Текст книги "Солнечная женщина"

Автор книги: Джинни Раскорлей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 19

Карл Копейнаур получил факс из Никосии. Его постоянный клиент Халамбус просил подготовить большую партию бульб золотистого топаза. Это хороший заказ. Фирма Карла «Поликом» расширяется, она уже вышла за пределы мастерской, с которой он начал бизнес после окончания университета и стажировки в Кембридже. Он придумал, а точнее, усовершенствовал процесс выращивания синтетических камней под общим названием «гранаты на галиево-гадалиниевой основе». На основе редкоземельных металлов. Сперва выращивал бульбу, которую потом ювелиры распиливали, огранщики придавали ту форму камням, которая нужна была для ювелирных изделий. У Карла работала мастерская, магазин. Его жена Эва носила кольца с камнями, изготовленными в мастерской мужа. Она была искусной манекенщицей – так умела подать их, что никто бы не усомнился, что она носит на себе целое состояние, а не синтетические камни.

Карл уже давно поставлял художнику из Никосии камни, и в знак благодарности Халамбус подарил Карлу картину.

– Герр Копейнаур, я с удовольствием дарю вам свою работу. Это мой дом на берегу моря. Без ваших камней никто не увидел бы его таким, – сказал Карлу Халамбус на приеме по случаю открытия фирмой ювелирного магазина.

– Эта картина будет висеть на самом почетном месте в моем офисе.

– Я бы посоветовал ее поместить в вашем магазине. Покупатели увидели бы новые возможности работы с вашими камнями.

Карл послушал совета художника. Картина засияла в лучах специально направленного света и действительно привлекала покупателей. Карл сделал художнику заказ – он захотел, чтобы Эва была изображена в этой технике…

Работа над портретом проходила в Гамбурге и в Никосии. Карл не сомневался, что его светловолосая жена вдохновит художника и портрет будет превосходным. Да, он действительно таким и вышел. Обнаженная женщина лежала ничком в волне, а вода полуприкрывала тело, вытянувшееся во всю свою великолепную длину. Халамбус работал с тончайшими оттенками камней, которые постарался сделать Карл. Сперва Карла задевала мысль, что Халамбус увидит его жену обнаженной. Но потом Карл подумал – художник сродни доктору. Доктора тоже видели Эву нагой.

Карл встретил Эву после возвращения из Кембриджа. Вернувшись домой, он внезапно отчетливо понял, что его увлечение американкой безнадежно. Она никогда не покинет Штаты, а он никогда – Германию. Океан – не супружеская кровать, где они могли бы встречаться… В Эве он увидел напоминание о Бонни. У каждого мужчины есть определенный тип женщины, который его волнует. Рост, сложение, цвет волос. Эва и Бонни в этом были подобны. Карл никогда бы не женился на брюнетке, его глаза уставали от темноты. Он любил свет, сияние. И сам был светел. Прекрасная пара, говорили все, кто их видел. Они и сейчас прекрасная пара. И более того, напарники в деле. Эва тоже химик, и как женщина весьма изобретательна. Она хотела из маленькой мастерской сделать обширное производство. Она хотела, чтобы «Поликом» стал монополистом в своей области, и негодовала, когда Карл ей сообщил, что продал часть технологии Халамбусу.

– Но, Эва, если бы не его картины, мы бы еще долго шли к процветанию «Поликома». И потом все крупные заказы он размещает у нас. Его собственное производство – так, для страховки, если вдруг ты ему захочешь отказать, – пошутил он.

– Никакие деньги, которые он тебе заплатил и заплатит, не стоят того, что называется «монополией».

Эва к сеансам у художника отнеслась своеобразно. И сейчас, когда Карл заговорил о нем, она вспомнила свои ощущения.

– Эва, поверните голову чуть набок. Линия шеи должна быть длинной, вы прекрасно сложены, и я должен передать это в картине.

– Халамбус, а вы что, боитесь писать маслом? По-моему, при вашем видении цвета, это было бы еще эффектней. Ведь каменная живопись надоест.

