, что я простудился, – Боже упаси! Просто этот чертов фашист прострелил мне легкое.

Когда в начале 60-х годов в тогдашней ПНР появились первые романы, автором которых значился некий английский писатель Джо Алекс, литератор и эксперт Скотленд-Ярда, сначала помогающий своему другу инспектору Бену Паркеру раскрывать загадочные и таинственные убийства, а затем подробно описывающий в своих произведениях ход и метод их раскрытия, невозможно было поверить, что их автор не коренной англичанин.

Великолепный, тонкий знаток английской культуры и литературы, профессор Мацей Сломчински, кавалер Ордена Возрождения Польши, даже отдыхая в промежутках между переводами классиков, снова показал себя асом.

Под псевдонимом «Джо Алекс» он написал серию замечательных, чисто английских криминальных романов, которых не постыдились бы ни Конан Дойл, ни Агата Кристи. В подтверждение этого достаточно лишь одного факта: Скотленд-Ярд дважды награждал Мацея Сломчинского медалями за выдающуюся литературную деятельность в области криминального жанра.

Роберт СВЯТОПОЛК-МИРСКИЙ

Клитемнестра:

 
И вот стою я перед вами.
Исполнено деяние мое!
Свершилось, наконец, веление судьбы: удар нанесен.
Теперь открыто и бесстрашно скажу вам, как погиб он.
Сперва я плотной тканью укутала его, как сетью,
чтобы не смог он избежать удара иль уклониться от него.
Затем ударила подряд два раза, а он, два раза вскрикнув,
упал и сразу умер. И вот тогда, когда лежал он,
а жизнь уже покинула его, я третий нанесла удар —
священный, жертвенный, в благодаренье Зевсу,
властителю в подземном царстве мертвых…
Так пал он и погиб, а через рот открытый
душа его из тела устремилась с потоком крови
настолько сильным и могучим,
что окропил меня он
с ног до головы, подобно черному дождю.
И тут внезапно испытала я неслыханное наслажденье,
сродни тому, что чувствует иссохшая земля во время ливня,
когда во чреве ее разбухают
готовые ко всходам семена…
 

Эсхил. «Орестея».

I
Перед поднятием занавеса

В тот день Джо Алексу исполнилось тридцать пять лет, но он никому не сказал об этом, и даже сам чуть не забыл. Утром, взглянув на календарь, он припомнил дни детства, торт, в котором ежегодно прибавлялась одна новая свеча, лица родителей, расплывчатые очертания подарков, а потом внезапно сверкнуло яркое воспоминание о том дне, когда, подлетая над облаками к пылавшему внизу немецкому городу, он увидел под солнцем тень истребителя с крестами на крыльях и подумал, что сегодня у него день рождения и что через минуту он может погибнуть как раз в годовщину того дня, когда появился на свет. Но это было много лет назад. С тех пор Джо Алекс давно избегал размышлений обо всех личных праздниках. Он остался один во всем мире, и ничто не указывало на то, что это положение вещей могло бы когда-нибудь измениться. Тем более сегодня.

Он невольно глянул на полку камина. Там, на подносе, лежали два билета в театр, помеченные сегодняшней датой. Он хотел пойти с Каролиной на постановку «Макбета». А хотел он этого по двум причинам. Во-первых, с некоторых пор он почувствовал, что его симпатия к ней ослабевает. Они познакомились давно, даже, быть может, слишком давно. Каролина была умной и красивой. Джо знал, что он ей не совсем безразличен. Впервые она посетила его квартиру около года назад. Потом они провели вместе неделю у моря в Брайтоне. Узы, которые их связывали, были хрупкими, слабыми, и возможно, именно поэтому никто из них не стремился их разорвать. Некоторое время им даже было хорошо вдвоем. Джо, находясь уже в том возрасте, когда инстинкт начинает подсказывать человеку, что пора бы ему, пожалуй, отыскать себе подругу жизни, даже подумывал как-то пару раз мимолетно, что если бы он захотел жениться, такая девушка, как Каролина, очень бы ему подошла. Уютный, чистый дом, красивая, сдержанная хозяйка этого дома, спокойный, ровный жизненный путь. Да, но было, пожалуй, еще кое-что, чего он никогда в жизни пока не испытывал. Любовь. А Каролину он не любил и считал, что если когда-нибудь ее и полюбит, то для этого впереди еще много времени и возможностей.