– Эва, мир слишком велик. Надоест в Европе – предложу Америке. А еще есть Азия, Африка… Жизни не хватит, чтобы показать всем… Там камни были в почете во все времена. В моей технике не работает никто. Я монополист и благодарен за это судьбе.

– Карл мне что-то рассказывал… Вы с ним познакомились… Простите, уж эта женская память… – И Эва слегка повернулась набок, чуть отодвинув руку от груди, которую она, лежа, прикрывала собой, и развернула немного бедро. Ее поза стала соблазнительной, и она знала это.

– Мы с ним познакомились в Кембридже. Я привез туда сына, в колледж. Мальчик очень способный к математике…

– Я рада за вас. У нас с Карлом двое детей, но они ничем не отличаются от других. – Она закинула руку за голову и половина тела обнажилась.

– Эва, я вас прошу, примите нужную позу…

Эва взглянула на него с усмешкой. Она почувствовала его смущение, она хотела бы большего…

– Хорошо, я не стану вас смущать. Художник, впрочем, не должен смущаться. Для него натура – только материал, не больше. Не женское теплое тело…

Халамбус молча продолжал водить карандашом по бумаге.

Нравилась ли она ему? Бесспорно, красивая женщина. Но от нее веяло холодом. Прагматичность, кажется, проступала сквозь поры этого свежего, ухоженного массажистками тела. Даже в том, как она только что лежала, – расчет, который понять ему ничего не стоило. Расчет до паузы. Попытка завлечь – пауза, попытка открыть тело – пауза… Его не увлекали такие женщины.

Эва была всегда уверена в себе, и то, что Халамбус не попытался воспользоваться моментом, глубоко задело ее. Злопамятная, она надолго это запомнила.

Чем дольше они работали над портретом, тем молчаливее становились сеансы. Эва, лежа на берегу, под солнцем Средиземноморья, думала, что надо бы сделать так, чтобы Халамбус лишился возможности изготовлять камни. Тогда бы она отмеряла ему время творчества: не даст камни – он в простое, а это самое ужасное для художника.

Все последующие годы Эва слышала, что Халамбус идет в гору, и эти новости больно задевали ее. А тут, попав в Штаты, прочла в газете, что на выставке в Орландо его картины имели успех. И кое-какие продаются.

Она полетела в Орландо. Остановилась в отеле «Омни», рядом с Экспоцентром. Вошла в павильон, когда продажа началась. Богатые американцы торговались из-за каждого доллара. Эва искала глазами самого Халамбуса. Она не могла бы его не узнать. Такого красавца не забудешь и через много лет. Эва увидела картину, которая заставила ее остолбенеть. На ней была она. Она лежала не спиной к зрителю, а открыв им свою наготу. Она была написана бесстыдно. Она поняла, что он изобразил ее по памяти, вложив в работу то чувство, которое она вызвала у него тогда, когда пыталась его завлечь во время сеанса на море. Ее лицо не было прописано, вместо него – черная маска. Так вот он, черный сапфир, который синтезировал сам Халамбус! Такого у Карла не было!

Эва спросила, за какую цену уйдет картина. Ее назвали. Цена была высокая, и это слегка подняло ей настроение. Хотя платить все равно придется самой. Но она знает, как возместить трату и получить сверхприбыль.

Глава 20

Даяна подъехала к дому Халамбуса на такси. Он ждал ее перед входом. Он выглядел утомленным, не таким цветущим, как в Орландо. Под глазами темнели круги, а на лбу пролегла продольная складка.

Даяна определила, что Халамбус печален и растерян. Она протянула ему руку.

– Даяна Поллард.

– Я вас помню, Даяна, – сказал он, осторожно пожимая ее руку, маленькую, будто кукольную, своей широкой ледяной ладонью.

– Бонни шлет вам привет.

Он помолчал, потом бесстрастно кивнул.

– Благодарю вас.

Даяна не удивилась – с чего ему открываться перед ней, откуда ему знать, что Бонни ей все рассказала? Все или нет – не это главное. Даяна знает, чего ради она сюда прилетела.

Даяна вошла в мастерскую и остановилась пораженная. На столе высилась груда разноцветных камней, преобладали золотистые разных оттенков. А к стене, точно обессиленные от варварского обращения, прислонились разобранные работы.

– Халамбус, а…

– Их больше нет. Уже нет. И еще нет. Даяна, вы приехали в момент, который у художника называется кризисом. – Халамбус улыбнулся. Печально и пристально посмотрел на нее. – Я не стал вас огорчать по телефону. Буду рад, если вы найдете что-то интересное для себя на Кипре. И ваша поездка не станет напрасной тратой времени.

Даяна молча озиралась. Прекрасной работы мебель из натурального дерева, стены, обитые шелком, лампы на тяжелых каменных ножках.

– А где же мастерская, в которой вы делаете камни?

– Я потом покажу вам. Она – все, что у меня на сегодня осталось от искусства. Но это, кстати, и моя единственная надежда на то, что у меня как художника есть будущее. Но на другом витке. Понимаете, Даяна, бывают такие моменты, когда человек расстается с самим собой. Того, прежнего, уже нет и никогда не будет. Внешне это не всем заметно, перемены происходят внутри. Тот умер, родился другой, который порой ничего общего не имеет с прежним. Я прошлый умер. Но каким я буду, не знаю. Пока я – эмбрион в утробе. – Он замолчал, потом поднял на нее темные глаза. – Кофе по-восточному?

Даяна давно не пила кофе с кофеином, но сейчас было не время для американских вывертов. Она знала, как неамериканцы относятся к этой расчетливой заботе о своем здоровье. Она сам переняла многое из их образа жизни и потому способна была посмотреть на вещи со стороны. И она кивнула.

– Да, с удовольствием.

Халамбус позвонил в колокольчик, который стоял на столе.

– Смешно, да? У вас в Америке – сплошь кнопки. А мы любим настоящие вещи. Сделанные руками.

Вошла девушка-служанка, красивая и юная.

– Марги, кофе и апельсиновый сок.

Марги удалилась так же тихо, как и возникла.

Даяна смотрела на море, солнце клонилось к линии горизонта. Она знала, как это бывает у них на Филиппинах: еще чуть, и ясный свет дня сменится чернотой ночи.

Они молчали. Марги принесла кофе. Он был крепок, и Даяна подумала, что ей обеспечена бессонная ночь. Но и без кофе она бы не заснула. Она, кажется, что-то поняла в этой ситуации. И если все ей виделось простым и незатейливым из-за океана, то здесь, вблизи, оказалось совсем иным.

Лежа в мягкой постели, приготовленной горничной, Даяна размышляла. Как все-таки трудно людям, живущим в разных странах мира, найти точки соприкосновения. Она и Ларри нашли, несмотря на то, что они совершенно из разных миров: она из Азии, он из Штатов, а его предки приехали из Ирландии, потому что его прадеду захотелось свободной жизни. Они с Ларри совпали по внутреннему настрою души. Халамбус – это иной мир, мир патриархальной тишины, подлинных вещей, мир плавный, неспешный. Она узнала, что он женат и у него двое детей. И законы Кипра едва ли позволяют развод с легкостью. Эта обреченность на вечную любовь, которая так льстит в юности, – ты будешь моим вечно потому, что не можешь уйти от меня по закону, – потом камнем виснет на шее. Если бы он захотел развестись и жениться на Бонни, сколько бы прошло лет? До седых волос. А Бонни разве похожа на Пенелопу? И потом – что получит Пенелопа в итоге?

Мягкие манеры Даяны, ее тонкое чутье, обостренное камерой, всегда позволяли ей уловить то, чего не могли понять другие. Камера беспристрастна. На нее не действует запах, звук. Только цвет и только свет. Все. Она будет снимать Халамбуса даже на руинах его искусства. Она будет снимать его между умиранием и рождением нового. Эта тема куда шире, чем задуманная ею – художник и картина.