Тем не менее, когда в последнее время Джо стал ощущать, что отдаляется от нее все больше, он вдруг осознал, что это его беспокоит. Одновременно он знал, что стоило бы ему лишь захотеть, стоило бы лишь заставить себя поверить, что он и в самом деле не хочет ее потерять, – она бы осталась. Но он не умел вызвать в себе это чувство. Он прибегал к полумерам. И то, что он отправил Каролине открытку с приглашением на сегодняшний вечер в театр, как раз такой полумерой и являлось. Быть может, в этой открытке, среди вежливых общепринятых слов, должен был бы где-то затаиться восклицательный знак или даже просто подчеркнутая строка. Но Джо не сумел этого сделать. Поэтому он стоял теперь одетый и готовый к выходу, грустный, но одновременно с каким-то непонятным чувством облегчения. Если Каролина не позвонит, значит, наверно, она не позвонит уже больше никогда.

Второй причиной сегодняшнего намерения пойти в театр было желание увидеть Сару Драммонд в роли леди Макбет. Но и эта причина не была однозначной и простой. Ни игра великой актрисы, ни три часа, проведенные с глазу на глаз с бессмертными проблемами измены и честолюбия, не смогли бы заставить его выйти сегодня из дому. Просто он должен был увидеть Сару, потому что это было ее последнее лондонское выступление в этом сезоне, а послезавтра утром он сам намерен был отправиться в ее имение, куда его пригласил Иэн Драммонд, муж Сары. Джо не хотелось очутиться под крышей ее дома, признавая при этом, что ни разу не видел ее в этом году на сцене. Это было бы неприлично.

Иэн, Алекс и нынешний инспектор Скотленд-Ярда Бен Паркер в течение пяти лет были больше чем друзьями. Они составляли часть экипажа бомбардировщика, который, возвращаясь с налета на один из оккупированных французских портов, загорелся уже над Англией и рухнул на землю с высоты шесть тысяч футов. Из семи находящихся в нем людей только трое успели выпрыгнуть и раскрыть парашюты. С той поры они не расставались. И лишь мирное время разлучило их. Драммонд, который был молодым и очень способным химиком, но хотел во время войны служить своей стране лишь на фронте и употребил тогда все свои связи, чтобы попасть в авиацию и не допустить, чтоб его вернули в лабораторию, вернулся туда сам после окончания военных действий, и вскоре его имя стало широко известным в научном мире.

Алекс стал автором детективных романов. Он не чувствовал никакого призвания к этой профессии, но знал, что после пяти лет на войне он уже никогда не сможет вернуться в офис, который покинул девятнадцатилетним парнем – юным, начинающим чиновником с хорошими перспективами на будущее. Теперь ничто уже не связывало его с тем парнем. Он попытался писать и к своему изумлению обнаружил, что его романы идут нарасхват. К счастью, он прочел довольно много хороших книг, чтобы эта сомнительная слава могла вскружить ему голову. Тем не менее он старался писать свои романы как можно лучше.

И здесь, между прочим, таилась еще одна причина его плохого самочувствия в этот вечер. Маленькая, плоская пишущая машинка «Olivetti» стояла на столе открытой, а на вложенном в нее листе виднелись два слова, аккуратно напечатанные в разрядку:

«Глава первая».