Даяна заснула только под утро. И проснулась, когда солнце уже высоко сияло на небе. Похоже, уже полдень. Она подняла жалюзи и выглянула на пустынный зеленый двор. Надо позвонить Бонни и сказать, что Халамбус жив, почти здоров. Нет, она ей скажет, что он болен ею. И работает…

Она набрала номер станции, попросила заказать Вашингтон. Оператор ответил, что можно будет говорить только ночью. Даяна согласилась.

Она вышла позавтракать и взяла со стойки мило улыбающейся дежурной местную газету, которая постояльцам выдавалась бесплатно. Она развернула ее, ожидая завтрак по-европейски – кофе, булочка, масло, джем, – взглянула на один заголовок и оцепенела.

Глава 21

Бонни летела в Германию налегке. Всего три дня она проведет на художественной выставке и вернется. Одна фирма очень заинтересована в таком материале. Бонни все больше проникалась мыслью о том, что, если она хочет свой журнал, надо найти людей, готовых вложить в него деньги. Но их надо заинтересовать – и собой тоже, – чтобы они раскошелились. Она стала работать по заказу фирмы «Сан», стараясь делать все хорошо и быстро.

В Гамбург она летела на открытие салона, в который несколько миллионов долларов вложила фирма «Сан». Эта фирма владела банком с отделениями по всей стране и еще много чем. Кстати, банк с таким названием она видела в Орландо. Ей показалось, что в этом совпадении названия ее будущего журнала и банка есть символ. А что если у них попросить деньги на «Санни Вумэн»? Тем более что среди банковских служащих много женщин. Но еще не время для таких переговоров. Надо сперва завоевать доверие.

Бонни знала все женские журналы страны и многие иностранные. Но ни один не казался таким, каким хотелось ей. Одни были пустыми, другие – феминистскими, третьи – бульварными. Ее журнал должен быть строгим, разумным, для женщин с образованием. Бонни хотела в журнале соединить все разумное, что есть в жизни женщины, и все неразумное, что в ней есть, например любовь…

Открытие выставки намечено было на вторник. Солидная немецкая публика собралась в зале. Как полагается в подобных случаях, все толпились перед ленточкой, перекрывающей вход. Бонни достала диктофон и фотоаппарат.

К ленточке подошел высокий стройный блондин средних лет с женщиной под стать ему. Они улыбались, они были значительными.

В микрофон объявили, что председатель правления компании, организовавшей эту выставку, герр Карл Копейнаур перережет ленточку. Бонни замерла. Вот это да! Так это же Карл! А рядом, судя по всему, его жена.

Она во все глаза смотрела на Карла. Прошло столько лет! Но она узнала его. А он ее узнает? Она пристально наблюдала за каждым его движением, она узнавала их. Все-таки полгода, проведенные бок о бок, что-то оставили в памяти каждого. Он все так же сутулил спину, как бывший гребец, – может, он еще не расстался с веслом? Он наклонился к ленточке. Чикнул ножницами и вернул их на поднос, подставленный служителем. Все зааплодировали и пошли в зал.

С толпой журналистов Бонни двинулась вперед. Она думала – подойти к Карлу сейчас или случайно встретиться с ним? Сердце ее колотилось…

Картины были написаны красками, которые изготовлены компанией «Поликом». Химическим концерном по выпуску красок. Вот почему Карл был здесь первой фигурой. А банк «Сан» вложил свои деньги в эту фирму.

Она столкнулась с Карлом нос к носу, когда повернула в другой зал.

Она во все глаза смотрела на него и видела, как его лицо меняется, возвращаясь к прежнему облику. Худеет, делается глаже, взгляд становится наивней.

Он молчал, стоял и смотрел.

– Бонни, – сказал он утвердительно. – Бонни Плам. Из Кембриджа. Нет. Из Штатов. Из Соединенных Штатов Америки. Или нет?

Карл говорил с акцентом.

– Карл! – воскликнула она. – Вот это встреча! Я приехала писать о выставке. По заданию «Сан»-банка.

– Боже мой, ты ничуть не изменилась. Бонни, как тебе это удалось? Тебе будто все еще двадцать два…

Бонни была польщена. Она и без него знала, что выглядит молодо, но лишнее подтверждение всегда приятно. Она должна себя держать так, если хочет добиться успеха в деле.