И все. Уже две недели этот лист торчал в машинке. Уже две недели Джо разгуливал по комнате целыми часами, подходил к столу, садился, потом вставал и снова начинал ходить от стены к стене. Он точно знал, какой должна быть эта книга, хотя пока еще не было даже плана ее. Джо чувствовал, что идея превосходна: загадка, предлагаемая читателю, ясна и невероятно проста, но в то же время так упрятана в лабиринте ложной видимости, что к ее разгадке ведет лишь одна-единственная узкая тропинка, хоть и снабженная честно всеми необходимыми указателями, но скрытая во мгле…

Джо вздохнул. То, что он ощущал, не имело ни малейшего значения, раз не удается начать книгу. Быть может, в тихом Саншайн Мэноре, стоящем на морских скалах в кольце вековых деревьев, окруженном деликатной заботливостью Драммондов, он, наконец, сдвинется с мертвой точки. Он знал: главное – начать, а дальше все пойдет хорошо.

Джо взглянул на часы, потом на телефон. Если в течение пяти минут Каролина не позвонит…

Телефон зазвонил. Джо снял трубку.

– Добрый вечер, – сказала Каролина.

– Добрый вечер. Я уже начал опасаться, что ты не получила мою открытку.

– Получила… – в голосе Каролины прозвучало едва уловимое колебание. – Мне очень жаль, но я сегодня уезжаю. – Снова колебание. Джо молчал. – Я уезжаю надолго. Звоню, чтобы сказать тебе: до свидания, Джо.

– До свидания, Каролина. Желаю тебе счастливого пути.

– Спасибо… – Пауза. – Ты был очень мил, Джо. Надеюсь, мы еще когда-нибудь встретимся.

– Разумеется! – сказал он с любезной уверенностью…

Пауза.

– До свидания, Джо.

– До свидания, Каролина.

Джо Алекс медленно опустил трубку, но в ту минуту, когда она коснулась аппарата, телефон снова зазвонил. Джо резко поднял трубку.

– Слушаю.

– Это ты, Джо?

– Я. Это ты, Бен, верно?

– Да, конечно. Ты что сейчас делаешь?

– Что я делаю? По идее я должен быть огорченным. Но я не огорчен, и меня огорчает то, что я не огорчен. Понимаешь?

– Понимаю. Или ты полагаешь, что у полицейских не бывает личных огорчений?

– Не уверен… – пробормотал Джо. – Может, зайдешь ко мне? Я как раз собираюсь в театр и…

– То есть, у тебя есть два билета на «Макбета» и ты не знаешь, куда девать второй…

– Приблизительно… – Сказал Джо и вдруг осознал: – А откуда ты знаешь, что на «Макбета»?

– Просто угадал…

– Гм…

– Что – «гм»?

– Ничего. А хочешь пойти?

– Не знаю. Сегодня я одинокий полицейский, – сказал Бен Паркер. – Я полицейский, одетый в самый что ни на есть вечерний костюм. Честно говоря, я хотел вытащить тебя из дому. В Ист-Энде есть один довольно приличный ресторан, куда стоило бы заглянуть. Я хочу сказать – можем совместить приятное с полезным. Впрочем, это не срочно. Обычная профессиональная рутина. Но раз уж у тебя билеты на «Отелло»…

– На «Макбета».

– Тем более! Эта пьеса мне решительно подходит. Есть преступление, есть мотивы и есть глубокий анализ психологии преступника. Я мог бы немало туда добавить, если б владел белым стихом.

– То есть, ты готов пойти?

– Да. А потом мы могли бы заглянуть куда-нибудь на рюмочку. У меня к тебе небольшая просьба.

– Личная?

– Нет.

– Это интересно, – сказал Джо Алекс. – У нас двадцать минут до начала спектакля, а по дороге мне еще надо купить цветы. Куда за тобой заехать?

– Никуда, – прозвучал спокойный ответ. – Я в баре напротив твоих окон, и если ты отодвинешь занавеску, то увидишь у этого бара черный автомобиль. За рулем сидит толстощекий молодой человек в серой шляпе. Его зовут Джонс, и он – сержант.

– Это означает, что в настоящую минуту ты находишься на службе, верно?

– Я всего лишь слабый человек, – рассмеялся Паркер.

Но Джо, знавший его много лет, знал также, что Бен скорее пустит себе пулю в лоб из служебного пистолета, чем употребит служебную машину в личных целях.

– Уже выхожу! – крикнул он в трубку, поправил перед зеркалом волосы и вышел в прихожую, размышляя о том, откуда Бен знает, что он собирался сегодня посмотреть «Макбета», что Каролина не пришла и что…

Надо плотно застегнуть плащ – вечер нынче холодный. Джо ощутил легкое возбуждение. Плохое настроение прошло.

II
«Спасите их!»

В заполненном до последнего места зале стояла полная тишина. Сара Драммонд подняла руку к глазам. Алексу показалось, что в круге света от установленного наверху невидимого прожектора он действительно видит красное пятно на ее руке.

– Это запах крови! – произнесла актриса тихо и почти спокойно. – Все благовония Аравии не заглушат запаха этой маленькой ладони. О!

Это последнее восклицание выражало тихое изумление, но одновременно было преисполнено такого безумия, что Алекс протер глаза. Он никогда даже не предполагал, что целые тома трудов по психологии, всю человеческую муку и всю отдаленность исступленного разума от реального мира можно выразить в одном-единственном возгласе, произнесенном к тому же так тихо, что если бы в зале не стояла абсолютная тишина, никто бы его не услышал. Он искоса глянул на Паркера.

Инспектор сидел, слегка наклонившись вперед, глаза его были прищурены, а на лице застыло выражение такой сосредоточенности, будто он был ученым, наблюдающим феномен, от которого зависит судьба всех его исследований. Тем не менее он почувствовал взгляд соседа и медленно повернул голову. Алекс с удивлением увидел в его глазах не восхищение, а как бы тревогу.

Когда занавес опустился и наступил антракт перед последним действием, Паркер легонько толкнул Алекса локтем.

– Ты точно хочешь остаться до конца? Леди Макбет мы больше не увидим, а финал и так нам известен еще со школьных лет, – он мимолетно усмехнулся. – Я всего лишь полицейский, но мне кажется, что на остальных актеров жаль терять час нашей жизни. Странный спектакль! Эта женщина настолько царит здесь над всем, что, честно говоря, меня гораздо меньше трогает судьба ее мужа.

– Ладно, – сказал Алекс. – Пошли.

Спустя полчаса черный автомобиль остановился у дома Алекса. Инспектор очнулся от размышлений.

– Мы же собирались в Ист-Энд! Я забыл сказать сержанту, и он привез нас обратно. Но, быть может, это к лучшему. Не поздно будет зайти к тебе на минутку?

– Ну разумеется, нет, – сказал Алекс. – Ведь ты все еще не сказал мне того, что собирался.

– Я? А, ну да, конечно, – Паркер умолк.

Лифт мягко поплыл вверх. Когда они вошли, Алекс вынул из маленького холодильника, укрытого между полок, заполненных книгами, две бутылки и, держа их в обеих руках, показал инспектору.

– Коньяк или виски?

– Виски. И без содовой, если можно.

Они сели. Алекс налил. Выпили молча. Алекс снова налил. Инспектор отрицательно покачал головой.

– Я думаю, – сказал он озабоченно, – что ты едешь к Драммондам, чтобы поработать над книгой. Я не хотел бы мешать тебе в этом… Вообще-то, у меня нет никакого права…

– Бен, – Алекс встал, – я понимаю, что если человек – превосходный сыщик, он не может вести себя, как, скажем, учитель греческого языка или владелец магазина игрушек. Но если позволишь, я хочу попросить – не веди себя, пожалуйста, как персонаж второсортного криминального романа.

– Да, я идиот, – искренне сказал инспектор и развел руками. – Но я действительно очень обеспокоен и действительно не знаю, что тебе сказать.