– Карл, как дела?

– Бонни, я сейчас представлю тебя своей жене. Эва, Эва, – махал он рукой. Женщина не спеша приблизилась к ним и уже на последнем шаге улыбнулась. Улыбка была неискренней, Бонни уловила это сразу. Равнодушная.

– Эва. Бонни. Помнишь, я рассказывал тебе о своем романе в Кембридже? Вот его героиня.

Бонни засмеялась.

– Несостоявшемся романе. Стажировка была такой короткой…

Эва улыбалась, с интересом разглядывая эту рыжую янки. Она больше уважала европейцев, а не этих безвкусных, вечных девочек. Правда, эта была элегантна. Деловой костюм зеленого кашемира с золотыми пуговицами. Красивые кольца на длинных пальцах. Камни настоящие. На безымянном пальце – изумруд чистой воды. Эва понимала в них толк. А что это? Неужели черный сапфир? Настоящий…

– Вы имеете отношение к живописи? – спросила Эва.

– Нет. Я журналистка, но я пишу и о живописи тоже. А вы?

– Я – нет. Я любитель. Я помогаю на фирме Карла. Извините, меня ждут. – И она, улыбнувшись, удалилась.

– Мы должны непременно пообедать с тобой, – сказал Карл, размышляя, отчего так сдержанна была его жена. Он рассчитывал пригласить Бонни домой, но решил теперь ограничиться рестораном.

– Сколько дней ты будешь в Гамбурге?

– Три, – сказала Бонни. – И улетаю. «Сан»-банк слишком крупная фирма, чтобы долго ждать мой материал.

– Бонни, я так хочу с тобой поговорить. До встречи. – Карл ушел, поспешив за каким-то господином.

Бонни ходила по залу, снимала, записывала имена авторов, а сама думала: как странно, ничто не всколыхнулось в душе, точно это было не с ней. А если бы она внезапно встретила того? Что бы она чувствовала? Бонни не знала. Но сердце сжалось от одной мысли о такой встрече.

Глава 22

Ази пришла в себя и обнаружила, что лежит на дне глиссера, который летит куда-то по волнам. Кто эти люди, схватившие ее на берегу? Куда везут ее и зачем? Она же не юная девушка, чтобы ее красть. Такое случается в Греции и на Кипре, на всем Востоке. Но она мать семейства, жена, ей тридцать. Для чего она им?

– Ага, очнулась? – Над ней склонилось лицо уже без маски. – Я развяжу тебе руки. В море никуда не денешься. Прыгнешь за борт – съедят рыбы. И ты никогда больше не увидишь своих детей, Ази.

Так, значит, они знают ее, значит, они решили украсть именно ее? Но зачем?

– Что вам от меня надо? – глаза Ази налились яростью. – Как вы смели схватить меня?

– Нам велели и обещали хорошо заплатить. Там с тобой разберутся.

– Я хочу пить.

– Пепси? Шнапс? Кофе?

Она с недоумением взглянула на человека. Ему было лет тридцать – сорок. Заросшее щетиной лицо не позволяло определить возраст точнее. Европеец.

– Вы что, смеетесь?

– Почему? Или вы хотите сухого вина?

Она никогда не слышала, чтобы с пленниками обращались, предлагая напитки на выбор.

– Мы же не какие-то бандиты. Мы просто доставляем вас туда, куда нас просили.

– Но зачем меня хватать? Могли бы послать мужу приглашение, и я бы приехала вместе с ним.

– Но это не светский прием, – усмехнулся он. Он говорил по-английски, поэтому она понимала его.

– Я думаю, на светские приемы не хватают с пляжа, связав руки, – нахмурилась Ази. – Дайте мне минеральной воды.

Она пила воду и успокаивалась, потому что во взбешенном состоянии вряд ли примешь правильное решение. А что должна делать она?

Итак, от нее что-то хотят? Скорее всего от Халамбуса, его хотят шантажировать. Ази не сомневалась, что ее вызволят, и, если нужен выкуп, Халамбус отдаст все. Но… так было до его поездки в Штаты, а сейчас она не была так уверена, что он все отдаст за нее. Нет, нет, она не должна сомневаться. Это ее догадки, пустые подозрения. Ее дурное настроение.