– Если ты начнешь говорить, мы в конце концов придем к какому-то результату. Так мне, по крайней мере, кажется…

– Вероятно, ты прав… – Инспектор залпом выпил второй стаканчик виски и снова умолк. На этот раз Джо решил его не прерывать. Он был и вправду заинтригован. Но при этом в его глазах все еще стояла маленькая, стройная фигурка на сцене. «Все благовония Аравии…»

– Если бы не тот факт, что Иэн Драммонд, ты и я были когда-то друзьями и, полагаю, остаемся ими по-прежнему, я бы никогда не пришел к тебе с этим, – начал Паркер. – То, о чем я тебе скажу, является служебной тайной. Ну, быть может, не совсем, потому что я получил согласие своего руководства на разговор с тобой об этом… – Он опять остановился. Алекс по-прежнему молчал. – Не знаю, прав ли я, но мне кажется, что Иэну грозит опасность… – сказал, наконец, инспектор. – Серьезная опасность. Быть может, не меньшая, чем тогда, когда он вместе с нами летал над Германией. Более того, быть может, даже большая, я бы сказал, потому что тогда мы точно знали, что нам грозит. Мы были вооружены, бдительны, обучены и имели столько же шансов, что и атакующие нас истребители. Теперь все иначе.

Облик Сары Драммонд исчез из воображения Джо Алекса, и на его месте появилось смеющееся лицо в офицерской фуражке набекрень. Таким был тогда Иэн. Впрочем, он не очень изменился. Может, немного поправился, но по-прежнему выглядел юношей. Большой, гениальный мальчик с обезоруживающей улыбкой, и ничего удивительного, что он покорил этой улыбкой и величайшую актрису Великобритании.

– То есть, как? Иэну?..

– Да. Как ты знаешь, Иэн – химик. Ты также знаешь, что он добился того, что в других профессиях именуется большой карьерой. Однако в среде ученых не употребляют таких терминов. Тем не менее Иэн пользуется мировой известностью среди тех, кто работает в области создания синтетических материалов. Он и его ближайший сотрудник Гарольд Спарроу работают сейчас над синтезом серы. Не могу рассказать тебе об этом подробнее, ибо я не специалист. Впрочем, ты тоже. Важно то, что их исследования могут произвести настоящий переворот в промышленности. Если то, над чем они работают, принесет плоды, область применения пластических масс неимоверно возрастет. От дешевых синтетических домиков до легкой пуленепробиваемой танковой брони и корпусов сверхзвуковых самолетов. Я повторяю тебе лишь то, что слышал. Разумеется, все это более чем военная тайна… хотя, как выясняется, о ней знают слишком многие.

– Понимаю.

– Я думаю, ты уже начинаешь догадываться. И Драммонд, и Спарроу не только ученые, но еще и бизнесмены. Проводя свои исследования под патронатом одного из наших полуправительственных концернов, они ни перед кем не отчитываются. И все же дело раскрылось.

– Откуда ты знаешь?

– Отсюда, – сказал инспектор и вынул из внутреннего кармана пиджака конверт. – Я был уверен, что ты об этом спросишь. Хочу тебе кое-что показать. Если уж тайна стала известна кому-то совершенно постороннему, то не вижу причин, чтобы не открыть ее тебе. Впрочем, у меня нет выхода.

Он протянул письмо Алексу. Джо вынул из конверта обычный небольшой листок с машинописным текстом и начал читать вполголоса:

В Скотленд-Ярд.

Мистеру Иэну Драммонду и мистеру Гарольду Спарроу грозит опасность. Речь идет об их исследованиях. Они кому-то очень нужны. Ученых пытались купить. Теперь попытаются заставить их молчать. Это ужасно. Спасите их!

Друг Англии.

Алекс рассмеялся.

– Это похоже на письмо сумасшедшего, который прочел слишком много комиксов, – сказал он искренне. – Я не так представлял себе серьезное предупреждение. Думаю, вы ежедневно получаете сотни подобных писем. Наверняка угрожают убить королеву, взорвать парламент или подложить бомбу под иностранное посольство. Таких маньяков сотни, а может, даже тысячи. Нет. Я бы не относился к этому серьезно.

– И я тоже, – сказал инспектор, – если бы не пара моментов, которые эту версию исключают. Во-первых, маньяк, который знал бы, например, что сегодня ночью мы собираемся проводить испытания летающей подводной лодки, был бы не совсем маньяком, если бы время было указано точно, а дело хранилось в глубочайшей тайне.

– Ты хочешь сказать, что тебя беспокоит, откуда автор этого письма знает о работе Драммонда и Спарроу, не так ли?

– Да. Во-вторых, он знает также, что были попытки переговоров с обоими учеными. Их вели представители одного очень дружественного нам государства, которое также весьма интересуется развитием знаний в области искусственных материалов. Попытки эти были весьма общего характера, и казалось, что, скорее всего, те просто что-то разнюхали, но совсем не уверены, над чем действительно работают наши ученые. Мы предприняли самые серьезные меры предосторожности, потому что, хотя дружба между народами и является делом весьма похвальным, однако здесь речь идет о первенстве на мировом рынке и об огромных государственных инвестициях. Когда видишь то, чего я в окружающей действительности достаточно насмотрелся, понимаешь, что человеческая жизнь – это всего лишь одна из цифр в математическом уравнении. Иногда уравнение требует, чтобы эта цифра была самой важной, и тогда человек становится бесценным. Но в иных случаях уравнение не решается без изъятия этой цифры, и тогда человек вычеркивается из этого уравнения так тщательно, будто его там никогда и не было. Я не хотел бы… Мы не хотели бы, чтобы Драммонд и Спарроу были вычеркнуты лишь потому, что государство, которое является нашим большим другом, имеет отрасли промышленности, которые не выносят конкуренции. Можно было бы считать это письмо письмом маньяка, но, к сожалению, оно содержит слишком много правды. Кроме того, – и это третье, что меня беспокоит и заставляет отнестись к делу серьезно, – автор письма знает, что Драммонд и Спарроу работают в тесном сотрудничестве. Мало того, – он знает, что их исследования, в той фазе, в которой они сейчас находятся, могут лечь в могилу вместе с авторами.

– Я полагаю, ты не пытаешься меня убедить, что нынче стало обыденным явлением убийство ученых дружеской страны лишь потому, что у них родилась какая-то хорошая идея? Так не делается.

– Ты прав и не прав. Трудно определить, какое влияние окажет работа наших ученых на формирование мирового рынка. Она ведь может полностью разорить тех, кто в силу обстоятельств вынужден будет пользоваться иными, уже устаревшими методами производства. Она может нанести удар по мировым производителям стали, по магнатам металлургической промышленности, да мало ли по кому еще?! Не знаю… Одно только мне здесь не совсем ясно…

– Что именно? – спросил Алекс.

– А то именно, что в таких случаях убийство людей является, как мне кажется, самой последней крайностью. Из этого письма следует, что какие-то могущественные силы знают об исследованиях Драммонда и Спарроу и хотят остановить ученых. Так вот, это немного расходится с логикой.

– Почему?

– Да потому, что гениев не убивают, как мух. Даже если их исследования могут привести к перевороту в промышленности, то таких людей всегда сначала можно попытаться купить, нейтрализовать, использовать в своих целях. Ведь они представляют огромную ценность для каждого, кто сможет их использовать. А мертвыми они будут стоить столько же, сколько два умерших чиновника. Подобных попыток подкупа, нейтрализации или использования ни один из наших ученых до сих пор на себе не ощущал. Кроме того, честно говоря, все это имеет несколько фантастический привкус. И если бы не…

– Понятно. Если бы не тот факт, что автор письма представляется человеком, находящимся слишком близко ко всем этим делам, вы бы не принимали этого всерьез?