Мужчина отошел от Ази, она села на скамейку, поправила сарафан и стала думать, куда ее везут. Судя по всему, на север. Там очень неспокойно, не раз сталкивались греки и турки. На севере все больше поселялось турков, и греки бежали из тех мест. Говорили, что, вполне возможно, Кипр в будущем разделится на два государства.

Как бы ни была далека Ази от политических проблем, про это знает каждый житель Кипра. И теперь, поняв, куда ее везут, она почувствовала, что ей не по себе.

Глиссер причалил на севере острова. Ее высадили на берег и велели ждать. Она стояла на берегу, все еще толком не понимая, сон это или явь, все, что случилось с ней, что происходит. И есть ли из этого выход. Она огляделась – здесь почти так же, как у нее дома. И кажется, сейчас выйдет из-за пальмы Халамбус, ее муж.

Но он не вышел. Вышла женщина светловолосая, высокая. В красивом летнем наряде – в шортах, из которых были видны длинные загорелые ноги, и в свободной голубой рубашке. На ногах – удобные кожаные сандалии, явно из Европы. Здесь носят летом совсем другие, почему-то подумала Ази, хотя сейчас ей стоило бы подумать не об этом. И Халамбус привозил ей из Европы такие сандалии…

– Миссис Халамбус? Мне поручено встретить вас. Я – Линда Шрамп. Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Глава 23

Халамбус метался по мастерской. Ему только что позвонили и сказали, что его жена похищена. И были предъявлены условия, которые он должен выполнить. Или она останется там, где сейчас, навсегда…

Боже мой, Ази! Это наказание за его греховные мысли. Все греховные мысли подлежат наказанию, он знал это, но… Он знал и другое, что никакая сила не заставит его отказаться от них, от тех мыслей. Потому что они – его, и ему без них не жить. Он не будет художником, а без этого зачем он сам себе?

От него же требовали именно этого. Отдать технологию черного сапфира и подписать бумагу, что он никогда не будет производить камни. А если не производить, значит, не делать картин. Потому что у него не будет денег покупать камней столько, сколько нужно.

Он не находил себе места. Как все сошлось – он разрушил прежние работы ради новой, главной, без которой он просто умрет.

Лицо Халамбуса почернело. Ему отпущен срок в три дня. Кто они? И почему именно они хотят разрушить его мир? Он не знал.

Зазвонил телефон.

– Да, – отозвался он глухим голосом.

– Халамбус, это Даяна. Я все знаю. Я прочитала в газете. Я могу вам помочь? Я приеду?

– Да, – повторил он и положил трубку.

Даяна Поллард, отправляясь в любую поездку, брала с собой телефонную книжку, в которой были номера самых разных людей и служб, вплоть до телефона американского президента. Так уж принято у американцев, и законопослушные янки ценят это. Даяна тоже привыкла. И действительно, консульства и посольства твоей страны существуют не сами для себя в других странах. Они – для американцев, которые оказались вдали от Штатов. Отправляясь на Кипр, Даяна узнала об этом острове все, что могла. Даже его историю. И поняла, что там есть военная база. Она смеялась, уезжая, и говорила, что если ее похитят турки, то непременно спасут солдаты… Ларри, потягивая холодное пиво, слушал ее и хохотал:

– Детка, американские солдаты, конечно, самые добропорядочные солдаты в мире! Они непременно тебя спасут.

Теперь, направляясь к Халамбусу, Даяна перебирала в голове разные варианты. Конечно, не она должна спасать жену художника, и если ее похитили, стало быть, на то существуют причины. Деньги? Но неужели Халамбус настолько богат? Судя по всему, он состоятельный человек, но не миллиардер. Значит… А может, похитители решили, что его картины из натуральных камней? Тогда надо было красть картины. А зачем жену? В конце концов, у Халамбуса есть дети, так почему они не украли маленькую дочь? Здесь что-то еще…