– Примерно. Есть во всем этом что-то непонятное, что требует объяснения. Даже если мы вообразим себе некое государство или концерн, которым исследования Драммонда и Спарроу чем-то угрожают, то все равно такое еще ничем не спровоцированное покушение на их жизнь кажется весьма неправдоподобным во второй половине двадцатого века. Ведь еще даже не известно, в какой степени и действительно ли их труды окажутся важными. Мы лишь предполагаем, что это так. Оба ученых верят в это, но у меня есть информация, что их работа еще не закончена и что имеется ряд трудностей, да и, наконец, абсурдно было бы предполагать, что производители керосиновых ламп должны были убить Эдисона, который изобрел электрическую лампочку, а производители сальварсана – Флемминга, который объявил об открытии пенициллина. Промышленность не защищается от технического прогресса, а скорее стремится использовать его в своих интересах.

– Следовательно?

– Вот именно! Почем я знаю? В конце концов, все возможно. Об авторе этого письма мы не знаем ничего, кроме того, что написал он его на портативном «Ремингтоне» и опустил в почтовый ящик в Лондоне. Официально мы не придаем слишком большого значения письмам такого рода. Но когда речь идет о наших крупнейших ученых, ничего нельзя оставлять без внимания. Тем более, если письмо такого характера.

– Ну, хорошо, – сказал Алекс и невольно улыбнулся. – Получается, что пока им вроде бы ничего не угрожает, но если в одно прекрасное утро они оба будут найдены в своих постелях с большой дозой мышьяка в желудках, Скотленд-Ярд не очень удивится.

– Напротив, очень удивится! – Паркер встал. – Удивится, ибо к задачам Скотленд-Ярда относится, например, и то, чтобы граждан этой страны никто не кормил перед сном мышьяком. Послушай, Джо, – он подошел к другу и положил руку на его плечо, – сейчас я буду с тобой совершенно откровенен.

– Стало быть, до сих пор – не был?

– Был. Но не совсем. Это письмо поступило к нам две недели назад. За это время мы сделали все, что обычно делается в таких случаях. Мы поговорили с обоими учеными – исключительно деликатно, разумеется, – и окружили Саншайн Мэнор незаметной опекой. К счастью, усадьба удалена от больших поселений, и потому можно, не привлекая ничьего внимания, контролировать все передвижения посторонних лиц в ее окрестностях. К сожалению, на мое предложение поместить в доме одного из моих людей Драммонд ответил категорическим отказом. Надо признать, что ни он, ни Спарроу вообще не проявили ни малейшего беспокойства по поводу этого письма. И вот тут-то…

– Начинается моя роль?

– Да. – Паркер сел и налил себе виски, но отодвинул стакан и почти весело взглянул на стоящего перед ним Алекса. – Разумеется… гм… я получил разрешение на просмотр корреспонденции обитателей Саншайн Мэнор. Неделю назад я прочел письмо, в котором Иэн приглашает тебя в гости, а три дня назад – твой ответ, в котором ты благодаришь за приглашение и сообщаешь, что послезавтра приедешь туда на две недели.

– Гм… – сказал Алекс. – Учитывая, что законы нашей страны запрещают властям вмешательство в личную жизнь граждан и гарантируют, между прочим, тайну переписки…

– У нас есть параграф, касающийся общественной безопасности. В некоторых особых и мотивированных случаях он может быть применен. Нам показалось, что это как раз один из таких случаев, а Министерство внутренних дел признало наше решение правильным. Так что я читал эти письма, как бы это сказать, от имени Ее Величества Королевы. Разумеется, если бы не тот факт, что ты несколько раз спас мне жизнь…

– А ты – мне!

– Не в этом дело! – Инспектор махнул рукой. – Если бы не тот факт, что ты несколько раз спас мне жизнь, что мы вместе во время войны выполнили ряд совершенно секретных летных заданий и что, наконец, я лично поручился, что доверяю тебе, как самому себе, ты бы никогда обо всем этом не узнал.

– Понимаю. – Алекс сел, налил себе виски и пригубил. – Ты хочешь, чтобы я находился в Саншайн Мэнор как твои неофициальные глаза и уши. Но смогу ли я ими быть?

– Не знаю. Я не прошу тебя ни о чем особенном. Честно говоря, я разговаривал с Иэном пару дней назад, и он очень сердечно приглашал меня в гости, упоминая при этом, что пригласил и тебя. Его очень радует мысль о том, что мы усядемся втроем все вместе у камина и припомним былые времена. Разумеется, он отдает себе отчет в том, что я буду там как бы частично по службе, но, судя по его словам, я – единственный полицейский, которого он может вынести под своей крышей. К сожалению, я смогу приехать туда лишь на следующей неделе, потому что несколько дел задерживают меня в Лондоне. А судя по этому сумасшедшему письму, если только вообще можно принимать его всерьез, – опасность, которая якобы грозит нашим ученым, уже близка. Из самого ритма фраз следует, что автор знает о чем-то, что как бы висит в воздухе. Я хочу от тебя двух вещей: во-первых, ты взрослый, натренированный мужчина и друг Иэна, стало быть, после всего, что тебе стало известно, ты – наш союзник, который, будучи на месте, может в каком-то неожиданном критическом случае предотвратить то, чего я сейчас даже не могу определить. Во-вторых, я хотел бы, чтобы в качестве одного из гостей ты на месте сориентировался в ситуации. В настоящий момент в Саншайн Мэнор находятся шесть человек, не считая прислуги. Точнее, в данную минуту там находятся пять человек, но Сара Драммонд, талантом которой мы сегодня восхищались, как раз закончила свои выступления в этом сезоне и поедет к мужу на двухнедельный отдых. В имении также находятся Спарроу и его жена Люси.

– Они живут там?

– Нет. Точнее, Спарроу почти живет, потому что вместе с Иэном они устроили себе в Саншайн Мэнор что-то вроде частной лаборатории, в которой проводят большую часть года. Люси Спарроу – хирург.

– А-а-а! – Алекс тихо присвистнул. – Так это она! Люси Спарроу! «Самый красивый хирург Великобритании!» Иэн не говорил мне, что она – жена Спарроу.

– Наверно забыл. Ты же знаешь ученых. Так вот, очаровательная Люси Спарроу сейчас тоже там, и пробудет еще несколько недель, отъезжая при этом раз в неделю в Лондон. Судя по тому, что мне известно, ей следовало бы вообще не покидать Саншайн Мэнор.

– Ты имеешь в виду безопасность ее мужа?

– Ну, можно это и так назвать… – Паркер улыбнулся. – Возможно, это всего лишь сплетня, одна из тех, о которых в подобных обстоятельствах Скотленд-Ярд должен знать, но которая не имеет особого значения… Тем не менее я хочу, чтобы, отправляясь туда, ты знал как можно больше. Так вот, насколько мне известно, Спарроу находится… как бы это сказать… под большим впечатлением от обаяния жены своего друга и нашей незабываемой звезды сегодняшнего спектакля.

– Ты хочешь сказать, что за спиной Иэна его жена и его коллега…

– Не знаю. Может, это не совсем так. Возможно, Сара просто испытывает потребность подчинять себе всех мужчин, попавших в ее орбиту. А быть может, именно потому, что жена у Спарроу такая знаменитая красавица, Саре захотелось померяться с ней силами. Во всяком случае, во время детального изучения биографий этой группы людей, я наткнулся на какую-то неизвестную никому из их близких прогулку вдвоем на автомобиле, на какую-то встречу в Шотландии и еще на два-три менее значительных факта, которые указывают на дружбу несколько более горячую, чем принято испытывать по отношению к друзьям своего мужа. Но это было в прошлом году. Остается ли эта дружба такой же и сейчас, да и вообще, имеет ли она какое-нибудь значение в жизни этой маленькой группы людей, я не знаю. Ведь бывает и так, что мужчина и женщина внезапно испытывают друг к другу влечение вопреки всем официальным узам, а затем отдаляются друг от друга, и это не оставляет никакого следа в их психике. Что касается Сары Драммонд, то с ее именем не связан ни один скандал, хотя ее биография полна довольно бурных событий.